Сержанту доверяют государственную тайну 5 страница

– Да, господа, не сомневайтесь! Это именно из‑за нее мы вначале попали в пустую деревню и потеряли своих. А вот теперь мы уже потеряли переправу! А если мы и дальше будем таскать за собой эту чертову карету, а в ней сами знаете кого, то очень скоро потеряем и жизнь! Вот почему я говорю: надо нам с ней срочно развязываться! Надо уходить, пока не поздно! Куда попало, хоть к казакам, но только не к ней! Вот какое мое мнение. А твое разве другое, Франц?

– Ну! – засмущался Франц. – Без этой чертовой обузы нам, конечно, будет легче. Но не у казаков! Но, правда, и у своих, если мы вдруг опять их найдем, нам без этого черного ящика, тоже, думаю, мало не покажется!

– У своих? – удивился Хосе. – Не знаю, где твои «свои», а вот до моих месяца два добираться, не меньше. Или «свои» для тебя это ставка?

– Какая ставка? Где она?! – попытался оправдаться Франц. – Правда, Саид?

– О! – и Саид важно кивнул. – Вот это верно: где она? И ждет ли она нас?

– Ха! – оживился Курт. – Вот именно! Наконец‑то я слышу разумную речь! Ведь и действительно, а ждут ли они нас в той ставке? Карету, может, ждут, а нас? Да наплевать им на нас! И не только на нас, на продажных, никчемных союзников, но и на вас, сержант, на чистокровного француза! Что, разве не так?!

– Ну, может, и так, – равнодушно ответил сержант, глядя…

Но не на Курта, а немного в сторону. И, кстати, глядя очень пристально! Но Курт не обратил на это внимания, а с жаром продолжал:

– Так вот! Им наплевать на нас на всех! А мы в ответ – мы наплюем на них! И Чико прав! Карету нужно бросить, с каретой слишком много возни, она – это одна обуза. Но перед тем, как ее бросить… Мы ее вскроем и посмотрим, а что же все‑таки в ней спрятано. И если я окажусь прав и там действительно то, что может хоть частично возместить нам все эти скотские унижения, всю эту… Да, сержант! Мы тут уже посовещались и решили, что вам, как старшему в чине, полагается двойная трофейная доля. Что вы на это скажете?

– Э! – усмехнулся сержант. – Ну, первым делом я поблагодарю вас за честь. А во‑вторых, я все же откажусь от этого крайне лестного для меня предложения.

– А почему это?

– Да потому, что… – тут сержант смутился, потому что терпеть не мог громких слов… А после все‑таки продолжил: – Потому что это, может быть, и вправду глупо, но пусть меня хоть еще тысячу раз обманут… ну, скажем, так, обстоятельства, но я… – и тут сержант даже привстал в стременах, еще пристальнее посмотрел куда‑то чуть‑чуть в сторону от Курта… и продолжил: – Но я все равно останусь верным присяге. И еще: жаль, конечно, что мне не удалось доставить карету туда, куда следовало, но я по крайней мере не позволю, чтобы она попала в руки неприятеля!

– Какого неприятеля? – поспешно спросил Франц.

– А вот какого! Да вы оглянитесь же!

Все оглянулись. И увидели…

Что пока что еще очень далеко, только на самой опушке леса, показались темные точки, но зато этих точек становилось все больше и больше!

– Казаки! – испуганно выкрикнул Франц.

– Нет, не казаки, а всего только партизаны, – поправил солдата сержант. – Это же пеший строй! И я за ними уже давно наблюдаю. Они то выбегут, но опять забегут. Наверное, ждут подкрепления. Осторожные они, однако. Настоящие крестьяне!

Все смотрели на опушку и молчали. Потом Чико тихо и, главное, каким‑то обреченным голосом сказал:

– Ну, что я говорил? Это опять она накликала. Вот нам и смерть.

– А если вброд? – спросил Хосе. – Даже пусть вплавь! Еще успели бы!

– Успеем! – сказал Франц. – Успеем! Они вон совсем не спешат!

Партизаны и вправду пока не спешили, а, сбившись на опушке леса, наверное, по‑прежнему кого‑то ждали. Курт хищно усмехнулся и сказал:

– А вы правы, сержант! Нельзя, чтобы карета доставалась неприятелю. И даже не столько сама карета, сколько ее содержимое!

– Так! – и сержант многозначительно кашлянул. – Так! И ты, похоже, хочешь что‑то предложить.

– Да, – сказал Курт. – Так точно! Карету нам не переправить. Но если каждый из нас возьмет с собой ровно столько, сколько он сможет…

– Унести?

– Да. Унести. Домой, – тут Курт не выдержал и едва ли не крикнул: – Мы заслужили это кровью! Разве не так?

Сержант ничего не ответил. И он даже не смеялся, хоть ему тогда было очень смешно. Смеяться тогда было глупо, да и его могли не так понять. Поэтому, чтобы сбить это неуместное веселье, сержант оглянулся и посмотрел на опушку. Там партизаны уже выстроились в линию, то есть их атака могла начаться в любое мгновение. А здесь, думал сержант, без смеха на этих не глянешь! Они все как один дрожат от ужаса, и тем не менее стоят, не убегают. Их держит золото, которым, по их мнению, полна карета! Ну что ж, пора с этим кончать! Поэтому:

– Ну, хорошо! – сказал сержант, легко спрыгнул на землю, подошел к карете и продолжил: – Эта красавица, как я и обещал, врагу не достанется, – тут он похлопал ладонью по дверце кареты и объяснил: – Потому что я сделаю вот что. Я столкну ее воду! Гаспар! Выпрягай лошадей! – и, повернувшись к солдатам, добавил: – А вы чего? Давайте помогать! Нет времени!

Солдаты замерли, не зная, что и делать. Зато Гаспар тут же вскочил на козлах и воскликнул:

– О, господин сержант! Нельзя! Это нельзя!.. – но тут же спохватился и замолчал. Но на козлы уже не садился – стоял. То есть вид у него был достаточно глупый, намного глупее обычного.

– Что такое? – не понял сержант. – Что случилось, Гаспар?! Отвечай!

– Там… – промямлил Гаспар…

И опять замолчал. То есть что «там», он так и не объяснил, а только побелел как снег. Тогда сержант строго сказал:

– Я слушаю тебя, друг мой. Ну‑ну, смелей! Решительней! – и с этими словами он угрожающе потянулся за саблей.

– Там… женщина, – с усилием признался кучер.

– Конечно, конечно! – воскликнул сержант и весь побагровел от гнева. – Там женщина, Белая Дама! Ха‑ха! А может, золото? Болваны! Нет там ничего! Смотрите! – и, выхватив саблю, он с силой рубанул ею по дверце кареты, та разлетелась вдребезги, упала…

И все очень поспешно – мало ли, на всякий случай – отступили. Мгновение! Второе…

Пятое… Десятое…

Однако никто из кареты не вышел! Вот так‑то! Сержант стер пот со лба (потому что он тоже живой человек!) и медленно обернулся к солдатам. Саид и Хосе выглядели достаточно невозмутимо, то есть вполне сносно, Францу и Чико было явно не по себе, ну да от них большего и ожидать было нельзя… И только один Курт, настоящий бесстрашный солдат, весь подавшись вперед, с любопытством заглядывал в карету.

В которой, правда, – а для Курта, к сожалению – ничего не было видно. И никого. То есть получалось так, что прав оказался сержант. Вот только радости от этого он никакой не почувствовал. Только подумал: Оливьер подлец! Ну да сейчас не до него, нет времени! Сержант быстро огладил усы и так же быстро сказал:

– Ну вот, теперь вы убедились, что там пусто! Так что давайте выпрягаем лошадей, топим этот чертов ящик и уходим. Ну, чего ждем?! Живей!

Но никто даже не сдвинулся с места! Сержант хотел уже сказать…

Как вдруг лица солдат исказились от ужаса! Сержант поспешно оглянулся…

И увидел стоявшую в двери кареты женщину. Она была одета в шубу невиданного белого меха, густые белокурые волосы ее пышно разметались по плечам. А сама она была голубоглазая. А улыбка у нее была холодная, надменная!

– Бе… Белая Дама! – сорвавшимся голосом вымолвил Чико. – О, простите! – и сник.

И опять наступило молчание! Никто, даже сержант, не смел тронуться с места…

Но тут к даме подскочил Гаспар, сделал ловкий поклон, подал руку, любезно сказал:

– Мадам!

Но Мадам – а это была именно она – небрежно отстранила кучера и, обращаясь к остальным, сказала:

– О, какие бравые герои! Вот кто принесет меня к славе! А впереди всех, конечно же, вы, о мой бравый сержант! – и протянула ему руку.

Чико зажмурился, сержант не шелохнулся. А Мадам, улыбаясь, спросила:

– Сержант, вы что, меня действительно не помните?

Сержант почувствовал, как щеки у него краснеют. Вот еще что, растерянно подумал он, сейчас она еще начнет позорить его перед всеми! Ну да такому не бывать! Поэтому:

– О, тысячу извинений, сударыня! Служба! – точно так же, как когда‑то в Витебске воскликнул сержант, и так же, как тогда, подал ей руку – и Мадам легко сошла на землю.

– Сержант! – опять воскликнула Мадам. – И, если я не ошибаюсь… Дюваль!

– Да, Шарль Дюваль, всё совершенно верно, – поспешно закивал Дюваль и тут же обратился к солдатам: – Ребята, вот так встреча! Просто удивительно! Спасенная нами дама – моя давняя и хорошая знакомая. Так что все ваши страхи и домыслы совершенно напрасны, клянусь вам!

Вот что он тогда им сказал. И всё это совершенно искренне! Но, к сожалению, его слова не очень‑то убедили солдат – они по‑прежнему с большим недоверием поглядывали на Мадам и молчали. Тогда сержант пожал плечами, обернулся к Мадам и, вежливо ей поклонившись, сказал:

– Всецело к вашим услугам! – а в душе, конечно, проклиная тот день и тот час, когда судьба свела его с этим бесстыжим, лживым, подлым Оливьером!

Зато Мадам, в отличие от всех, была тогда в прекрасном расположении духа!

– О, мой сержант! – обворожительно улыбаясь, сказала она. – Я столько слышала о вас и столько о вас говорила!..

И неизвестно, что бы еще она тогда сказала, но тут вдруг Франц истошно заорал:

– Бегут! Бегут! – и указал за карету, на поле.

Все обернулись. И увидели…

 

Артикул седьмой

НА ПЕРЕПРАВЕ БЕЗ НЕЕ

 

…Что партизаны наконец решились на атаку! Ну, еще бы! Ведь теперь их было значительно больше. И, что было еще неприятней, они бежали не толпой, а растянувшись цепью, как будто загонщики на волчьей охоте. Их теперь было с полсотни, может, даже больше. Но все равно, думал, глядя на них сержант, даже при таком подобии строя партизаны это все равно не регулярная пехота, а просто осмелевший сброд. Но, тем не менее, надо признать, что когда даже у такого неприятеля десятикратное превосходство в живой силе и когда, к тому же, эта сила хорошо накормлена, то даже полное незнание полевого устава делает их весьма серьезной силой. Поэтому сержант сразу сказал:

– Сударыня! Прошу прощения, но служба! Да вы же сами видите – наши дела таковы, что, хочешь не хочешь, а придется рисковать. Вы не сильно боитесь холодной воды?

Однако не успела Мадам ему еще хоть что‑нибудь ответить, как он уже принял решение:

– Значит, вот так, сударыня! Один из нас уходит с вами на ту сторону, а остальные остаются здесь. То есть, будем вас здесь прикрывать! – и, глянув на солдат, добавил: – Я вместе с вами, ясно?! Мы встретим этих варваров! И мы покажем им царскую… Да! – спохватился он, вспомнив, что рядом женщина. – Короче, вот что, сударыня: я даю вам одного солдата, и он вам поможет. Да, именно так, потому что форсировать вброд – это наш… Нет, уже только ваш последний шанс, сударыня! – Ну! – и сержант посмотрел на солдат. – Кто добровольно?

Все молчали. А время шло! И партизаны подбегали все ближе и ближе! И вдруг остановились!.. Нет, это они всего лишь разделились: их центр остановился, а фланги продолжали двигаться на расширение фронта, то есть они заходили в обхват. Ну, удивленно подумал сержант и присвистнул, да это уже самая настоящая тактика! Вот тебе и поселяне! И он опять посмотрел на своих подчиненных. И очень сердито спросил:

– Ну, кто? Скорей! Тот, кто уйдет, тот, может, еще останется жив! И доложит о нас! И это будет… Ты, Чико!

– Я? – испугался Чико. – С ней? В воду? Ну нет! Я лучше сдамся дикарям! В плен! Да! – и спрыгнул с лошади и, обращаясь к товарищам, крикнул: – А вы что? Еще не навоевались, да?

И… Франц сошел на снег! И Саид! А за ним и все остальные. Вот так союзнички, гневно подумал сержант! И опять посмотрел в поле, на партизан. Там, с точки зрения военной науки, всё было сделано правильно: центр закрывал обратную дорогу в лес, а фланги уже заняли позиции вдоль берега, соответственно выше и ниже по течению. И пока все эти три шеренги, то есть фланги и центр, стояли на месте и перекрикивались, а также перемахивались вилами. А вот ружей у них было маловато. А вот…

Да черт с ними, сердито подумал сержант, повернулся к Мадам и, нещадно волнуясь, сказал:

– Э! Не беда! Подумаешь! Руку, сударыня! Я буду вас сопровождать! Сам! Лично! – и он протянул к ней руку…

Но Мадам отшатнулась, воскликнула:

– О, нет! Вы что?!

– Боитесь? – сердито воскликнул сержант.

– Нет! – и Мадам усмехнулась. – Нисколько! В отличие от вас!

– Ме‑ня?!

– Да, вас! А если и вы тоже не боитесь, так останемся! Да и нам всё равно не уйти, ведь вон как обложили! Видите?

– Но, сударыня! Мне было приказано…

– Вот именно! – перебила сержанта Мадам. – Приказано! Но разве это был приказ подвергать меня такой страшной опасности? В реку! Зимой!

– Но! – крикнул сержант. – Посмотрите! Они уже бегут! Это уже атака!

И так оно тогда было: партизаны – все враз, по команде – с трех сторон побежали к карете!

– Сударыня! – крикнул сержант, хватая Мадам за рукав…

Но Мадам, совершенно неожиданно для него, ловко вырвалась, отступила и крикнула:

– Глупости! И пустяки! Я их не боюсь! Я знаю, как с ними справляться! Не смейте меня трогать! Руки!

И сержант послушно убрал руки. И увидел, как Мадам насмешливо усмехнулась ему и развернулась, солдаты тут же расступились перед ней, она прошла вперед, потом прошла еще – и это уже в поле, там остановилась…

И вдруг начала что‑то выкрикивать на местном – черт бы его побрал! – наречии. И партизаны, все их три шеренги, которые тогда уже почти что добежали…

Вдруг резко сбили бег, явно смешались! А Мадам, обернувшись к солдатам, воскликнула:

– Ну же! Приветствуйте их! Покажите, как вы рады! Ну!

Однако солдаты молчали. И вид у них у всех был донельзя растерянный. Тогда партизаны опять побежали вперед. И вот тогда уже Чико сердито воскликнул:

– А, что теперь?! Всё кончено! – и бросил саблю в снег!

И Франц бросил! Саид! И прочие, то есть все, даже Курт! А партизаны, набежав на них, хватали их – и пленных, и оружие. Один только сержант не бросил тогда саблю. Но, правда, и не защищался, а просто стоял и смотрел на всё это. А когда и к нему подошли и старший из них протянул к нему руку, сержант медленно передал ему саблю. Старший взял саблю, усмехнулся и спросил:

– Хранц?

– Хранц, – кивнул сержант. Он же еще с лета помнил, что «хранц» – это по‑местному «француз».

Старший вытер саблю об ладонь – вначале одну сторону лезвия, потом другую – и выразительно посмотрел на сержанта. Сержант сказал:

– Я один хранц. Я хранц! – и тут он для пущей наглядности даже постучал себя в грудь. – А эти, – и он указал на солдат, – эти не хранцы. Не!

Старший понимающе кивнул и взял саблю поудобнее. Сержант улыбнулся, вспомнил расклад из тридцати шести листов, еще раз улыбнулся и подумал, что та женщина была права…

Но тут другая женщина – Мадам – вдруг подбежала к ним, довольно‑таки бесцеремонно схватила старшего из партизан за рукав и стала ему поспешно что‑то объяснять на местном, конечно, наречии. Старший, послушав, недовольно сморщился, дернул рукав – и Мадам отпустила его. Старший кратко спросил – и Мадам так же кратко ответила. Старший медленно опустил саблю. А потом и совсем развернулся и пошел через толпу своих подчиненных. Подчиненные были очень рады победе. Мадам, повернувшись к сержанту, сказала:

– Вот‑вот все образуется! Их старший обеща…

Но договорить ей не дали. Ее бесцеремонно оттолкнули в одну сторону. А сержанта оттерли в другую, придвинули к Францу. Потом и Саида туда же, и всех – как баранов! Потом их оттеснили от кареты, окружили, и обыскали, отобрали пистолеты. Но, правда, никого вязать не стали. Ну что ж, уже и это хорошо, сказал Хосе. А возможно, как сказал Франц, у них просто нет веревок. Франц еще что‑то говорил. Потом говорили другие солдаты. Но сержант не слушал их. Он стоял, как оглушенный, и с совершенно безразличным видом наблюдал за тем, как партизаны потрошат карету, как отгоняют лошадей, и как их щупают, смотрят, какие у них подковы и какие зубы. Потом все отнятое у отряда оружие как дрова побросали в карету. И уж так получилось, что сабля сержанта оказалась лежащей на самом верху. Лезвие у сабли было чистое. А ведь оно вполне могло быть и в крови, по‑прежнему равнодушно подумал сержант. Между прочим, в его собственной крови! И так бы оно и было, да только…

А вот дальше думать не хотелось! Потому что, с одной стороны, это сохранило ему жизнь, а зато что с другой? И сразу вспомнился Витебск и те вестфальцы из патруля, которые, как теперь можно догадаться, были правы, задерживая неизвестно кого. Точнее, теперь‑то известно, сердито подумал сержант, поглядывая на свою летнюю знакомую, которая уже опять что‑то зачирикала, но старший сразу отмахнулся от нее, и она замолчала. И смешно поджала губки. Да, всё это очень смешно, крайне злой на себя, дальше думал сержант. А еще смешнее было бы узнать, откуда это она так хорошо знает местное наречие!

– Шпионка! – сказал Курт, стоявший рядом. – Агент царя, вот она кто! А ты, болван, как попугай: Дама, Дама, ведьма, ведьма!

– Ну, это мы еще посмотрим, кто болван! – сердито ответил Чико. – И кто попугай. И это же надо родиться такими слепыми! Да если бы она была русской шпионкой, да еще агентом самого царя, так бы сейчас весь этот сброд перед ней в ногах валялся бы!

– Вах! Зря! – сказал Саид. – Потому что люди, которые здесь…

И вдруг он резко замолчал! И весь изменился в лице! Ну, еще бы! Ведь он смотрел на то, как старший партизан отдавал последние приказания одному из своих молодых подчиненных, этакому здоровенному рыжеволосому детине…

Который уже начал примеряться, как бы это ему половчей сесть на лошадь Саида! О, подумал сержант, для мамелюка это очень и очень серьезно! Ведь это чтобы наблюдать, как какой‑то грязный варвар, иноверец – и вдруг такое надругательство! Вот Саид и стал белее снега! А этот гяур уже поставил ногу в стремя! А вот уже подпрыгнул – и вскочил в седло! Поводья подхватил! Саид шагнул вперед! Чико схватил Саида, обхватил за плечи, Саид начал вырываться – и очень всерьез…

А потом вдруг замер! А потом и глаза у него засверкали! И вообще, не будь он мамелюком, он бы уже хохотал! А так он только вот так вот оглаживал бороду и наблюдал за тем, как его лошадь козлила! То есть выгнула спину горбом, голову низко склонила к земле и – на прямых ногах, сразу на всех четырех – прыгала дикой козой! На одном месте! И невероятно быстро! То есть это было очень уморительное зрелище! Для всех, кроме, конечно, того рыжего. Рыжий, откинувшись назад, вначале просто рвал поводья на себя, после давал и давал шенкелей – всё напрасно. Тогда он послал лошадь вперед – и это было еще хуже, потому что она чуть его не сбросила. Варвар, болван, думал сержант, да как это он этого не знает! Да ведь когда лошадь козлит, то нужно не вперед ее, а в сторону! Да, только в сторону! Свернуть, думал сержант, ей голову, чтобы потом…

– Илль! – выкрикнул Саид и растолкал своих, чужих, и выбежал вперед. И снова: – Илль! – И еще: – Шалла! Бисмой!

А, может, и на так, потому что он же тогда по‑арабски кричал, а по‑арабски поди разбери! Так думали все, кто там был. И только одна лошадь сразу поняла, что от нее требует хозяин, и перестала скакать, унялась. Теперь она стояла, стыдливо отвернувшись от Саида, и сопела. Саид хотел к ней подойти, но передумал. Он просто повернулся к Мадам и сказал:

– Переведи им, госпожа. Скажи: пусть они теперь не боятся. Теперь она будет хорошая, я ей это приказал.

Мадам перевела. Саид – на этот раз все перед ним поспешно расступились – медленно вернулся на свое прежнее место. Солдаты молчали. А партизаны, те с любопытством поглядывали на мамелюка и вполголоса переговаривались между собой – это они обсуждали случившееся. Рыжий – на смирной теперь лошади – тем временем уехал. Потом старший из партизан кратко, но властно скомандовал, и все остальные – победители и побежденные, карета и Мадам – двинулись вслед за уехавшим. Сержанта и Мадам вели отдельно, впереди кареты. Мадам уже больше не заговаривала со старшим из партизан, крепким и очень мрачным на вид поселянином, да и тот тоже больше ни о чем ее не расспрашивал. Мало того, когда один из партизан‑конвоиров попробовал заговорить с Мадам, то старший грубо на него прикрикнул, и конвоир замолчал. Вот так теперь и шли, молчали. Ну и сержант, конечно, молчал, время от времени поглядывал то на Мадам, то на партизан, вспоминал, как старший партизан хотел его убить, а эта неизвестно кто его от этого отговорила. Зачем ей это понадобилось, думал сержант. И сколько он об этом ни думал, выходило только одно: это была своеобразная благодарность за то, что он летом позволил ей избежать ареста. И совершенно справедливого расстрела! Вот о чем тогда думал сержант. И настроение у него тогда было соответствующее. И разговаривать, конечно, ни с кем не хотелось!

Ну а вот что касается пленных солдат, так те, конечно, не молчали. И первым, конечно же, заговорил Курт. Он зло сказал:

– Зря ты, Саид, сдерживал свою милашку. Вот я бы точно не сдерживал! И вот пусть бы она отправила этого дикаря через уши! А то и потоптала бы! Отвела бы, как это называется, душу!

Саид пожал плечами, промолчал. За Саида сказал Чико:

– Ну, вот! Еще чего?! Да мы сейчас только потому еще живые, что Саид оказался умнее тебя!

– Умнее, не умнее, а всё равно всё это зря! – сердито отозвался Курт. – Всё равно они нас теперь расстреляют! Вот приведут к себе в лагерь, немного потешатся, а после расстреляют! И всё из‑за нее, из‑за русской шпионки!

– Шпионка! Ну сказал! – и тут Чико даже рассмеялся. – Да Дама она! Белая! Разве не так, Хосе?

– Ну, шуба у нее и в самом деле белая, – нехотя ответил Хосе. – Но если брать по существу…

– По существу! – перебил его Курт. – По существу нас всех нужно срочно, немедленно расстрелять. Да‑да, мой милый Франц, не делай такие глаза! Расстрелять! Немедленно! Чтобы никто из нас не проболтался о том, что мы видели, как эта, может, самая секретная… О! – сам себя перебил Курт. – Да чего мы тут спорим! Гаспар!

– Что? – робко спросил тот.

– Гаспар! – и Курт важно насупился. – Когда господин сержант хотел утопить карету, потому что он так же как и мы и понятия не имел о ее содержимом… ты тогда вдруг почему‑то закричал: «Не смейте, герр сержант, там женщина!». Так ты, значит, знал о ней, об этой проклятой шпионке! Что, так? Или нет? Отвечай!

Гаспар свел брови, сморщился, потом даже, чтобы его скорее пожалели, по‑стариковски ссутулился…

Но на Курта это совсем не подействовало! Курт грозно приказал:

– Ну, отвечай! А не то!..

– То! То! – испуганно воскликнул Гаспар. – Но, господа! Поверьте! Да кто я такой? Я просто кучер. Разве я что‑либо могу знать? Я же вам еще раз говорю: я кучер! – Тут он, правда, посмотрел на Курта и поспешно добавил: – Кучер для особых поручений.

– Вот! – сказал Курт. – Это уже теплей! Дальше давай!

– Даю. Но особые поручения, это же не секретные! На секретных у нас сидит совершенно другой человек – уважаемый, и, при том, давний знакомый генерала. А я что! Мне секретного не доверяют, а так, всякие мелочи. То есть, не знаю даже, чем перед вами поклясться, но это совсем не те дела, о каких вы могли подумать. И поэтому когда господин генерал вызвал меня к себе и сказал, что нужно отвезти одну красотку куда надо, то я не почуял в этом никакой опасности, а уже тем более серьезности, а посчитал, что это, как всегда, его амурчики.

– О! – сказал Франц. – Амурчики!

– Молчи! – прикрикнул Курт. Это на Франца. А Гаспару он сказал, и еще строже, вот что: – Ты это брось! Амурчики! Амурчики не знают здешнего наречия!

– Ну, почему это? – не согласился Франц и усмехнулся. – Амурчики бывают разные, то есть привозные и местные. Так вот, если они местные, то почему бы им не знать по‑местному?

Тут спорить с Францем было невозможно. Но и соглашаться не хотелось! Поэтому Курт, немного помолчав, сказал так:

– Ну, ты всегда! Ты же у нас такой! Ты же у нас всё знаешь! То знаешь про то, что Белую Даму на костре поджаривали! То ее как будто генерал отправлял в ставку, чтобы она…

И тут Курт замолчал! Молчал, молчал, вращал глазами… А потом с большим значением сказал только:

– О! – и опять замолчал. И посмотрел на Чико.

А потом и все другие сделали тоже самое. Для Чико это было очень лестно. Возможно, именно поэтому он еще некоторое время молчал, купаясь в их общем внимании, и только уже после этого заговорил. И сказал он тогда вот что:

– Наконец я вижу, что вы начинаете что‑то соображать. Это, не буду скрывать, меня радует. Потому это очень тяжело быть единственным зрячим среди толпы слепых. А быть зрячим, это, кстати, не так уж и сложно. Нужно только взять глаза в руки и посмотреть, куда следует. Вот как, например, сейчас. Да вы только посмотрите на нее! – и с этими словами он указал на шагавшую впереди них Мадам. – Посмотрите хорошо! Теперь все видите?

Все посмотрели на Мадам, но ничего особенного не заметили. Хосе так и сказал:

– Ну, посмотрели. И ничего!

– Вот то‑то и оно, что ничего! – радостно подхватил Чико. – А вот если бы она была обычной русской шпионкой, так что‑то было бы! Точнее, было бы то, что она начала бы заправлять этими варварами, командовать ими и всякое такое прочее. Ну а если бы она была амурчиком господина генерала, то до того сейчас перепугалась бы, что только ой‑ё‑ёй! А так она идет себе как ни в чем ни бывало, потому что беспокоиться ей действительно нечего. В ней сила! И еще какая сила! Да вы только вспомните! Вначале она еще там, на переправе, которую мы так и не увидели, потому что она отвела нам глаза… Но это ладно, об этом потом! А я пока что о другом – о сержанте! Так вот: она только сказала ему одно слово, но приворотное, конечно, – и он сразу того головой! И сразу стал болтать, будто она его старинная знакомая! Но что сержант! Он здесь человек чужой, можно сказать, пришлый. Точнее, приезжий. А вот партизаны! Видали, как она их охмурила? Тоже мигом! Тоже сказала только одно слово – и вся эта разъяренная толпа местных варваров тут же превратилась в кротких овечек! А дальше… Ну! – и тут Чико нахмурился и, помолчав, уже мрачно сказал: – Я, честно признаюсь, не знаю, чего еще решит выкинуть Белая Дама. Но совершенно уверен в одном: хорошего нам от нее ждать не приходится! Или, может быть, кто‑нибудь из вас хочет со мной поспорить?

Но никто ему ничего не ответил. Наступило мрачное молчание. И только уже потом, шагов примерно через полсотни, Франц вдруг сказал:

– А, может, всё оно и к лучшему. Потому что если бы мы остались в колонне… То чего тут говорить! Каждому из нас было обещано! Вот как я сюда попал? Да оболгали меня, вот что! И оболгал не кто‑нибудь, а сам наш эскадронный интендант! Он, скотина, взял и доложил по команде, что это будто бы я весь выданный овёс припрятал. Куда? Себе за пазуху, что ли? Да только им на это наплевать! Им главное есть на кого сваливать! И поволокли меня к плешивому! А тут эта, и ее решили в ставку. И меня к ней в эскорт! А теперь вот сюда! Правда, – тут Франц вздохнул, покосился на Курта, а после несмело сказал: – А что! А всякое в жизни бывает. Может, кому‑нибудь из нас здесь еще и повезет.

И на этот раз никто не осадил его и никто не оспорил. Потому что им тоже хотелось хоть во что‑то верить! Тогда, осмелев, Франц сказал:

– Говорят, что русские кормят своих пленных. И даже неплохо!

– Накормят, а как же! – не выдержал Курт. – На соляных копях, в Сибири, вот где они тебя напотчуют! До отвала!

– И правильно сделают, – сказал Хосе. – Особенно с тобой.

– Со мной?!

– А с кем еще?! Потому что это вы, пруссаки, убивали русских пленных. Сначала морили их голодом, а потом убивали.

– Неправда, это не мы, а баденские гренадеры!

– Все вы хороши.

– Что?! – И Курт схватился за саблю…

То есть хотел схватиться, но сабля была не у пояса, а в карете, и поэтому Курт только злобно чертыхнулся и замолчал.

И тогда Франц, чтобы хоть как‑то скрасить мрачную беседу, сказал:

– А Чико молодец! Я думал, что в карете хоть немного осетрины, а там и вправду оказалась женщина. Он угадал.

– Еще раз говорю: это не женщина, а Белая Дама, – многозначительно напомнил Чико. – И это совершенно ясно! Обыкновенную шпионку сразу просто расстреляли бы. А так вон что генерал придумал! И как ловко умыл руки! Взял и доверил ее нам, грязным союзникам, и отправил прямо в партизанскую пасть! То есть чтобы там, то есть теперь уже здесь, и ей, и нам была верная смерть! Вот как генерал рассчитывал. Ну, нам так оно и будет – верная. А вот про ведьму он дал маху! Ведьма, и вы еще вспомните это мое вещее слово, ведьма от них еще вывернется! И они еще перед ней будут плясать, как медведи на ярмарке! А вот, – и тут Чико нахмурился. – А вот я только одного не понимаю: что такое сделал тому генералу наш сержант? Зачем он нашего сержанта отправил на верную смерть?! Что ли, из зависти за эту свинскую медаль? Или еще за что? Кто знает, а? Может, Франц, ты? Ты же все сплетни собираешь!