Иоанново христианство, то есть религия, отраженная в Четвертом Евангелии и посланиях, приписываемых Иоанну, далеко ушло от религии первоначальной харизматической церкви. Его доктринальный вклад столь же велик, сколь и вклад Павла, но носит несколько иной характер. Если Павловы тексты содержат глубокие размышления автора над значением Иисуса и правила поведения языкохристианских общин, Четвертое Евангелие есть богословское повествование, в котором Иисус пространно говорит о сверхъестественных отношениях между собой и вечным Божеством. Иисус Четвертого Евангелия – совсем иной, чем у синоптиков. Об обрядах напрямую не сказано, а религиозная деятельность учеников ограничена укреплением веры во Христа и братской любви между собой.
Иоаннова литература и ее авторы
Иоаннов Иисус произносит пространные монологи, в которых говорит о самом себе. В отличие от синоптического материала, они созданы самим евангелистом. (Сам он сказал бы, что эти речи внушил ему Дух Святой.) Вообще Иоанново Евангелие пронизано христологической тематикой, которая особенно сильно сконцентрирована в Прологе (Ин 1:1–18), чей характер и происхождение мы обсудим далее. Первое послание Иоанна дает дополнительную информацию, но два других послания Иоанна малосущественны.
Собственно говоря, так называемое Первое послание Иоанна – текст анонимный, а принятое название основано на предании. В Послании подчеркивается, что Иисус есть обетованный Христос и божественное Слово, чье земное проявление в человеческом теле отрицается какими‑то еретиками. Два минипослания, вошедшие в канон как Второе и Третье послания Иоанна, написаны неким анонимным «старцем» (пресвитером). Интересно, что в Третьем послании упоминается нескольких человек, неизвестных нам по другим текстам: это Гай (адресат), Деметрий («почтальон», доставивший Послание и хвалимый автором) и Диотреф (общинный лидер, который не признает авторитет старца). Судя по всему, любовь, мир и гармония не всегда торжествовали в Иоанновых общинах. Ересь, отрицающая реальность воплощения Слова/Логоса, существовала уже на этом раннем этапе.
Последнее произведение Иоаннова корпуса, Апокалипсис (Откровение), приписывается визионеру по имени Иоанн, который жил в изгнании на эгейском острове Патмос. Оттуда он послал письма семи церквам в великих городах римской провинции Азия. Долгое время церковные лидеры колебались в вопросе о каноничности и авторстве этого текста, но к IV веку он вошел в Новый Завет, а визионера Иоанна стали отождествлять с апостолом Иоанном. Действительно, между Четвертым Евангелием и Апокалипсисом есть точки пересечения: например, в Апокалипсисе, как и в Прологе, Иисус назван «Словом Божиим» (Откр 19:13); именуется он и «Агнцем» (образ, знакомый нам по Евангелию). Тем не менее язык этих текстов очень разный, и они явно написаны разными авторами. Новозаветный Апокалипсис, в отличие от Четвертого Евангелия, представляет собой типичный иудейский Апокалипсис, в котором воитель Христос, одетый в воинские одежды, запачканные кровью, истребляет врагов Божьих, а затем преображается в небесного жениха. Автор видит его сходящим с небес вместе с небесным Иерусалимом для брачной вечери со своей невестой, Церковью.
Установить личность четвертого евангелиста невозможно. Дату и место создания Иоанновой литературы приходится выводить из косвенных данных. Поскольку богословие Четвертого Евангелия значительно более разработанное, чем у синоптиков, а синоптики обычно датируются последними тремя десятилетиями I века, Четвертое Евангелие, скорее всего, написано чуть позже. Самые древние фрагменты Евангелия от Иоанна относятся к периоду между 125 и 150 годом. Первые упоминания Иоанна отцами Церкви мы встречаем с середины и второй половины II века. Следовательно, по самым здравым оценкам, Евангелие от Иоанна было создано в своем нынешнем виде в первом десятилетии II века (100–110 годы). Предание связывает его с Эфесом на эгейском побережье Малой Азии.
Из‑за такой датировки крайне маловероятно, что евангелист был современником Иисуса (например, апостолом Иоанном). В самом тексте не упоминается имя автора, а традиционное название («Евангелие от Иоанна») обязано поздним переписчикам. Единственное в Евангелии указание на автора (Ин 21:20) сообщает, что оно написано «учеником, которого любил Иисус» (ср. Ин 13:23, 25). Церковное предание полагает, что имеется в виду апостол Иоанн, сын Зеведеев. Однако глава 21 не входила в первоначальный текст Евангелия, а была присоединена к нему позднее: «Много сотворил Иисус пред учениками своими и других чудес, о которых не писано в этой книге. Это же написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его» (Ин 20:30–31).
То, что указание на авторство принадлежит не самому евангелисту, видно из глоссы, написанной от третьего лица: «Этот ученик и свидетельствует об этом, и написал это; и знаем, что истинно свидетельство его» (Ин 21:24). Затем идет такая ремарка: «Многое и другое сотворил Иисус; но, если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг» (Ин 21:25).
Самый главный древний авторитет, говорящий об авторстве Четвертого Евангелия, – св. Ириней Лионский, уроженец Малой Азии (см. глава 8). Около 180 года он сообщил, что апостол Иоанн провел последние годы жизни в Эфесе (Турция), где также написал евангелие. Однако ни один новозаветный источник не связывает Иоанна с Эфесом. В Деяниях апостолов (8:14) упоминается, что он проповедовал в Самарии, а согласно Павлу, Иоанн, Петр и Иаков, брат Господень, были тремя столпами иерусалимской общины (Гал 2:9). Еще один факт: Игнатий Антиохийский в письме к эфесской общине (около 110 года) описывает эфесян как людей Павла, который провел в Эфесе два года перед последним путешествием в Иерусалим (Деян 19:10), а не как людей Иоанна, который, казалось бы, жил и умер в Эфесе (об Игнатии см. главу 7). Вспомним также, в противовес отождествлению евангелиста с апостолом Иоанном, что Папий, епископ Иераполя (около 60 – 130 годы), упоминает среди своих учителей старца Иоанна, который не тождествен Иоанну Зеведееву. Именно такой человек греческой культуры – иудей, выросший в эллинизированной среде, или грек, обращенный в иудаизм, – скорее всего и написал Четвертое Евангелие, наполненное греческими идеями и мистикой, а вовсе не галилейский рыбак Иоанн, которого первосвященники Каиафа и Анна назвали «неграмотным (agrammatos) и простым» (Деян 4:13). Кем бы ни был четвертый евангелист, он действовал в Эфесе (где, очевидно, и родился) или его окрестностях. Неиудейский характер аудитории виден из необходимости объяснять по‑гречески самые базовые иудейские понятия (рабби – «учитель»; Мессия – «Христос»). Неиудейская ориентация придает Евангелию особую окраску.
Иоаннов Иисус
Иисус Четвертого Евангелия имеет мало общего с популярным проповедником, о котором сообщают синоптики, «пророком из Назарета Галилейского», поставленного Богом вести покаявшихся современников в «Царство Небесное» (Мф 21:11; ср. Лк 7:16; 24:19). За вычетом ночной беседы с иудейским учителем Никодимом (Ин 3), где Иисус дважды упоминает о божественном Царстве, эта фундаментальная тема синоптических евангелий отсутствует в Четвертом Евангелии. Отсутствуют и притчи с их простыми и яркими образами, которые столь важны у Марка, Матфея, и Луки. Величественный, трансцендентный и властный Иоаннов Иисус предполагает, что его должны сразу принять и одобрить, и не тратит сил на попытки быть понятым. Он выше всех остальных и выказывает превосходство не только над посторонними – Никодимом (Ин 3), самарянкой из Сихара (Ин 4), недружелюбной галилейской толпой, возмущенной образами вкушения плоти и крови Иисуса (Ин 6) – но и над близким кругом апостолов и учеников. Когда последние шокированы высказыванием о вкушении плоти и крови Иисуса из‑за каннибальских ассоциаций («какие странные слова! кто может это слушать»), Иисус не дает объяснений (Ин 6:60–62). Однажды Иисус упрекает в непонимании своего близкого ученика Филиппа: «Столько времени Я с вами, и ты не знаешь Меня?» (Ин 14:9). Иоаннов Иисус не тратит времени на дидактические изыски.
Иисус – Христос
Четвертое Евангелие не объясняет титулы Иисуса. Оно не раскрывает даже понятие «Мессия», хотя и видит необходимость дать греческий перевод («Христос»).
Сообщается, что некоторые соотечественники Иисуса сомневались в его мессианстве, в частности, на основании его происхождения из Галилеи (Мессия должен быть из Иудеи!): «Не сказано ли в Писании, что Христос придет… из Вифлеема, из деревни, откуда был Давид?» (Ин 7:42). Другие оспаривали мессианство Иисуса, полагая, что место происхождения Мессии должно быть сокрытым, об Иисусе же известно, что он – из Назарета (Ин 7:27).
Иоанну совершенно чужда идея мессианской тайны, характерная для Евангелия от Марка (а именно, повеление апостолам скрывать, что Иисус есть Христос). Его Иисус открыто говорит о своем достоинстве. После встречи с ним будущий апостол Андрей говорит своему брату Петру: «Мы нашли Мессию» (Ин 1:41). Когда Иоаннова Иисуса спрашивают, он ли Христос, он не дает уклончивых ответов вроде «ты сказал» (как у синоптиков). Скромности иудейского святого мы здесь не находим. О том, кто он, Иисус сообщает прямым текстом. Например, когда самарянка заговаривает о Мессии, Иисус торжественно объявляет: «Это Я, который говорю с тобой» (Ин 4:26). Он жалуется, что устал снова и снова повторять то, чему слушатели отказывались верить. Типичен усталый ответ группе иудеев в Иерусалимском храме. Они спрашивают, он ли Мессия, и он отвечает: «Я сказал вам, а вы не верите» (Ин 10:24–25).
Иисус – Сын Божий
Евангелие от Иоанна делает больший упор на то, что Иисус есть «Сын», а не на его мессианство. Здесь имеет место комбинация титулов Христос/Сын Божий/ Царь Израилев (Ин 1:41, 45, 49). Однако если в обычном иудейском словоупотреблении фраза «сын Божий» указывала на святость человека и его особую близость к Всемогущему (см. главу 1), у Иоанна она говорит о более глубоких и тесных взаимоотношениях. Поскольку бóльшая часть сведений об Иисусе в Четвертом Евангелии содержится в его речах о самом себе, получается, что мы читаем автобиографию, излагаемую от третьего лица. Однако если помнить о глубоких различиях между этим богословием и образом Иисуса в более ранних синоптических евангелиях, более резонно считать, что Иоанновы описания Иисуса – дело рук четвертого евангелиста, который многое добавил к унаследованным преданиям.
Иоаннов «Сын Божий» не обычный земной человек, а таинственная личность не от мира сего. Как мы уже сказали, он значительно выше не только обычных людей, но даже и своих учеников. «Вы от нижних, Я от вышних», – говорит Иисус в Ин 8:23. Он сошел с небес и после кратковременного пребывания на земле вернется на небеса, чтобы приготовить места ученикам в обители Отца. «Никто не восходил на небо, как только сошедший с небес» (Ин 3:13). Впоследствии Иисус снова сойдет на землю (ср. идея «второго пришествия»), чтобы возвести верующих в небесный дом. Одним словом, имеется в виду двойной обратный путь: сошествие – восхождение, снова сошествие – снова восхождение. Для Иисуса синоптических евангелий парусия была не частью первоначального плана, но следствием того, что его миссию неожиданно прервали. Для Иисуса Евангелия от Иоанна она изначально входила в вечный замысел. Иисус, сошедший с небес, возвещает:
...
В доме Отца Моего обителей много. А если бы не так, Я сказал бы вам: Я иду приготовить место вам. И когда пойду и приготовлю вам место, приду опять и возьму вас к Себе, чтобы и вы были, где Я.
(Ин 14:2–3)
Чтобы описать путешествие между небом и землей, Иоанн использует образ «Сына Человеческого», заимствованный из иудейской апокалиптической эсхатологии, где облака – небесный транспорт. Этот образ уходит корнями в Книгу Даниила и часто встречается в Новом Завете. О восхождении на небеса говорится в Дан 7:13 («Видел я в ночных видениях, вот, с облаками небесными шел как бы Сын человеческий…»), Деян 1:9 («Он поднялся в глазах их, и облако взяло Его из вида их») и 1 Фес 4:16–17 («мы, оставшиеся в живых… восхищены будем на облаках навстречу Господу в воздухе»). С другой стороны, в рассказах о Втором пришествии (Мк 13; Мф 24; Лк 21) имеется в виду нисхождение с небес на землю. Иоаннов Сын Человеческий (т. е. Иисус) есть бывалый путешественник в обоих направлениях. Что же касается образа «Сына Человеческого», несмотря на его большую богословскую нагрузку у Иоанна, он сохраняет идиоматическое значение, знакомое нам по синоптическим евангелиям (см. главу 2) и восходящее к арамейскому выражению «бар наша» (или «бар наш»), которое представляло собой окольный способ сказать о самом себе. «Истинно, истинно говорю вам: если не будете есть плоти Сына Человеческого и пить крови его, то не будете иметь в себе жизни. Ядущий мою плоть и пьющий мою кровь имеет жизнь вечную, и я воскрешу его в последний день» (Ин 6:53–54).
Согласно богословской концепции Четвертого Евангелия, Сын послан Богом Отцом не как последний Судья, а как Податель жизни. Он есть Искупитель, который пришел «не судить мир, но чтобы мир спасен был через Него» (Ин 3:17). У Иоанна Страшный суд не вселяет такого ужаса. Логически можно было бы сказать, что осуждение есть провал божественного замысла, – в III веке это будет говорить Ориген, шокируя Церковь (см. главу 9). Конечная цель – жизнь вечная, которая обретается через веру во Христа. Ученикам Иисуса обещан «хлеб жизни» (Ин 6:47–48) и источник воды живой (Ин 4:13–14). Еще один источник жизни вечной – любовь. Она сходит свыше, где объединяет Отца с Сыном на небесах (Ин 3:35; 17:23), и распространяется на земле через единение Отца и Сына с верующими. Верующие должны любить Отца и Сына (Ин 17:23) и друг друга (Ин 14:21; 15:12). Следует заметить, что Иоанн явно обращается к неиудейским читателям. Лишь для них заповедь любить друг друга была новой (Ин 13:34). Судя по всему, языческое большинство Иоанновой церкви не было знакомо с Законом Моисеевым. Ведь в Законе сказано: «Люби ближнего твоего, как самого себя» (Лев 19:18). В синоптических евангелиях Иисус говорит своим галилейским ученикам, что братская любовь есть величайшая из древних заповедей (а не новая заповедь!): «Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего…» (Мф 5:43; 22:39; Мк 12:31; Лк 10:27).
Взаимное пребывание – Отец в Сыне, а Сын в Отце – возводит Сына на мистические высоты и означает обожествление Христа. Отец и Сын обладают одним знанием и одной славой. В каком‑то смысле они равны (хотя и не всегда – см. далее). Более того, Христос описан как подлинный образ Божий. Поэтому он имеет право сказать: «Видевший Меня видел Отца» (Ин 14:9). Сын и Отец едины, и это абсолютное прославление Сына затрагивает всех верующих.
...
И славу, которую Ты дал Мне, дал им: да будут едино, как Мы едино. Я в них, и Ты во Мне; да будут совершены́ воедино… Отче! которых Ты дал Мне… да видят славу Мою, которую Ты дал Мне, потому что возлюбил Меня прежде основания мира.
(Ин 17:22–24)
Воплощение Сына произошло не только для того, чтобы искупить человеческие грехи, но и для того, чтобы верующие достигли обожения. Земная миссия Сына даст возможность ученикам Христа взойти в небесные обители, – картина, в которой есть нечто пантеистическое – но единение Сына с Отцом вечное и предшествует созданию вселенной. Эта Иоаннова концепция, вкупе с учением о Логосе, о котором речь далее, послужила отправной точкой для многих христологических размышлений II–III веков.
Концепция предсуществования, которая доминирует в Прологе, ярко выражена в одном из знаменитых речений «Я есмь». Это образные речения типа: «Я есмь хлеб жизни» (Ин 6:35); «Я есмь путь, истина и жизнь» (Ин 14:6). Однако в одном полемическом отрывке данная формула встречается сама по себе, без предиката. Контекст такой: группа иудеев недовольны Иисусом за слова, что слушающие его учение не вкусят смерти – мол, речи одержимого, ибо если даже святые патриархи и пророки библейского прошлого умерли, как могут ученики Иисуса избежать могилы? Неужели он больше Авраама? На это Иисус дает неожиданный ответ: «Прежде нежели был Авраам, Я есмь» (Ин 8:51–58). Смысл его не раскрывается, но судя по всему, имеется в виду древнее иудейское представление о том, что имя Мессии было создано Богом в вечности, до сотворения мира, и впоследствии открыто Аврааму. Следовательно, Христос мистически существовал в форме своего имени еще от основания вселенной, задолго до рождения праотца еврейского народа.
Подсознательно евангелист понимал, что выходит за рамки иудаизма, который был для него родным (если «Иоанн» происходил из эллинизированных иудеев, как я склонен думать) или воспринятым (если он языческий прозелит из Эфеса, как предполагает А.Луази1). Тем не менее при всем своем тезисе о единстве Иисуса с Богом Иоанн не предполагал стопроцентного равенства между ними. Он делает оговорку. Хотя Иисус у него произносит фразу: «Я и Отец – одно» (Ин 10:30), кощунственную с точки зрения враждебно настроенных слушателей, дальше идет следующий образный отрывок:
...
Иисус отвечал им: не написано ли в законе вашем: «Я сказал: вы боги» [Пс 82:6]? Если Он назвал богами тех, к которым было слово Божие… Тому ли, которого Отец освятил и послал в мир, вы говорите: богохульствуешь, потому что Я сказал: «Я Сын Божий»?
(Ин 10:34–36)
Следует подчеркнуть, что всюду в Четвертом Евангелии Сын стоит ниже Отца. Отец всегда выше Сына. Именно Отец посылает Сына, а не Сын – Отца. Сын подражает Отцу, а не наоборот. Весть, которую возвещает Сын, берет начало у Отца (Ин 5:19; 7:16). И есть как минимум один отрывок, в котором недвусмысленно обозначен подчиненный статус Сына. Иисус говорит: «Отец Мой более Меня» (Ин 14:28). Это заявление совершенно несовместимо с идеей соравенства. Трансцендентный вихрь возносил Иоанна на седьмые небеса, но время от времени базовый иудейский монотеизм давал о себе знать.
Как бы то ни было, последнее (а в плане литературной композиции – первое) слово в мистической концепции Иоанна, согласно которой Сын от вечности пребывал на небесах, было сказано в Прологе Четвертого Евангелия (Ин 1:1–18). Этот Пролог – настоящая богословская жемчужина.
Иисус – Агнец Божий
Иоаннов Сын Божий не только открывает Отца и ведет верующих к обожению, но и спасает и искупает их, принося себя в жертву. Неслучайно Иоанн называет Иисуса «Агнцем Божиим», – метафора, которой нет у синоптиков, но которая имеет косвенную параллель у Павла (1 Кор 5:7: Христос как пасхальный агнец). В Четвертом Евангелии об Иисусе как «Агнце (amnos) Божьем» публично говорит Иоанн Креститель, тем самым намекая на идею искупления: Иисус есть «Агнец Божий, который уносит грех мира» (Ин 1:29, 36). С дюжину раз Христос именуется «Агнцем» (arneion – другое греческое слово) в Апокалипсисе, но никогда не «Агнцем Божьим» (amnos Theou).
Этот образ напоминает о храмовых жертвоприношениях за грехи Израиля, особенно о заклании пасхальных агнцев в канун пасхи (14 нисана) от лица каждой иудейской семьи (не только жителей Иудеи, но и паломников, явившихся на великий весенний праздник в Иерусалим). Согласно Иоанновой хронологии Страстей, в которой Иисуса приговаривают и казнят накануне Пасхи, смерть распятого Иисуса в три часа дня совпадала со временем заклания пасхальных агнцев в храмовом дворе. Предполагается, что тем самым исполнилось пророчество Крестителя (Ин 1:29): «Вот Агнец Божий, Который уносит грех мира». Искупление, на которое предуказывали жертвоприношения агнцев (особенно пасхальных), осмыслено как свершившееся через исторический факт смерти Иисуса на Голгофе. Сходную аллегорию мы находим в арамейском таргуме на Исх 1:15. Фараону снится: на одной чаше весов – Моисей, первый избавитель евреев, олицетворяемый агнцем, а на другой – все египтяне; чаша с Моисеем перевешивает, что означает его грядущее торжество над египтянами и избавление им своего народа из рабства. Еще один «Агнец Божий» – Исаак в Быт 22.
Как мы уже видели в главе 4, иудейские толкователи полагали, что Исаак, агнец Авраамов, сознательно согласился стать жертвой, которую патриарх должен был принести на горе Мория. Согласно древнейшей иудейской традиции на сей счет (Книга Юбилеев 17:15), квазизаклание Исаака случилось 15 нисана, то есть в дату, в которую впоследствии праздновалась Пасха. Иоаннов образ «Агнца Божьего» хорошо вмещает и передает богатую христианскую богословскую концепцию всеобщего искупления, достигаемого жертвенной смертью Иисуса.
Экскурс о Святом Духе
Прежде чем говорить об Иоанновом Прологе, кратко скажем о роли Святого Духа в Четвертом Евангелии. В целом, ни в Еврейской Библии, ни в Новом Завете Святой Дух не есть личность. Святым Духом (или Духом святости) называется сила, которой Бог совершает свои дела в мире от начала творения, когда Дух парил, подобно птице, над первозданными водами (Быт 1:2). В Ветхом Завете Дух святости очищает от нечистоты и вдохновляет пророков. В синоптических евангелиях Иоанн Креститель объявляет, что Иисус будет совершать очистительное крещение Святым Духом и Огнем – или же только Святым Духом (Мф 3:11; Мк 1:8; Лк 3:16). В Деяниях апостолов Святой Дух нисходит на учеников Иисуса.
Напротив, в Четвертом Евангелии персонифицированный Дух есть преемник Христа и продолжатель его дела. Он назван греческим словом «Параклет», что значит «Заступник» или «Утешитель» («другой утешитель – Ин 14:16, также 14:26). Его приход стал возможен благодаря первому Утешителю, Иисусу (1 Ин 2:1). Он постоянно пребывает с Иоанновой общиной, напоминает ее членам о словах Иисуса и сообщает им всякую истину: «Утешитель же, Дух Святой, которого пошлет Отец во имя мое, научит вас всему и напомнит вам все, что я говорил вам» (Ин 14:26).
Дух Святой обитает в верующих так же, как обитают в них Отец и Сын (Ин 14:17). Он исходит от Отца, как и Сын исходит от Отца (Ин 15:26). Он передает верующим учения, которые Сын получил от Отца и доверил Духу, не сообщая их ученикам напрямую (Ин 16:13–15). Иоанново богословие Святого Духа содержит и предвещает идею, что Иисус в течение своей земной жизни рассказал не все, и ученики поняли не все и не сразу. Здесь берет исток концепция доктринального развития, к которой всегда с подозрением относилась авторитарная церковь, не любящая перемены.
