Фаина Раневская о жизни вокруг

У меня хватило ума прожить жизнь глупо.

Жить надо так, чтобы тебя запомнили и сволочи.

Если бы я, уступая просьбам, стала писать о себе, это была бы жалобная книга – «судьба – шлюха».

Я говорила долго и неубедительно, как будто говорила о дружбе народов.

У вас такой же недостаток, как и у меня. Нет, не нос – скромность.

 

 

3. «Страшно грустна моя жизнь…»

 

В заголовок этой главы вставлена не полная цитата. Завершают ее такие слова Фаины Раневской: «А вы хотите, чтобы я воткнула в жопу куст сирени и делала перед Вами стриптиз».

Писать биографическую книгу о Раневской тяжелее во сто крат, чем о любом другом артисте.

Судите сами.

Тридцать шесть ролей в фильмах и сыгранных спектаклях – и ни одной главной роли, той роли, о которой мечтает каждый актер, роли в известнейшем спектакле, который как раз и является определенным олимпом для любого актера. У Раневской были главные роли, и она прекрасно играла их, но те спектакли и фильмы были не того уровня, к которому стремилась Раневская. Были и вовсе провальные по режиссуре фильмы, в одном Раневская сыграла‑таки главную роль, которой потом стыдилась всю свою жизнь. Но вместе с тем авторитетная Британская энциклопедия включает Фаину Раневскую в десятку выдающихся актеров всего 20‑го столетия.

Люди забывают названия фильмов и спектаклей, но помнят те роли, которые сыграла Раневская. Это парадоксально, но это так и есть.

Наверное, стоит сразу ответить на один из главных вопросов, который задают многие, очарованные артистическим и человеческим талантом Раневской.

Почему ей не давали главных ролей в значимых фильмах ведущих режиссеров Советского Союза?

Некоторые полагают, что Фаина Раневская не была красивой актрисой согласно тем канонам красоты, по которым красивой считалась, например, Любовь Орлова. Да, это так. Но красота – это идущее из глубины души одухотворение, заставляющее зрителей видеть перед собой нечто необыкновенно притягательное, доброе, светлое.

Если взглянуть на театр и кино с точки зрения советской идеологии, то для Фаины Раневской в самом деле тяжело отыскать главную роль: создаваемые ею персонажи, как правило, трагедийны или комичны, вызывают улыбку или сострадание. Или же отталкивают. Казалось бы, Фаина Раневская создана для так называемых вторых ролей, призванных оттенить в выгодном свете главных героев. И существовала целая теория относительно того, кому что играть и кем быть на сцене в силу телосложения актеров, их внешности, характерных черт лица.

Но все эти рассуждения – ерунда. Потому что режиссеры не один раз показывали миллионам зрителей, как те актеры, которым система уготовила определенные амплуа, которых чиновники от искусства не утверждали на другие роли, раскрывали свои таланты в самых неожиданных ракурсах. Характерный пример – Анатолий Папанов. После съемок в фильмах «Берегись автомобиля», «Бриллиантовая рука» он виделся всем как герой комедийных лент, не более. Но как вдруг раскрывается драматический талант этого актера в фильме «Холодное лето 53‑го»! А вспомните фильм «Операция „Ы“ и другие приключения Шурика» и того толстого увальня, хулигана и тунеядца Федю, которого сыграл Алексей Смирнов. Ведь и вся его жизнь сложилась таким образом, что он оставался для советских режиссеров способным только на шутовские роли второго плана. Да, запоминающиеся, яркие, но – несерьезные, второстепенные. И вот режиссер и актер Леонид Быков дает ему одну из главных ролей в фильме «В бой идут одни „старики“». Роль обычного механика самолетов Макарыча была сыграна настолько блестяще, ярко, с таким трагедийным внутренним напряжением, что стала лучшей в истории артиста. Не шутовская – глубоко драматичная роль. И стоит вспомнить о том, сколько сил и терпения понадобилось Быкову, чтобы убедить чиновников утвердить на роль механика Макарыча именно Алексея Смирнова.

Внешность бывает обманчива. И даже не так: внешность, как правило, всегда обманчива! Те, кто знал хорошо Алексея Смирнова, поражались его глубочайшей интеллигентности, уму, умению поддержать разговор. А как глубоко Алексей Смирнов знал японскую поэзию! Неожиданно, не правда ли, – тунеядец Федя и хокку Басё!

И ведь как же в этом похожи Смирнов и Раневская: их внешность ничуть не соответствовала их глубокому, неординарному внутреннему миру. Выскажу такую мысль: для Фаины Раневской не нашелся такой режиссер, как Леонид Быков. Вот чего действительно жаль.

И это значит только одно: Фаина Раневская могла играть главные роли, могла создавать на сцене и в кино сильнейшие образы.

Так почему же Фаине Раневской не давали главных ролей? Может, из‑за ее вздорного характера? Из‑за того, что она была готова долго и убедительно доказывать режиссеру необходимость менять реплики и сценические действия так, как ей казалось лучше? Известен случай, когда она практически полностью переписала для себя роль – и с этим согласились и автор пьесы, и режиссер, так как увидели, что Раневская оказалась права, пьеса в действительности заметно оживилась, приобрела дополнительную внутреннюю динамику. И так происходило с каждой ролью, в каждом спектакле: Фаина Раневская искала и находила новые и новые возможности для улучшения игры.

И вот представьте теперь: ей дают главную роль. Да она же камня на камне не оставит от первоначального замысла! Да она перепишет весь текст не только для себя, но и для каждого актера! Разве не так?

Нет, не так. Раневская стремилась улучшить текст и вмешаться в действия на сцене только тогда, когда видела: это необходимо, есть потенциал, его нужно раскрывать. То, во что она вмешивалась, – это были реально слабые вещи пробившихся наверх идеологически правильных драматургов с их идеологически правильными пьесами. Да, Раневская немало привносила и в кино своих собственных находок, но известные режиссеры были рады работать с ней – она в действительности только улучшала каждой своей находкой кадр и сцену.

В восторге от игры и от работы с актрисой был тогда еще начинающий Михаил Ромм. Он увидел Раневскую на сцене и пригласил ее сниматься. Для Раневской это был дебют в кино. О фильме «Пышка» (а снимал Ромм именно его) мы вспомним еще не раз, здесь же отметим вот что. Фильм снимался в немом варианте, без звука. У Раневской была роль француженки госпожи Луазо. Ничего сложного как будто. Но для того, чтобы лучше вжиться в образ этой госпожи, Раневская не только достала оригинал рассказа Мопассана, но прочла еще несколько, выучила специально множество французских фраз и предложений.

В общем, все говорит о том, что будь сценарий хорошим и будь хорошим режиссер, Раневская в главной роли смогла бы сыграть так, что ее роль стала бы отдельной темой для изучения в аудиториях университетов.

Какие еще могли быть причины того, что Раневской не давали главных ролей?

Увы, ларчик просто открывался. История сохранила для нас настоящую причину, по которой Фаина Раневская никогда не была первой в титрах.

Товарищ Сталин, как я уже выше писал, очень любил кино и понимал его роль, ведь Ленин научил: «Из всех искусств для нас важнейшим является кино». Поэтому самый талантливый на то время режиссер Эйзенштейн был обласкан Сталиным. И именно Эйзенштейну Сталин как бы вскользь намекает на то, что хорошо бы снять «фильму» про великого русского царя Ивана Грозного.

На одну из главных ролей в этом фильме рассматривалась кандидатура Раневской.

Сохранилось немало всяческих историй про отношения Раневской и Эйзенштейна. Например, рассказывают, что Раневская напрочь отказалась сниматься в фильме Эйзенштейна, сказав: «Да я лучше кожей со своей задницы буду торговать, чем сниматься у Эйзенштейна ». На что якобы Эйзенштейн ответил спустя время вопросом: «Как идет торговля?»

Вполне возможно, такое и было. Но если и так, то это было игрой хороших друзей, пикировкой, обменом оригинальными ироническими находками. Да, Раневская была дружна с великим режиссером, конечно же, она хотела сниматься у него, конечно же, Эйзенштейн понимал, что он теряет, не вводя Раневскую в число своих актеров при съемках такого фильма. Но они знали те подводные камни, которые были ведомы только им.

Просмотрев кандидатуры актеров для съемок фильма «Иван Грозный», министр кинематографии товарищ Большаков (знаковая фамилия, не правда ли?) отправил официальное письмо. В нем черным по белому значилось: «Семитские черты лица Раневской очень ярко выступают, особенно на крупных планах».

Вот такой ларчик. Раневская слишком явно была еврейкой. И хотя в то время оголтелого сионизма в Стране Советов не было, тем не менее партия бдительно следила за тем, чтобы главными героями на советских экранах были товарищи явной славянской внешности. Или, что еще можно, – грузинской. Позже продвинулись украинцы (по понятным причинам).

Что ж, в целом линию партии коммунистов можно было читать на пальцах: в большом народе республик главная нация, старший брат всех – русские. Посему и на главных ролях надлежит быть русскому актеру.

Это первый «пункт», который не позволяет создать биографию Фаины Раневской этакой интригующе‑детективной. Не было у нашей героини главных ролей. Значит, не было и неких тайных и явных эпизодов в связи с назначением на эти роли. Нет возможности у нас разобрать ее игру в том или ином спектакле как сотворившую отличительный от традиционности образ.

А дальше – больше. Мало того что Фаина Раневская не играла главных ролей, так и личная ее жизнь никакая. Никакая в том смысле, что в ней нет семьи. И никаких долгих и драматических связей.

Возьмите биографию любого сегодняшнего артиста. Там – два‑три развода, пять свадеб, четыре скандала, внебрачный ребенок (лучше – два), дележка имущества, драка с бывшим (бывшей) в ресторане в Париже… Это же захватывает, не правда ли? Вон Киркоров родил себе девочку (или мальчика?). Вон Пугачева меняет уже какого по счету мужа. Ну как, работая над биографической книгой актера, обойтись без его личной жизни? Без скандалов в высшем свете? Без тайных любовников, страшных семейных потрясений, пьянства мужа, измены жены, скелетов в шкафах и сундуках? Без детей‑транжир, сыновей‑алкоголиков, дочерей‑проституток и – обязательно – полного разочарования в наследниках? А еще ссор с родителями, скандалов с тетушками и тайных инцестов с дядюшками?

Увы, нам придется.

Потому что ничего подобного в жизни Фаины Раневской не было. Почему не было – об этом мы поговорим отдельно чуть ниже. Очень уж обширная тема, не влезет она в один‑два абзаца.

Фаина Раневская не оставила после себя полноценной, весомой такой автобиографической книги. Сколько ее ни уговаривали – она отказывалась. В конце концов одному издательству удалось все же упросить актрису. Раневская даже получила аванс. Начала писать – и выбросила все исписанные листы, а деньги вернула. Позже ее подруга уговорила написать хотя бы очень немного. Раневская согласилась. Но закончить работу уже не успела. Сохранилось всего полтора десятка страниц.

Одно время к ней, что называется, пристал как банный лист Глеб Скороходов, журналист с предложением написать книгу. Раневская вначале ему ответила: «Как можно выставлять себя напоказ? Это нескромно». Они много говорили на эту тему, в конце концов Раневская сказала Скороходову, чтобы он записывал что‑нибудь из того, что она будет рассказывать. Смотришь – получится что‑то интересное. Глеб Скороходов стал приходить на встречи с Раневской с блокнотом и ручкой. В этих встречах есть один показательный момент.

Память у Раневской была исключительная, она помнила почти всю свою прошлую жизнь в мельчайших подробностях, особенно если это касалось людей, которых она любила. Иной раз Раневская, рассказывая о своем прошлом, увлекалась: она в таких случаях предупреждала Глеба, что этого записывать не нужно, но рассказать ей хотелось. Тем не менее он делал наброски в блокноте, говоря, что, мол, это же черновой вариант, в книгу это не попадет, может быть выброшено в любой момент. На что Раневская заметила: «Все, что запечатлено на бумаге, делается свидетельством, документом».

Думается, именно понимание всей силы бумажной записи сдерживало Раневскую от написания мемуаров. Она, при всей своей колкости и ехидстве в повседневной жизни, в разговорах, знала, что сказанные слова не идут ни в какое сравнение с записанными.

Книга Глебом Скороходовым, кстати, была написана. После долгого обсуждения с Раневской рукопись решено было отдать почитать двум разным людям. И если один (Феликс Кузнецов) отозвался о тексте с восторгом, то Ирина Вульф высказалась крайне отрицательно. Она сказала, что Раневская – мстительная, вредная, что она наврала, что она не уважает людей, ни о ком не сказала доброго слова… Раневская забрала рукопись и отказалась издавать ее книгой. Сколько Глеб Скороходов ни просил вернуть текст – Фаина Георгиевна была непреклонна.

Она не хотела оставлять после себя такие строчки, которые могли бы кого‑то обидеть спустя долгие годы… «Воспоминания – невольная сплетня», – писала Раневская. И вообще, она была уверена: «Писать должны писатели, а актерам положено играть».

Фаина Раневская за свою жизнь сменила множество театров, она играла в самых разных городах России. Об этом человеке нельзя сказать, что она прожила «короткую, но такую яркую жизнь, которая пронеслась, словно падающая звезда по небосклону, озаряя нас…» – и прочее в этом духе. Да нет же, жизнь Фаины Раневской проходила, в общем‑то, ровно, без особых встрясок и падений и была долгой – она прожила 87 лет. Не было скандальных историй городского и союзного уровня, разоблачений и мести. Она не увлекалась алкоголем, не запивала по месяцам, ее не выгоняли из‑за непримиримости.

Личная жизнь Фаины Георгиевны прошла так же ровно и спокойно: у нее не было громких связей с сильными мира того (в отличие, скажем, от той же Орловой и многих других). Фаина Раневская не влюблялась страстно и не теряла голову, не совершала из‑за любви попыток суицида, не выцарапывала глаза соперницам и не устраивала драк с тасканием их за волосы.

Раневская написала правду о своей жизни – скучная.

И тем уникальнее! Да, именно так: среди серой своей жизни она сама была ее украшением: ироничная, правдивая, умнейшая женщина, великая актриса.

Хотелось ли Раневской, чтобы ее жизнь была ярче? Испытывала ли она неудовлетворение от своей вот такой жизни? Да, так было. Об этом могут свидетельствовать десятки цитат из ее воспоминаний, сотни реплик, которые запомнили ее друзья. Например, такую:

– Фаина Георгиевна, как Ваши дела?

– Вы знаете, милочка, что такое говно? Так оно по сравнению с моей жизнью повидло.

И все же мне бы хотелось усомниться в этом. И вот почему.

Фаина Раневская была на редкость открытым, глубоко ироничным, даже саркастичным человеком. Она была безжалостно правдива во всем, что ее окружало, она была неистова в своем желании не играть, но жить. Причем не только на сцене – сценой для нее была вообще вся ее жизнь. Так вот, такие люди в первую очередь безжалостны к самим себе. И весь тот сарказм, вся та безжалостная ирония, с которой Фаина Раневская говорит о своей собственной жизни, мне лично кажется немножко преувеличенной. Впрочем, так и должно было быть. Раневская понимала и трезво оценивала свои способности как актрисы. Она прекрасно видела, что театр в целом и она сама лично могли бы сделать больше, глубже. И именно вот эта половинчатость, с которой игрались многие вещи (мы это еще увидим на примере многих спектаклей), выводила Раневскую из себя. Из тех цитат, которые сохранились и передают отношение Раневской, скажем, к режиссеру Завадскому, может сложиться впечатление, что она была в чем‑то склочницей, вечно недовольной, всю вину спихивающей на одного режиссера. Но это очень ошибочно. Когда Фаина Раневская видела настоящую причину бездарности и убогости, она била во все колокола и стучалась именно в те двери, за которыми могло быть принято решение. Было, она писала письмо министру культуры, резкое, ультимативное и злое, где прямо заявляла: если не будет принято надлежащих мер, она вовсе уйдет из спектакля, поскольку в том виде, как он играется, дальше играть нельзя.

Что‑то она меняла, что‑то она могла. Но не все. Но не всегда. И именно эта осознанная ею ограниченность повлиять целиком на ситуацию и приводила к такой безжалостной гиперболизации в оценке своей жизни.

«Я очень хорошо знаю, что талантлива, а что я создала? Пропищала, и только». Это Раневская написала о себе. Она себе в укор ставила то, что не использовала по максимуму свой талант. Ей тяжело и больно было осознавать, что она могла бы – но не сделала. И не оправдывала себя даже тем, что условия и вся система были против нее – как против ее манеры играть и жить: истовой, искренней, всепоглощающей.

Когда‑то давно, еще в первые годы начинавшегося разгораться революционного пожара в России, Раневская, как и многие молодые интеллигенты ее времени, упивалась «Буревестником» Горького: так верилось в хорошее светлое, так радостно было видеть просыпающуюся Россию. Раневская признавалась, что она хотя и была далека от всех революционных идей и целей, но тем не менее была одухотворена возможностью новых перемен. Да еще этот мечтатель Чехов, который так верил, что скоро, совсем скоро наступит время, когда все будет красиво: и природа, и человек, и его мысли, и его дела…

Отрезвление пришло очень скоро – уже через год после революции в голодном Крыму. Запах жаренной на касторовом масле хамсы, который сжимал спазмами голодный желудок, противившийся принять хоть кусочек этой рыбы, стал для Раневской запахом новой России – большевистской.

Фаина Раневская не шутила над своей жизнью, не издевалась над ней, не уничижала: это она лично себе выставляла счет. Она была уверена, что могла бы сделать больше. Просто она не понимала: каким образом она могла бы? Завести раньше семью? Организовать свою школу? Создать свой театр? Но ведь ничего из этого было невозможно…