I. Откуда у царской России оказалось столько золота и недвижимости за рубежом. 3 страница

Время от времени в российской прессе по этой проблеме публикуются отдельные сенсационные факты. То вдруг сразу два журналиста (один даже возьмет у меня интервью) заинтересуются «апельсиновым гешефтом» двух высокопоставленных хрущевских чиновников в Израиле, отдавших в 1964 г. в обмен на апельсины (на сумму 4,5 млн. долл.) уникальные объекты церковной собственности в Иерусалиме. То собкор «Московских новостей» в Париже, бывший пресс‑атташе посольства СССР во Франции Владимир Федоровский напишет под рубрикой «Скандал» о некрасивой возне московских ведомств вокруг особняка графа Шереметева на ул. Буассьер в связи с тем, что арендовавшее его с 1975 по 1992 г. прокоммунистическое общество «Франция — СССР» (ввиду распада СССР и конца субсидий от ЦК КПСС) обанкротилось и особняк вдруг оказался «ничейным».

Или известный «разгребатель грязи» и борец с коррупцией Александр Минкин опубликует с приложением многочисленных документов сенсационную статью «Как заработать первый миллион долларов?», в которой в духе захватывающего детектива рассказывает, как три ответственных чиновника бывшего Министерства внешней торговли СССР лихо «на троих» «прихватизировали» в 1990 г. два старейших советских внешнеэкономических объединения — «Автоэкспорт» и «Тракторэкспорт», фактически присвоив себе их советскую собственность (здания, оборудование, счета и т.п.) в Бельгии, Германии, Швеции, Финляндии и Чехии. Подобные журналистские расследования с наивным вопросом: почему именно этим конкретным чиновникам или даже отдельным вице‑премьерам досталась за границей та или иная советская собственность? — оказались делом далеко не безопасным. Минкина, например, вскоре после его публикаций о коррупции генералов… избили возле его же дома.

Известную журналистку Елену Кожевникову‑Эриксон за ее статьи в журнале «Столица» о сомнительных махинациях людей из окружения О.И. Лобова с недвижимостью во Франции (в частности, вокруг особняка графа Шереметева в Париже) стали по телефону запугивать анонимы («Гляди, кирпич на голову упадет…»), и мать двоих маленьких детей, несмотря на то что у нее муж иностранец, норвежский журналист, работающий в Москве, в панике обратилась в наш Экспертный совет: дайте документы по «графскому особняку».

Впрочем, журналистка осталась жива, а вот журнал «Столица» вместе с главным редактором А. Мальгиным и всем журналистским коллективом скоро… «скушали» — не лезьте не в свои дела, разоблачайте коммунистов, империалистов, гомосексуалистов, а не окружение вице‑премьеров.

И хотя кирпичи, слава богу, на головы журналистов пока не падают, но документы по недвижимости уже горят. Как сообщил в наш Экспертный совет руководитель группы архивных исследователей В.П. Никифоров, в ФРГ странными пожарами 21 июня 1992 г. (г. Потсдам) и 18/19 апреля 1993 г. (г. Барби) было уничтожено более 5 тыс. документов, «подтверждающих права собственности Западной группы войск (ЗГВ) на недвижимое имущество».

Таких разоблачительных публикаций и справок за 1992‑2003 гг. в различных печатных российских изданиях или поступивших в наш совет можно насчитать уже сотни, но они, увы, не дают, как правило, ответа на главные вопросы — о преемственности какой собственности (царской, советской или российской) идет речь, каков механизм ее возвращения (правовая база, юридические посредники, на чей баланс ее переводить) и какова вообще суммарная стоимость этой собственности?

Учет зарубежной собственности России первоначально был возложен на Мингосимущество (постановление Правительства РФ № 14 от 5 января 1995 г. «Об управлении федеральной собственностью, находящейся за рубежом»).

Но, как отмечалось в аналитической справке Счетной палаты (1996 г.), Мингосимущество не выполнило указание правительства (1995 г.) о создании автоматизированной системы учета, поэтому оно так и не подготовило полный реестр принадлежащих России зарубежных объектов (добавим, что реестра нет и по сию пору). Не выполнено и другое постановление Правительства за № 1211 от 12 декабря 1995 г. «Об инвентаризации собственности РФ, находящейся за рубежом». В результате так и не разработана методика оценки зарубежной собственности, включая не только недвижимость, но и капиталы бывших советских заграничных банков (по подсчетам иностранных аудиторов, на 4 трлн. руб. в ценах 1996 г.), а также их акций в зарубежных СП (еще до 64,5 млрд. руб.).

Да и что могли сделать девять сотрудников управления собственности за рубежом и межгосударственных имущественных отношений Мингосимущества, не имеющих ни компьютерной техники для учета, ни своих представительств за рубежом!

В итоге разнобой в подсчете объектов недвижимости за рубежом достигает огромных размеров: Счетная палата (1996 г.) полагает, что таких объектов всего 1509 в 112 странах мира (см. Приложение, док. 6), а бывший Российский центр приватизации (РЦП) бывшего вице‑премьера и главы ГКИ Максима Бойко, одна из «контор» по перекачке средств из международных банков, созданная А.Б. Чубайсом, насчитала 2489 объектов недвижимости в 122 странах мира, да еще более 500 СП с участием российского капитала (1998 г.).

При этом и Счетная палата, и РЦП ссылаются на данные, полученные в одном и том же Мингосимуществе.

Стоит ли после этого удивляться, что пишущие по этому предмету журналисты совершенно запутались и поэтому выдвигают какие‑то фантастические версии. Так, Наталья Самойлова написала, что «вполне может случиться так, что цена, которую придется заплатить России, доказывая право собственности, может сравняться со стоимостью объектов по выигранным делам». Эта же бойкая корреспондентка чуть ниже пишет, что цена зарубежных «объектов» по «различным неофициальным оценкам» их рыночной стоимости «колеблется от 10 до 300 млрд. долл.». То есть на 300 млрд. заявили и 300 млрд. нужно заплатить «судебных издержек»!

Так стоит ли игра свеч?

Могу с уверенностью сказать, что сама Наталья Самойлова, в отличие от членов Экспертного совета, ни с одним представителем зарубежных юридических фирм о «судебных издержках» не беседовала. Иначе она не допускала бы подобных «переборок». Скажем, мне довелось в Лондоне, Париже и Нью‑Йорке вести предварительные неофициальные переговоры с руководством крупнейших английских и американских юридических фирм «Пинкертон» и «Скадден». У них — не у нас: гонорары начисляются не с потолка, а либо «по часам» (максимум 450 долл. за час), либо по проценту от стоимости выигранного в суде объекта недвижимости, причем чем дороже объект, тем ниже процент, но в любом случае, как правило, существует предоплата. Так вот, если бы одна из этих фирм взялась по поручению правительства России вести «дело о 300 млрд. долл.», более чем на 1% она бы не претендовала.

Согласитесь, такая «цена, которую придется заплатить России», вполне приемлема. Более того, директор службы консалтинга и расследования фирмы «Пинкертон» Николас Берч даже обратился ко мне с официальным письмом 26 февраля 1993 г. предлагая немедленно прибыть в Москву и начать переговоры с официальными лицами Правительства РФ без всякой «предоплаты».

Хуже другое. Озвученная журналистская идея о непомерной цене «судебных издержек» имеет широкое хождение в самых высоких кругах российского истеблишмента: от одного из министров Правительства РФ я лично слышал нечто подобное.

Впрочем, не обязательно искать солидные риэлторские фирмы за тридевять земель — есть они и в Отечестве. Одной из таких фирм является ЮНИКОН (консалтинг и аудит), работающая на отечественном и зарубежном рынках с 1989 г. Ее клиентами являются более 200 компаний, годовой оборот (1997 г.) превысил 100 млрд. руб. Компания имеет свои филиалы в шести городах РФ, а в 15 регионах — своих уполномоченных агентов.

Показателем солидности компании является то, что в 1998 г. Госдума именно ЮНИКОНу намеревалась поручить проверку внутренних и заграничных счетов Центробанка, но лоббистам тогдашнего председателя ЦБ Виктора Геращенко, не желавшим объективного аудита, удалось торпедировать это намерение и передать проверку «ручной» иностранной фирме.

В значительной мере вина за всевозможные журналистские слухи и домыслы лежит на Госкомитете по имуществу Правительства РФ, который (и тут я полностью согласен с Натальей Самойловой) располагал «не реестром собственности России», а лишь «реестром претензий (выделено мною. — Авт.) России на собственность». Сей печальный факт был наглядно продемонстрирован на двух ответственных мероприятиях — межведомственном совещании вице‑премьера О.Д. Давыдова в нашем Белом доме 18 января 1995 г. и пресс‑конференции бывшего зампреда ГКИ — куратора департамента зарубежного имущества и экс‑"сенатора" Валерия Фатеева 3 июля того же года.

На совещании у О.Д. Давыдова, где с основными сообщениями о царской собственности за рубежом выступили члены Международного экспертного совета М.В. Масарский и В.Г. Сироткин, в итоговом протоколе было записано: «1. Считать необходимым активизировать работу министерств и ведомств по поиску и оформлению (?!) прав собственности РФ на имущество бывшей Российской империи за рубежом. 2. Поручить (далее следует перечень министерств и ведомств: МИД, СВР, Росархив и т.д. — Авт.) провести поиск архивных материалов, подтверждающих права РФ на собственность за рубежом, и ежеквартально докладывать об этих поисках в Правительственную комиссию по защите имущественных прав РФ за рубежом».

При знакомстве с этим уникальным документом возникают следующие мысли:

а) у всех министерств и ведомств на 18 января 1995 г. не было реестра царской собственности, которая могла бы принадлежать им как ведомственным правопреемникам; симптоматично, что в перечне «недоимщиков» по реестру зарубежной собственности числится и ГКИ. Стало быть, работу по составлению реестра царской собственности правительству надо начинать с нуля;

б) составители протокола весьма смутно представляют объем архивной работы по царской собственности (как минимум, надо изучить документы 10‑15 архивов Москвы за 300 лет); отсюда вытекает бюрократический приказ — «докладывать ежеквартально».

В молодости мне доводилось работать в «царском» Архиве внешней политики России МИД СССР, на основе которого межведомственная Комиссия по изданию дипломатических документов с 1957 г. публиковала объемистые сборники «Внешняя политика России XIX — начала XX в.». Так вот, эта комиссия, аппарат научных и архивных работников которой в разные годы достигал 20— 40 человек, до настоящего времени — за 40 лет — выпустила всего 17 томов (в среднем на поиск документов только по одному тому уходило от двух до трех лет).

Тесно сотрудничающие с нашим Экспертным советом коллеги из ЗАО «Интерпоиск» сообщили, что, работая в архиве по сравнительно узкой проблематике — собственность Западной группы войск СССР в Германии, — они задействовали свыше 12 специалистов‑архивистов, потратили более двух лет для просмотра свыше 60 тыс. дел по так называемому «оккупационному праву» и пока выполнили лишь 50% объема работы.

А ведь оба примера — это работа преимущественно в одном архиве на заранее определенном хронологически узком отрезке времени и при уже отработанной методике (ищут либо дипломатические донесения, либо незаконно проданное генералами ЗГВ имущество).

И вот еще одна деталь: через две недели после совещания у вице‑премьера ко мне домой позвонила сотрудница секретариата тогдашнего председателя Росархива Р.Г. Пихои (его также упомянули в протоколе на предмет ежеквартальной сводки) и попросила «не в службу, а в дружбу» (мы с ней оказались однокашниками по учебе на истфаке МГУ) дать хоть какой‑нибудь перечень царских объектов недвижимости за рубежом. «Зачем тебе это, Вера? — удивился я. — Возьми любую из моих публикаций, ну вот хотя бы в „Дипломатическом ежегоднике“ за 92‑й год, и перепиши названия 37 объектов царской церковной недвижимости в Израиле, Ливане, Сирии и Египте». Нет, отвечает она, нам нужно со ссылкой на архив, фонд, дело, чтобы все выглядело солидно…

Дал я, конечно, своей однокашнице пару‑тройку названий с архивными шифрами, но подумал: а кого мы обманываем, разве вице‑премьера, не себя ли?

Не меньшее огорчение вызвала у меня и уже упоминавшаяся пресс‑конференция зампреда ГКИ Валерия Фатеева, на которой я присутствовал. Спору нет, конкретные цифры стоимости зарубежной собственности РФ — без разграничения на царскую, советскую или российскую в СНГ — впечатляли: 106 стран, от 3,3 до 300 (каков разброс цифр?!) млрд. долл. — недвижимости, на 5,9 млрд. долл. — доли капитала в СП.

Не были лишены интереса и чисто юридические аспекты. Например, по информации Фатеева (и это верно!), земельные суды в Германии упорно не признают РФ правопреемницей СССР (поскольку парламенты ряда стран СНГ до сих пор не ратифицировали межправительственные соглашения о передаче своих прав на советскую зарубежную собственность в пользу РФ в обмен на выплату их части внешнего долга СССР), но странным образом принимают иски, если они подаются от имени… несуществующего СССР (выходит, юридически для немецких судей СССР все еще существует?!).

Можно согласиться с Фатеевым, когда он констатирует, что «особую сложность вызывает подтверждение прав на имущество, ведущее свою родословную со времени царской России, и на собственность по итогам Второй мировой войны — реализация оккупационного права, репарации».

И все же эта длительная (включая вопросы журналистов) и несколько сумбурная пресс‑конференция зампреда ГКИ породила больше вопросов, чем ответов.

Во‑первых, вызвал вообще недоумение отказ Фатеева дать хотя бы какой‑нибудь ответ на вопрос: намерен ли ГКИ заняться судьбой «царского» и «ленинского» золота на Западе?

Во‑вторых, мне сразу стало ясно, что чиновники департамента зарубежного имущества ГКИ, подсунувшие своему зампреду конкретные цифры о царской недвижимости за рубежом (в частности, в Израиле), не владеют материалом (не 24 объекта, а целых 37, и принадлежали они не «одному из великих князей» Генерал‑губернатору Москвы вел. кн. Сергею Александровичу, убитому террористом‑эсером Каляевым в 1905 г, а российскому правительству, РПЦ, ИППО РПЦ — Русская православная церковь, ИППО — Императорское православное палестинское общество (1882‑1917 гг.), воссозданное в 1992 г. постановлением бывшего Верховного Совета РСФСР и Дому Романовых).

В‑третьих, неприятно покоробил намеренно бодрый тон бывшего зампреда. Признав, что решение проблемы зарубежного имущества РФ — не вопрос двух‑трех недель и даже «не года и не двух» (что в принципе верно: уйдет не менее десятилетия), г‑н Фатеев далее патетически воскликнул: «Еще два‑три месяца назад мы не могли назвать даже прозвучавших сегодня цифр (?!). Но еще через два‑три месяца комитет сможет представить уточненные данные по каждой отдельной стране и по каждому отдельному объекту».

Но «через два‑три месяца» в ГКИ не стало ни зампреда Фатеева, ни самого председателя этого комитета А.И. Казакова и, уж конечно, никаких «уточненных данных» журналистам представлено не было.

Насколько я информирован, никаких «ежеквартальных» отчетов о поисках в ведомственных архивах от большинства министерств в первую правительственную комиссию по защите имущественных прав РФ за рубежом О.Д. Давыдова также не поступало.

Да что там ежеквартальные отчеты! В правительственном протоколе от 18 января 1995 г. черным по белому было записано: Минюсту РФ (В.А. Ковалев) «осуществлять правовую экспертизу выявленных в архивах министерств, ведомств документов и документов профессора Дипломатической академии МИД России В.Г. Сироткина (выделено мною. — Авт.)».

Оставив на совести клерков секретариата вице‑премьера формулировку о «документах профессора Сироткина» (они не «профессорские», а собственность нашего Международного экспертного совета), отмечу, что за минувшие годы ни Минюст, ни ГКИ (а он уже 18 января 1995 г. был информирован о «документах профессора Сироткина», даже если его чиновники и не читали свыше 30 моих публикаций в прессе за 1995‑1998 гг. и не смотрели по ТВ за то же время по крайней мере 15 передач на ту же тему, одна из которых по московскому ТВ в февральский субботний вечер 1996 г. длилась целых 50 минут!) ни разу не обратились в наш совет, и тогдашнего начальника Департамента зарубежного имущества ГКИ В.П. Шумакова я впервые увидел только 8 июля 1996 г. в кабинете члена нашего Экспертного совета М.В. Масарского на Старой площади, да и то в связи с тем, что «сверху» поступила команда в ГКИ заключить с нами договор на «генеральный подряд» по возвращению «российского золота» и недвижимости из‑за рубежа (договор так и не был заключен).

Кстати, и первая Правительственная комиссия по защите имущественных прав Российской Федерации за рубежом (поручение правительства B.C. Черномырдина от 26 октября 1994 г. № А4‑П6‑33648) также ни разу не удосужилась пригласить «профессора ДА МИД РФ», обладателя столь уникальных документов, ни на одно из своих заседаний (если, конечно, они имели место), хотя сию комиссию поручено было возглавлять… вице‑премьеру О.Д. Давыдову.

После того памятного межведомственного совещания 18 января 1995 г. в Белом доме под председательством Давыдова мы с М.В. Масарским еще три года ходили «по инстанциям», стучались во все двери, организовывали пресс‑конференции (в американо‑российском пресс‑центре вместе с депутатами Госдумы, в пресс‑центре «Аргументов и фактов» и др.), пока нам в руки не попала справка Счетной палаты (конец 1996 г.).

И стало ясно, что, несмотря на все самые строгие постановления правительства и указы президента за 1992‑1996 гг. в деле учета и эксплуатации зарубежной российской собственности царит полная неразбериха, которой умело пользуются для личного обогащения ловкие чиновники различных министерств и ведомств (см. Приложения, док. 8).

Лишь в самом конце 1997 г. с помощью А.И. Вольского нам удалось прорваться к тогдашнему первому вице‑премьеру Б.Е. Немцову и с его помощью получить в январе 1998 г. на специальной записке резолюцию Б.Н. Ельцина о создании новой (вместо недействующей комиссии 1994 г. во главе с уже уволенным в отставку О.Д. Давыдовым) Межведомственной государственной комиссии по защите имущественных интересов России за рубежом во главе с министром иностранных дел Е.М. Примаковым.

Но прошел еще почти год, когда тот же Примаков, но уже в качестве премьер‑министра, оформил резолюцию президента постановлением правительства № 1154 от 3 октября 1998 г. о создании такой комиссии во главе с председателем Мингосимущества Ф.Р. Газизуллиным (см. Приложения, док. 13). Но Газизуллин сначала надолго заболел, а затем ушел в отставку, потом по настоянию Б.Н. Ельцина вновь вернулся, а комиссия до января 1999 г. так и оставалась несформированной.

 

* * *

 

И тем не менее с упорством одержимых мы продолжали работу.

Сразу оговоримся: далее речь пойдет только о царской собственности, да и то далеко не обо всей, ибо и в нашем Экспертном совете отнюдь не самый полный ее реестр (хотя, безусловно, гораздо более детальный, чем в ГКИ).

Несколько слов о путях формирования нашего реестра. Систематически он начал создаваться, как и материалы по золоту, с 1991 г. Начали с Архивов внешней политики России, где при содействии тогдашнего заместителя начальника Историко‑дипломатического департамента МИД РФ В.И. Трутнева нашли и опубликовали уникальный «Список русских учреждений в Палестине и Сирии (1903 г.)».

Под «Палестиной» тогда, в начале нашего века, понимались Святые места вокруг Гроба Господня в городе Иерусалиме — монастыри, подворья (гостиницы для паломников), церкви с кущами (садами) при них, а также сопутствовавшая им «инфраструктура» ИППО — построенные за счет пожертвований россиян для православных арабов детские сады, школы, больницы, здания духовных миссий РПЦ и т.д. По сегодняшнему государственно‑территориальному делению на Ближнем Востоке эта палестинская недвижимость находится в Израиле (главным образом в Иерусалиме), Ливане, Иордании, Сирии и в Северном Египте.

Значительную часть сведений я получил в результате поездок по зарубежным странам (Франция, Италия, Великобритания, США, Канада, Греция, Израиль, Ливан и др.). Скажем, летом 1993 г. в составе делегации Комитета по свободе совести бывшего Верховного Совета РФ во главе с протоиереем о. Вячеславом (Полосиным) как эксперт по международным делам я побывал в Салониках на Европейском конгрессе христианских парламентариев. В рамках конгресса была организована поездка на Святую гору Афон, в православную мужскую монастырскую общину, и там довелось посетить старейший на Востоке русский Свято‑Пантелеймоновский монастырь (XII в.), вооружиться многими документами, побеседовать с монахами из России.

В сочетании с ранее опубликованными материалами о Святой горе Афон личный визит в Свято‑Пантелеймоновский монастырь и последовавшие за ним контакты существенно пополнили Текущий архив нашего Экспертного совета материалами о российской церковной недвижимости в Святых землях.

Много интересных данных по отдельным странам мы получили от добровольных помощников совета. Так, по Италии сведения сообщили собкор «Известий» в Риме Михаил Ильинский и его жена Татьяна. В частности, Ильинский подробно рассказал и мне, и читателям «Известий» о соборе Св. Николая Угодника в г. Бари, что на юге Италии, где он неоднократно бывал лично Собор был освящен в 1912 г. и являлся до Первой мировой войны одним из Святых мест православия в Восточном Средиземноморье. До 1917 г. управлялся дирекцией дореволюционного ИППО, затем был заброшен, а в 1939 г. «подарен» полпредом СССР в Италии Б.Е. Штейном властям Муссолини; в 1945 г. возвращен СССР как фашистская собственность, но Сталин почему‑то отказался взять его «на баланс» СССР.

Иногда информация поступала совершенно случайно. Например, в 1994 г. на приеме‑обеде посла Франции в Москве Пьера Мореля в качестве одного из президентов «Ассоциации друзей Франции» я случайно оказался за столом рядом со статной дамой «третьего» (т.е. после 60 лет), как деликатно говорят французы, возраста. Дама оказалась Антониной Львовной Мещерской, дочерью княгини Веры Кирилловны Мещерской, основательницы (в 1927 г.) Русского дома — богадельни для престарелых русских эмигрантов, что находится рядом со знаменитым русским кладбищем в Сент‑Женевьев‑де‑Буа Подробнее об этом см.: Э. Шулепова. Русский Некрополь под Парижем. — М. 1993.

По условиям завещания американской меценатки в 20‑х годах была выделена крупная сумма в долларах на обустройство и содержание дома‑богадельни и он должен функционировать до тех пор, пока в нем живет хотя бы один представитель русской эмиграции первой волны. «Последний из могикан» умер в этом доме в конце 80‑х годов (этот факт, а также сам Русский дом интересно описал Вячеслав Костиков в одном из своих последних романов) Костиков В. Последний пароход. — М. 1993. Автор, до того как стать пресс‑секретарем Б.Н. Ельцина, а затем послом РФ при Ватикане и Мальтийском ордене, много лет провел во Франции, работая в ЮНЕСКО.

Княгиня Мещерская‑дочь, познакомившись со мной, прямо за столом шепотом стала спрашивать, с кем бы в Москве переговорить, чтобы передать Русский дом России. Я вежливо поблагодарил княгиню за великодушный порыв, записал ее парижский телефон, но про себя подумал: бедная княгиня, ведь она даже отдаленно не представляет, что значит для наших чиновников «взять на баланс» — и даже даром — зарубежную недвижимость (большой дом с хозяйственными постройками и парком). А кто будет платить налог на недвижимость, за свет, телефон, воду, муниципальный налог? Как оплачивать уход за домом и парком? Нанять сторожа‑смотрителя из французов? Так ему по 1200 долл. (гарантированный минимум зарплаты во Франции) нужно платить в месяц, да еще социальные, медицинские, транспортные, жилищные и т.д. надбавки. Кто пойдет на такие расходы, если даже сам российский посол в Париже получал тогда жалованье в 2 тыс. 400 долл.?

Аналогичная ситуация складывается сегодня и с другим домом для престарелых русских эмигрантов (богадельней) в г. Монтоне на французском Лазурном берегу у самой границы с Италией. Этот большой трехэтажный дом (спальный корпус на 60 чел. столовая, хозяйственные службы, включая гараж) был построен в 1907 г. и в 1913‑1991 гг. перестраивался и расширялся. В настоящее время принадлежит православной Ассоциации Св. Анастасии (Русская православная зарубежная церковь).

Русских пансионеров‑постояльцев в этом Русском доме давным‑давно нет — все вымерли. Ассоциация готова продать дом и участок за 30 млн. фр. (5 млн. долл. США), желательно российским владельцам, под культурный центр, пансионат и т.д. иначе дом купят богатые арабские шейхи или американцы, и он потеряет свое значение исторического культурного памятника «русской Франции».

Проблемы все те же — кто в России возьмет дом «на баланс»?

Пытались же мы с протоиереем Вячеславом Полосиным еще в 1992‑1993 гг. уговорить управление внешних церковных связей Московского патриархата РПЦ «взять на баланс» собор Николая Угодника в г. Бари в Италии, прежде чем начать переговоры с итальянскими властями (М. Ильинский все подготовил для таких переговоров в Риме и в Бари). Тщетно — все уперлось в ту же оплату коммунальных услуг и налогов. Так все и ушло в песок…

Во Франции, особенно в Париже и на Лазурном берегу, сохранилось большое количество русской дореволюционной недвижимости и вообще «русских мест». Выпущен даже специальный путеводитель по этим местам.

В 1995‑1998 гг. мне довелось особенно часто бывать в этих «русских местах» — я читал лекции в Сорбонне и, пользуясь случаем, посещал и дом Тургенева в парижском пригороде Буживаль, и домик Николая Бердяева в другом пригороде — Кальмаре. Оба дома нуждаются в финансовой поддержке, причем дому Тургенева вообще грозит снос — местная мэрия хочет построить на его месте доходный жилой дом.

Особенно много «русских мест» в Ницце — ведь с середины XIX в. она была излюбленным местом отдыха русской аристократии и дворянства. Дворец «Бельведер» — летняя резиденция великих князей, огромный православный собор постройки 1912 г. дворец бывшего управляющего императорскими железными дорогами «Вальроз» фон Дервиза, дворец Кочубея — вот далеко не полный перечень зданий «русской Ниццы».

Пришлось после этих поездок поправлять самого себя. В первом издании я писал о казенной даче графа Витте в Ницце. Ее больше нет, а на том участке другое здание — муниципальный музей Марка Шагала, открытый в начале 70‑х годов XX века.

Были и сенсационные открытия, например «бухты графов Орловых» в городе Вилльфранше, что в трех километрах от Ниццы. Причем в мае 1998 г. в этом городке мэрия даже установила братьям Федору и Алексею Орловым бюсты как бывшим владельцам бухты.

Оказывается, еще в 70‑х годах XVIII в. братья облюбовали эту глубоководную закрытую бухту для стоянки русской военно‑морской эскадры и откупили ее у местного князька (Лазурный берег до 1860 г. не принадлежал Франции, а входил в конгломерат итальянских княжеств).

В 1856 г. история повторилась — на этот раз бухту арендовал Александр II. Русские построили здесь дороги, казармы, лазарет, угольный склад, а закрывающие бухту скалы и сегодня называются «русской батареей».

Позднее, в 1892 г. в казармах императорской российской академией наук была открыта русская лаборатория морской зоологии (задолго до аналогичного института Кусто в соседнем Монако), и она просуществовала до 1932 г. пока из‑за отсутствия финансирования не была передана Сорбонне для летней практики студентов‑зоологов.

Сегодня вице‑мэр Вилльфранша Шарль Минетти предлагает возобновить прежнее русско‑французское сотрудничество и открыть в городке русский культурный центр.

Я настолько был поражен «открытием» этой бухты, что написал и рассказал об этом в нашей печати.

Таких «открытий» было немало и в других странах. Скажем, на центральной площади в Лозанне (Швейцария) стоит импозантный дворец, в прошлом здание университета — ныне муниципальный музей. Спрашиваю: кто построил и когда? Отвечают: в конце XIX в. на деньги русского мецената графа В.Г. Бестужева‑Рюмина. Если найдете хороших адвокатов, можете отсудить или получить компенсацию. Если найдете… В том‑то и дело, что нашему общественному совету такие операции не по карману.

Не все, однако, столь мрачно, если усилия общественности типа нашего Экспертного совета объединяются с усилиями государственных органов. Помнится, в январе 1995 г. на православное Крещение, отправился я с большой группой паломников из Московской духовной академии в Израиль, в Святой град Иерусалим. Туда же направило свои стопы и руководство ИППО во главе с его председателем, а затем послом России в Ливане проф. О.Г. Пересыпкиным. Даже телевизионную группу «Уходящая натура» Льва Аннинского из РТР взяли (они потом показали об этом паломничестве неплохой фильм по второму каналу ТВ).

По ходу поездки наши руководители имели встречи и беседы и с израильскими, и с арабскими (с оккупированных территорий) муниципальными властями, и даже с израильскими министрами. В ходе этих бесед вставал старый, еще в 1923 г. поднятый Л.Б. Красиным вопрос о российской собственности в Святых землях. К тому времени ИППО уже несколько лет по собственной инициативе вело переговоры о передаче части одного из подворий (гостиниц для паломников) обществу для организации более дешевого пристанища‑ночлега для малоимущих православных паломников из глубинной России. В принципе израильские власти готовы были пойти навстречу, тем более что за пределами Иерусалима, например в Хевроне, Святые места все равно отходили от них к палестинцам‑арабам, так уж лучше отдать их «московитам».