Кризис концепций диалектики в современной буржуазной философии 2 страница

19 Виндельбанд В. Прелюдии. Спб., 1904, с. 35.

20 Lenk H. Philosophie im technologischen Zeitalter, S. 97.

21 Там же.

ние. Это идейная позиция, которую в основном разделяют все представители «критического рационализма»22.

Девальвация понятия истины не осталась занятием лишь буржуазных философов, которые ради отрицания истинности научного социализма готовы к отречению от понятия истины вообще, в чем они также следуют примеру Ницше. Субъективистски-агностическая концепция истины, к сожалению, проникла и в некоторые специальные научные исследования. Иными словами, в новых исторических условиях повторилась ситуация, которую критически анализировал В. И. Ленин в работе «Материализм и эмпириокритицизм», отмечая появление в естествознании, несомненно под непосредственным влиянием идеалистической философии Э. Маха и Р. Авенариуса, «физического» идеализма. Так, в наши дни видный английский математик и астрофизик Г. Бонди пишет: «Не прекращаются споры о том (я никогда не понимал этих споров и не участвовал в них), имеет ли вообще какое-либо отношение к науке слово «истина». Сам я склоняюсь к тому, что наука никогда не имеет дело с истиной...»23

Бонди соглашается с принципом фальсификации Поп-пера и, подобно ему, приходит к выводу, что «если один эксперимент или наблюдение противоречит теории, то теория должна быть отвергнута»24. Из этого общего принципа, который вследствие его абстрактности и мни-

22 Другой западногерманский адепт «критического рационализма», К. Хюбнер, выражает то же умонастроение еще более безапелляционно: «Как бы ни диковинно это могло звучать для некоторых ушей, я не вижу теоретической возможности разграничить миф и науку и сказать что-либо в том смысле, что греки пребывали в заблуждении, в то время как мы обрели истину. Не существует такой познаваемой действительности, которая могла бы служить Tertium Comparati-onis между мифом и наукой, и мы всегда живем лишь в уже интерпретированном мире, каким бы он ни был, мифическим или научным» (Hobner К. Mythische und wissenschaftliche Denkformen. — Philosophic und Mythos. Berlin - New York, 1979, S. 90).

23 Бонди Г. Гипотезы и мифы в физической теории. М., 1972, с. 11. В. А. Угаров, переведший эту книгу на русский язык, следующим образом комментирует приведенное высказывание: «Если бы автор сказал «с абсолютной истиной», его мысль была бы совершенно точной» (там же, примеч.). Однако следует разграничивать метафизическую и диалектическую концепцию абсолютной истины. Диалектическое признание и понимание последней раскрывает ее единство с относительной истиной, т. е. показывает, что абсолютная истина и абсолютна, и относительна.

24 Там же, с. 9.

мой универсальности является несостоятельным, Бонди делает и некоторые частные выводы, вроде того, что теория тяготения И. Ньютона, несмотря на ее бесчисленные подтверждения, «в конце концов оказалась опровергнутой. Несостоятельность теории была выяснена только тогда, когда примерно двести лет спустя после ее появления удалось произвести чрезвычайно точные и тонкие измерения. Реально несостоятельность теории тяготения Ньютона означает лишь то, что мы не можем ожидать от этой теории исчерпывающего описания поведения сил тяготения во всех случаях»25.

Последняя фраза Бонди наглядно свидетельствует о его гносеологической наивности. Ни от одной теории не следует ожидать «исчерпывающего описания»; ни один теоретик не должен претендовать на решение такой задачи, т. е. на достижение абсолютного знания в какой-либо области. Бонди это сознает и считает ненаучной теорию, претендующую на то, чтобы «объять все». Такая теория была бы, правильно замечает он, бесполезно жесткой, исключающей новые открытия, между тем как действительно научная теория должна быть открыта для новых выводов, сделанных путем исследования ранее неизвестных фактов и т. д. Все это так, но к чему же тогда утверждать, что понятие истины неприменимо к научным положениям, что теория тяготения Ньютона опровергнута? Очевидно, Бонди, так же как и Поппер, на которого он ссылается, не способен освободиться от метафизического подхода к проблеме истины, согласно которому относительная истина не является в сущности истиной, поскольку она ограничена в своих пределах.

Бонди, пытаясь сочетать антинаучную концепцию фальсификационизма со своей научной совестью, постоянно запутывает самого себя и в результате высказывает положения, которые опровергают его неправильные утверждения. «Если теория, — пишет он, — прошла достаточно серьезную проверку, мы можем быть уверены в том, что существует некоторая область знания - эмпирического знания, — которая вполне адекватно описывается этой теорией» 2б. Почему же в таком случае эту теорию нельзя называть истинной, имея, конечно, в виду

25 Там же, с. 11.

26 Там же, с. 10.

относительный характер всякого научного знания, а следовательно, и истины?

Гносеологические злоключения Бонди убедительно показывают, какой вред наносит естествознанию «критический рационализм», несмотря на то что его создатели довольно компетентные в вопросах естествознания люди. Однако Э. Мах, как известно, был одним из выдающихся физиков своего времени, что, увы, не помешало ему стать создателем субъективно-идеалистической философии, усугублявшей методологический кризис естествознания. «Философия естествоиспытателя Маха, — писал В. И. Ленин, — относится к естествознанию, как поцелуй христианина Иуды относился к Христу. Мах точно так же предает естествознание фидеизму, переходя по существу дела на сторону философского идеализма»27. Эта характеристика полностью применима к Попперу и его последователям. Поппер, пожалуй, идет даже дальше Маха, который враждебно относился к фидеизму. Что касается Поппера, то он рассматривает свое учение как преодоление противоположности между наукой и... религией. Отныне, заявляет он, «девятнадцативековой конфликт между наукой и религией представляется мне преодоленным. Поскольку некритический рационализм является несостоятельным, решение проблемы не может быть выбором между знанием и верой, но лишь между двумя видами веры»28.

Тот факт, что «критический рационализм», столь наивно воспринятый Бонди, означает нигилистическое отрицание непреходящих достижений науки, заслуживает особого рассмотрения, так как в нем непосредственно выявляется не только методологический, но и мировоззренческий смысл субъективистских попыток дискредитации понятия истины. Представление о несостоятельности (разумеется, с точки зрения «критического рационализма») механики Ньютона было высказано в наиболее категорической форме сторонником концепции Поппера — Т. Куном, писавшим, что «теория Эйнштейна может быть принята только в случае признания того, что теория Ньютона ошибочна» 29. Кун вынужден был, однако, признать, что его убеждение разделяется лишь не-

27 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 369-370.

28 Popper К. R. Open Society and its Enemies, vol. 2, p. 246.

29 Кун Т. Структура научных революций. Ь^., 1975, с. 131.

многими учеными. И это понятно, поскольку по существу речь идет об оценке не только классической механики, но и всей предшествующей науки в той мере, в какой ее достижения превзойдены современными научными открытиями, которые в свою очередь будут, по-видимому, превзойдены наукой завтрашнего дня. Вот почему принципиально важно правильное, диалектико-ма-териалистическое осмысление истории науки, которое несомненно включает в себя категорию отрицания, но в ее позитивном, диалектическом понимании.

Такое понимание истории науки в противовес «критическому рационализму» обосновывается не только философами-марксистами, но и естествоиспытателями, не являющимися сознательными сторонниками диалектического материализма. Один из них, В. Вайскопф, прямо противопоставляет научное понятие исторической преемственности вульгарному революционаризму «критических рационалистов», считающих главным признаком научного прогресса разрушение предшествующих достижений науки. «Теория относительности, — пишет он, — не устраняет механику Ньютона — орбиты спутников все еще рассчитываются по ньютоновской теории, — она расширяет область применения механики на случай высокой скорости и устанавливает общую значимость одних и тех же концепций для механики и теории электричества» 30.

Советские естествоиспытатели, сознательные сторонники диалектического материализма, гносеологически осмысливая историю науки, развивают научно-философское понимание соотношения между относительной и абсолютной истиной. Они не противопоставляют эволюционизм «революционаризму», как это, фактически делает Вайскопф, но вскрывают единство эволюционной и революционной форм развития научного знания. В этой связи можно указать на статью В. Л. Гинзбурга «Как развивается наука?», в которой критически оценивается книга Т. Куна «Структура научных революций» 31. Ошибочные утверждения Куна объясняются не недостаточным знанием и пониманием физики. Вспомнив о приведенных выше высказываниях Бонди, научная компетентность которого едва ли может быть поставлена под вопрос, можно сделать вывод, что ошибочные воззрения

30 Вайскопф В. Физика в двадцатом столетии. М., 1977, с. 53.

31 См.: Природа, 1976, № 6.

«критических рационалистов» на историю естествознания проистекают не из их некомпетентности в последнем, а из определенной философской позиции, в частности из субъективистски-агностического истолкования опровержения как исследовательской процедуры 32. Так, даже такой выдающийся физик, как Р. Фейнман, солидаризируется с фальсификационизмом Поппера в книге «Характер физических законов»33. Философские заблуждения Фейнмана не могут быть объяснены без критического анализа фальсификационизма.

Принцип фальсифицируемости Поппера вызвал длительную и оживленную дискуссию, в которой активно участвовали не только философы, но и естествоиспытатели. Основной тезис фальсификационизма, согласно которому научная теория должна быть отвергнута, коль скоро обнаруживается какой-либо факт, существование которого она исключала, был оценен как явное искажение действительной истории наук. Как отмечает И. С. Нарский, Поппер «был вынужден признать, что, если теория, которая пока хорошо служит науке, сталкивается с единичным (и даже единственным) контрпримером, пожертвовать надо не теорией, но именно этим фальсифицирующим примером»34. Во втором издании «Логики исследования», вышедшем в английском переводе в 1959 г., Поппер несколько смягчает наиболее экстравагантные выводы, вытекающие из его принципа. Это сделано частично в предисловии, частично в многочисленных приложениях к основному тексту монографии 35.

32 Во избежание недоразумений следует подчеркнуть, что современная физика не только ограничила сферу применения теории Ньютона, уточнила, конкретизировала те или иные ее положения. Некоторые фундаментальные положения его учения были действительно опровергнуты. С. И. Вавилов пишет: «Ньютоновская картина пространства как пустого вместилища, в котором расположено вещество, ньютоновское представление о времени как о чистом движении без материи в учении Эйнштейна были объявлены лишенными смысла» (Дв- вилов С. И. Ленин и современная физика. М., 1977, с. 66). Это не единственное положение механики Ньютона, опровергнутое современной физикой.

33 См. об этом: Ойзерман Т. И. Развитие познания и релятивизм. — Будущее науки. Международный ежегодник, вып. 11. М., 1978, с. 223.

34 Нарский И. С. Методология и эпистемология К. Поппера в их существе и следствиях. — «Критический рационализм»: философия и политика, с. 89.

35 Popper К. R. The Logic of Scientific Discovery, p. 285-465.

Ряд попыток «уточнить», сделать более приемлемым принцип фальсифицируемости предпринял Поппер и в последующих публикациях. Так, в книге «Объективное знание» он неоднократно заявляет, что задача науки заключается в том, чтобы искать истину, разрабатывать такие теории, которые были бы более истинными, чем существующие. «В науке мы ищем истину» 36, — пишет он. Поппер солидаризируется с А. Тарским, подчеркивая, что последний реабилитировал понятие истины как соответствия между высказыванием и реальностью в то время, когда такое понимание истины казалось сомнительным 37.

Как же согласуется отстаивание фальсификационизма (от которого Поппер не думает отказываться) с признанием истины как цели и в известной степени содержания научных теорий. Ведь истина лишь в той мере является истиной, в какой она не противоречит фактам, а согласуется с ними. Поппер признает это положение, разъясняя вслед за А. Тарским, что «истина есть соответствие фактам (или реальности) или, более точно, что теория истинна, если, и только если, она соответствует фактам» 38. Разрешение этого явно неразрешимого противоречия, существующего, правда, лишь в рамках фальсификационизма, Поппер находит в утверждении, что наука ищет истину, а находит... правдоподобие.

Понятие правдоподобия (verisimilitude, или truthlike-ness) призвано преодолеть характерное для фальсификационизма сведение истины к мнению, верованию. Правдоподобие есть, так сказать, подобие истины, некое приближение к последней, которая, таким образом, выступает в качестве идеала познания. Понятие правдоподобия представляется Попперу чем-то вроде «критической замены» традиционного и якобы некритического понятия истины. «Таким образом, — пишет Поппер, — поиск правдоподобия есть более ясная и более реалистическая задача, чем поиск истины. Впрочем, я намерен показать и нечто большее. Я намерен показать, что в то время, как мы не можем когда-либо обладать достаточно хорошими аргументами в эмпирических науках, дабы претендовать на то, что мы фактически достигли истины,

36 Popper К. R. Objective Knowledge. An Evolutionary Approach, p. 69.

37 Там же, с. 60.

38 Там же, с. 44.

мы можем иметь строгие и разумные аргументы для наших притязаний на то, что мы можем осуществлять прогресс в направлении к истине...»39 Истина, таким образом, превращается в недосягаемый идеал.

Если в первоначальном варианте фальсификационизма по существу отвергался научный прогресс, так как вся история науки сводилась к перманентной дискредитации имеющихся теорий, то в модифицированном фальсифи-кационизме в известной мере допускается научный прогресс, хотя он и сводится главным образом к совершенствованию, уточнению наличных теорий, в то время как его важнейшим критерием является открытие, исследование, познание ранее не известных явлений, законов.

Стремясь примирить субъективистскую интерпретацию знания с действительным, объективным по своему содержанию развитием наук, Поппер разработал концепцию «третьего мира», который в отличие от сферы физического и психического («первый» и «второй» миры, по терминологии Поппера) представляет собой хотя и созданный людьми, но уже независимый от них мир идей, теорий, логических конструкций. «Можно даже допустить, — отмечает Поппер, — что третий, созданный человеком, мир является вместе с тем в весьма определенном смысле сверхчеловеческим миром. Он трансценден-тирует по отношению к его создателям» 40. По мнению Поппера, воздействие «третьего мира» «стало более важным для нашего развития (growth) и для его собственного развития, чем наша созидательная деятельность по отношению к этому миру»41.

Здесь нет необходимости входить в рассмотрение этой концепции, созданной для прикрытия несостоятельности эпистемологического субъективизма и агностицизма. Укажем лишь, что понятие автономного «третьего мира», в рамках которого, согласно Попперу, совершается развитие науки, еще более искажает понятие истины, которое прежде всего предполагает (как это вынужден был признать и сам Поппер) соответствие человеческих представлений предметам внешнего мира, природы.

Можно было ожидать, что несовместимость фальсификационизма (в том числе его смягченного варианта) с действительными достижениями науки будет осознана

39 Там же, с. 57-58.

40 Там же, с. 159.

41 Там же, с. 161.

прежде всего представителями естествознания, субъективистской интерпретацией которого занимается «критический рационализм», несмотря на все оговорки относительно аутентичной научности. Но в современном буржуазном обществе, в котором рафинированный идеализм (особенно эпистемологического толка) является единственно респектабельной интеллектуальной позицией, это оказалось невозможным. Отсюда становится понятным, почему некоторые сформировавшиеся в этой идеологической атмосфере ученые восприняли попперов-скую ревизию понятия истины как действительное открытие и ниспровержение еще одного метафизического идола. Так, Д. Пойа пишет: «Строго говоря, все наши знания за пределами математики и доказательной логики (которая фактически является ветвью математики) состоят из предположений... Есть в высшей степени достойные и надежные предположения, например, те, которые выражены в некоторых общих законах физики» 42.

То обстоятельство, что в математике, которой занимается Пойа, понятие истины, поскольку оно не относится к физическим объектам, обладает специфическими, еще недостаточно исследованными в гносеологии характеристиками, едва ли может объяснить его философскую позицию, так же как и его оценку положений физики как в лучшем случае правдоподобных (plausible). Пойа игнорирует объективное содержание положений физики. Акцент делается на субъективной стороне научных положений, трактуемых как высказывания, мнения, которые принимаются большинством компетентных исследователей.

Трудно допустить, чтобы физики согласились с такой интерпретацией установленных наукой закономерностей природы, которые в рамках рассматриваемой нами эпи-стемологической конструкции оказываются не более чем оправданными допущениями. Современная физика имеет достаточно оснований для разграничения доказанных положений и гипотез. Это разграничение носит не только теоретический характер, так как практика, основывающаяся на физических теориях, удостоверяет, что они заключают в себе объективно-истинное отражение природных процессов и закономерностей, на которых

42 Пойа Д. Математика и правдоподобные рассуждения. М., К»75, с. 14.

основывается практическая, достигающая выдающихся успехов деятельность.

Объективные истины, а не предположения составляют необходимый и важнейший результат развития науки. Эти истины, правда, не являются неприкосновенными, священными, они подвергаются дальнейшему испытанию, вновь подтверждаются, нередко подвергаются коррекции, обогащаются новым содержанием или, напротив, ограничиваются в своем значении. Научный прогресс означает умножение установленных научных истин и исключение не выдержавших испытания положений. При этом, конечно, имеет место и опровержение некоторых научных положений, которые были общепринятыми истинами, но оказались всего лишь общепринятыми заблуждениями. Бывает и так, что положения, отвергавшиеся большинством исследователей как явные заблуждения, оказываются благодаря новым, более успешным исследованиям истинами или по меньшей мере предвосхищениями последних. Все это свидетельствует о фундаментальном характере принципа объективности истины, который был в систематизированном виде разработан в трудах В. И. Ленина.

Научный прогресс означает и совершенствование методов, способов, процедур проверки, корректирования результатов исследования. Когда Ф. Энгельс писал, что наука в собственном смысле слова начинается со времени коперниковского переворота в астрономии, т. е. с эпохи освобождения научного исследования от теологической опеки благодаря ликвидации духовной диктатуры церкви, он, по-видимому, имел в виду становление научной строгости, предполагающей, что наука без вмешательства извне решает подлежащие ее ведению вопросы. Наука зарождается уже в древности, и некоторые выдающиеся открытия в математике, астрономии были сделаны в те далекие времена. Вот почему замечание Ф. Энгельса относительно возникновения собственно науки на заре Нового времени может быть понято как указание на возникновение систематического, критически оценивающего свои посылки и результаты научного исследования. И в этом смысле положение Ф. Энгельса приобретает важное методологическое значение, так как указывает на то, что самокритика является способом существования подлинной науки.

Мы говорим о возникновении научного подхода, по-

скольку эпоха Возрождения была лишь началом того исторического процесса, который не может остановиться на достигнутых результатах. Последующие этапы развития науки представляют собой непрерывное совершенствование способов исследования и испытание его результатов. При этом, конечно, особо важную роль играет применение достижений науки на практике, развитие научно обоснованной, в частности научно-технической, практики, к которой вполне применимо известное положение В. И. Ленина о практике как вершине познания.

Таким образом, науки становятся все более строгими, и это относится не только к так называемым точным наукам. Между тем «критические рационалисты», игнорируя и даже искажая этот реальный исторический процесс действительного совершенствования научного исследования и все большего обеспечения его надежности, осуществляют субъективистски-агностическую ревизию самого понятия научности. Показательно в этом отношении заявление Т. Куна, который, сопоставляя аристотелевскую динамику и теорию флогистона, с одной стороны, и современное естествознание — с другой, заключает, что эти «некогда общепринятые концепции природы не были в целом ни менее научными, ни более субъективистскими, чем сложившиеся в настоящее время» 43. Выходит, если согласиться с Куном, уровень научности остается неизменным во все исторические эпохи. Сколь бы ни умножались результаты научного исследования, как бы ни совершенствовались технические средства науки, ее методологический аппарат, достоверность научных результатов нашего времени не превосходит достоверности научных знаний любой предшествующей эпохи. Таково одно из основных положений современного абсолютного релятивизма, который не следует смешивать с диалектическим принципом относительности (релятивности) научных знаний, органически присущим диалектико-материалистической методологии.

Приведенный тезис Куна есть модификация основоположения «критического рационализма», согласно которому принципиально невозможно надежное, в основном сохраняющее свою истинность (следовательно, в основном неопровержимое) научное положение. Признание непре-

43 Кун Т. Структура научных революций, с. 18.

ходящей истинности известных результатов развития науки принципиально неотделимо от самой сущности науки. «...Всякая логически замкнутая теория, верность которой была с известной степенью точности экспериментально доказана, никогда не теряет своего значения, — писал Л. Д. Ландау, — и всякая более точная последующая теория охватывает ее как приближенный результат, справедливый в некоторых частных случаях»44.

С этой критической, но вместе с тем позитивной оценкой достижений науки не согласны сторонники «критического рационализма», черпающие аргументацию не из науки, а из ее идеалистической интерпретации. Всякое обоснование научного положения, утверждает Поппер, предполагает движение от ближайшего основания ко все более отдаленному, бесконечный прогресс, в силу которого обоснованность любого научного положения оказывается в конечном счете совершенно фиктивной. Поппер пишет, что наука «создает свои построения на базе науки вчерашнего дня, а последняя — на базе науки позавчерашнего дня и т. д.; наука же древности основывается на донаучных мифах, а эти в конечном счете на древнейших ожиданиях. Онтогенетически мы приходим, таким образом, к новорожденному, филогенетически... к одноклеточному организму. Получается, так сказать, что от амебы до Эйнштейна всего лишь один шаг»45.

Несостоятельность формулируемого Поппером постулата принципиальной необосновываемости научных положений заключается в допущении неизбежности бесконечной цепи обоснований. Этой лишь мыслимой (и, скажем словами Гегеля, дурной) бесконечности не существует ни в познании, ни в объективной действительности. Исследование взаимосвязи, взаимодействия явлений, анализ причинно-следственных отношений, закономерностей, определяющих те или иные процессы, обосновывают их научное описание. Объяснение явлений, поскольку оно подтверждается в рамках существующей системы знаний, проверяется экспериментально, на практике, nb-зволяет предвидеть еще неизвестные явления, овладевать природными процессами, как это имеет место в общественном производстве.

44 Цит. по: Волькенштейн М. Биофизика в кривом зеркале, — Наука и жизнь, 1977, № 7, с. 62.

45 Popper К. R. Naturgesetze und Theoretische Systeme. — Albert H. (Hrsg.). Theorie und Realitat. Tubingen, 1972, S. 47.

Конечно, обоснование должно быть обоснованным, но для этого нет необходимости восстанавливать уходящую в бесконечность цепь событий прошлого, которое не детерминирует вопреки уверению Поппера все, что существует в объекте, так же как и то, что в нем познано. Поскольку уже существует наука как система знаний и способов исследования, существует и возможность эффективно проверять обоснованность научных положений. И эта обоснованность (разумеется, в границах объективной относительности истины) достаточно надежна, что доказывается практически, в частности современной техникой, уровень совершенства которой игнорируется «критическими рационалистами», поскольку они подобно иррационалистам полагают, что знание и умение не находятся в каком-либо соответствии друг с другом. Между тем современный научно-технический прогресс убедительно доказывает, что уровень надежности сложнейших технических конструкций постоянно повышается. Не существует границ этому неразрывно связанному с научным познанием совершенствованию, во всяком случае границ, которые проистекали бы из познания.

Умозрительные рассуждения Поппера и его учеников относительно того, что обоснование не поддается обоснованию, — типичный пример той самой гносеологической схоластики, которую блестяще разоблачил В. И. Ленин в ходе критики позитивизма. Самое комичное в рассуждениях Поппера состоит в том, что утверждение — обоснование не может быть обоснованным, — если, конечно, следовать логике «критического рационализма», само не поддается обоснованию и, следовательно, оказывается несостоятельным.

Тезис о невозможности рационально обоснованного обоснования выполняет у Поппера не Только гносеологическую, но и социально-политическую функцию. В книге «Открытое общество и его враги» он осуждает революционное изменение общественных отношений на том основании, что человеческие действия якобы никогда не могут быть достаточно обоснованы, вследствие чего наиболее предпочтительными являются «небольшие реформы» современного капиталистического общества. Восхваляя Э. Бернштейна и противопоставляя его К. Марксу и его последователям, Поппер декларирует необходимость «социальной инженерии» как системы постепенных, незначительных изменений, которые-де

являются наиболее надежными, благотворными именно потому, что они незначительны, едва заметны и поэтому соответствуют сознанию невозможности удовлетворительного обоснования каких-либо действий. Эту реакционную социально-политическую систему воззрений он пытается аргументировать софистическими философскими доводами, главный из которых сводится к утверждению, что преобразование общества как определенного целого принципиально невозможно. Понятие развития характеризуется как вполне оправданное в рамках специальной теории, например дарвинизма, но совершенно неприменимое к обществу. «Идея движения общества, представление, что общество может двигаться как некое целое по определенной траектории, в определенном направлении, подобно физическому телу, есть попросту хо-листская иллюзия» 46 — заявляет Поппер. Как видно, он приписывает научной теории развития общества механистическую концепцию движения как простого перемещения.

Г. Альберт, пропагандируя попперовскую «социальную технологию», ориентированную на предотвращение революционного переустройства капиталистического общества, апеллирует к фальсификационизму как учению, отрицающему уверенность в успехе любой социально-исторической инициативы. «Никогда, — пишет он, — нельзя быть уверенным в том, что некоторая определенная теория надежна даже тогда, когда представляется, что она разрешила поставленные перед ней проблемы»47.

Таким образом, возникновение «критического рационализма» явилось результатом осознания безысходных противоречий неопозитивизма, попыткой создания противовеса идеалистическому эмпиризму, субъективистскому принципу верифицируемости, эмпирическому редукционизму. Однако отрицание неопозитивизма осуществляется с родственных последнему, но еще более экстремистских позиций эпистемологического субъективизма и агностицизма, несмотря на декларативные утверждения Поппера и его сторонников об их приверженности «реализму» и отрицательном отношении к идеализму.

Стержневой концепцией «критического рационализ-

4б Popper К. R. The Poverty of Historicism. Boston, 1957, p. 114.

47 Albert H. Traktat uber Kritische Vernunft, S. 49.

ма», его логическим и историческим началом является фальсификационизм, который представляет собой разно-видность абсолютного релятивизма и включает фактическое отрицание гносеологической необходимости понятия истины, плюралистическую концепцию знания, идеалистическую ревизию материалистических основ естествознания, а также попытку дискредитировать научное понимание общественного развития и основанную на нем практическую и политическую деятельность. «Буржуазия, — писал В. И. Ленин, — требует от своих профессоров реакционности»48. «Критический рационализм» выполняет социальный заказ современной буржуазии лучше, чем какая-либо иная идеалистическая философия науки.