I. Откуда у царской России оказалось столько золота и недвижимости за рубежом. 4 страница

По возвращении мы составили в нашем Экспертном совете обширную справку о церковной недвижимости России в Палестине, особенно в тех районах, которые отходили к палестинской автономии. Записку заслали в «инстанции», правда без особых надежд, думая, что дело закончится очередным «апельсиновым гешефтом». Прошло почти два года, и вдруг из сообщений прессы узнаем: министр иностранных дел РФ Е.М. Примаков подписал с израильскими властями соглашение о «передаче на баланс» России двух крупных объектов русской церковной недвижимости ценой в 50 млн долл. — Кафедрального собора Св. Троицы и здания Русской православной духовной миссии (мы в своей справке предлагали еще четыре крупных объекта).

 

3. ВИТТЕ — НИКОЛАЙ II: ПРОЕКТ МИРОВОЙ ФЕДЕРАЛЬНОЙ ВАЛЮТНОЙ СИСТЕМЫ (ИЛИ ЧЬЮ ЭСТАФЕТУ ПРИНЯЛИ РУЗВЕЛЬТ И СТАЛИН В 1943‑1945 гг.?)

 

Глубокой февральской ночью 2000 г. у меня в московской квартире раздался продолжительный междугородный звонок. Взяв трубку, я услышал голос, по‑английски спросивший: «Это мистер Сироткин?» Услышав в ответ, что это именно я, голос представился: «Адвокат Тимоти Бэрроу, глава юридической фирмы в Нью‑Йорке» — и сбивчиво и долго объяснял мне, что эта компания — Martha's Veneyard Scuba Heabquarters Ink — намерена поднять из морских глубин пароход «Республика» с грузом «царского золота» на 3 млн. долл. (в ценах начала XX в.), затонувший в результате столкновения в тумане с другим пароходом — «Флорида» — в январе 1909 г. у атлантического побережья США.

Адвоката интересовало — что знают об этой истории в России и не имеют ли нынешние российские власти претензий на это золото, если оно будет поднято со дня морского? По правде говоря, я впервые услышал об этой истории, хотя об аналогичных примерах в других частях света был наслышан. Например, о подъеме японцами после войны 1904‑1905 гг. русского курьерского судна с жалованьем в золотых рублях офицерам и старшинам осажденного Порт‑Артура, торпедированного японскими миноносцами на подходе к гавани.

Входить в детали истории гибели «Республики» ночью, да еще по телефону, я не стал, а предложил адвокату выслать весь имеющийся у него материал по электронной почте мне домой. Не прошло и суток, как я начал получать целые пачки посланий по‑английски. В результате вырисовывалась следующая картина: 24 января 1909 г. у о. Нэнтукет на траверзе штата Нью‑Джерси на восточном побережье США в густом тумане столкнулись два пассажирских парохода под американскими флагами — «Республика» и «Флорида». На первом из круиза по Средиземному морю возвращалось 460 чел. (из них 250 чел. — пассажиры первого класса, «миллионеры», как писала тогда пресса США), на втором плыли в Америку в поисках счастья 900 эмигрантов из Италии. Благодаря тому, что столкновение произошло в судоходном районе, пассажиров обоих пакетботов удалось быстро спасти на шлюпках, спущенных подошедшими судами, кроме четырех пассажиров «Республики», погибших в носовой каюте в момент столкновения.

Вся мировая печать (а о катастрофе писали даже «Архангельские губернские новости», № 10, 1909 г. январь) писала, что успеху спасения пассажиров и экипажей способствовал морской телеграф и сигнал SOS, впервые примененный радистом на «Республике»: сигнал был принят в Нью‑Йорке и Бостоне и быстро передан на другие суда в районе катастрофы.

Кстати, после этой успешной морской спасательной операции конгресс США принял в 1909 г. закон, по которому отныне все американские океанские суда пассажирского типа не выпускались в море без наличия на них радиостанции и радистов, владеющих «азбукой Морзе».

Сильно поврежденную «Республику» без пассажиров спасательные суда США попытались было отбуксировать в ближайший морской порт, но сильное волнение помешало это сделать. Пробоина в носу судна оказалась слишком большой, и пароход, оборвав буксирные тросы, затонул.

Почти сразу же в американской прессе («New‑York Tribune», 25.01.1909; «New‑York Sun», 25.01.1909 и др.) появились будоражащие воображение обывателя слухи о несметных богатствах (золоте в виде американских золотых монет, в просторечье именуемых «American Cold Eagles» — «золотые американские орлы», по отпечатке на монетах орла c герба США), ушедших на дно вместе с «Республикой». Называлась даже сумма «цены вопроса» — 3 млн. американских долларов, правда, пока без упоминания имени тех, кто их отправил.

С тех давних, почти столетних, времен и по сию пору "золото «Республики» фигурирует во всех изданиях и справочниках США по «морской золотой охоте» — у лейтенанта береговой охраны США Г.Е. Ризеберга «Охотник за сокровищами» (1945 г.), в его же с соавтором справочнике о погибших в мировом океане «золотых кораблях» (1965 г.), у двух других американских «береговых охранников» — А. Лонсдайла и Г. Каплана — в «Справочнике погибших в водах США кораблях» (1964 г.) и др. вплоть до недавней статьи в знаменитом журнале «Форбс» о «Золотых диггерах» («Forbs», 29.05.2000).

Однако очень долго, более 70 лет, все эти морские «золотоискатели» не догадывались, кому принадлежало это утонувшее вместе с «Республикой» сокровище в «американских золотых орлах», пока в 1981 г. отставной капитан Мартин Байерл в результате кропотливой работы в архивах США не установил: золото это принадлежало царю Николаю II (свои доказательства капитан позднее поместил в Интернете на своем собственном веб‑сайте www.rms‑republic.com; адвокат Т. Бэрроу 6 июня 2000 г. любезно переслал мне в Москву распечатку с этого веб‑сайта). Более того, оборотистый капитан тогда же, в 80‑х годах, запатентовал право подъема парохода «Республика» с морского дна и еще некоторое время спустя создал ту самую судоподъемную компанию, о которой упоминалось выше, став ее президентом.

С 1985 г. фирма М. Байерла состояла в интенсивной переписке сначала с посольством СССР, а с 1992 г. — России в Вашингтоне, пытаясь привлечь преемников России императорской к участию в подъеме «золота царя» на принципах раздела «продукции» («золотого клада»), но безуспешно: ни советские, ни российские дипломаты интереса к «цареву золоту» в пучине морской не проявляли, хотя условия раздела предлагались очень выгодные — 90% России и только 10% — американцам (последнее во времени письмо российскому послу в США Ю.В. Ушакову было направлено адвокатом Т. Бэрроу 31 августа 2000 г. — вся эта переписка в копиях хранится в Текущем архиве нашего Экспертного совета).

О причинах нежелания МИД РФ (а до него — МИД СССР) заняться доставанием «царева золота» со дня морского можно только предполагать, но сам принцип такого отношения к государственным интересам известен давно, еще с царских времен: дипломат спит, а валюта (сиречь жалованье) идет.

Собственно, и сама русская идея создать перед Первой мировой войной мировую валютную систему именно как инструмент предотвращения этой мировой войны возникла не в МИДе, а в Минфине Российской империи в головах его министров Бунге, Вышнеградского и Витте (идею поддержал и его преемник в 1906‑1911 гг. Коковцов); двум последним удалось убедить в этом Николая II. Судя по присланным мне вопросам, фирма Мартина Байерла и ее адвокат Т. Бэрроу до этого глобального русского финансового проекта не докопались: они ведь так и не выяснили — для кого предназначалось «царево золото» в США, утонувшее вместе с пароходом «Республика»?

Попробуем, опираясь на наши собственные расследования, ответить на этот ключевой вопрос.

 

* * *

 

Морская катастрофа 24 января 1909 г. в Атлантике и гибель парохода «Республика» с грузом «царева золота» (хотя и в золотых монетах США) поставила тогдашнюю мировую прессу в тупик — зачем Николаю II нужно было отправлять за границу такую кучу (напомним, на 3 млн. долл.!) драгоценного металла?

Недостатка в домыслах у журналистов всего мира не было. Писали и о русских закупках оружия в США, и, наоборот, о продаже новой порции территории Российской империи Америке (назывались даже Беринговы острова, хотя их «продаст» — безвозмездно отдаст шельф у Беринговых о‑вов, равных трем Польшам, — только Шеварднадзе в 1990 г.) и т.п.

Но никто так и не докопался до сути дела. А суть эта была совсем в другом. Конец XIX — начало XX в. был отмечен подъемом пацифистского движения. Сам по себе пацифизм не был новостью для Европы: еще после окончания этих Наполеоновских войн сначала в США (с 1815 г.), а затем и в Англии (с 1816 г.) стали возникать гражданские «общества мира». К 1895 г. их число в мире достигло 126. С 1848 г. стали собираться международные конгрессы «друзей мира». На втором таком конгрессе в Париже в августе 1849 г. с яркой речью выступил великий французский писатель и пацифист Виктор Гюго. «Настанет день, когда единственным полем битвы будут рынки, открытые для торговли, и умы, открытые для идей», — воскликнул писатель‑гуманист.

С 1891 г. в Берне (Швейцария) начало работать Международное бюро мира — координационный орган для национальных «обществ мира». К пацифистскому движению присоединились парламентарии Европы. В 1889 г. в Париже они собрались на первый конгресс Межпарламентского союза, существующего и поныне. Инициатор создания этого союза французский парламентарий‑пацифист Фредерик Пасси стал первым лауреатом Нобелевской премии мира (1901 г.), с тех пор регулярно присуждаемой все последующие сто лет. Памятью в честь этого нобелевского лауреата в Париже стал квартал «Пасси», в межвоенный период — пристанище русских эмигрантов первой войны, и одноименная станция столичного метро.

Помимо общественных собраний и деклараций реальным практическим результатом пацифистского движения в Европе уже в XIX в. стала разработка законов о «правилах войны». Здесь особую роль стали играть «женевские конвенции», начиная с первой в 1864 г. — «Об улучшении участи больных и раненых в действующих армиях». Для ее реализации было создано знаменитое ныне международное Общество Красного Креста и Красного Полумесяца (в исламских странах) со штаб‑квартирой в Швейцарии.

Сегодня малоизвестно, что эпоха «великих реформ» Александра II была отмечена и рядом пацифистских демаршей на международной дипломатической арене. В 1868 г. в Петербурге по инициативе царя была собрана конференция европейских дипломатов, и на ней подписана конвенция о «правилах войны» — о запрещении применения разрывных и зажигательных пуль, а в 1874 г. Россия выступила инициатором международной конференции по кодификации «правил войны» в сухопутных сражениях.

Однако это было еще только начало. Инициативу деда подхватил его внук Николай II: именно он поддержал предложения как своих министров и банкиров (С.Ю. Витте, миллионера‑железнодорожника Ивана Блиоха и др.), так и «общественников» (будущих кадетов‑пацифистов акад. М.М. Ковалевского, проф. П.Н. Милюкова, кн. П.Д. Долгорукова и др.) о созыве в 1899 г. в Гааге крупного международного пацифистского конгресса 26 стран по общеевропейскому разоружению. В 1907 г. и снова по инициативе России конференция была повторена. На этот раз в ней приняли участие более 250 официальных представителей из 44 стран (приехали даже представители стран из заморской Латинской Америки).

Впоследствии мирные инициативы царя на двух Гаагских пацифистских конференциях были смазаны кровавыми событиями Первой мировой (а в России — еще и гражданской) войны. Сыграло свою роль и «предательство» недавних пацифистов — «рюриковича» князя Долгорукова, лидера кадетов Милюкова и многих других: в 1914 г. они «сменили флаги» и стали воинствующими патриотами, сторонниками войны до победы над «тевтонами». А ведь Милюков в 1911 г. выпустил целый пацифистский трактат «Вооруженный мир и ограничение вооружений». Именно в этой книге профессор‑кадет впервые в мировой литературе выдвинул и обосновал модную ныне идею конверсии ВПК.

Между тем принятые на двух Гаагских конгрессах мира конвенции и декларации оказались весьма жизнеспособными и позднее, после Первой и Второй мировых войн, вошли в уставы Лиги Наций и ООН. Предложенная же русской делегацией на I Гаагской конференции идея моратория на пять лет для наличных вооруженных сухопутных и военно‑морских сил и замораживания военных бюджетов на уровне 1899 г. хотя и не была тогда принята, тем не менее после Второй мировой войны получила практическое развитие в отношениях США‑СССР при гонке ядерных вооружений (мораторий, а затем и запрет испытаний водородных бомб в атмосфере, запрет на отдельные типы ракет и т. д.).

Но самым главным в этом пацифизме Николая II было другое: попытки не только продекларировать на конгрессах отказ от войны, но и создать эффективную систему предотвращения войны в Европе и мире с помощью т. н. «финансовой дипломатии», активными пропагандистами которой выступали министр финансов Российской империи в 1893‑1903 гг. Сергей Юльевич Витте и его российские и зарубежные единомышленники.

 

* * *

 

Глубинной основой проектов «финансовой дипломатии» стало качественное изменение традиционно торгово‑промышленного капитализма времен Адама Смита и Дэвида Рикардо, с середины XIX в. начавшего трансформацию в финансово‑промышленный.

В СССР эта трансформация многими поколениями советских людей воспринималась сквозь призму ленинского трактата «Империализм как высшая (в первоначальном заголовке — последняя. — Авт.) стадия капитализма» (1916 г.). Именно из этой работы В.И. Ленина следовал главный вывод большевиков о загнивании и неминуемом крахе капитализма как социально‑экономической системы. Левая социал‑демократка Роза Люксембург пошла еще дальше — у нее выходило, что капитализм на его последней стадии — империализме — рухнет автоматически.

Предостерегающие голоса, включая предсмертный голос самого Фридриха Энгельса, а также Г.В. Плеханова и Эдуарда Бернштейна, не были услышаны молодым поколением европейских левых социал‑демократов, рвавшихся к власти через мировую пролетарскую революцию.

Между тем существовали и другие, весьма отличные от ленинско‑люксембургских, точки зрения, в том числе и в России. Из факта трансформации «старого» (торгово‑промышленного) капитализма в «новый» (финансово‑индустриальный) эти мыслители делали прямо противоположный ленинскому вывод: не о «загнивании» и «крахе», а, наоборот, о прогрессе и возможности с помощью мировых финансов избежать традиционных войн за передел сырьевых колоний в мире.

Так, упоминавшийся выше крупный российский финансист и подрядчик в строительстве железных дорог Иван Станиславович Блиох (1836‑1901) к концу жизни выступил еще и как теоретик перестройки международных отношений в мире на базе новой «финансовой дипломатии» (см. его шеститомный труд «Будущая война в техническом, экономическом и политическом отношениях», переведенный на многие языки мира). Характерно также, что И.С. Блиох выступал и практиком пацифизма: на собственные деньги он создал в г. Люцерне (Швейцария) частный «Международный музей войны и мира», существующий и поныне.

С другого конца — через реорганизацию международной торговли — вышел на проблему использования финансового капитализма молодой русский экономист С.М. Житков.

Однако подлинным «мотором» использования «финансовой дипломатии» в интересах мира и соавтором проекта создания всемирной валютной системы на базе США выступил С.Ю. Витте. Как всякому талантливому администратору, его репутации не повезло ни у современников, ни у потомков. «Кабатчик» (П.Н. Милюков) — за введение госмонополии на продажу водки, «финансовый фокусник» (В.И. Ленин) — за приравнивание бумажного рубля к золотому стандарту — вот далеко не полный перечень отрицательных эпитетов, которыми награждали современники талантливого финансиста.

И неудивительно, что ленинские оценки деятельности Витте перекочевали даже в серьезные труды советских историков («классовая ограниченность царского министра»), а вся многогранная работа Витте по интеграции России в мировую финансовую систему была сведена лишь к поиску иностранных займов, причем с прозрачным намеком — «царский министр» хотел превратить матушку‑Россию в иностранную колонию.

На самом же деле Витте намного опередил свое время. Лучшее доказательство этому — «финансовая дипломатия» Германии и Японии, но уже после Второй мировой войны, через полвека после смерти ее отца‑основателя.

И удивляться надо не тому, что дважды — в 1903 и 1906 гг. — Витте был отправлен царем в отставку (причем во второй раз — навсегда, вплоть до своей кончины в 1915 г.), а что за сравнительно короткий — всего десять лет — период своего пребывания на посту министра финансов он так кардинально изменил финансовую систему (ввел золотой рубль), форсировал железнодорожное строительство (Транссибирская магистраль, русские дороги — КВЖД и ЮМЖД — в Северном Китае, Турксиб в Средней Азии и т. д.), банки (Русско‑китайский, Русско‑корейский, Русско‑персидский и др.) обеспечил финансово‑экономическое присутствие Российской империи в сопредельных странах, особенно на Востоке.

Сановную военную и гражданскую царскую бюрократию раздражала, однако, не столько политика этого «выскочки» из железнодорожных билетных кассиров, сколько методы ее осуществления. Ведь Витте, хорошо изучив коридоры царской бюрократии, при помощи Александра III и, частично, Николая II, сумел отвоевать в этом хитросплетении чинопочитания, интриг и амбиций довольно широкую «автономию», которую его злейший недруг министр внутренних дел В.К. Плеве, входивший с ним в одно правительство, называл «государством Витте».

Много позднее (1910 г.), когда граф Витте был уже не у дел, петербургская влиятельная газета «Новое время» справедливо писала об этом «государстве в государстве»: Витте‑"государь" командовал «собственным войском» (многотысячным казачьим корпусом пограничной стражи, вооруженной пушками и пулеметами), имел «собственный торговый флот» с собственным флагом (подчинялся Департаменту морской торговли Минфина России), «свои железные дороги» (в Китае — КВЖД и ЮМЖД — и в Персии), «своих дипломатических представителей» (т. н. финансовых агентов в крупнейших столицах мира). А если к этому добавить, что финансирование всех «казенных» железных дорог России шло через Департамент путей сообщения все того же Минфина, да вдобавок то же министерство непосредственно управляло Госбанком империи, Государственным дворянским земельным банком, Крестьянским поземельным банком и еще чеканило «рыжики» (золотые пятерки и десятки) на собственном Монетном дворе — фон Плеве, пожалуй, прав: «государство Витте» в 1893‑1903 гг. действительно существовало.

Не прав был Плеве и его единомышленники, недруги министра финансов, в другом: Витте затеял всю эту «автономию» не из‑за жажды административной власти или сановных амбиций, хотя и они были ему не чужды. Придя в высшие эшелоны власти «со стороны», как сказали бы сегодня, с производства (начальник службы движения и перевозок одной из крупных частных «чугунок» на юге России), он очень быстро понял: новое дело подъема экономики и финансов старая царская бюрократия делать не хочет и не сможет, какие грозные царские указы ни издавай. И Витте пошел старым проверенным византийским путем — добрался до «уха государева». Ему повезло — Александр III и сам хорошо понимал, что его чиновничий аппарат мало приспособлен для нововведений, т. к. озабочен чинопочитанием — в каком вицмундире (зимой) или тужурке (летом) прийти к теще начальника с поздравлением по случаю тезоименитства, какие ордена надеть и в каком порядке и т. д. А какие‑то там «Великие сибирские пути» строить, ломать голову о строительстве неведомой ГЭС на днепровских порогах на Украине, обсуждать проект строительства моста через Керченский пролив из Крыма на Кубань — нет уж, батенька, нас увольте. Об этом пусть купчишки думают да разные там промышленники из староверов — им ведь к чинам и званиям путь заказан, из «чумазых» они, вот пусть и копошатся там в навозной жиже экономики, а мы — «государевы слуги», державный интерес блюдем.

А как все эти «Каренины» да «фон Плеве» блюли сей интерес, наглядно показала скрытая бюрократическая война между МИДом и Минфином еще в 90‑х гг. XIX в. На состоявшемся 17 марта 1899 г. под председательством Николая II «особом совещании» министров правительства по проблеме иностранных инвестиций и допуска иностранцев в ранее закрытые «стратегические зоны» (между прочим, 21 губерния в Западном крае, вся Средняя Азия и часть Кавказа, а также Дальний Восток — почти 30% территории империи!) резко схлестнулись Витте и министр иностранных дел М.Н. Муравьев. Мининдел ни в какую не хотел допускать «иностранных шпионов» в военно‑стратегические регионы, как ни доказывал Витте вздорность такой устаревшей политики «охраны забора».

МИД активно поддержал военный министр А.Н. Куропаткин. Царь, как обычно, занял половинчатую позицию: и Витте поддержал (инвестиции нужны), и Муравьеву — Куропаткину не отказал (иностранные фирмы могут покупать землю под свои заводы и фабрики в «закрытых зонах» лишь с разрешения местных «держиморд»).

А ведь Муравьев не был записным реакционером: широко образованный дипломат, он являлся одним из инициаторов созыва I Гаагской мирной конференции, работу которой активно приветствовал и Витте.

Истинная же подоплека этой полемики двух министров в марте 1899 г. коренилась в другом: кадровые царские дипломаты всячески отбояривались от финансовых и торговых вопросов, спихивали их на консулов, уклонялись от изучения технических проблем (какие вагоны и паровозы закупать за границей, как следить за курсом ценных бумаг на биржах и т. п.). Это вообще было характерно для русского дворянства и «чеховской» интеллигенции — вспомните пьесу «Вишневый сад», когда Раневская даже не понимает выгоду предложения купца Лопахина (разбить вишневый сад на дачные участки, а их с прибылью сдавать «нуворишам»), и все остается по‑старому, т. е. на погибель и разорение.

Не один Чехов отразил этот отказ от «вещизма» русской интеллигенции. Кадетская газета «Речь» в начале XX в. опубликовала серию статей, в которой осуждалось чистоплюйство «чеховских» интеллигентов, не желавших «марать руки» игрой на бирже ценных бумаг, открывать свое дело, торговать и т. д. В лучшем случае она шла в «спецы» к «купчине толстопузому» (Н.А. Некрасов), которого, однако, жестоко высмеивала в куплетах:

Московское купечество Изломанный аршин. Какой ты сын Отечества, Ты просто сукин сын.

Большевики после 1917 г. очень умело использовали это чистоплюйство, загнав значительную часть этих «чеховских» интеллигентов в «военспецы» РККА и просто в «спецы» ВСНХ, Госплана, Наркомзема и др.

Однако задолго до Ленина и Троцкого на путь «спец»(иализации) встал Витте. Он не стал ломать весь старый царский чиновничий аппарат, а добился приема у Александра III и убедил его создать свое «государство Витте», параллельное официальному. Причем особо оговорил, что прием в его «государство» пойдет не «по чину» и не «по старшинству» (выслуге лет), а «по уму», т. е. профессиональной компетенции. Царь согласился, издал соответствующие указы, и с 1893 г. Витте, к ужасу охранки, начал набирать в свое «государство» неблагонадежных инженеров‑путейцев, техников и (о ужас!) даже евреев, правда крещеных в православие. Одним из таких «неблагонадежных» стал инженер Леонид Красин, будущий большевистский наркомвнешторг, одно время работавший техником‑смотрителем на строительстве Транссиба.

Самым же главным новшеством в «государстве Витте» стало создание с 1894 г. за границей своего «МИДа» — сети т. н. «финансовых бюро» в основных столицах мира, подчинявшихся Минфину (кстати, именно на базе этих «бюро» с 1921 г. будут создаваться советские торгпредства). Кадровых царских дипломатов в такие «финансовые агенты» Витте брать не стал, зато широко использовал биржевых спекулянтов, лишь недавно появившихся в обеих столицах империи из‑за черты оседлости. Об одном из них — Артуре Рафаловиче — мы уже писали выше. Под стать ему были И. Замена, затем Бернадский в Лондоне, К. Миллер в Токио, М. Рутковский в Нью‑Йорке.

Именно с помощью этих агентов Витте еще в конце XIX — начале XX в. попытался осуществить свой самый крупный проект — создание мировой федеральной валютной системы как инструмента предотвращения войны.

 

* * *

 

Отличительной чертой этого проекта была его суперсекретность. При жизни ни Николай II, ни даже Витте (хотя он написал очень злые «Воспоминания», которые до самой смерти прятал в сейфе одного из французских банков, и в полном виде в трех томах они вышли лишь 45 лет спустя, в 1960 г. в период хрущевской «оттепели») не сказали об этом проекте ни слова.

Понятно, что и современные знатоки истории «царева золота» как у нас, в СНГ (И.А. Латышев, В.Г. Гузанов, В.А. Кашиц и др.), так и за рубежом (Сергей Петрофф, Даниэль Вильденстейн, Уильям Кларк и др.) ничего не знали об этом проекте, полагая, что речь идет либо о личном золоте царя и царицы (отправлено в январе 1917 г. через Японию в Англию), либо о т. н. «военном золоте» России за 1914‑1916 гг. (в оплату военных поставок из США и стран Антанты). Это заблуждение разделял и я, когда в 1997‑2000 гг. публиковал три свои книги о русском золоте и недвижимости за рубежом.

И лишь с весны 2000 г. когда нью‑йоркский адвокат Тимоти Бэрроу начал по электронной почте присылать мне материалы по расследованию истории золотого груза пакетбота «Республика», погибшего в январе 1909 г. (характерно, что на каждом листке этих материалов, включая переписку с посольством СССР в Вашингтоне, стояло сакраментальное адвокатское «confidential» — «доверительно»), история проекта Витте начала проясняться. Более того, история его возникновения благодаря усилиям фирмы капитана Байерла из США с 1985 г. стала достоянием дипломатических кругов в СССР (переписка с советским посольством в Вашингтоне), США (копии писем направлялись в Госдеп) и Франции (переписка с французским консулом в Нью‑Йорке).

Конечно, только материалов судоподъемной фирмы капитана Мартина Байерла (а при ней с 1988 г. существует еще и исследовательская архивная группа) пока недостаточно, и я продолжаю исследование проекта Витте по отечественным архивам, надеясь в будущем написать о ней специальную книгу (небольшой отрывок из нее я опубликовал в «Литгазете», № 368 в сентябре 2003 г.).

А пока же — краткий очерк того, что удалось установить.

 

* * *

 

Хорошо известно, что с 1893 г. Витте как министр финансов слыл крупным «спецом» по внешним иностранным займам для российского правительства. Тогда, на рубеже двух веков, основные свободные для займов капиталы находились в руках крупных частных банковских домов — у французских и английских Ротшильдов, у банкирского дома Мендельсонов в Германии, у тогда уже мультимиллионера Дж. Моргана в США. Со всеми ними еще в 90‑х гг. XIX в. через своих «финансовых агентов» в Париже, Лондоне, Берлине и Нью‑Йорке Витте установил тесный деловой контакт, не гнушаясь личными поездками для встречи с этими «гобсеками финансового мира». Мало того, он подключил к этой «финансовой дипломатии» и молодого царя. Осенью 1896 г. во время первого официального визита царской четы во Францию Витте убедил Николая II принять в Париже французского Ротшильда. Последний очень сильно помог Витте в размещении во Франции в 1894 г. крупного русского займа, почти целиком пошедшего на подкрепление денежной реформы в России (введение в 1894‑1897 гг. «золотого рубля»).

Ротшильду же это удалось сделать благодаря тому, что вокруг собственного «Банк де Ротшильд» он сумел создать целый синдикат из других французских банков и ссудосберегательных касс — «Париба», «Лионского кредита», «Национальной сберкассы Парижа», «Сосьете женераль», «Национального индустриального и коммерческого кредита» и др.

Весьма характерно, что позднее именно этот «синдикат Ротшильда», заручившись гарантиями правительства Франции, взял на себя отправку «царева золота» на 3 млн. долл. в США, которое 12 января 1909 г. было доставлено из России на кораблях «Цесаревич» и «Слава» и в порту Гибралтара перегружено на пакетбот «Республика», через две недели потерпевшего крушение у американских берегов.

Удачу с «синдикатом Ротшильда» во Франции Витте попытался развить по ту сторону Ла‑Манша — в Англии. В мае 1898 г. он выступил в Петербурге на заседании координационного собрания высших сановников империи — в Комитете министров при царе — и предложил развить «французский успех», но уже вокруг другого дома Ротшильдов — английского. Предложение министра было одобрено, и вскоре в Лондон был направлен крупный финансовый сановник С.С. Татищев, начавший переговоры с английским Ротшильдом о размещении на Британских островах крупного русского займа. В полном объеме поставленную перед ним задачу, в отличие от Франции, Титащеву выполнить не удалось (все еще были сильны англо‑русские дипломатические противоречия в Китае, Афганистане и Персии), но частичного успеха сановник достиг — часть ценных русских бумаг была допущена к котировкам на Лондонской фондовой бирже.

Витте пытался развить этот пока еще скромный успех: в июне 1899 г. он наладил в Лондон еще одного своего гонца — банкира А.Ю. Ротштейна, управляющего Петербургского международного банка, входившего в «государство Витте». На этот раз удалось добиться большего — разместить в Англии бумаги очередного железнодорожного займа (на строительство Московско‑Виндаво‑Рыбинской ж. д.). (А.В. Игнатьев. Указ. соч. с. 95).

И, наконец, настала очередь США.

С ними у России не было тех идеологических или геополитических противоречий, которые в конце XIX в. осложняли «финансовую дипломатию» Витте в его отношениях с Францией или Англией. Ведь французские и английские Ротшильды не раз намекали российскому министру финансов, что, если царизм будет поощрять политику антиеврейских погромов в России, они заблокируют все русские займы в Европе.