Риви выслушал их с мрачным видом. А потом – он всегда был откровенен с этими парнями – достал из кармана заметку, сказал: «Прочтите», – и отправился на склад. Там он нашел банку с краской и кисть и сел на ступеньки, ожидая, пока придут ребята и можно будет улетать. Пока что он пытался привести растрепанные мысли в порядок.
Возможно, больше всего пострадала его гордость. Он и Мэри Фарбиш никогда не могли прийти к согласию по поводу некоторых вещей – например, полетов на старом самолете над Аляской.
– Шкипер… – Джо Декстер стоял перед ним с неловким видом. – Мы с ребятами понимаем, каково вам, и чертовски сочувствуем. Но мы думаем, что должны вам кое‑что сказать. Меня выбрали, чтобы прямо заявить это вам.
Риви ждал, хмурясь.
– Многие женщины носят имя Мэри, шкипер, – продолжал Джо. – Мать Мак‑Эндрюса. И моя сестра тоже. – Джо неуклюже сунул руки в карманы и передернул плечами. – Эд Фрэзер называет свою жену Мишель, но ее настоящее имя Мэри, и дочку они назвали в ее честь. Мы никогда не говорили об этом, шкипер, не хотели отнимать что‑либо у вас, но мы всегда чувствовали, что у нас больше одного ангела‑хранителя. Эта старая тачка принадлежит нам всем.
Шкипер молча смотрел на него, и Декстер перевел мрачный взгляд на банку с краской.
– Вы… вы понимаете, о чем я, шкипер?
Риви встал. Странно, но он улыбался. Держа банку на вытянутой руке, он торжественно вылил ее содержимое на мерзлую землю и сказал:
– Бог любит вас, Джо, всех вас. – Затем он расправил плечи. – Та медсестра, Джо, блондиночка… как ее зовут?
– Почему бы вам не спросить ее самому?
– Хорошо, – ответил Риви. – Я спрошу.
Ивонна Наварро
АНГЕЛ ЧУМЫ
Ивонна Наварро живет на юге Аризоны, ее муж – писатель Уэстон Очи. Днем она работает в историческом музее Форт Уачука, а по вечерам делит время между несколькими занятиями – писательством, рисованием, колледжем, тремя немецкими догами, двумя попугайчиками, жадно требующими внимания, и семьей (не всегда в указанной последовательности).
Она написала семь внецикловых романов: AfterAge («После жизни»), Final Impact («Последнее столкновение») и Red Shadows («Красные тени»). Также она пишет книги по мотивам многочисленных киносюжетов, включая фильмы «Ультрафиолет», «Электра», «Хеллбой» и семь серий вампирского сериала «Баффи, истребительница вампиров» (пять из которых – оригинальные произведения).
Ее работы награждены премией Брэма Стокера за выдающиеся достижения в жанре хоррора и множеством других наград. Недавно Ивонна завершила свой последний роман Highborn («Высокое происхождение») и приступила к следующему произведению, Concrete Savior («Спаситель из бетона»), размышляя над очередными поворотами сюжета данной серии.
«Я не помню, куда двигалось повествование, когда я начала „Ангела чумы“, – призналась Наварро. – Но я помню, что хотела написать историю о замке Уоррик, и даже ради этого посетила эту достопримечательность. Как часто бывает, рассказ двинулся в совершенно неожиданном направлении, вырываясь за пределы каменных стен, которые были сложены руками смертного человека».
ОНИ ЗНАЛИ, ЧТО ОН НЕ ЧЕЛОВЕК, знали, что убить его нельзя, что со временем он становился только сильнее, совершенствуя свои навыки до предела, – это заметили, приняли к сведению, но радоваться не спешили. Потому и закопали его поглубже, под комнатами, где он когда‑то оттачивал свое ремесло.
Мечи, крюки и щипцы – все пыточные инструменты, которыми он владел и считал своими орудиями, – обрушились теперь на него самого, они резали, рвали и терзали плоть, вбивая все глубже и глубже, пока, истекая кровью, он не свернулся в клубок и не затих в самой удаленной и темной части здания.
Они решили, что он уснул, что он ничего не знает. Он знал все!
Он видел, как люди убивали друг друга; он улыбался, когда Черная смерть выкосила Европу и половину известного мира; он стонал от досады, когда кровавый меч возмездия в человеческих руках сменился жалкими весами правосудия; он рыдал, когда моровые поветрия выдохлись и улеглись на обочину истории умирать.
Они заперли его, потому что считали чудовищем, умеющим только убивать и мучить.
И лишь хозяева темницы знали о его существовании, о том, что он, ликуя, сошел в уготовленный склеп, пока пытчики, его собратья по ремеслу, дрожа и страшась огненного ливня с небес, посланного по их жалкие и негодные души, как могли, исполняли свой долг. Они думали, что могут предугадать его действия, что имеют над ним власть и что без еды, воды и света он, в конце концов, погибнет.
А некоторые верили, что если никто никогда не обмолвится с ним словом, то он обречен.
Ничего‑то они не знали.
Работа была хорошо оплачиваемой, интересной и постоянной. И, хотя Жанель даже не думала о такой возможности два года назад, когда закончила художественный колледж, эта работа ее устраивала. Уже только то, что она жила рядом с историческим памятником и образчиком средневекового искусства, дорогого стоило, не считая неутихающего восторга ее внутреннего ребенка, которому никогда не наскучивал Хэллоуин.
Она была на грани отчаяния, когда решилась пойти на прослушивания в Уорикском замке. Оказалось, что она умеет играть. А через месяц она встретила мужчину, который вскоре стал ее женихом. Это место стало смыслом ее жизни, и пять дней в неделю она, переодевшись в старинное платье, изображала уродливую злосчастную шутиху, умирающую от бубонной чумы. Она выпрыгивала на туристов, осматривающих подземелья замка, пугала их, зловеще хихикала и провожала некоторое время, находя льстивые слова для каждого в тургруппе, помогая им почувствовать себя особенными. Каждое утро Жанель просыпалась с ощущением счастья, будущее представлялось безоблачным. На работу она летела с радостной улыбкой. Жизнь благоволила ей.
Пока она не увидела эту тень.
– Посмотри, – сказала Жанель, указывая на стену. – Я заметила ее этим утром. Удивительно, что раньше не замечала.
Они сидели в недавно открытом помещении, в стороне от основных пыточных комнат. Эту камеру обнаружили всего пару месяцев назад – рабочий заделывал трещину в штукатурке и заметил, что несколько камней в стене шатаются. Выяснилось, что это не капитальная стена, за ней была скрыта небольшая пустая комната, глубиной в шесть футов.
Она и осталась пустой, хотя Жанель была уверена, что вскоре здесь разместится какая‑нибудь экспозиция – веселая или жуткая.
Робби посмотрел туда, куда указывал ее палец.
– Ничего не вижу.
Ее жених – ах, всего две недели осталось до свадьбы, а она так и не привыкла называть его своим женихом! – перевел взгляд на слегка примятый бутерброд, который лежал у него на коленях. На этот раз он был с ореховым маслом и кусочками банана. Они видели передачу по телевизору, где сообщили, что такой бутерброд любил Элвис Пресли. Поэтому решили попробовать. Пролежав все утро в сумке, бутерброд стал влажным и противным, как промокшие обои.
– Вот, – сказала Жанель, забирая несчастный бутерброд и ставя на колени жениха пакет с ланчем. – Здесь яблоки, сыр, печенье и хрустящие хлебцы. Если будешь хорошо себя вести, я куплю тебе шоколадку.
– Ты будешь есть эту гадость? – скривился Робби.
– Только ради тебя! – И в доказательство она раскрыла пластиковый пакетик и надкусила бутерброд. – Очень вкусно. А теперь вернемся к тени на стене.
– Не вижу никакой тени, – ответил он. – Просто стена.
Жанель встала, ей давно хотелось подняться с холодных камней и размяться. Даже теплое одеяло, на котором они сидели, не спасало от сырости.
– Вот.
Жанель провела кончиком пальца по стене, сверху вниз.
– Это похоже на профиль. А это… – Она снова прочертила пальцем по стене, на этот раз круто забирая вправо. Свет от временной лампы отбросил густую тень от ее руки, перечеркивая рисунок. – Это похоже на крыло.
Робби осмотрел стену, но, судя по выражению лица, ничего нового там не обнаружил.
– Видимо, дело в твоем художественном воображении, – заключил он. – Ну, это как смотреть на облака. Ты всегда видишь там всякое разное, а я – просто облака.
Жанель промолчала, и Робби сменил тему, рассказывая о своем отделе маркетинга и о том, что скоро ему дадут новый крупный проект. Обычно она живо интересовалась всеми его делами, но сегодня она не могла сосредоточиться на его рассказе.
Ее взгляд снова и снова возвращался к странной тени, которую он не замечал, а она видела так отчетливо, что, казалось, могла отлепить от камней. Конечно, Робби прав – она так долго изучала рисование, скульптуру и живопись, что с легкостью обращала внимание на малейшие детали, которые ускользали от взгляда окружающих. И на этой стене она тоже видела нечто, что обязательно требовалось изучить как можно тщательнее.
Один из барьеров рухнул, и он ощутил присутствие людей. Они сновали туда‑сюда, как насекомые, рассказывая друг другу высокими голосами о каком‑то важном открытии. Он отчетливо слышал их голоса, но мало что понимал – их желания, страхи и тайны остались для него загадкой.
Они радовались пролому в стене, они излучали алчность – люди, они никогда не меняются.
Расширяя пролом, они спрашивали друг друга, не кроется ли за стеной тайный ход в подземное хранилище, где один из жестоких и кровавых хозяев замка спрятал несметные сокровища. Будут ли их старания вознаграждены, или им достанется пустая комната со спертым воздухом?
Комната оказалась пустой, а воздух – нет.
Жанель готова была поклясться, что тень становилась темнее и… гуще. С тех пор как они с Робби пообедали напротив комнаты, она каждый день проверяла странную тень. Робби больше не хотел сюда приходить, и его трудно было в этом винить.
В кафе нельзя было обедать в сценическом костюме, а до столовой, где ел местный персонал, было слишком далеко идти. По крайней мере, здесь, в подземелье, можно было подождать перерыва между тургруппами и присесть на скамью. Сегодня Робби был слишком занят и не смог составить ей компанию за ланчем. Так и вышло, что Жанель стояла одна в маленькой нише, жевала яблоко и рассматривала тень, которая все больше становилась похожа на настоящий рисунок.
Да, справа определенно виднелся абрис крыла.
– Ну, и что это было? – пробормотала она – Рисунок? Или правильней спросить: что это такое?
Жанель провела рукой по контуру лица в левой части ниши и замерла. Ей показалось, или камень был теплым на ощупь? Нет… да. Да, был. Тогда девушка с подозрением огляделась вокруг, а потом прильнула к стене и прижалась лицом к камню. В подземельях всегда зябко, а сегодня особенно, потому что снаружи хлестал жгучий осенний дождь, который искусал холодом щеки. Теплое прикосновение камня так напугало Жанель, что она резко отшатнулась и, не удержавшись на ногах, упала.
* * *
В его воспоминаниях тьму разгоняло пламя факелов и жаровен. Крохотный очаг, в котором он раскалял свои орудия, не мог согреть ни комнату, ни пленников из бесконечной череды его жертв. А в нем самом тепла почти и не осталось. Тепло накатывало не от огня, не могущего никого согреть, а от воплей несчастных, страдающих в тисках, клещах или на крюке, от тяжелого, сладковатого духа разложения и густой вязкости крови на кончике языка.
Он жаждал снова окунуться в эти ощущения, снова и снова.
* * *
– Все будет хорошо, – сказала Жанель. – Это похоже на грим.
Робби, прищурившись, осматривал шишку у нее на лбу. Размером с яйцо дрозда, она сияла пурпурным и сине‑зеленым цветом, с глубокой ссадиной в центре, которая все еще сочилась кровью, когда Жанель очнулась на грязном и холодном полу темницы десять минут спустя. До вечера у нее болела голова, особенно если шутовской колпак фиолетового цвета сползал ниже и задевал за ноющую шишку. От постоянной боли поднялась температура.
К тому же, видимо, для полноты картины, когда девушка пришла в себя на полу, на зубах у нее скрипела грязь, а в нескольких дюймах от лица сидела крыса. Настоящая крыса, представьте себе! Жанель доложила об этом в отдел по содержанию. Но и теперь, при одной мысли об этой твари, у нее мурашки бежали по коже, а к горлу подкатывала тошнота.
– Думаю, тебе лучше показаться врачу, – заметил Робби. – Похоже на заражение.
Жанель оттолкнула его руки и нагнулась к зеркалу над умывальником, чтобы как следует разглядеть чистую, отмытую ранку.
– Глупости. Это было всего два часа назад, к тому же я ее обработала. Через день все пройдет.
Она отвернулась от умывальника и вышла из ванной, Робби шел следом.
– Может, мне лучше остаться сегодня на ночь? Говорят, что нужно присматривать сутки за теми, кто ударился головой.
– Нет уж. Мы ведь договорились, помнишь? Все по старинке в последнюю неделю перед свадьбой. Никакой общей постели. Исключено.
– Но твоя голова…
– Я не теряла сознания, – солгала она. – А тебе пора домой.
Он колебался, и по его лицу было понятно, что он беспокоится о ее здоровье, а не думает о постели.
– Хорошо. Но обещай, что позвонишь мне, если тебе станет хуже или разболится голова.
– Конечно.
И, чтобы успокоить жениха, она придвинулась ближе и обвила его руками. Через мгновение он обнял ее в ответ, хотя и осторожно.
– Со мной все хорошо, – повторила Жанель. И, чтобы доказать это, прижалась губами к его губам и просунула кончик языка ему в рот. Робби ответил на поцелуй, прижал ее к себе покрепче. Она позволила, несмотря на тупую боль в шишке, к которой он прижался лбом. Когда поцелуй затянулся, ей пришлось оттолкнуть его.
– Ого, – выдохнула Жанель. И тут же спохватилась: – Ну вот, я тебя испачкала кровью. Подожди минутку.
Робби провел рукой по темным каплям на лбу, ловко размазав красную полосу вдоль скулы и уголка глаза.
– Ты сделал только хуже, – заметила Жанель, вернувшись с ватным диском.
Робби забрал у нее ватный диск и вытер лицо.
– Так лучше?
Она покачала головой.
– Подойди к зеркалу.
– Не хочу. Мне нора бежать, иначе я на тебя наброшусь.
Он усмехнулся, поплевал на ватный диск и снова потер щеку.
– А теперь?
– Ты все втер в уголок глаза, дурачок.
Робби скомкал грязный диск и сунул его в карман.
– Я приду домой и приму холодный душ, а потом засяду за презентацию. Завтра у нас важная встреча с инвесторами из Америки.
Он нежно коснулся ее щеки и вышел.
Жанель заперла дверь, ее улыбка угасла. Она никогда еще не лгала Робби. А, судя по наручным часам, она определенно потеряла сознание в подземелье примерно на четверть часа. Почему она солгала?
– Потому что я не хочу все испортить, – громко произнесла она.
Девушка прошла в спальню для гостей – комнату, которую после свадьбы они переделают в кабинет Робби, – и открыла двери шкафа. Жанель просто стояла и смотрела на свое подвенечное платье. Да, это и был ответ. Венчание назначено на субботу, осталось всего три дня. Завтра будет ее последний день на работе перед тем, как они с Робби отправятся в путешествие на медовый месяц. Друзья и родственники со всего мира слетятся на их торжество – например, парень, с которым Робби служил в армии и которого она никогда не видела, прилетит из Китая. Ее родители прибудут из Канады, крестный Робби – из Австралии, и все в таком же духе. Разве можно было испортить такие блистающие планы каким‑то глупым, нелепым обмороком в подземелье?
Жанель закрыла шкаф и вернулась в ванную. Порывшись в настенной аптечке, она отыскала аспирин и бутылочку пепто‑бисмола. Проглотив три таблетки, она запила их парочкой глотков розовой жидкости, а затем вернулась в гостиную. Эту комнату она постаралась выдержать в бело‑голубых тонах, созвучных цветам веджвудского фарфора, который так любила ее мать. Не только эту комнату, но и всю квартиру Жанель превратила в уютное гнездышко, в котором они с мужем начнут совместную жизнь.
Когда свет начал резать глаза, она просто выключила лампу.
Уже скоро.
Столетия тьмы и одиночества подточили его силы и растворили саму его суть – сначала он погрузился в собственные мысли, потом – в изломанное тело и, наконец, в стены самого замка. И камень принял его, приютил, как холодный и жестокий товарищ. Он чувствовал шершавую поверхность, острые грани больно ранили. Но он приветствовал ощущения, которые дарили стены, он ласкал камень, словно бессмертного возлюбленного, ища и не находя ни единого просвета, через который можно было сбежать. Даже крысы, грязные и вездесущие поставщики его даров, не могли добраться сюда.
И вот часть стены, отделявшая его камеру от других помещений замка, подалась. Вывалившийся камень манил начать изыскания, разрушая преграду, которая более тысячи лет оставалась нетронутой. И никто уже не помнил, почему ее нельзя трогать.
А потом появилась женщина. Юная, прекрасная, восторженная и любознательная. Она могла видеть сквозь покровы, она разглядела то, каким он был когда‑то, и нарисовала. Нарисовала его.
И неотвратимо выпустила наружу адское пламя, зову которого сопротивляться не смогла бы.
Нужно было коснуться его, и не только кончиками пальцев.
И к его каменному лицу прижалась человеческая плоть – так, как он и ожидал. И он отблагодарил ее – так, как только мог.
Последней группой туристов оказалась стайка детей из частной и привилегированной лондонской школы, которых вывезли на экскурсию. Школьники вели себя хуже некуда – видимо, воспитатели боялись лишний раз приструнить детишек, боясь, что те нажалуются мамочкам и папочкам. Судя по дорогой форме, iPod‑ам, бриллиантовым серьгам, сверкающим кольцам и ценным часам, эти мамочки и папочки работали юристами, врачами и биржевыми брокерами, со связями по всему миру, как и те люди, с которыми у Робби сегодня назначена важная встреча.
Последний день, уговаривала она себя. Всего несколько часов. Она отбарабанила вступительную речь, щедро пересыпая ее дьявольским смехом, и выдала побольше подколок, но сегодня она явно не была в ударе. Голова раскалывалась, проклятая шишка казалась живой тварью, на которую никак не действовали таблетки аспирина. Ну, она хотя бы смотрелась как дополнение к гриму.
Время от времени ранка в середине шишки сочилась каплями сукровицы. Мерзкое зрелище, зато прекрасно дополняющее ее роль – женщины, умирающей от бубонной чумы. А в субботу, на свадьбу, придется залепить пластырем и спрятать под венок с фатой. Ну, к тому времени ей станет лучше, и пройдет эта кошмарная головная боль.
– Сюда, мои сладенькие, – заманивала ребятишек Жанель. Собственный визгливый голос иглой вонзался в уши. – Пригнитесь вот здесь. Вы должны добраться в целости и сохранности до места пыток!
Некоторые из детей нервно улыбнулись, когда она захихикала, но остальные не обратили особого внимания. В ее груди нарастала странная тяжесть, ее охватывало раздражение: стараешься‑стараешься, и ради чего? Ради того, чтобы тащиться по старинным переходам, где озноб пробирает до костей, и пытаться развлечь толпу равнодушных подростков.
Жанель скорчила жуткую гримасу, затем обратила ее в кривую улыбку. А потом, совершенно внезапно для себя, кашлянула. И тут же повторила кашель, чтобы не выбиваться из роли. Проклятье, в горле начало першить, заставляя кашлять каждую минуту. Видимо, в воздухе летала взвесь из пыли, которая постоянно осыпается с замковых стен. Еще пятнадцать минут – и она закончит с этой группой. Можно будет стянуть грубый костюм, от которого хотелось чесаться, и пестрый шутовской колпак, и забыть обо всем на целых две недели.
Послезавтра – свадьба, завтра во второй половине дня прилетят ее родители. Ее жизнь – и целый мир вокруг! – стояла на пороге изменений.
Она не могла больше ждать.
В маленькой камере, в предрассветные часы, он восстановился почти полностью. Ему хватало сил, чтобы освободиться из каменного плена, который удерживал его долго, очень долго.
Темная сила, благодаря которой он мог обрести форму, никуда не исчезала, но каменная клетка, сложенная руками человека, оборвала связь между ним и этой силой, не давая ему любить ее и наслаждаться ею. Так человеческое дитя, оторванное от матери и брошенное на произвол судьбы, вскоре погибает.
Но эта сила никогда не умирала навсегда. Она черпала в нем свою мощь, а он – в ней.
И, воссоединившись, они воцарятся в мире.
* * *
– Что с тобой, дорогая?
Жанель вцепилась в край умывальника и не сразу смогла ответить.
– Ничего, мама, все хорошо. Это просто нервы.
– Хочешь чашку чая? Он поможет успокоиться.
– Конечно, – машинально ответила Жанель. – Было бы здорово.
И, едва мать закрыла за собой дверь ванной, она снова кашлянула На ладони, которой она прикрыла рот, появились крохотные капельки крови.
– Что за черт, – пробормотала девушка. – Это что, синусит?
Больше похоже на пневмонию. Казалось, что в легких поселился кто‑то огромный и болезненно тяжелый. В дверь снова постучали, и Жанель поморщилась.
– Я поставила чай, через минуту будет готов. И у нас всего час перед выходом в церковь. Ты уверена, что все в порядке?
– Да, уверена. Я уже могу надеть платье.
Платье… ее свадебное платье! Господи, ну почему именно в день своего венчания она чувствует себя так паршиво?
Жанель сполоснула над раковиной рот и руки, затем аккуратно вытерла капли воды ватным диском. Она попыталась улыбнуться своему отражению, но вышло хуже некуда. Она выглядела ужасно: несмотря на большой опыт в макияже, ей так и не удалось подрумянить бледную как мел кожу и замазать синие тени под глазами. В груди саднило, к тому же под мышкой выскочила какая‑то припухлость. И гадкая шишка на лбу никуда не делась. Ну, хотя бы удалось прикрыть ранку пластырем и замазать кожу вокруг тональным кремом. Свадебный венок с фатой скроют это недоразумение.
Жанель открыла аптечку и достала пузырек с аспирином Это поможет – должно помочь! – выстоять длинную церемонию в церкви и пару часов торжественного приема. А затем они с Робби улизнут в своем лимузине, она признается, что ей нужно показаться врачу, они поедут в больницу, ей пропишут лекарства – и все это они успеют до отлета на Гавайи завтра утром.
Жанель глубоко вдохнула и разразилась новым приступом кашля. На венчании будет больше сотни гостей, и половина из них придет на прием. Она сможет все вытерпеть. Она должна!
Пора надевать свадебное платье.
Он снова был собой.
После столетий недвижимости ему было трудно встать. Когда удалось распрямиться, он ощутил, как мускулы налились силой, а в легкие хлынул затхлый воздух подземелья. Он оглядел крохотную нишу, которая была его тюрьмой так долго, и усмехнулся: бесполезная клетка, разве она могла сдержать такую великую силу, как он?
Чуткое ухо уловило далекие голоса, доносящиеся из коридора, и он догадался, что это значит. Труппа туристов, похожая на ту, что в прошлый раз приводила молодая женщина. Первая группа в этот день. Превосходно.
Прежде, странствуя с места на место, он привык менять личины. Эта станет первой в долгой череде перевоплощений.
– Хотел бы я сказать, что сегодня ты хороша как никогда, любимая, – прошептал Робби, ведя Жанель через рукоплещущую толпу гостей к свадебному торту, который им предстояло разрезать, – но ты выглядишь ужасно – так, как я себя чувствую.
– Я заметила, что ты заболел, – прошептала она в ответ. – Что с нами?
Он стиснул ее руку:
– Да обычная простуда, вот и все. Может быть, бронхит. Очень не вовремя, но что тут поделаешь?
Жанель попыталась улыбнуться, затем кашлянула в кулак, стараясь не раскашляться вовсю. В груди до сих пор пекло.
– Отлежимся на пляже. Будем принимать солнечные ванны и «Маргариту», бокалами.
– Прекрасная идея, – согласился Робби.
Он встал рядом и, когда она взяла серебряную лопаточку для торта, положил свою руку поверх ее руки. Напряженно улыбаясь, новобрачные отрезали первый кусочек торта и покормили им друг друга, позируя перед камерами. Закончив с этим, они вернулись к главному столу, откуда устало следили за разворачивающимся торжеством. Одна из официанток, одетая в черную форму, принялась разрезать чудесный трехэтажный торт на небольшие, аккуратные кусочки. Придерживая их большим пальцем, она укладывала кусочки на тарелки, которые затем разнесли среди многочисленных гостей.
Он присоединился к туристической группе, проскользнув под веревкой, которая отделяла коридор от прохода в камеру. Через пару шагов женщина, идущая впереди него, оглянулась, осознав, что кто‑то следует за ней. Она пошатнулась от неожиданности, и он придержал ее за руку, посылая часть себя в ее беззащитную ладонь.
Она начала что‑то говорить, видимо, хотела поблагодарить, но потом запнулась, выдернула руку и поспешила вперед, заходясь от страха, сама не понимая, почему. Он только понадеялся, что она прибыла издалека и сможет увезти домой его великий дар.
Человечество за время его отсутствия поднялось в небеса, где прежде витали только он и его темное и могущественное дыхание. Настало время посеять семена их гибели.
На выходе его встретил солнечный свет, впервые за долгое время, а также молодой человек, почти подросток, в сценическом костюме. Юноша посмотрел на него и поспешно встал на пути.
– Эй! – начал малец. – Я не помню, чтобы ты заходил. Ты не платил.
Он откашлялся, позволяя своей сущности впитать все вокруг и приспособиться к новым временам, а потом уже заговорил:
– У меня нет денег.
Юноша презрительно скривился:
– Не знаю, как тебе удалось проскочить мимо меня. Но обратно ты уже не вернешься.
Юноша не успел отшатнуться, когда ему провели рукой по щеке.
– Не волнуйся, – мягко сказал собеседник и улыбнулся, обнажая черные десна и окровавленные зубы. – Я не вернусь туда.
Джей Лейк
АРОМАТ ЗЕЛЕНОГО СОБОРА
Ты думал, что знаешь путь… Поначалу тропинка была светлой и широкой, соблазняя углубиться в запутанные заросли и сужающиеся коридоры между стволами деревьев, пока не заболят ноги и зеленый сумрак лесного храма не поглотит тебя. Лес стал все более густым и коварным, подсознание то и дело рисовало волков, притаившихся в тени, или разбойников, поджидающих за деревом.
Что позади? Ничего. Ничего не знал ты о своем походе. Ни следа не осталось позади, словно ты только что родился здесь, дитя травы и деревьев.
Что дальше? Путь, ведущий в никуда. Просто бесконечный лес, окутанный тенью. И ты, словно раненый зверь, приползший сюда умирать, ожидая, что смерть прекратит его мучения.
В этот миг среди ветвей замерцал огонек, похожий на падающую звезду. В голову сразу пришли истории про сказочный народец, живущий под холмами. Раньше ты никогда в них не верил.
Огонек приближался, взмахивая искрящимися крыльями. Он подплывал плавно и уверенно, будто по течению реки, затем начал кружиться вокруг головы с такой скоростью, что от слепящего блеска ты потерял равновесие и рухнул на опавшие листья.
– Я потерялся, – прохрипел ты. – Я сбился с пути.
Крылья распахнулись, расправив золотые перья цвета утренней зари. Ее лицо было прекрасно, как бриллиантовый скарабей, замороженный в кипящем янтаре, дело рук самого Бога. Ее тело – это храм, пробуждающий вожделение превыше похоти.
– Путь есть всегда, – сказала она. – Ты должен только спросить о нем.
Ты открыл рот, судорожно ловя воздух, но так и не смог произнести слова, застывшие на кончике языка. Легкие работали как кузнечные мехи, до скрипа в груди, но воздуха все не было. Тебя затопило янтарное сияние, будто испытывающий взгляд зеленоглазого Бога.
Лишь те, кто безгрешен, спасутся. Грешники могут лишь мечтать о спасении. Просить о спасении было ошибкой, но промолчать было еще хуже.
– Я… – выдавил ты, будто выплюнув застрявшую рыбью кость… но видение уже исчезло.
Золотой свет и ее нежная кожа остались лишь в воспоминаниях. Сжимая в кулаке появившиеся неведомо откуда янтарные четки, ты двинулся навстречу солнечному свету и суете. Аромат зеленого храма остался с тобой навсегда.
Сара Пинбороу
СНЕЖНЫЕ АНГЕЛЫ
САРА ПИНБОРОУ – автор шести романов ужасов, вышедших в издательстве Leisure Books. Ее дебютный триллер A Matter of Blood, недавно опубликованный издательством Gollancz, является первой книгой трилогии о псоглавых богах. Также у нее есть повесть для молодежи, The Double‑Edged Sword, вышедшая в том же издательстве под псевдонимом Сара Сильвервуд.
Она завоевала Британскую премию фэнтези в 2009 году, премию 2010 года за лучшую короткую повесть и три раза номинировалась на премию за лучшую повесть. Также она была в списке кандидатов на Всемирную премию фэнтези и премию имени Ширли Джексон.
