Новые явления в духовной жизни Ближнего Востока VI-iv ВВ. До Х. Э.

Новые явления в духовной жизни ахеменидской Передней Азии были порождены всей совокупностью социально-экономического, политического и культурного развития, но особенно значительную роль сыграли четыре фактора: вхождение в состав "мировой державы", наличие самоуправляющихся гражданско-храмовых общин, порожденные оживленными миграционными процессами интенсивные этнокультурные контакты и изменения состава "интеллигенции".

Особого внимания заслуживает четвертый фактор, ибо если в предшествовавшие тысячелетия и века в духовной жизни особенно велика была роль писцов, жрецов и пророков, особенно первых двух групп, непосредственно связанных с царско-храмовой администрацией, то в VI-IV вв. до х.э. такое влиятельное течение, как пророчество, шло на убыль, а значительная часть жрецов и писцов вошла в состав автономных гражданско-храмовых общин, что заметно изменило их социально-политические установки. К тому же увеличился удельный вес тех писцов, которые даже не были связаны с общинным самоуправлением, а занимались своей профессиональной деятельностью самостоятельно, в качестве переписчиков и учителей. Также и среди жречества, особенно в Палестине, росло количество тех, кто непосредственно был связан не с Иерусалимским храмом, а с местными домами собрания и богослужения - синагогами. Такие писцы и жрецы были менее "закрыты" по отношению к внешнему миру и более "открыты" для его воздействия, менее консервативны и более восприимчивы к инновациям; для них, находившихся вне замкнутых корпораций, было характерно растущее осознание индивидуальности человека и его личной ответственности.

Большую роль в ближневосточной духовной жизни VI-IV вв. до х.э. играло превращение арамейского языка в lingua franca всего региона. Арамейский язык был не только официальным языком "мировой державы" Ахеменидов, но также разговорным языком, который успешно соперничал с местными языками, а иногда, как в Вавилонии, Сирии, в значительной части Палестины и других странах, постепенно вытеснял их. Это нередко вызывало активное противодействие, например в иерусалимской общине, где подчеркнуто заботились о чистоте древнееврейского языка, или в Вавилонии, где в автономных гражданско-храмовых общинах продолжали читать и переписывать произведения на аккадском языке словесно-слоговым письмом, клинописью. Это тем более показательно в условиях, когда во всей Передней Азии широкое распространение получило более удобное и легче усваиваемое алфавитное письмо, которое содействовало дальнейшему росту грамотности населения.

Все это влекло за собой противостояние и переплетение противоположных тенденций: с одной стороны, усиливалось тяготение к "открытости", общедоступности и демократичности в духовной жизни и духовном творчестве, но, с другой стороны, тяготение к "закрытости", обращенности к узкой аудитории и элитарности в духовной жизни и духовном творчестве не исчезало, а временами даже усиливалось. Эти противоборствующие тенденции причудливо переплетались с универсализмом - со стремлением ко всеобщности, с обращенностью не только к "своей" общности, к "нам", но также к "чужим" общностям, к "ним", и с партикуляризмом - со стремлением к обособленности, замкнутости, к обращенности только в основном к "нам", сочетавшейся с безразличием или враждебностью к "ним".

Эти тенденции пронизывали всю духовную жизнь ахеменидской Передней Азии, проявляясь особенно отчетливо в религии, где в VI-IV вв. до х.э. заметны активный синкретизм с выраженным тяготением к монотеизму или дуализму, спиритуализация образа божества и представлений о нем, усиление этического начала в религии и признание общечеловеческой значимости разработанных нравственных норм, все более очевидное обращение к отдельному человеку, индивиду, и подчеркивание значимости человеческой активности в отношении "бог-человек, человек-бог". Эти и другие новые явления религиозной жизни повлекли за собой сужение сферы сакрального или по крайней мере более четкое размежевание сферы сакрального и сферы профанного, создание четкого и нормативного учения, сочетавшегося с разработкой своеобразной религиозной "философии" с более или менее развитым категориальным аппаратом. Своеобразным проявлением этих тенденций было упоминание "Бога небесного" в официальных эдиктах персидских властей; но если для составителей этих эдиктов в царских канцеляриях в Персеполе и Сузах это был скорее всего иранский бог света и добра Ахурамазда, то в восприятии членов иерусалимской гражданско-храмовой общины это, несомненно, был их Яхве. Но универсалистская тенденция сосуществовала с партикуляристской, которая была необходимым порождением самой сущности гражданско-храмовой общины, непременным условием ее самоутверждения.

Все эти новые явления в религиозных представлениях ближневосточного человека VI-IV вв. до х.э. неизбежно влияли на его духовное творчество, по-разному проявившееся в различных ближневосточных странах, у разных ближневосточных народов. В Палестине, где уже в первой половине I тысячелетия до х.э., при несомненном наличии некоторой суммы научных знаний, бесспорном развитии изобразительного искусства и музыки, полностью преобладало словесное творчество, преобладание последнего над другими видами духовного творчества стало еще более однозначным в VI-IV вв. до х.э. Тому содействовала также нарастающая спиритуализация представлений о Боге, наступательная антиидольность яхвизма.

Словесное творчество в Палестине VI-IV вв. до х.э., равно как и в других районах обитания иудеев - в Египте, Вавилонии и других странах, осуществлялось на двух качественно разнородных, но тесно взаимосвязанных уровнях - как создание новых произведений и как оформление канона Ветхого завета.

На первом уровне продолжалось интенсивное литературное творчество, в котором, однако, заметны существенные изменения по сравнению с литературным творчеством первой половины I тысячелетия до х.э. С отмиранием пророчества после появления в VI-V вв. до х.э. сборников Йоиля, Аггея, Захарии и Малахии (если судить только по сохранившимся) исчез жанр пророческих речений. Резко снизилась также творческая активность жречества, и лишь немногие из дошедших до нас 150 религиозных гимнов - псалмов (Пс. 126, 137 и др.) - датируются рассматриваемым временем. Сказанное отнюдь не означает, что творческий потенциал жречества был исчерпан, но он интенсивнее проявлялся в составлении канона Ветхого завета. Зато заметно активизировалось творчество писцов, которыми в VI-IV вв. до х.э. и позже были созданы такие шедевры так называемой литературы мудрости, как "Книга Иова", "Книга Товита", "Книга Притчей Соломоновых", "Книга Екклесиаста", "Книга Премудростей Соломона", и многие другие (если судить только по дошедшим до нас), в которых главным героем, а местами - единственным был человек, ставилась и решалась задача учить человека сложному умению праведно жить, подчеркивалась значимость этически правильных человеческих деяний. Подобные представления пронизывали книги "Ездры" и "Неемии", повествовавшие о создании ценой также человеческих усилий послепленной иерусалимской общины, а в "Книгах Паралипоменон", в которых во многом по-новому излагалась и оценивалась история царства Давидидов, проводилась целенаправленная демифологизация и местами десакрализация событий прошлого. Признание автономности человека и значимости человеческих деяний в этих произведениях, равно как и в исторически-дидактических рассказах-книгах "Руфь", "Эсфирь", "Юдифь" и др., отнюдь не означало отрицания роли воспринимаемого все более отвлеченным, трансцендентным Бога как установителя двух путей - "пути Яхве" и "пути сердца своего", выбор между которыми, однако, надлежит сделать человеку.

Умозрительность и "рационализм", очевидный антропоцентризм и суженность сферы божественного, акцентированная обращенность к настоящему и ориентированность на жизнь посюстороннюю, несомненное превосходство интеллекта над чувствами - все эти и другие особенности "литературы мудрости" отнюдь не удовлетворяли всех. В иерусалимской гражданско-храмовой общине и за ее пределами, в Вавилонии и других местах, родилась литература принципиально иного содержания и направленности. Речь идет о выросшей из пророческих речений эсхатологической [3], апокалиптической [4] литературе, представленной главным образом произведениями III-I вв. до х.э. - некоторыми главами "Книги пророка Даниила" и "Книгой Еноха", "Книгой Юбилеев" и "Завещанием 12 патриархов" [5] и др., оказавшими огромное воздействие на человеческую мысль, на мировую литературу. Такое воздействие эсхатологической, апокалиптической литературы определялось пронизывающей ее произведения неистовой верой во всемогущество и вездесущность всезнающего и всеопределяющего, карающего и спасающего Бога, нередко наделенного выразительной телесностью, образностью (если не сам Бог, то сонмы его помощников - крылатых ангелов и др.). Немалую роль сыграли признание охватывающего всю вселенную и всех людей противостояния и противоборства сил добра и сил зла, надежда и уверенность в окончательном торжестве на Судном дне ведомых Богом сил добра и спасении тогда слабого, ничтожного, раздираемого между добром и злом человека, конечно, только при условии полного упования последнего на Бога и полного послушания ему, отчетливая ориентация на мир потусторонний и порицание мира посюстороннего и т.д. Если к сказанному добавить яркую эмоциональность, красочную образность, обращенность к чувствам читателей многих этих произведений, то не приходится удивляться их популярности, особенно в условиях социально-политической неустойчивости и катаклизмов, потерянности человека в подобных ситуациях, наступивших на Ближнем Востоке после VI-IV вв. до х.э., в эпоху эллинизма и, отчасти, римского владычества.

Появление столь различных, порой взаимоисключающих произведений, как "литература мудрости" и эсхатологические, апокалиптические сочинения, заметные религиозно-мировоззренческие несовпадения, иногда даже расхождения между древнееврейскими произведениями первой и второй половины I тысячелетия до х.э. и между отдельными произведениями в каждой группе - все это придавало особую актуальность продолжению уже раньше начавшегося процесса собирания и отбора произведений, составления и оформления канона Ветхого завета. Ведь в VI-IV вв. до х.э. четкое и окончательное определение сочинений, признаваемых священными, и их противопоставление тем сочинениям, которые не признавались таковыми, было гораздо более необходимым и актуальным, чем в первой половине I тысячелетия до х.э. Тогда общность жизни на одной земле, авторитет храма и жречества, власть царей и огромное влияние пророков содействовали относительной однородности в словесном творчестве; в VI-IV вв. до х.э. все - разъединенное существование в различных странах, отсутствие столь авторитетных объединяющих сил, как царская власть и движение пророков, определенная автономность новой "интеллигенции" - открывало широкие просторы для разнородности в религиозном мышлении и словесном творчестве. Этому можно и надо было противодействовать путем установления "ограждения" не только вокруг членов гражданско-храмовой общины, но также вокруг того, что они, как и все другие, верные Яхве, могли и должны были слушать и читать, т.е. путем оформления канона Ветхого завета.

Решающей вехой в этом сложном, протекавшем в острой религиозно-идеологической и социально-политической борьбе процессе было объединение в VI-IV вв. до х.э., возможно при непосредственном участии Эзры, древних и созданных сравнительно недавно сводов законов и различных повествовательных произведений - "Книги Завета", двух вариантов "Десяти заповедей", "Кодекса святости", "Второзакония", "Жреческого кодекса", яхвистского и элохистского сочинений - в так называемый "Закон" (Тора) или "Пятикнижие" (книги "Бытие", "Исход", "Левит", "Числа" и "Второзаконие"). "Пятикнижие", содержащее основные своды религиозных и социальных законов и предписаний, обрамленных повествованием о сотворении мира и человека, о рае и Всемирном потопе, о патриархах и пребывании их потомков в Египте, исходе происшедших от них "колен" под предводительством Моисея и их скитании в Синайской пустыне, было признано священным и нормативным сводом для всех верующих в Яхве, стало ядром Ветхого завета.

Позже, около 200 г. до х.э., завершилось составление второй части Ветхого завета - "Пророков", - состоявшей из двух подразделов - "Первых пророков" и "Поздних пророков". "Первые пророки" включают уже ранее упомянутый обширный цикл исторических сочинений (книги "Иисуса Навина", "Судей" и "I-IV Царств"), а "Поздние пророки" объединяют созданные в первой половине I тысячелетия до х.э. и в VI-V вв. до х.э. сборники речений пятнадцати пророков. Наибольшие трудности и споры вызывало составление третьей части Ветхого завета - "Писаний", - оформленной только в I в. до х.э. и включающей крайне разновременные и разножанровые сочинения: состоящий из 150 культовых и царских гимнов, индивидуальных и коллективных жалобных и благодарственных песен "Псалтирь" и книгу "Плач Иеремии" из пяти псалмов о гибели государства и храма в 587 г. до х.э.; сочинения "литературы мудрости", такие, как "Книга Притчей Соломоновых", "Книга Иова" - величественная поэма о страданиях невинного, об испытании праведности праведного, и "Книга Екклесиаста" - размышления о быстротечности человеческой жизни, о благости размеренной, радостной трудовой жизни; историко-дидактические рассказы "Руфь" и "Эсфирь" и исторические сочинения "Книга Ездры", "Книга Неемии" и "Книги Паралипоменон"; но самыми "нестандартными" составными частями "Писаний" являются восходивший, видимо, к старинным свадебным песням чувственно-эротический шедевр любовной лирики "Книга Песни Песней Соломона" и содержащая разновременные пласты и пронизанная, особенно в последних главах, сильной эсхатологической, апокалиптической направленностью "Книга пророка Даниила".

В своем окончательном виде древнееврейский канон Ветхого завета включает 43 произведения, которые представляют лишь осколок, частицу некогда обширной литературы, значительная часть которой утрачена, частично и потому, что не вошла в канон. Но некоторые из не включенных в канон произведений древнееврейской литературы, преимущественно VI- II вв. до х.э., сохранились, главным образом в переводах на греческий, арамейский и другие языки. Поскольку создание канона влечет за собой иерархическую организацию произведений литературы, в соответствии с которой центром, обладавшим высшей авторитетностью, является канон, а все остальные сочинения образуют как бы несколько концентрических кругов, авторитетность которых уменьшается по мере удаления от центра, то эти сочинения, так называемые апокрифы и псевдоэпиграфы [6] - книги "Юдифь" и "Товита", три "Книги Маккавейские" и "Книга Юбилеев", "Книга Еноха" и "Завещание 12 патриархов" и многие другие - составили как бы периферию древнееврейской литературы [7]. Именно в качестве явления маргинального эти сочинения были особенно притягательны для разных оппозиционных, неортодоксальных течений (например, для кумранитов), с неизбежностью появившихся, когда яхвизм приобрел догматическую оформленность и законченность, стал обладающей внутренней цельностью и претендующей на высшую истинность "мировой" религией - иудаизмом, знамением и воплощением которого был Ветхий завет.

Ветхозаветные сочинения, созданные на протяжении целого тысячелетия в изменяющихся исторических условиях, отличаются многогранностью содержания и идей. Вместе с тем в Ветхом завете доминирует одна тема, и эта тема - история. В Ветхом завете развернуто грандиозное полотно - от сотворения мира и человека до времен персидского господства. В центре этого полотна - история "своего" народа, но рассмотренная в общемировом обрамлении, причем историческое повествование здесь - не простое упорядочение событий, а попытка осмысления прошлого как чередования последовательных эпох или кругов, содержание которых обусловлено соответствующим Заветом (договором) между Яхве и общностями людей, причем действенность каждого "завета" зависит не только от воли Бога, но в значительной степени также от активных деяний человека.

Такое внимание к истории и такое понимание роли божества и человека в историческом процессе перекликаются с обращением греческой мысли VII/VI - V вв. до х.э. - логографов, Геродота и др. - к истории, с их пониманием исторического процесса. И эта перекличка - не изолированное явление. Как раз наоборот, на всех уровнях и во всех проявлениях жизни Передней Азии в VI-IV вв. до х.э. обнаруживается "движение навстречу" миру греческой античности. На экономическом уровне это "движение навстречу" проявлялось в развитии на всем Ближнем Востоке товарно-денежного хозяйства и торговли, в усилении частного сектора экономики, в интенсивной урбанизации и т.д.; на уровне социальном - в заметном усложнении структуры ближневосточного общества и в возросшей в нем доле индивидуально-семейного свободного и полусвободного-полузависимого труда и др.; на уровне политическом - в возросшей значимости в системе "мировой державы" автономных, самоуправляющихся городских, гражданско-храмовых и других общин и т.д.; на уровне идеологическом - в крепнущем антропоцентризме и критическом освоении традиций прошлого, во все более четком различении мира сакрального и мира профанного и во многом другом.

Предэллинизм на Ближнем Востоке - два века в истории этого региона, когда его включенность в "мировую державу" Ахеменидов и интенсивная внутриближневосточная миграция, заметный подъем производства и относительное выравнивание уровней социально-экономического развития, расширение товарно-денежного хозяйства и интенсивная урбанизация, сочетание преобладавшего в деревнях государственного сектора экономики с господствовавшим в городах частным сектором, двойственность системы политического управления, сочетавшей центральную монархическую власть с автономией городских общин, внутриближневосточный культурный синтез и взаимо- и противодействие универсализма и партикуляризма во многих сферах духовной жизни, признание автономности и значения человеческих деяний и многие другие явления, в которых обнаруживается "движение навстречу" миру греческой античности, в своей совокупности составляли ближневосточные предпосылки эллинизма.

Примечание

[1] Это имя - вавилонское. - Примеч. ред.

[2] Агнаты - лица, происходящие по мужской линии от одного родоначальника или усыновленные. В число агнатов не входили замужние дочери и внучки, но входили жены.

[3] Учение о "конце света".

[4] "Откровение".

[5] Последние три книги не вошли в канон Библии и потому именуются "апокрифами", т.е. "отреченными", "отвергнутыми" книгами. - Примеч. ред.

[6] "Ложно надписанные книги".

[7] Часть перечисленных здесь книг в христианских переводах Ветхого завета считаются каноническими. - Примеч. ред.

Глава XXVII