Фаина Раневская о своей жизни

Мне осталось жить сорок пять минут. Когда же мне дадут интересную роль?

Я провинциальная актриса. Где я только не служила! Только в городе Вездесранске не служила.

Жизнь моя… Прожила около, все не удавалось. Как рыжий у ковра.

Страшно, когда тебе внутри восемнадцать, когда восхищаешься прекрасной музыкой, стихами, живописью, а тебе уже пора, ты ничего не успела, а только начинаешь жить.

Бог мой, как прошмыгнула жизнь, я даже никогда не слышала, как поют соловьи.

 

 

4. «Я родилась в семье небогатого нефтепромышленника»

 

Так написала Фаина Раневская в своей автобиографической книге. Эта фраза сегодня вызывает улыбку: разве может быть небогатый нефтепромышленник? Тогда – мог.

Но и по тем временам отец Фаины Раневской был весьма состоятельным человеком.

Итак, Фаина Георгиевна Раневская родилась 27 августа 1896 года в еврейской семье в городе Таганроге. Ее отец, Фельдман Гирша Хаймович владел фабрикой сухих красок, были у него несколько домов, которые он сдавал в наем, магазин. Был у Гирши Фельдмана и свой пароход. Мать Фаины Раневской – Милка Рафаиловна Фельдман была человеком тонкой души, любила искусство, увлекалась литературой и театром. В общем, как говорится, гены видны невооруженным глазом.

Таким образом, родилась девочка Фаина Гиршевна Фельдман. Как она превратилась в Фаину Георгиевну Раневскую – это отдельная история. Что касается отчества, то вначале Раневскую записывали как Григорьевну, потом стали писать «Георгиевна». Раневская не противилась. Она сама не знала, почему вдруг перекрестили ее отца. «Называют, ну и пусть называют. Наверное, потому, что Гришка – Отрепьев, а Георгий – Победоносец!» – высказывала она догадку. Ну, а с фамилией – целая легенда, и мы с ней познакомимся попозже, когда поглядим на жизнь великой актрисы более пристально.

Фаина Фельдман получала образование вначале в школе, потом – дома. Были на то свои причины – застенчивость девочки. Кое‑как получив среднее образование, Фаина Фельдман решает дальнейшую свою жизнь связать с театром. К этому времени она уже всерьез увлеклась им, даже принимала участие в массовках. Отец был настроен резко против – он не желал видеть свою дочь актрисой. По всем тогдашним канонам ей, как порядочной дочери порядочного еврея, надлежало удачно выйти замуж, получить отцовское приданое, рожать детей себе, а внуков – родителям, украсив таким образом им жизнь в старости. Ради чего же создавал свою маленькую империю в Таганроге предприимчивый Гирша Фельдман, если не для своих наследников?

Но его дочка Фаина проявила свой упрямый характер. И в 1914 году уехала в Москву. Были многочисленные попытки поступить хоть в какую‑то театральную школу или устроиться на работу в какую‑то театральную труппу. Ее нигде не брали. В частной школе повезло больше, но деньги, которые ей были тайно даны матерью на дорогу, вскоре закончились. Судьба улыбнулась Раневской в образе актрисы Гельцер – та увидела в юной девушке зачатки настоящего таланта и помогла ей устроиться хоть на время. Фаина Фельдман играет в массовках в летнем театре Малахова. Потом сезон закончился, Раневская уехала в Крым, устроившись в одну из трупп…

В то время, как вы уже читали, театральных трупп было много, создавались они далеко не всегда профессионалами. Такой была и труппа, куда попала Раневская. Вскоре Фаина вынуждена была уйти – спектакли не пользовались успехом, залы были пустыми, денег не было. Там же, в Крыму, начались скитания Фаины Фельдман по провинциальным театрам.

Наступил 1917 год. Революционный переворот в Петрограде, социальные потрясения для всей России. Пришли большевики со своим главным лозунгом справедливого мироустройства: «Отобрать и поделить». Отец Фаины Гирша Фельдман прекрасно понимал, что все его предприятие будет реквизировано, и он, и его близкие останутся голыми и нищими. Поэтому семья готовилась к эмиграции. Фаина же решила остаться – она в упор не видела застлавшую небо России бурю. Вот так и получилось в итоге: семья эмигрировала без Фаины.

Началась Гражданская война. Голод, нищета. Фаина Фельдман пережила это страшное время в Крыму благодаря своей новой знакомой – актрисе Павле Вульф. Но, как я уже писал выше, с революцией пришла необходимость в театрах. В 1925 году Фаину Фельдман берут в передвижной театр отдела народного образования. Как и должно было быть при комиссарах, решающих и вопросы культуры маузером в деревянной кобуре, театр просуществовал один сезон и благополучно закрылся.

Опять скитания, опять голод и крыша над головой благодаря друзьям и знакомым. Театров было много и разных, да вот все они были очень политически и революционно правильными…

В 1930 году Раневская отчаялась до такой степени, что написала письмо главному режиссеру Камерного театра. Тогда им был Александр Таиров. Вначале Таиров ответил отказом, потом, поразмыслив, расспросив иных режиссеров, которые сталкивались с Раневской хотя бы в массовках, изменил свое решение: написал Фаине Раневской, что театр берет ее.

В настоящей роли в настоящем театре и в настоящей Москве для Раневской это был первый выход на сцену. Спектакль назывался «Патетическая соната». И дебют Фаины Раневской был, к удивлению самого режиссера, весьма удачным. Публика заметила ее игру на заднем плане, запомнила. И сам Таиров был доволен игрой Раневской.

Но… «Патетическая соната» вскоре была признана спектаклем, чуждым для молодой советской республики, и снята с репертуара.

Вот здесь нужно сделать небольшое отступление и кое‑что объяснить.

Спектакль для театра – это как марка автомобиля для завода. Нужны тысячи часов репетиций, обязательно – полностью сыгранный состав актеров, сотни прогонов… Как нельзя новую марку автомобиля на заводе начать выпускать буквально через месяц, как нельзя мгновенно заменить станки и линии сборки, так нельзя даже за год выпустить новый спектакль, сменить состав актеров. Поэтому‑то в каждом спектакле задействованы свои актеры, сыгранные в сотнях репетиций, понимающие друг друга в разных нестандартных ситуациях (а такие случаются через раз). Нужно учесть и еще один очень серьезный момент. Да, много артистов покинули большевистскую Россию. Но в самом начале, оценив потенциал театра, большевики открыли сотни школ, куда брали всех желающих. А желающих в голодной России было очень много, к тому же актерское мастерство для многих, в том числе и высокопоставленных особ, казалось делом вовсе не хитрым. Поэтому театры были буквально переполнены актерами, сотни ждали приглашений, еще сотни стояли у ворот в надежде устроиться.

«Все домохозяйки ушли в актрисы», – вспомнит Раневская.

Вот теперь станет понятно, что вместе со снятием из репертуара спектакля все артисты, которые не были задействованы в других постановках, становились, по сути, безработными. А платили тогда артистам в зависимости от сыгранных спектаклей… Да и иное угнетало и не могло быть восполнено ничем: Фаина Раневская осталась без роли, пусть и другого плана, без возможности играть.

И она уходит из Камерного театра. В 1935 году она поступает в другой московский театр – Красной Армии. Здесь она уже проявляет себя с куда большей возможностью: у нее были роли в нескольких спектаклях!

Безусловно, этому способствовало то, что в 1934 году Раневская дебютировала в фильме «Пышка». Талантливый режиссер не мог не заметить ее яркого артистизма, запоминающуюся внешность – все это как раз и нужно для фильма. То, с каким удовольствием и как героиня Раневской в фильме «Пышка» ела курицу, вызывала настоящий восторг у профессионалов, а у обычных зрителей – дикое слюноотделение и невольно возникающее желание чем‑либо перекусить.

Игра Фаины Раневской в Театре Красной Армии была замечена Москвой. Но известность в театре была только одним из слагаемых общего успеха. Бешеная популярность буквально накрыла актрису в 1939 году, когда она снимается сразу в трех фильмах. Режиссер Анненский снимает фильм «Человек в футляре», где Раневская играет роль жены инспектора. Потом выходит фильм режиссера Мачерта «Ошибка инженера Кочина». Но эти фильмы были приняты публикой, несмотря на прекрасную игру Раневской, достаточно прохладно. Первый фильм по рассказу Чехова требовал работы ума и сердца, а публика ведь хотела развлечений. Второй фильм был слишком открыто напичкан идеологией социализма. Публика жаждала чего‑то простого, веселого, с минимумом советской морали и утверждений, что коммунизм – неизбежен, что советское – всегда и везде самое лучшее. Пусть мораль нового советского человека остается превыше всего, но не очень навязчиво. Чтобы попутно высмеять мещанство и бюрократизм, показать доблестных пионеров и отважных милиционеров, но не слишком в лоб… И чтобы фильм понравился детям и взрослым.

Фильм «Подкидыш» режиссера Татьяны Лукашевич отвечал сразу всем заявленным условиям. Кроме того, он содержал в себе и чистую интригу, приключение, немного детектива. И, что существенно, главным действующим лицом в фильме была девочка, ребенок – только это уже давало сто очков фильму перед всеми остальными. Советский человек не может не любить детей.

Нужно сказать, что для того времени фильм был снят на редкость талантливо, динамично, просто дух захватывало от смены сюжетов и декораций. Режиссер поработала отменно: многие актеры сыграли в этом фильме такие роли, что сделали их узнаваемыми. Помните ту домработницу, говорившую безостановочно противным, визгливым голосом: «Ходют тут и ходют, а мне убирай и убирай…»? Еще бы… А того робкого ученого‑геолога с его полевым шпатом?

Но всех героинь второго плана затмила собой Фаина Раневская. «Муля, не нервируй меня», – сказала Ляля – и Фаина Раневская навсегда уже для миллионов советских (и не только) людей останется ею – Лялей. Как я уже говорил, это был первый случай в истории советского кино, когда фраза актера получает свою самостоятельную жизнь, иными словами – становится крылатой.

Успех Фаины Раневской в кино приковал к ней внимание многих режиссеров. И вот уже она получает приглашение перейти на работу в Малый театр.

Это было не просто заманчиво – театр был знаменит и известен. В нем играли такие актеры!

Но буквально на дыбы взвилось руководство Театра Красной Армии: еще бы, в театр стали ходить на Раневскую, посмотреть «Лялю». Как отпускать? Да ни за что!

Фаина Раневская ушла из театра со скандалом.

Но беда не ходит одна – актеры Малого театра (то самое агрессивное большинство) взбунтовались – им Раневская была не нужна. Она могла затмить, увести их в тень.

И Фаина Раневская осталась без работы: из одного тетра ушла, в другой хотя и звали, но не приняли.

Тот самый Михаил Ромм, который пригласил Фаину Раневскую дебютировать в фильме «Пышка», пригласил ее для съемок в новом фильме. Это была социально‑психологическая драма. «Мечта» – так назывался фильм. Фаина Раневская играла там роль хозяйки меблированных комнат пани Скороход. Потом Раневская будет вспоминать, что время съемок этого фильма – одно из лучших времен ее жизни. Михаил Ромм был весьма оригинальным режиссером. Стоит лишь сказать о том, что он снимал этот фильм строго по сюжету. То есть не было такого, где бы сегодня снимали сцену, как герои умирают, а назавтра – как они женятся. Все от начала до конца строго по сценарию. Такой подход всем иным режиссерам казался неестественным, надуманным. Но Фаине Раневской было не просто приятно, а радостно сниматься у Михаила Ромма, потому что сами съемки фильма максимально походили на постановку пьесы: шаг за шагом, сцена за сценой, все по сценарию…

Фильм должен был иметь большой успех. Но тут началась война – уже мало кому было до театра и кинематографа.

Первые годы войны Фаина Раневская с труппой пробыла в Ташкенте. Там она играла в театре. Да, и в то время театр был востребован. Это было время тяжелейших испытаний. Но Раневская никогда не теряла своего оптимизма, всегда умела находить в себе силы поддержать тех, кто был рядом с нею. Ту же Анну Ахматову…

Только в 1943 году, когда наступил перелом в войне, актеры получили возможность возвращаться в Москву. Фаина Раневская стала работать в Театре драмы – нынешний Театр имени Маяковского. Снялась попутно в нескольких малозначимых, больше агитационных фильмах. Потом режиссер Исидор Анненский пригласил ее для съемок в фильме «Свадьба» по рассказу Чехова.

К Чехову у Фаины Раневской были особые чувства. И ей страшно не понравилось, как режиссер фильма по‑своему интерпретировал этот рассказ, воплотил его на экране. Но здесь, думается, Фаина Георгиевна не совсем права: каждый имеет право видеть по‑своему. Ведь в общем и целом фильм «Свадьба» получился глубоким, образы героев – сильными, в том числе и образ Мамаши, самой Фаины Раневской. Фильм был с восторгом принят публикой. Немало коронных фраз и фразочек актеров стали крылатыми. Вы ведь знаете такую: «В Греции все есть». А она – из этого фильма.

В 1947 году Раневская снимается в фильме‑комедии «Весна». Съемки именно в этом фильме принесли ей государственную награду. Относительно этого фильма сказать нужно вот что. Режиссер предложил роль Раневской, в которой было только одно действие и ни слова в разговорах. Просто подать завтрак главной героине (Любовь Орлова), и сделать это молча. Когда Раневская прочла сценарий, она и удивилась, и огорчилась: ведь она сама может гораздо больше! На что режиссер Григорий Александров сказал Раневской: придумывайте себе действия и реплики сами, а я посмотрю. И Фаина Раневская придумала столько, что они с Пляттом стали одной из самых ярких пар в этом комедийном фильме. Созданный ею образ чуть было не затмил главную героиню.

В том же 1947 году выходит фильм‑сказка «Золушка». И опять – прекрасно сыгранная роль Мачехи, яркая, незабываемая. И опять в этом фильме во время съемок Фаина Раневская придумывает свои собственные ходы, свои реплики, свой антураж. Автором сценария этой сказки был авторитетный Евгений Шварц. И посягать на его талант, внося свои предложения, было, можно сказать, не совсем этично. Но тем не менее, делая свои предложения по ходу съемок, Раневская была максимально честна и открыта – она предлагала то, что, по ее уверению, сделает сцену лучше, интереснее. И Шварц, так трепетно относящийся к каждому слову в своем сценарии, только улыбался, принимая предложения Раневской. А однажды, после очередной на редкость удачной придумки Фаины Георгиевны, встал и поцеловал ей руку.

Мачеха Фаины Раневской в сказке «Золушка» – самый отрицательный персонаж. Но она не вызывает у зрителей ненависти, злости, она, наоборот, – приводит в восторг! Это удивительнейшая сила игры великой актрисы смогла так повлиять на задуманное сценаристом и режиссером. И когда Фаина Раневская «сделала» свою Мачеху, когда фильм был завершен, режиссер и сценарист вдруг увидели, насколько этот образ мощный, глубокий и даже – драматичный. И обрадовались, что так получилось, – зачем в доброй сказке резко отрицательные образы?

В 1949 году Фаина Раневская распрощалась с Театром драмы и ушла в Театр имени Моссовета. Тот самый, где режиссером был Завадский. Да, тот самый, в адрес которого Раневская отпустила огромное количество острейших шпилек. От «перепетум‑кобеле» до «Пипи в трамвае – все, что он сделал в искусстве».

У этого театра была своя задача, установленная руководящей партией, – он должен был исполнять роль этакого календарного театра: к каждому значимому советскому празднику нужно было ставить свой спектакль. Репертуар состоял из таких вот приуроченных к «красным» датам скучных, бесцветных постановок, на которые зрителей привозили по разнарядкам. То рабочих‑стахановцев станкостроительного завода привезут, то ударниц фабрики «Красный пряник». Эти зрители, получившие от родной партии два часа бесхлопотного времени, дружно спали на задних рядах и зевали на первых.

Очень естественным будет спросить: так зачем же Раневская шла сюда, в этот «дачный сортир»? Пусть бы оставалась в Театре драмы. Зачем ей нужна была вот эта идеологическая шелуха?

Фаина Раневская – бунтарь. Нет, неправильно будет сказать, что она пришла в этот театр, чтобы хоть немножко встряхнуть это застойное болото. Что ее гнало сюда оскорбленное чувство ответственности за всю советскую театральную деятельность. Не сложилось в Театре драмы – ушла. Артисты часто меняли тогда театры. Как и режиссеры в театрах менялись с потрясающей скоростью: далеко не всем удавалось угадывать то, что и как хотят видеть вожди.

Но другой факт неоспорим: Раневская, сколько могла, пыталась. Сделать хоть что‑то. Растормошить. Увлечь. Показать другим актерам и самому режиссеру, что на сцене нельзя просто играть – на ней нужно жить.

«Терплю невежество, терплю вранье, терплю убогое существование, терплю и буду терпеть до конца дней. Терплю даже Завадского. Наплевательство, разгильдяйство, распущенность, неуважение к актеру и зрителю», – вот такой отзыв Фаина Раневская оставила о Театре Моссовета.

В спектакле «Рассвет над Москвой» Раневскую уговорили играть роль старухи, которая должна была бы воплотить в себе этакий собирательный образ народной совести, которая всегда и везде говорит только правду, революционную, конечно. Раневская согласилась, хотя видела, какую скуку вызывает у зрителя этот образ правдолюбивой матери. И она, не меняя слов и реплик, превратила свои выходы во что‑то сродни веселому капустнику! Это было невероятно, но после первого ее появления на сцене зрители каждый ее последующий выход встречали веселыми аплодисментами. Весельем встречали революционную совесть! В общем, это было на грани политической авантюры. Но это было весело – и Раневской все простили. Мало того – наградили!

Пьеса «Шторм» стала одной из значимых в жизни Раневской. Всего‑то в ней у нее была эпизодическая роль, несколько выходов. Фаина Георгиевна взяла пьесу домой, а на следующую репетицию принесла огромную стопку листов бумаги. Здесь были предложения по ходу пьесы, тех мест, где играла она сама. Автор пьесы, взглянув, пришел в ужас: Раневская не просто переписала места – она предложила по пять‑десять вариантов каждого кусочка! Драматург читал, багровел, все в страхе ждали его слов. А он вдруг начал хохотать! Режиссер Завадский замер в ожидании. И автор пьесы сказал: «Ничего не меняем. Все оставляем… как у Раневской!» На следующую репетицию Фаина Георгиевна явилась с новыми предложениями, новыми репликами. Завадский взвился, но драматург встал на сторону актрисы: «Пусть играет как хочет. Все равно лучше, чем она, эту роль никому сделать невозможно».

И она сделала эту эпизодическую роль! Сделала такой сильной, что в конце концов затмила всех остальных актеров. И даже главные герои блекли в свете яркой, образной игры Раневской. Здесь не было никакого фокуса и ничего странного: просто она выкладывалась по максимуму даже в мельчайших эпизодах, и не увидеть этого разительного отличия в ее отношении и отношении всех остальных к игре было невозможно. Это видели не только зрители, это видел Завадский. Ему нужно было либо поднимать уровень игры всех артистов до уровня Раневской, либо… Либо выводить Раневскую из спектакля. Для советского режиссера решение было более чем очевидным: Завадский лишил Раневскую роли в спектакле «Шторм».

Для Фаины Раневской, столько сил и труда вложившей в эту роль, это был удар огромной силы. В 1955 году она оставила Театр Моссовета и ушла в бывший Камерный театр. Тот самый, в котором начинала свою карьеру, который стал на то время уже Театром Пушкина. Раневская надеялась встретить там то же, что и оставила, но, увы – изменилось все. От того, что заложил в театре режиссер Таиров, ничего не осталось. Раневская смогла проработать в этом театре до 1963 года и ушла.

Работая в Театре Пушкина, Фаина Раневская снялась в нескольких эпизодических ролях в новых фильмах. Но все эти фильмы оказались проходными, пустыми, заполненными политической мишурой. Выросло ведь новое поколение советских режиссеров, каждый из которых пытался утвердиться во что бы то ни стало. Государство выдавало огромные деньги на съемки новых фильмов, кинематограф лихорадило от новых идей и веяний, рушились устои старого кино, свергались авторитеты… И выходили один за другим провальные фильмы.

Например, такой, как фильм «Осторожно, бабушка». Режиссером фильма была подруга Раневской, Надежда Кошеверова. И, что самое удивительное, Раневская сыграла в нем главную роль. Но даже ее великолепная игра не могла спасти фильм, который был изначально проходным, пустым, обреченным на провал. И поэтому‑то в самом начале главы я сказал, что Раневская не сыграла ни одной главной роли.

Нужно сказать еще вот что: Раневская устала от съемок. Более того, ей был глубоко чужд сам съемочный процесс, бесконечные повторы эпизодов. Она видела убогость сценариев, ощущала невероятный диктат режиссеров, гнувших свою линию. Нет, это был не Михаил Ромм, позволявший актерам играть раскрепощенно, вносить что‑то свое…

«Снимаюсь в ерунде. Съемки похожи на каторгу. Сплошное унижение человеческого достоинства, а впереди – провал, срам, если картина вылезет на экран», – вспоминала Раневская.

Таким срамом стал и фильм «Осторожно, бабушка». Раневская остро переживала неудачу, поссорилась с режиссером. Да, безусловно, она винила и себя, но она и видела в самом начале убогость сценария и режиссуры. Съемки этого фильма вымотали Раневскую до конца. Она вынуждена была согласиться на них – в театре у нее почти не было ролей. Не играть она не могла. Поэтому она принимала приглашение сниматься в «Фитиле», озвучила мультфильм – та самая домомучительница Фрекен Бок во всем полюбившемся мультфильме «Малыш и Карлсон».

Через пять лет в надежде, что Фаина Раневская забыла о неудаче фильма «Осторожно, бабушка», Надежда Кошеверова, уже опытный режиссер, вновь приглашает ее сниматься в кино. Это был фильм о цирке. Название ленты «Сегодня новый аттракцион». Раневская должна была играть роль директора цирка. Фаина Георгиевна заставила себя уговаривать долго – она в самом деле не хотела опять быть втянутой в изматывающий съемочный процесс. И наконец согласилась, но выдвинула столько невероятных условий! Например, двойная оплата и на студии она появится только один раз. А еще – отдельное купе в поезде, на котором она будет ехать на съемки. Это сегодня вызывает улыбку – и это все требования?

Фильм вышел на экраны в 1966 году. Но особого успеха он не имел.

И это была последняя роль Фаины Раневской в кино.

Она вернулась в Театр Моссовета. Да, она вернулась к тому Завадскому. Мне думается, что отношения Раневской и Завадского намного сложнее, чем они кажутся на первый взгляд. Да, количество язвительных шпилек, которыми колола Раневская режиссера, не сосчитать. И тем не менее было что‑то, что притягивало этих двух людей. Мне кажется, Раневская все же видела в Завадском режиссера. Видела его потенциал – и всеми силами пыталась заставить его работать. Нельзя же сказать однозначно, что Завадский не принимал никакой отсебятины Раневской. С другой стороны, он терпел уколы и прямые оскорбления. Например, однажды, когда Раневская вновь поменяла реплики и поведение своей героини на сцене, Завадский в отчаянии воскликнул:

– Что вы делаете! Вы топчете весь мой замысел!

– То‑то у меня такое чувство, будто я в говно вляпалась! – ответила Раневская.

– Вон из театра! – завопил Завадский.

– Вон из искусства! – не осталась в долгу Раневская.

Мне кажется, он сам чувствовал, что значит не только для театра, но и лично для него самого Раневская: строжайший судия, который не пропустит ни одной фальшивой ноты. Разве же Завадскому самому не претила роль режиссера «театра праздничных дат»? Разве же он не хотел поставить нечто – нечто такое, что поставило бы и его имя в один ряд с известнейшими?

Как бы там ни было, но с середины 60‑х и до конца своих дней Фаина Раневская будет играть в Театре Моссовета.

Ей было уже 86 лет, когда она отказалась играть. Это случилось всего лишь за год до ее смерти. Умерла Фаина Раневская в 1984 году.

 

Фаина Раневская о театре

Я не признаю слово «играть». Играть можно в карты, на скачках, в шашки. На сцене нужно жить!

То, что актер должен сказать о себе, он должен сыграть, а не писать мемуаров. Я так считаю.

Народ у нас самый даровитый, добрый и совестливый. Но практически как‑то складывается так, что постоянно, процентов на восемьдесят, нас окружают идиоты, мошенники и жуткие дамы без собачек. Беда!

Я не знаю системы актерской игры, не знаю теорий. Все проще! Есть талант или нет его.

Научиться таланту невозможно, изучать систему вполне возможно и даже понятно, может быть, потому мало хорошего в театре.

 

 

5. «Семья заменяет все. Поэтому, прежде чем ее завести, стоит подумать, что тебе важнее: все или семья»

 

Так сказала однажды Фаина Раневская.

Уверен, тема личной жизни великой актрисы должна быть рассмотрена нами с отдельным вниманием, в отдельной главе. Причин для этого несколько.

Казалось бы, фраза Фаины Георгиевны о семье, которая стала заголовком этой главы, расставляет все точки над «і». Но, во‑первых, эта фраза была сказана уже в зрелом возрасте, и целая масса из тех, кому интересна актриса, принимают ее не как причину, а как оправдание. Дескать, вот не сложилось у Фаины Раневской ее личная жизнь – вот она и придумала фразу. Во‑вторых, пришлось и читать, и слышать от некоторых людей, что, мол, Раневская того… ну, как бы это сказать… нетрадиционной сексуальной ориентации. И третье: Раневская была так некрасива, что на нее не позарился ни один мужчина.

С чего начнем? Пожалуй, с третьего.

Увы, в детстве Фаина Раневская действительно не слыла красавицей. Невзрачная, нескладная, неуклюжая девочка. Более того, крупный нос на ее лице стал настоящей трагедией для девочки Фаины, а потом и для Фаины‑девушки. Некоторые биографы утверждают, что некрасивость девочки использовал было и ее отец, чтобы отговорить ее от решения стать актрисой. Мол, куда тебе с такой внешностью? Это был очень сильный и болезненный удар. Фаина Раневская хотя и выдержала его, тем не менее не смогла избавиться от комплекса: когда ей отказывали в театральных школах, она видела причину прежде всего в своей внешности. И еще – в голосе. Дело в том, что Раневская немного заикалась, когда разговаривала. Но если она была на сцене, заикание исчезало. Тем не менее ее застенчивость была обусловлена не только ее провинциальностью, но и собственной оценкой своей внешности. Известно немало случаев, когда Фаина Раневская крайне нелицеприятно отзывалась о себе самой.

Например, однажды ей предложили сниматься в вечерней передаче для маленьких детей, что‑то, вроде «Спокойной ночи, малыши!». На что Раневская заметила: «Представляете – мать укладывает ребенка спать, а тут я своей мордой из телевизора: „Добрый вечер!“ Ребенок на всю жизнь заикой сделается!»

Нос Фаины Раневской был чуть ли не притчей во языцех. Но так ли уж он портил ее лицо? И таким ли непривлекательным оно было с этим носом? А как же сама Раневская, ее фигура, манера держаться, умение улыбаться? А ведь на лице, кроме носа, есть чувственный рот, есть большие темные глаза, в которых всегда горел огонек задора, лукавства, гнева.

Обратимся к фактам. Вот один, достаточно интересный. Как вы уже прочли в краткой биографии Раневской, в театр Фаина Георгиевна пришла в самом юном возрасте. И как бы там ни было, а та самая труппа, с которой молодая Фаина отправилась в турне в Крым, была создана по всем существующим правилам, то есть все актеры имели законные контракты, в которых указывалось амплуа. Так вот, Раневская в своем первом контракте записана как «героиня‑кокетт»! Раневская могла и играла кокеток? Да, могла и играла! Это значит, ее внешность была привлекательной, милой.

Известность пришла к Фаине Раневской уже в достаточно зрелом возрасте. И нам с вами нужно учесть весьма значимый факт – мы знаем Фаину Раневскую в созданных ею образах. А то, с каким мастерством и с какой самоотдачей работала актриса над каждой, даже самой эпизодической своей ролью, говорит о том, что Раневская на сцене и Раневская в жизни – это, как говорят в Одессе, две большие разницы.

История сохранила для нас одну запись о той, юной Фаине Раневской: «Очаровательная жгучая брюнетка, одета роскошно и ярко, тонкая фигурка утопает в кринолине и волнах декольтированного платья. Она напоминает маленького сверкающего колибри…»

И в то же время сама Раневская писала: «Моя внешность испортила мне жизнь». Но здесь я бы не стал настаивать на том, что так женщина сказала потому, что у нее не сложилась именно личная жизнь. Вспомним: Раневская не получала главные роли из‑за своего ярко выраженного семитского лица. Думается, именно это имела в виду Раневская, когда говорила о том, что испортило ей жизнь.

Общепринятую легенду о некрасивости Раневской косвенно будто бы и подтверждают случаи из ее юности. Вот еще совсем юная Раневская влюбляется в гимназиста. Она страдает, она томится… наконец гимназист назначает девушке свидание. Когда Фаина пришла на условленное место, она увидела там еще одну девушку! Слово за слово – выяснилось, что этот гимназист назначил свидание сразу двоим. Ну, будь у девчушек ум, они бы устроили хорошую взбучку гимназисту, но две влюбленные гимназистки видели друг в дружке только соперниц. И не помирились. Пришел гимназист, внимательно посмотрел на обеих, оценил каждую, сравнил (благо обе сидели рядом). И выбрал не Фаину. Она уходила, давясь слезами, а ее соперница (о времена, о нравы!) бросала в спину Фаине камешки…

Есть еще один случай, о котором любят вспоминать. Тогда Фаина была уже взрослой девушкой, актрисой. И влюбилась в актера своей труппы. Пригласила его к себе и ждала… Он пришел. С другой. (Об этом случае чуть ниже, он нам очень понадобится.)

Некрасивость, непривлекательность Раневской вроде бы косвенно подтверждает тот факт, что у нее не было романов ни с одним крупным начальником. Хотя некоторые говорят о том, что одно время у нее были самые близкие отношения с военным Толбухиным. Между тем всем хорошо известно, что практически все более‑менее известные актрисы были в любовницах сильных мира того.

Но я уверен, что Раневскую высокие чины не пытались затащить в постель по иной причине.

Фаина была неудобной любовницей. Она могла играть в спектаклях роль кокетки, но такой в жизни не была никогда. Она не умела и не желала кокетничать с мужчинами именно вне сцены.

Фаина Раневская – это живая ирония и сарказм, это полное отсутствие всяческих комплексов в отношении полов. С ней, как бы это сказать точнее, любому мужчине нужно было быть именно мужчиной, а не начальником. Вот показательный момент. Раневская в своей гримерке переодевается. Было очень жарко. Она сняла с себя абсолютно все. И с наслаждением от наступившей прохлады закурила. И тут к ней заглядывает администратор театра, мужчина. Раневская, стряхнув пепел с папиросы, невинно поинтересовалась:

– Вас не смущает, что я курю?

Согласитесь, мужчине нужно было обладать незаурядным чувством юмора, находчивостью, чтобы из такого, в общем‑то, невинного положения выйти с достоинством.

Что касается физической близости… Для Раневской не существовало каких‑либо табу в разговорах вообще. Долгое время она хранила рисунки Сергея Эйзенштейна. Режиссер был прекрасным рисовальщиком, обладал в рисунке оригинальным чувством юмора. И очень любил делать быстрые зарисовки в альбомы женщинам. Причем рисунки эти были вовсе не невинными. Кто‑то скажет – и пошлыми. Пусть и так, но они были остроумными. Эйзенштейн много рисовал Раневскую. В выборе темы он никогда себя не ограничивал. Но Раневская далеко не всем эти рисунки показывала. Покажешь тут… Вот рисунок Раневской с короной на голове. Надпись: «Корона королевы Виктории». А сама корона украшена членами в состоянии эрекции. Вот рисунок «Кающаяся Фаина». На нем Раневская на коленях перед ангелом – делает ему минет. «Поднятие целины» – Фаина Раневская в неге, обнаженная, раскинула ноги на ложе, к ней направляется огромный член с красной головкой, на тонких ножках, обутых в ботфорты…

В общем и целом – Фаина Раневская была опасной любовницей, с какой стороны ни подойди. Во‑первых, думается, она знала толк в сексе (те же рисунки Эйзенштейна на это намекают). Во‑вторых, она ничуть не стеснялась говорить о половых отношениях. И в‑третьих, она могла быть язвительной, острой на язык. Короче, если уж мужчина попадал к ней в постель, он должен был находиться на максимальной высоте и быть мужчиной во всех смыслах этого слова.

Но, к чести Фаины Раневской, история не сохранила ни одного язвительного ее замечания о своих любовниках. Она умела быть снисходительной. Она чаще жалела мужчин именно как мужчин, хотя могла растереть любого мужчину в порошок как человека. Если он того заслуживал. Когда она что‑то и рассказывала о своих постельных приключениях, то что‑то типа такого:

«У меня был любовник гусар‑кавалерист. Когда мы с ним остались вдвоем, я уже лежу, он разделся, подошел ко мне, и я воскликнула:

– Ой, какой огромный!

А он довольно улыбнулся и, покачав в воздухе своим достоинством, гордо сказал:

– Овсом кормлю!»

Согласитесь: для своего круга близких друзей невинно и смешно.

И причина этому достаточно проста: Раневская относилась к физической близости, к половой жизни как ко всему, что касалось именно физической жизни. Для нее всегда на первом месте оставался театр, сцена, игра. Творчество и живая душа.

Чтобы физическая близость заняла одно из первых мест в общении с человеком, для Раневской главным было первоначальное возникновение мощнейшей духовной и душевной связи. Поэтому не было скандалов, пошлых сцен ревности и прочего сопутствующего антуража. Встретились, насытили дуру друга приятным ужином и ласками в постели, разбежались – зачем скандалить и ревновать? Все буднично и просто…

Если нет настоящих чувств.

Теперь поговорим о втором – о том, что некоторые подозревают Фаину Раневскую в, говоря сегодняшним языком, нетрадиционной сексуальной ориентации. Причем не просто подозревают, а прямо указывают и на избранницу Раневской – Павлу Вульф.

Действительно, однажды встретившись, они стали друзьями. И друзьями такими, что связь между ними не прерывалась всю их жизнь. Но я категорически буду возражать против того предположения, что Павла и Фаина были любовницами. Это, по моему глубокому убеждению, была привязанность на духовном уровне, когда они с полуслова понимали друг друга и были максимально близки именно в своем восприятии окружающего мира. Именно это сделало их близкими в человеческом плане, именно это цементировало их дружбу.

Павла Вульф – актриса театра, с Фаиной Раневской они познакомились после революции 1917 года в Ростове‑на‑Дону. Павла была старше Раневской почти на десять лет – она родилась в 1878 году. К моменту ее встречи с Раневской она была уже известной актрисой и стала для молодой Фаины настоящим учителем и другом. Сохранилось несколько строчек в записной книжке Фаины Раневской. Думается, они помогут понять, с каким душевным трепетом относилась Фаина Раневская к своему учителю – Павле Вульф.

«…Третий час ночи… Знаю, не засну, буду думать, где достать деньги, чтобы отдохнуть во время отпуска мне, и не одной, а с П. Л. (Павлой Леонтьевной Вульф). Перерыла все бумаги, обшарила все карманы и не нашла ничего похожего на денежные знаки…»

Вы же помните, чем были для Раневской деньги – они ей мешали жить. Иной раз вся театральная труппа была ей должна: кто мелочь, кто сумму побольше. Но сама Раневская никогда не напоминала о долгах. Этим некоторые и пользовались. И вот теперь она говорит о необходимости иметь деньги. Ей нужно устроить отдых для своей подруги и своего учителя. Запись датирована маем 1948 года. В это время Павле Вульф уже 70 лет. Самой Раневской – 59. Вы можете себе представить какие‑либо иные отношения, кроме духовных и душевных между двумя женщинами такого возраста?

Давайте просто поверим в дружбу. И в то, что дружба бывает между женщинами, между учительницей и ученицей, что бывает обыкновенная бескорыстная забота одного человека о другом.

И учтем при этом, что сама Фаина Раневская отличалась (уже писал про это) редчайшей способностью сострадать.

Есть еще один туз в рукаве сторонников версии лесбиянства. Дескать, среди многих и многих сохранившихся цитат есть одна, которая говорит о том, что Фаина Раневская не считала чем‑то преступным и аморальным однополую любовь. Вот эта цитата:

«Лесбиянство, гомосексуализм, мазохизм, садизм – это не извращения. Извращений, собственно, только два: хоккей на траве и балет на льду».

Что ж, вспомним и еще одну, уже приведенную в этой книге цитату Фаины Георгиевны, которую она обронила на партийном собрании: «Каждый волен сам распоряжаться своей жопой» – это, напомню, было сказано как оценка того «спектакля», на котором один из актеров обвинялся в гомосексуализме.

Но, позвольте, в данных цитатах – не признание Раневской в том или ином пристрастии. Эти цитаты – отношение самой Фаины Георгиевны к существующим в природе вещам. И не более того.

Что касается именно этих цитат, то мне лично (думаю, и вам) интересно другое: что могло повлиять на формирование именно такого отношения к явлениям, которые так гневно осуждались на заре советской власти?

Люди. Талантливые, очень талантливые, безусловно талантливые. И одновременно с талантом имеющие (с точки зрения общества и церкви) «неправильные» сексуальные отношения. Безусловно, Раневская знала (а кто в творческой среде не знал?) о гомосексуальности величайшего композитора Чайковского. И пусть он пытался убежать от слухов (и правды) о своей личной жизни, даже женился, но жить с женщиной, нелюбимой к тому же, он не смог. Его понимали. И его принимали таким, каков он был.

Я уже писал, что прочные дружеские отношения сложились у Фаины Раневской с талантливым Эйзенштейном. Так вот, ни для кого секретом не было, что Сергей Эйзенштейн, режиссер, сценарист, теоретик кино и педагог мог влюбляться как в женщин, так и в мужчин. Говоря сегодняшним языком, он был бисексуалом.

Творческая среда любой страны и любого народа полнится историями о геях и лесбиянках. Но, заметим, не потому, что именно в творческой среде их больше, чем в среде любой иной, а только потому, что люди творчества, как правило, более открыты для общества в силу своей публичности. Их жизнь постоянно на виду. Они же и более независимы от всех других в душевном и духовном планах. Если говорить проще: они не стесняются своих предпочтений. Потому что не считают никоим образом свою сексуальную ориентацию как чем‑то основополагающим в жизни. Для Эйзенштейна главным в жизни было кино. Для Чайковского ничего важнее музыки в мире не существовало.

И для Марины Цветаевой превыше и преглавнее всего на свете была поэзия. И ей она служила, ей молилась.

Да, так получилось, что природа дала Марине Цветаевой не только поэтический талант, но и возможность любить женщин.

Фаина Раневская была очень дружна с Цветаевой. И эта дружба зародилась благодаря страстной любви самой Раневской – но не к Цветаевой, а к поэзии вообще.

Настоящей страстью Раневской был Пушкин. Будучи уже в возрасте, она почти все новогодние праздники проводила одна дома. И сам Новый год она встречала одна, чаще всего либо отказываясь от предложений приехать в гости, либо предупреждая своих друзей о невозможности принять их. Звонила своим близким друзьям, поздравляла тепло и сердечно с наступающим Новым годом и тут же добавляла: «Эту ночь я проведу с очаровательным молодым человеком Как его зовут? Евгений Онегин».

Поэтому ничего удивительно нет в том, что Раневская была дружна с Мариной Цветаевой (вспомните тот эпизод про пачку с деньгами).

Личная жизнь Марины Цветаевой была далеко не счастливой. Она вышла замуж, родила ребенка… Но природа взяла свое: в какой‑то момент (он настал в 1914 году) Марина уходит от своего мужа. К своей подруге. И живет с ней, вопреки всяким слухам, два года.

Опять же, принимая сегодняшнюю терминологию, можно сказать, что Цветаева была бисексуальная женщина: ее влечение могло распространиться как на мужчин, так и на женщин.

Все эти «сексуальные отклонения от нормы» можно назвать бедой, трагедией человека, личным несчастьем, но никак не его виной, не следствием какого‑то аморального поведения и царившего разврата, как то пытались тогда и пытаются сегодня показать реальные гомофобы.

И Раневская понимала это: физическая природа человека никаким образом не может встать в вину ему же. Человека человеком делает разум, способность к творчеству, наличие совести, а не тело.

Мне думается, что для Раневской на воспитание в себе понимающего, снисходительного к физическим слабостям и проявлениям сексуального пристрастия человека особое влияние оказал Крым. А именно Коктебель и поэт Максимилиан Волошин.

Вы знаете, а ведь сегодня Максимилиан Волошин стал практически визитной карточкой Коктебеля. Прямо от пляжа поднимается на сопку тропинка к его могиле – он завещал похоронить его на горе, и завещание было исполнено. И тропинка истинно не зарастает! Именно Волошин первый открыл в Коктебельской бухте то необыкновенное ощущение первобытности, то возникающее на уровне подсознания желание слиться воедино с дикой красотой этих мест. Максимилиан Волошин нашел место Киммерийских купаний, известных еще со времен древних греков – место в открытом море недалеко от Золотой скалы, где вода имеет необъяснимое свойство: она тут заметно теплее, чем в любом другом месте. Древние греки приплывали сюда, чтобы искупаться здесь без одежды – и этот обряд был возрожден Волошиным.

Нудистский пляж появился в Коктебеле также благодаря Максимилиану Волошину. Сегодня он никого не смущает. А если у отдыхающих есть желание, но не хватает смелости раздеться и искупаться в море безо всяких тряпочек на теле при большом скоплении народа? Есть в Коктебеле немало укромных бухт, этаких условных мест, где считается вполне приличным для любого и каждого купаться и загорать голышом.

Время Гражданской войны Фаина Раневская провела в Крыму. Здесь она встретилась и с Максимилианом Волошиным, он же ввел ее в круг известных поэтов, актеров и писателей – вокруг него, влюбленного в Коктебель, уже тогда собралось многоликое общество. Впрочем, всех в нем объединяло здесь, среди древних скал Карадага и синих волн Черного моря, желание быть максимально естественными и правдивыми, открытыми. Слишком примитивно будет говорить о купании без одежды, как одном из необходимых факторов такой открытости. Да нет же, все это становилось естественным, понятным только тогда, когда открытость и естественность достигались на уровне сознания чувств, ума и души.

Фаина Раневская не просто окунулась в эту атмосферу, она прониклась ею. Она дышала этим воздухом свободомыслия, вбирала его всеми фибрами души. И однажды и навсегда отметила для себя, что главное в человеке – его душа, его ум и талант, его способность сопереживать и делиться теплом радости. Поэтому‑то ее резкие заявления против гомофобии, защищающие сексуальный выбор каждого человека, и звучат столь смело, недвусмысленно и убедительно.

Так почему же все‑таки Раневская не вышла замуж? Почему история не сохранила для нас сколь‑либо сильного романа Фаины Георгиевны? Неужто она не влюблялась никогда?

Влюблялась. Вот она сама вспоминает: «Вот было мне девятнадцать лет, поступила я в провинциальную труппу – сразу же и влюбилась. В первого героя‑любовника! Уж такой красавец был! А я‑то, правду сказать, страшна была, как смертный грех… Но очень любила ходить вокруг, глаза на него таращила, он, конечно, ноль внимания… А однажды вдруг подходит и говорит шикарным своим баритоном: „Деточка, вы ведь возле театра комнату снимаете? Так ждите сегодня вечером: буду к вам в семь часов“.

Я побежала к антрепренеру, денег в счет жалованья взяла, вина накупила, еды всякой, оделась, накрасилась – жду сижу. В семь нету, в восемь нету, в девятом часу приходит… Пьяный и с бабой! „Деточка, – говорит, – погуляйте где‑нибудь пару часиков, дорогая моя!“

С тех пор не то что влюбляться – смотреть на них не могу: гады и мерзавцы!»

Эта история может вызвать улыбку. Кто‑то решит, что и в самом деле Фаина Раневская после этого случая не смотрела на мужчин и даже не приближалась к ним.

Полноте! Вот один случай интересный.

«Еду в Ленинград. На свидание. Накануне сходила в парикмахерскую. Посмотрелась в зеркало – все в порядке. Волнуюсь, как пройдет встреча. Настроение хорошее. И купе отличное, СВ, я одна. В дверь постучали.

– Да, да!

Проводница:

– Чай будете?

– Пожалуй… Принесите стаканчик, – улыбнулась я.

Проводница прикрыла дверь, и я слышу ее крик на весь коридор:

– Нюся, дай чай старухе!

Все. И куда я, дура, собралась, на что надеялась?! Нельзя ли повернуть поезд обратно?..»

Очень показательно, не правда ли? Ее проводница уже считает за старуху, а она – на свидание.

Но, кроме улыбки, есть здесь и куда более существенная деталь: Раневская ехала на свидание. И это значит, что была она самой обыкновенной в физическом плане женщиной, которой нужны были и физическая близость с мужчинами, и прочие ухаживания. Если кто‑то и поверил в слова Фаины Раневской о том, что она не могла смотреть на мужчин, тот ошибается. Смотрела Фаина Раневская на мужчин, и не просто смотрела, и не только смотрела.

Вот одна из многих фраз Раневской о Театре Моссовета:

«В нынешний театр я хожу так, как в молодости шла на аборт, а в старости рвать зубы».

Ключевая для нас фраза здесь «шла на аборт». Раневская признается здесь, что беременела. И значит, ее сексуальная жизнь была как раз в рамках той традиционности, которая почиталась в советском обществе. Действительно, Раневская беременела не единожды. И каждую беременность она прерывала абортом.

Причина, мне кажется, более чем понятна. Рожать одной ребенка, будучи актрисой театра? Нет, это никаким образом не входило в планы Раневской. Она не видела в себе такую цель: непременно родить и воспитать. Заметим, что, сколько бы в зрелом возрасте и старости Раневская ни говорила о своем одиночестве, она никогда не сожалела о том, что у нее нет детей или семьи, мужа. Она не видела в себе самку, цель которой – непременно родить, продлить род людской. Если она и желала что‑то родить одной, то – новый образ. И только.

Лично для меня Фаина Раневская – женщина, способная влюбиться один раз. Более того, для нее, наверное, слово «влюбиться» было чуждым. Она могла полюбить – и полюбить навсегда.

Так, как она полюбила Станиславского. «Я – выкидыш Станиславского!» – говорила она о себе, имея в виду свои способности. Что ж, лишний раз видим здесь полную беспощадность к самой себе.

Есть в жизни юной Раневской один эпизод, который неожиданно дополнится, заиграет и заискрится годами позже.

Так вот, Фаина Раневская приехала в Москву… И она не просто ходила и искала работу – она бросилась в театры, стараясь не пропустить ни одного сколь‑либо значимого спектакля.

И ее покорил Станиславский. Так, что она ходила на все его спектакли.

Он стал для нее почти Богом. Она любила его всем сердцем, любила до трепета, до самозабвения.

И всю эту любовь она прятала глубоко в своем сердце.

Так случилось, что только один раз ее чувства выплеснулись, она не смогла сдержать их…

Это было на Тверской. День был сырым, промозглым. Раневская шла по улице и вдруг увидела, как мимо проезжает коляска. В коляске сидел Станиславский.

Фаина бросилась за коляской, не в силах сдержать своих чувств. Она будто знала, что это – ее последняя возможность сказать хоть слово своему возлюбленному.

«Мальчик мой! Мальчик», – восторженно повторяла она, бежав за коляской и смотря на Станиславского.

Великий мастер услышал ее голос, обернулся и улыбнулся.

Раневской показалось тогда, что он улыбнулся с грустью в глазах и с жалостью – так, как улыбаются больным, ненормальным людям.

Так показалось Раневской.

Но она не обиделась на Станиславского. Она ведь смогла вложить в простое слово «мальчик» всю свою нежность – и сказать это слово Ему.

Казалось бы, эпизод вполне типичен для милой провинциалки, которой вскружил голову известный режиссер. Но пройдет много лет. Так много, что жизнь уже покажется прожитой.

Однажды Раневская увидит брошенную полуживую собаку‑дворнягу с перебитыми ногами. И приведет ее в дом. Вызовет ветеринара, начнет ухаживать за псом со всей своей нерастраченной нежностью.

И назовет собаку Мальчиком.

Пес Мальчик будет спать в ее доме. Когда он будет болен, а в комнате будет ужасно жарко, Фаина Раневская станет оставлять дверь открытой – чтобы воздух был свежее. Воры не преминут этим воспользоваться, и из комнаты Раневской исчезнет ее дорогая шуба. Но Раневская этого будто и не заметит. Здоровье Мальчика будет для нее важнее всех ее шуб…

Если бы не этот случай с псом, то и тот случай с нелепым восторженным признанием Раневской можно было бы считать за наивную девичью влюбленность. Но теперь безродная псина открыла нам глаза на самое глубокое чувство, которое пронесла Фаина Раневская через всю свою жизнь: она безумно полюбила однажды Станиславского. И любила его все свои годы. Ее самоотверженная игра на сцене и в кино, вся ее жизнь, которую она превратила в долгий спектакль с множеством актов, – это дань ему, это попытка признания в любви. Она возложила свою жизнь на действительный алтарь любви – любви к великому мастеру.

Раневская не могла играть – она могла только жить. И поэтому она осталась одна. Потому что у нее была одна любовь. И если она не могла быть с этой любовью – она не могла быть ни с кем иным.

 

 

Глава 2

Становление

 

1. «Актрисой себя почувствовала в пятилетнем возрасте»

 

Что интересно: многие ли из нас помнят себя в таком – пятилетнем возрасте? В этом еще одна уникальность Фаины Раневской: она не только помнит себя, но и помнит, кем чувствовала. Впрочем, за этим кроется ее способность характера к самому глубокому переживанию.

Дело в том, что, как таковой, самой по себе памяти не существует. Человеческая память хранит не все какое‑то прожитое время, а события из того времени. Разве же не так у вас? Вы помните события какого‑то дня, а вот весь ход того дня вы можете разве вспомнить всегда? Тем более что касается наших юных лет: память хранит, впечатывает в себя те или иные моменты, в которых мы переживаем сильнейшие эмоциональные потрясения.

Для Фаины Раневской в ее пять лет таким потрясением стала смерть брата. Он был маленьким, Фаине было его на самом деле очень жаль. Она помнит, что очень плакала в те минуты. И тут – внимание! – она украдкой поглядывала на себя в зеркало: а как я выгляжу, когда плачу?

Главным чувством, которое заставило память сохранить этот кусочек из жизни, безусловно, было горе. А вот это подглядывание за собой отложилось как попутное чувство. Лично для меня оно является очень важным. И вот почему.

Любоваться на себя в зеркало – дело совсем обычное для маленьких девочек. Но девочка Фаина зеркал не любила. Потому что она на самом деле в детском возрасте была некрасивым, неуклюжим ребенком. Вот ее старшая сестра Изабелла была красавицей. Это бесспорно. А Фаина – нет. И эту свою некрасивость она не просто чувствовала сама – об этом ей прямо и косвенно доводилось слышать и от своих сверстников, и от жестоких взрослых. Дело в том, что ее отец, Гирша Фельдман, был не только богатым евреем, но и, как бы сказали сейчас, видным общественным деятелем для Таганрога, где они жили. Как известно, у таких людей сколько друзей, столько и завистников. Вот и приходилось Фаине не единожды слышать за спиной: «Бедненькая… такая некрасивая… А вот сестричка…»

У маленькой Фаины был еще один недостаток – она заикалась. И чем больше волновалась – тем больше. Все это в определенной мере обособило девочку даже в родительском доме. По‑настоящему защищенной она находила себя только с матерью, а вот отец был привязан больше к ее старшей сестре Белле.

То самое первое воспоминание о себе, как об актрисе, не было единственным проявлением ее таланта в детстве. Чуть позже маленькая Фаина нашла для себя и своих домашних развлечение. В их дом часто заходили нищие, юродивые – просили подаяние. Как правило, их провожали на кухню, где немного кормили, давали продуктов с собой. И вот когда вечером вся семья собиралась в доме, маленькая Фаина преображалась в нищенку. Для этого ей служил один‑единственный платок служанки. Она так мастерски умела перевоплощаться, так меняла свой голос, интонацию, что в доме в первый раз стояло немое удивление и восхищение. А когда «нищенка Фаина» зашла на кухню и стала просить кухарку дать ей хлебца кусочек, та тут же протянула ей ломоть хлеба, полностью уверенная, что перед ней действительно чужая бедная девочка.

Фаина каждый день ожидала прихода нищих – она запоминала новые движения, мимику, жесты, слова, интонацию. А вечером – маленький театр в доме. Причем изо дня в день она изображала маленькую нищенку с все большей реалистичностью, и отец однажды попросил прекратить эти спектакли: он вдруг увидел в них дурное предзнаменование.

Что ж, Фаина загрустила, но ненадолго. Отправлялась ли она гулять на улицу, или сидела дома – она впитывала, как губка воду, поведение и характеры ее окружающих. А потом… Потом в родительском доме вдруг появлялся бакалейщик с соседней улицы, почтальон, пекарь…

Был случай и куда курьезнее. Однажды маленькая Фая вместе со служанкой как‑то попала в кабак. Ее настолько потрясло увиденное, разговоры, поведение подвыпивших и откровенно пьяных людей, что некоторое время она стояла, остолбенев. А потом… потом эта ненасытная душа вбирала в себя все увиденное, услышанное, прочувствованное. Пришел вечер, и тут перед домашними появился новый спектакль: Фаина показывала кабак. Не зная и не понимая значения матерных слов, выговаривая их наполовину неправильно, она изображала подвыпившую публику кабака, изображала так натурально, что мать испугалась: она подумала, что девочка в самом деле чего‑то выпила и захмелела. Когда же поняла, что Фаина изображает пьяных, немедленно надавала девочке по губам. Отец на некоторое время потерял дар речи: в его доме, в его присутствии из уст его маленькой дочери звучали такие матерные слова, которые здесь никогда не произносились.

Шок взрослых скоро прошел. Фаина увидела, что сделала что‑то очень плохое, но она не могла понять чувства родителей. Мать бросилась объяснять ей, что сказанные ею слова – очень‑очень плохие…

Этот театральный талант, умение проникнуть в чужую жизнь, сыграл немалую роль в жизни уже в детском периоде Фаины Раневской.

И вот что здесь я бы хотел подчеркнуть. Уже тогда, в детстве, в Раневской отобразилась ее исключительная черта игры – она не играла, она жила в образе.

Хотите посмотреть, как это было на самом деле?

Итак, маленькая Фаина Фельдман вырастает до того возраста, когда нужно идти в гимназию. Для самого Гирши Фельдмана, человека, который в свое время получил право своим исключительным талантом финансиста и экономиста жить там, где бы хотел; человека, пробившегося в высшие слои общества (пусть то и было только в Таганроге); для еврея Гирши Фельдмана гимназия значила многое. Она для такого человека была доказательством его истового желания и возможностей устроить будущее своих детей. Он был горд тем, что его дети учились вместе с другими в лучшем городском образовательном учреждении. К слову заметим, гимназия тоже была необыкновенна счастлива иметь у себя в учениках детей одного из богатейших людей города. К тому же очень отзывчивого и щедрого. Гирша Фельдман был меценат по своему духу. К черту всякие глупые убеждения, религиозные и идеологические, когда речь идет о реальном благополучии одних и реализованном, вполне человеческом желании других. И это правильно.

Маленькая Фаина боялась гимназии. Ее юная душа, уже успевшая рядиться в самые разные одежки и понявшая подсознательно богатейший духовный мир человека, противилась уже единой форме гимназисток, единому распорядку, единым правилам для всех. Но с этим, может быть, девочка Фаина и справилась бы. Но два момента делали ее жизнь, учебу в гимназии невыносимой: ее некрасивость, угловатость и заикание.

Ко всему прочему оказалось, что Фаина не любит учиться. То есть науки давались ей с трудом.

Я бы заметил в скобках, что пресловутое утверждение, будто Фаина Раневская была неспособна к наукам, мягко говоря, не соответствует истине. Все в Фаине Раневской было, что называется, на месте. Просто условий для развития не было.

Например, письмо. Писала девочка Фаина в самом начале неаккуратно и неграмотно. Из чего тут же был сделан соответствующий вывод многочисленными авторами биографических книг. Но, позвольте, вот что пишет сама Фаина Раневская о письме: «Орфографические ошибки в письме – как клоп на манишке».

Чуть поясним. Манишка – это в то время некая часть одежды, вроде воротника, который выпускался спереди, над костюмом. И, как правило, был исключительно бел и накрахмален.

А клоп – это жирное, красное или темно‑красное насекомое, паразит, сосущий кровь. Признак бедности, антисанитарии, бескультурья.

Теперь вам понятна вся глубокая образность Фаины Раневской? И как, после этого вы будете считать, что она в действительности не имела способностей к грамоте?

Иное дело, что обстановка в гимназии действовала на нее угнетающе. Не в вину детям, но все дети людей – страшные, эгоистичные, самые жестокие из живых существ. Спорить с этим бессмысленно. Ибо они в действительности не понимают, что творят, даже когда заклевывают до смерти своего собрата. Жестокость детей не позволяет им прощать слабости другим детям. Потому что если сам проявишь слабость – сожаление, то неминуемо попадешь в разряд тех, кого унижают, уничтожают. Маленькую еврейку Фаину, заику и нескладную, никто защищать не хотел. И она осталась одна. Чем дальше – тем страшнее было в классе. И дело не в том, что одноклассники стали жестче, нет, они, может, и успокоились уже. Дело в том, что сама девочка стала расти и понимать все глубже свое состояние почти отверженной.

Она умоляла мать и отца. Она плакала перед гимназией. Она замыкалась в себе. В конце концов отец сдался. Пусть, разрешил он, Фаина обучается на дому.

И здесь произошло неожиданное.

Для маленькой Фаины не грамматика и чистописание были главными трудностями в обучении – как только она получила возможность иметь домашних учителей, дела мгновенно пошли в гору. Но вот математика… Эти все цифры, эти суммы и разности, умножения и деления… Девочка просто не понимала: зачем это нужно!

Между прочим, это не такой уж и редкий случай. Если человек не понимает назначения того или иного обучения, он просто подсознательно противится ему. Вот так и Фаина: она не понимала смысла во всех этих математических действиях, которые к тому же усложнялись от занятия к занятию.

Помог случай. И талант актрисы.

Однажды Фаины была у отца на работе и как‑то заглянула в кабинет, где сидел бухгалтер. Она увидела этого бухгалтера за работой: как он считал, как он складывал все эти всевозможные цифры, просто огромные, как пыхтел, как блестели капельки пота на его лбу, какой он был весь ужасно серьезный, сосредоточенный…

Фаина пришла домой, уселась делать домашнее задание по математике и всем объявила, что она – бухгалтер. И она смогла так вжиться в образ, что поняла суть и назначение этих циферок, поняла, насколько они важны для реального, живого человека.

Я особенно выделяю этот момент из биографии Раневской, потому что мы имеем перед собой уникальный случай. Не понимание игры в театре через понимание жизни, а понимание неких жизненных законов через театр! Это здорово, это впервые, это – превосходно.

И теперь уже наука пошла совсем легко. Ну, не так, чтобы Фаина блистала по всем предметам исключительными знаниями, но в сумме ее знания были достойны того, чтобы она могла в конце обучения получить аттестат о среднем образовании.

Гирша Фельдман резонно считал, что этого аттестата будет вполне достаточно для одной и второй дочери. Их будущее для него рисовалось привычно и в приятных красках: замужество, приданое, хороший брак…

Но в маленькой Фаине Фельдман таился талант иного рода. И не один. Во‑первых, талант бунтаря‑одиночки. Уже в десятилетнем возрасте она показала, что способна на неординарные поступки, которые пусть и идут вразрез с ее воспитанием, но продиктованы только ее устремлениями души. Во‑вторых, талант актерский. И в‑третьих, главное, без чего не состояться актрисе: умение чувствовать, сострадать. И одновременно со всем этим – великая сила эго, сила самолюбия, жажды собственной реализации. Нет, не ради доказательства чего‑то перед кем‑то, а реализация прежде всего собственного убеждения: «Я могу!»

Всего этого в маленькой Фаине было предостаточно. В этой некрасивой еврейской девочке жила душа чуткая, готовая сострадать, но и рвущаяся вверх.

Отдадим должное матери Фаины, Милке Фельдман: она нашла для своей дочери выход для всех качеств ее души и познакомила с прекрасным. С литературой, с музыкой, с театром и кино. И маленькая еврейская девочка не просто поняла, но прониклась искусством от пяток до кончиков своих блестящих черных кудряшек: искусство – это ее стезя.