I. Откуда у царской России оказалось столько золота и недвижимости за рубежом. 2 страница

Образчиком камуфляжа своекорыстных интересов рассуждениями о «великой политике» была, например, заказная статья в «Фигаро» 7 октября 1891 г. в которой говорилось: «Патриотизм и правильно понятый интерес французских сберкасс идут рука об руку и уже привели к окошечкам этих касс такое число держателей ценных русских бумаг, какое приходит туда только в часы всеобщего энтузиазма… Это — проявление спонтанных эмоций масс и одновременно сочетание великолепной финансовой операции с политическим актом высокой дипломатии». (Напомним, что 1891 г. — начало формирования франко‑русского военного союза против Германии.)

Вся эта афера с подкупом не только журналистов, но и депутатов (Луи Дрейфус) и даже сенаторов от партии радикал‑социалистов (Першо, владелец партийного органа «Радикал») всплыла в начале 20‑х годов, когда большевики после октябрьского переворота обнаружили в архиве МИД России сверхсекретную переписку Рафаловича и тогдашнего царского посла во Франции с министрами иностранных дел В.Н. Ламздорфом, С.А. Сазоновым и министрами финансов — С.Ю. Витте, В.Н. Коковцовым.

О размерах подкупа говорит одна цифра: только за три месяца (сентябрь, октябрь и ноябрь) 1904 г. на подкуп прессы, депутатов и сенаторов было истрачено 3 млн. 345 тыс. 600 зол. фр.

Большевики весьма удачно использовали эти разоблачительные документы в 1918‑1920 гг. как аргумент против уплаты «царских долгов», а с 1921 г. (нэп) — как средство шантажа продажных французских политиканов и давления перед Генуэзской конференцией 1922 г. по вопросу о «русском долге», а также для форсирования дипломатического признания СССР без «предоплаты» по «царским» долгам, хотя все тогдашние премьеры и президенты (Клемансо, Пуанкаре, Мильеран, Вивани и др.) с 1919 г. публично клялись с трибуны палаты депутатов или в интервью: «Если большевики не заплатят, мы их не признаем».

Признали в 1924 г. (лидер радикалов и премьер Э. Эррио). А большевики не все громкие имена назвали, кое‑что припрятали про запас: первый полпред СССР Л.Б. Красин привез на всякий случай в 1920 г. в Париж секретное досье на всех купленных с 1880 г. французских политиканов и крупных журналистов.

Признали, ибо орган французской секции Коммунистического интернационала газета «Юманите» получила из Москвы часть этого досье и в ноябре‑декабре 1923 г. начала публикацию серии разоблачительных статей, дозируя информацию и пока не называя все имена. Впрочем, одно — главное — было названо: Артур Абрамович Рафалович, из крещеных петербургских евреев, финансовый агент Минфина царского и Временного правительств России, жил в фешенебельном квартале на авеню маршала Фоша, 19, в двух шагах от Триумфальной арки (площадь Звезды, ныне — площадь Шарля де Голля).

Его секретный счет, писала «Юманите», открыт в «Париба» и в «Банк де Пари», счет в «Алжирском кредите» — на имя не существующего месье Ленуара. В 1894‑1917 гг. он был вхож во все министерские кабинеты и известнейшие политические салоны Парижа. Был избран член‑корреспондентом Французской академии, удостоен ордена Почетного легиона первой степени, являлся членом многочисленных научных сообществ (политэкономии, статистики и т.д.), директором собственного еженедельника, выходящего на французском языке, «Финансовый рынок» и пр.

Помимо прямого подкупа Рафалович искусно играл на Парижской бирже ценных бумаг в пользу России. Для этой цели у него была целая сеть заранее подкупленных дилеров во главе с неким де Вернеем. На такие операции МИД и Минфин не скупились: только в январе 1904 г. на подкуп дилеров и финансовой прессы министр иностранных дел Ламздорф передал Рафаловичу из секретного фонда министерства единовременно 200 тыс. зол. фр. (сегодня это 3 млн. 800 тыс. фр.).

Для Рафаловича все эти разоблачения в советской и французской прессе оказались пустым звуком: ведь с ноября 1919 г. (циркуляр адмирала Колчака по заграничным посольствам и консульствам) он стал единоличным распорядителем царских авуаров на сумму в 21 млн. 439 тыс. зол. фр. не считая собственных закрытых счетов.

К 1900 г. облигации «русских займов» расхватывали, как в России горячие пирожки на морозе, — их скупили уже более 10 млн. мелких (одна‑три облигации) держателей. Люди продавали дома, участки земли, фамильные драгоценности и покупали «царскую бумагу». Особенно прельщал ловкий ход петербургских финансистов: они первыми (теперь‑то в Европе и США это стало нормой) предложили покупать «русские займы» на детей и молодоженов. Еще бы, ведь доходы по таким «детским» бумагам достигали 10 и даже 14%!

В начале XX в. во Франции появился целый слой рантье, «стригущих купоны» от «русских займов». К 1910 г. продажа облигаций «русских займов» дала гигантскую сумму в 30 млрд. зол. фр. 21 млрд. из которых перекочевал в Россию. На Парижской бирже в тот же год из трех иностранных облигаций одна обязательно была русской.

Показателем стабильности и высокой доходности русских ценных бумаг стала их скупка не только мелкими рантье, но и, что было очень важным для инвестиционной политики России, крупными заграничными банками. Если в 1900 г. этот процесс только начинался, то к 1917 г. доля иностранных акционеров — держателей ценных бумаг русских банков достигла 1/3 (34%), причем конкурентами здесь выступали французские (47%) и германские (35%) банки.

К проблеме «кто кому и сколько должен» мы еще не раз вернемся в этой книге.

Пока же затронем обратный процесс — отток золота и иностранной валюты из России после начала Первой мировой войны, с октября 1914 г. отток, который не прерывался ни всю мировую и Гражданскую войны (1914‑1922 гг.), ни во время «перестройки» 1985‑1991 гг. и не зависел от политической окраски отправителей золота — будь они белые, красные или розовые.

 

* * *

 

Накануне мировой войны золотой баланс России был явно в пользу внутреннего золотого запаса: 1 млрд. 695 млн. зол. руб. против всего 140 млн. в заграничных банках. И вдруг за каких‑нибудь неполных три года соотношение резко меняется: внутри страны остается только 1 млрд. 101 млн. а за границей втрое больше — 3 млрд. 604 млн. зол. руб. В чем дело?

Здесь возможны два главных объяснения.

Во‑первых, за те недели, что прошли между объявлением Россией ультиматума Австро‑Венгрии 11 июля 1914 г. в защиту Сербии и объявлением 31 июля всеобщей мобилизации, чиновники Минфина России провели молниеносную операцию по изъятию русских ценных бумаг и «залогового золота» (того немногого, что осталось после финансового скандала 1880 г.) из берлинских банков и бирж.

Уже в ночь с 11 на 12 июля большая группа уполномоченных банковских служащих срочно выехала из Петрограда в Берлин и там за два‑три дня изъяла русских ценных бумаг на 20 млн. зол. руб. и успела перевести эту валюту в Лондон и Париж (операция, о которой и не подумали до 22 июня 1941 г. сталинские финансисты, и все имущество и авуары СССР в Германии были конфискованы нацистами).

Гораздо хуже обстояло дело с изъятием золотых монет — «рыжиков» — из обращения внутри России: обмен бумажных ассигнаций на золото временно, до окончания войны, был прекращен, но в 1914‑1916 гг. удалось изъять золотых «николаевок» всего на 58 млн. остальные 436 млн. остались «в чулках» у населения (деньги эти в зачет государственного золотого резерва царской России не вошли).

В 1918‑1920 и в 1930‑1933 гг. большевики через ЧК и «торгсины» (магазины «торговли с иностранцами», предшественники хрущевско‑брежневских «Березок») начнут выкачивать из населения эти золотые миллионы Супруга внука последнего председателя Государственной думы Олега Михайловича Родзянко Татьяна Алексеевна, живущая в США, рассказывала мне в 1991 г. что ее девчонкой в 30‑х годах «выкупили» жившие в Эстонии родственники именно за золотые «николаевки» и она легально вместе с родителями поездом выехала из Москвы за границу, в Таллин.

Во‑вторых, с октября 1914 г. царское правительство усиленно стало отправлять русское золото за границу. Официальная версия — на закупку вооружений и амуниции. Подавляющее большинство исследователей и в прошлом (В. Новицкий, А.И. Погребецкий, А. Котомкин, П.Д. Климушкин), и в настоящем (С.П. Петров, Дж. Смеле) разделяет эту версию, но есть и несогласные с ней (например, Марина Горбова из Парижа). Одним из первых поставил версию под сомнение (на 250 млн. зол. руб. ушло золота за границу только через русский Дальний Восток) последний министр финансов белого правительства во Владивостоке в 1922 г. Валериан Иванович Моравский. Много лет спустя его сомнения, не подозревая об архиве Моравского в Гуверовском институте, разделил английский бизнесмен‑журналист и историк‑любитель Уильям Кларк. В своей научно‑популярной книге «Потерянное сокровище царей» (1994 г.) он обратил внимание на любопытный факт: в пяти «золотых посылках», что были отправлены царским правительством за моря (в октябре 1914 г. на английском военном транспорте «Мантуа» под охраной крейсера «Драк» через Архангельск и Белое море — золота на 8 млн. ф. ст. или 75 млн. 120 тыс. зол. руб.; в декабре 1915 г. — 10 млн. ф. ст.; в июне 1916 г. — 10 млн. ф. ст.; в ноябре 1916 г. — 20 млн. ф. ст.; в январе 1917 г. — 20 млн. ф. ст. — всего на 68 млн. ф. ст. русского золота, см. Приложения), отдельными коносаментами (местами) грузилось личное золото семьи Николая II Согласно давней традиции, восходящей еще к первым Романовым, Николай II имел в личной собственности золотые шахты в Забайкалье (Нерчинский рудник, где, кстати, отбывали каторгу декабристы) и на Алтае. Алтай — личный домен царя — он в 1909 г. по просьбе П.А. Столыпина «отписал в казну» для расселения столыпинских хуторян, но золотые рудники оставил за собой. У. Кларк приводит со слов англичанки Лили Ден (Dehn) свидетельство о том, что супруга царя Александра Федоровна, находясь под домашним арестом в Царском Селе в 1917 г. сразу после отречения Николая II (т.е. еще при Временном правительстве) говорила в присутствии фаворитки Анны Вырубовой о том, что царская семья располагает отныне достаточными средствами «в золоте и ценных бумагах» за границей, чтобы жить безбедно и в ссылке.

Сравнительно недавно один из наших соотечественников, живущих во Франции, князь Дмитрий Шаховской обратил мое внимание на то, что царица отнюдь не случайно упоминала о «ссылке» (эмиграции). Князь, систематически работающий все летние каникулы в архивах Москвы и Петербурга, не поленился еще раз прочитать оригинал второго варианта отречения от престола Николая II (не в пользу сына, а в пользу брата). Так вот, основной мотив отказа в пользу брата: моя семья вместе с детьми уезжает за границу.

Следует напомнить, что с началом мировой войны Николай II и все его родственники, великие князья, на семейном совете Дома Романовых решили закрыть свои личные счета за границей и перевести все средства в Россию — «на победу»; там же было решено передать свои дворцы в Петрограде под госпитали, а самим жить «на дачах» — в Царском Селе, Павловске, Гатчине, Петергофе и т.д. именно поэтому Зимний дворец превратился в гигантский госпиталь, где ни царь, ни Керенский практически не бывали.

В одном только Лили Ден ошиблась: она спутала «Банк оф Ингланд» (туда действительно частично пошло «казенное» русское золото, отправленное через Владивосток) с «Бразерс Бэрринг бэнк», личным (подобно «Креди Лионнэ» во Франции) банком семьи Николая II.

Эта путаница, кстати типичная и для советских историков (многие из них считают, что все «царское» золото якобы принадлежало лично Николаю II, тогда как на деле он сам скрупулезно отличал собственную «золотую шахту» от «казенной»), сыграла позднее, в 20‑х годах, злую шутку с самозванкой «Анастасией» Андерсон, мнимой дочерью царя Николая. Хотя она наняла в советники‑адвокаты дипломата Глеба Боткина, племянника известного врача, и пыталась через суд завладеть золотом царя и царицы, дело она проиграла: «Банк оф Ингланд» ответил, что «личного» золота ее «отца» у них нет, а на «казенное» она претендовать не может.

Лжецарица напрасно беспокоилась: «личного» золота царя и царицы не оказалось не только в «Банк оф Ингланд», но и в уполномоченном банке императорской семьи «Бразерс Бэрринг бэнк»: его в марте 1917 г. похитили японцы вместе с последней «оружейной посылкой» в США и Канаду.

И тем не менее легенда о том, что 5,5 т «личного» золота Николая и Александры Романовых находятся в английских банках и его можно засчитать в уплату внешнего долга СССР или России, оказалась весьма живучей. В нее поверила «железная леди» Маргарет Тэтчер, когда 15 августа 1986 г. подписывала в Лондоне с Горбачевым и Шеварднадзе «нулевой вариант».

На нее клюнул и бывший министр экономики в правительстве B.C. Черномырдина Евгений Ясин, когда в 1995 г. на своей пресс‑конференции в посольстве РФ в Париже ссылался на горбачевский прецедент 1986 г. в обоснование аналогичного «нулевого варианта» с Францией.

Помнится, присутствуя на этой пресс‑конференции, я весьма резко выступил там против таких «нулевых вариантов» и даже позднее написал в одном московском еженедельнике о капитулянтской политике российского министра экономики.

 

* * *

 

Однако, похоже, члены нашего Экспертного совета рано радовались: 26‑28 ноября 1996 г. состоялся официальный визит премьер‑министра B.C. Черномырдина во Францию, по итогам которого в Париже был подписан важный документ с мудреным названием «Меморандум о взаимопонимании между Правительством Российской Федерации и Правительством Французской Республики относительно окончательного урегулирования взаимных требований между Россией и Францией, возникших до 9 мая 1945 г.».

Что означает сие «окончательное урегулирование» — уж не пресловутый ли «нулевой вариант»? — ни журналистам, ни общественности обеих стран участники этих переговоров, как обычно сверхсекретных и закрытых для прессы, не объяснили. Более того, уже в выступлениях на итоговой пресс‑конференции в Париже и в комментариях официальных лиц в Москве начался разнобой в оценках «Меморандума». Французский премьер Ален Жюппе назвал этот документ «настоящим договором» между Россией и Францией, а не протоколом о намерениях. Наоборот, тогдашний вице‑премьер и министр финансов А.Я. Лившиц увидел в «Меморандуме» именно протокол о намерениях, некую политическую декларацию, ибо «численные параметры возможного соглашения (по „царским долгам“) будут определены на <последующих> переговорах». Спикер Госдумы РФ Г.Н. Селезнев вообще осудил это соглашение как несвоевременную уступку правительства России, создающую опасный прецедент для выдвижения требований по долгам со стороны других стран.

Еще более резкие оценки этого «Меморандума» прозвучали во Франции. Руководитель одной из четырех ассоциаций потомков держателей русских ценных бумаг Франсуа Байль был настолько возмущен «этим триумфом технократии и махинации», что от имени своей ассоциации пригрозил подать на премьер‑министра Жюппе в Европейский суд в Страсбурге, ибо «этот договор — второй грабеж владельцев российских облигаций во Франции».

Разумеется, на фоне требований этих владельцев выплатить им 40 млрд. долл. за «царские облигации» да еще 120 млрд. процентов по ним, набежавших за 80 лет, упомянутые в «Меморандуме» 400 млн. долл. (по 500 фр. за штуку, или по 100 долл.), да еще с рассрочкой выплаты до 2000 года выглядели мизером. По мере того как французские журналисты докапывались до деталей этой явной сделки двух премьеров, термин «махинация» звучал все громче и громче. Выяснилось, например, что из этих 400 млн. долл. только 2/3 пойдут на оплату «царских» бумаг, а 1/3 — на компенсацию потомкам владельцев французской недвижимости в России, потерявшим там после октября 1917 года свои заводы, фабрики, магазины и косметические кабинеты (ассоциация бывших владельцев объединяет сегодня около 2 тыс. членов, что намного меньше ассоциаций держателей русских ценных бумаг, насчитывающих более 200 тыс. потомков с 4 млн. облигаций и акций).

Но и эти потомки владельцев остались недовольны, ибо их компенсация — это всего около 120 млн. долл. чисто символическая сумма на фоне 2 млрд. зол. фр. вложенных в 1900‑1914 гг. их предками в русскую промышленность и торговлю (заводы в Донбассе и рудные копи в Кривом Роге, трамвай в Петербурге, Москве, Киеве и Одессе, модные магазины на Кузнецком мосту в Москве и т.д.).

Но французские «разгребатели грязи» стали копать глубже, и вскоре после отъезда Черномырдина просоциалистическая оппозиционная газета «Либерасьон» выдала главную сенсацию: оказывается, еще в 1963 г. Н.С. Хрущев урегулировал проблему «царских» долгов путем зачета 47,5 т так называемого «ленинского» золота в уплату компенсации крупным владельцам и кредиторам во Франции (банкам «Креди Лионнэ», «Париба», «Сосьете женераль», Национальное общество железных дорог Франции и др.), оставив мелких владельцев и потомков держателей «царских» ценных бумаг (две‑пять акций или облигаций) ни с чем. Якобы предшественники Е.Г. Ясина, О.Д. Давыдова и А.Я. Лившица в хрущевском окружении еще в 1963 г. подписали «нулевой вариант» (по сию пору остающийся сверхсекретным), по которому СССР отказывался на вечные времена от «ленинского» золота (а из него и набежавших за почти 50 лет процентов выплачивалась компенсация французским «китам»), но Франция, в свою очередь, снимала свои претензии по «царским» долгам.

Так ли это на самом деле — позволит установить знакомство с документами «нулевого варианта» 1963 г. чем сегодня и занимается наш Экспертный совет (об истории появления «ленинского» золота во Франции см. ниже, гл. 3).

Но, судя по тому, как B.C. Черномырдин неуклюже отбивался от вопроса настырного корреспондента «Комсомолки» в Париже М. Чикина, хрущевский «нулевой вариант» 1963 г. был подтвержден черномырдинской командой в 1996 г. Судите сами. Корреспондент спрашивает у премьера: «Как решилась судьба „ленинского“ золота?» Черномырдин: «Какое золото?» М. Чикин популярно объясняет (излагая мои публикации в прессе и документы по «ленинскому» золоту, опубликованные еще в 1995 г. в «Дипломатическом ежегоднике») какое. Черномырдин в ответ: «Все ленинское, колчаковское, сталинское и прочее золото… Нет его. И не будет. Все это вошло сюда (премьер постучал по папке с договором). Для кого к сожалению (жест в сторону Жюппе), а для кого и без сожаления (в свою сторону), но получилось так, как получилось».

Сразу после визита Черномырдина в Париж ко мне, как к председателю Международного экспертного совета по зарубежному золоту, недвижимости и царским долгам, обратились за комментариями представители СМИ: нескольких электронных (МТК «Субботний вечер с Андреем Леоновым», 30 ноября; ТВ‑31, передача Владимира Мукусева «Не могу молчать!», 6 декабря) и печатных (еженедельники «Век», «Аргументы и факты», «Новая газета» и ежедневные «Российская газета» и «Труд») — читателям и телезрителям был совершенно непонятен смысл визита B.C. Черномырдина во Францию.

Пришлось вначале рассказать обо всей долгой и сложной истории тянущихся с 1922 г. переговоров о «царских» долгах, одновременно демонстрируя подлинники русских облигаций и акций за 1880‑1914 гг. и объясняя: эти (облигации императорских государственных займов с подписью председателя Госбанка — примерно 25% от 10 млн. проданных во Франции) оплате подлежат, а эти (акции частных фирм, заводов и городов, ныне расположенных на территории южных соседей России по СНГ, — около 75%) — нет. Кроме того, пришлось пояснить, что и из этих 10 млн. на руках у потомков держателей русских ценных бумаг во Франции осталось не более 4 млн. остальные либо физически пропали (в ярости были порваны, сожжены или выброшены еще в 1919‑1922 гг. мелкими владельцами акций), либо были скуплены крупными спекулянтами ценных бумаг. Одна мадам даже в 1995 г. скупила таких «бумажек» на 200 млн. фр. Но к оплате эти «спекулянтские» бумаги предъявлять нельзя, так как надо еще доказать, что твои дедушка или бабушка лично покупали «царские» бумаги на Парижской бирже до 1914 г. А чтобы спекулянты не наживались на горе мелких вкладчиков, французское правительство еще 10 сентября 1918 г. издало специальный декрет об обязанности владельцев ценных русских бумаг, если они или их потомки хотят когда‑нибудь получить по ним их номинальную стоимость и проценты, лично зарегистрировать каждую такую облигацию или акцию в отделениях французского казначейства. На практике это выглядело так: на обороте каждой русской ценной бумаги ставился казенный штамп казначейства: «заявитель номер такой‑то», «заявил такого‑то числа такого‑то года». Такие штампы ставились с 1918 по 1927 г. и только эти облигации и акции можно сегодня предъявлять к оплате.

Как мне по секрету сказали в Париже в одной из ассоциаций потомков держателей русских ценных бумаг, из 400 тыс. претендентов менее 10% имеют такие «проштампованные» бумаги, остальные же надеялись на «чудо». И «чудо» свершилось. Российская делегация не стала мелочиться: сколько вас там, держателей? Ах, всего 400 тыс. а мы‑то думали, что 10 млн. Ну так вот вам всем «на круг» по 100 долл. за акцию‑облигацию, а есть ли на ней штамп или нет, нам неважно. Так и появились эти пресловутые 400 млн. долл. Словом, взяли уже готовую схему из «нулевого варианта» Горбачева‑Тэтчер от 15 августа 1986 г. (там, если помните, «на круг» выдали по 90 долл. за облигацию).

На самом же деле, как я объяснил телезрителям и читателям газет, весь этот «Меморандум» и вообще вся шумиха относительно «окончательного» урегулирования «царских долгов» не более чем дымовая завеса для решения совсем других задач, которые по степени срочности делились на три группы.

Первая. С помощью Алена Жюппе уговорить директора‑распорядителя МВФ Мишеля Камдессю снять эмбарго МВФ на предоставление очередного транша на 250‑300 тыс. долл. и «угольного транша» ВБ (для реконструкции нерентабельных шахт России) на 400 млн. долл. что и было успешно совершено нашим премьером.

Вторая. Опять же при поддержке Жюппе добиться снятия эмбарго на распространение во Франции российских еврооблигаций (евробондов), незадолго до визита в Париж удачно проданных на Нью‑Йоркской бирже ценных бумаг на целый миллиард долларов. К концу 1996 г. подготовлен был к продаже еще один транш на 2‑3 млрд. да бельгийцы с французами заблокировали свой рынок ценных бумаг — сначала заплатите «царские долги», у нас парламентские выборы на носу, а тут почти полмиллиона недовольных нашими правительствами избирателей. Вот наши и «заплатили», подписав для публики «Меморандум» — протокол о намерениях.

Третья, и самая главная. Головной болью B.C. Черномырдина и его министров стали вовсе не «царские долги», а долги текущие — 130 млрд. долл. с 1992 г. выплата одних процентов по которым в размере 9 млрд. долл. ежегодно делает в бюджете России огромную «дыру». И это вам не какие‑то там «царские» облигации. Не случайно, прибыв в Париж, Черномырдин в сердцах бросил французским журналистам реплику: «Пусть подождут!» Банки «семерки», МВФ, Всемирный банк, Европейский банк реконструкции и развития ждать 80 лет не будут. Что же делать? В России полный развал экономики, налоги не собираются, зарплаты и пенсии не платятся, а президент, выздоравливая, грозил вызвать премьера и его министров «на ковер». И выход «мудрецы» из Белого дома на Краснопресненской набережной нашли: поступим‑ка мы как большевики в 1927 г. в том же Париже, которые пообещали выплатить «царские долги» в рассрочку аж на 60 лет (т.е. до самой горбачевской перестройки!), а под это обещание заняли у европейских банкиров целых 225 млрд. долл. (в современных ценах) на индустриализацию. И тоже свой «меморандум» с французами уже было подписали, но, как всегда, вмешалась политика — борьба троцкистов со сталинистами в партии. «Меморандум» же подписал полпред во Франции Христиан Раковский, видный троцкист да еще близкий друг самого Льва Троцкого. Ясное дело, Сталин немедленно дезавуировал «троцкистский» документ, а Троцкого, Раковского и еще 120 троцкистов исключил на XV съезде ВКП(б) из партии и сослал в Сибирь (а самого Троцкого в 1929 г. еще и выслал за границу).

Сегодня обвинения в «троцкистском уклоне» никому в России и СНГ не грозят, поэтому можно повторить старый эксперимент с отсрочкой, но не «царских долгов», а текущих: с помощью все того же Алена Жюппе вступить в Парижский банкирский клуб под флагом необходимости получить 100 млрд. долл. долгов от Кубы, Эфиопии, Бенина, Сомали, Мозамбика и др. а на самом деле — обеспечить 25‑летнюю отсрочку по выплате текущих 130 млрд. долгов и начать занимать в эту четверть века по новой. Вот в чем весь смысл этой, как возмущаются французы, «махинации».

А через 25 лет, то есть в 2021 г. или кобыла сдохнет, или цыган помрет. Ясно, что многие фигуранты сегодняшней российской политики физически не доживут до этой благодати. Может статься, и будущие партнеры Запада по «русским долгам» (как царским, так и ельцинским) будут в 2021 г. уже совсем другими — независимые «штаты»: Республика Ичкерия, Республика Саха (Якутия), Татарстан, Нижегородское генерал‑губернаторство и т.п. А эти «новые штаты» долги «проклятого режима» (т.е. Российской Федерации) платить откажутся и пойдут занимать по новой.

Может возникнуть вопрос (и он возникал в ходе моих телепередач в виде телефонных звонков из российской глубинки): а разве партнеры России по «мировому экономическому пространству» и Парижскому клубу такие уж глупые? Мало им 60 лет, за которые обещали большевики вот‑вот заплатить и «царские долги», и долги по военному ленд‑лизу?

Нет, они далеко не глупые. Ведь бывший глава «Газпрома» в обмен на все эти «послабления» вновь твердо пообещал: русский газ в Западную Европу как шел, так и последующие 25 лет будет идти во Францию, Германию, Бельгию и другие страны Европейского союза, причем по ценам на 25‑30% ниже мировых. А в этой «скидке» заложены и «царские долги», и большая доля текущих российских.

Такая вот у нас сегодня национально‑государственная политика, совсем как у приснопамятных царских министров времен «царских займов» во Франции: «Недоедим, а Европу хлебом накормим, зерно вывезем». Теперь Европе хлеб не нужен, своего завались. А вот с природным газом слабовато. Тут‑то и пригодился естественный русский резервуар размером в одну восьмую земного шара.

С «сильными мира сего» во Франции и России все ясно — они решают проблемы пребывания у власти успешно. А что же обманутые вкладчики в обеих странах?

Эти по‑прежнему продолжают бороться. В России — с последствиями дефолта 17 августа 1998 г. Во Франции — «дефолта» 26 ноября 1996 г. (соглашения Черномырдин‑Жюппе). Только на этот раз потомки держателей русских ценных бумаг обращают свои претензии не к русскому, а к французскому правительству.

В апреле 1998 г. побывал я на одном из очередных съездов одной из ассоциаций в бывшем «красном поясе» Парижа — AFPEA (Французской ассоциации держателей акций русских займов), побеседовал со старыми знакомыми: президентом ассоциации Пьером де Помбрианом, советником Жоелем Фреймоном, ее новым адвокатом Мишелем Карлшмидтом, свободно говорящим по‑французски, по‑немецки и по‑русски (предки были родом из «прибалтийских баронов»).

Картину они нарисовали нерадостную. Да, Россия выполняет соглашение Черномырдин‑Жюппе: к концу 1998 г. 2/3 из обещанных 400 млн. долл. (или 250 млн.) будут выплачены. Но потомкам держателей акций от этого не легче.

Во‑первых, «черномырдинские миллионы» все равно составляют всего один процент от тех 3 тыс. займов, что в 1822‑1914 гг. Франция предоставила России.

Во‑вторых, и из этих 250 млн. долл. держатели пока за два года не получили ни сантима: французское правительство положило эти деньги на специальный счет и заморозило до выяснения подлинного количества потомков (им предложено самим доказать во французском казначействе, что они не самозванцы и не спекулянты) Только к январю 1999 г. казначейство наконец переписало всех потомков и установило, что из 10 млн. держателей акций только 3 млн. 100 тыс. являются «подлинными» — все остальные «самозванцы». Это решение вызвало новую бурю протеста и очередное обращение в суд. Характерно также и то, что парламент Франции целый год — до декабря 1997 г. — «мариновал» протокол Черномырдин‑Жюппе в своем «долгом ящике», ратифицируя его, хотя сам характер соглашения этого не требовал.

В‑третьих, руководители ассоциации по‑прежнему считают, что Черномырдин с Жюппе, а также Национальное собрание их «кинули», и намерены через французские и русские суды требовать не 400 млн. а почти 2 млрд. долл. компенсации.

Обнаружилась и новая тактика в деятельности ассоциации: на съезде было принято «Обращение к русскому народу», в котором предлагалось «обманутым вкладчикам обеих стран объединиться в конфедерацию и совместно оказывать давление на свои правительства, консолидированно обращаясь в суды двух стран».

Словом, страсти кипят, и судам Франции и России хватит работы, думаю, на весь XXI век.

 

НЕДВИЖИМОСТЬ

 

Если в отношении «российского золота» за рубежом с 1880 и по 1922 г. мы, по крайней мере, можем увидеть документальные следы его утечки, располагаем юридическими документами (соглашениями) или, как минимум, расписками (генерал П.П. Петров, атаманы Семенов и Калмыков и др.) о сдаче японцам ящиков или пудов золота на временное хранение, то в отношении российской недвижимости за рубежом все еще больше тумана, нежели ясности.

Судя по реакции официальных российских властей (совещание представителей министерств и ведомств у вице‑премьера О.Д. Давыдова в российском Белом доме 18 января 1995 г.), они все еще никак не определятся, о какой собственности идет речь, сколько ее и с какого конца приступать к ее переводу «на баланс» Российской Федерации.