ГЕНОН (Guenon) Рене (1886 — 1951) — француз­ский мыслитель, исследователь так называемой Сак­ральной традиции и ее различных версий. Бакалавр фи­лософии.

ГЕНОН (Guenon) Рене (1886 — 1951) — француз­ский мыслитель, исследователь так называемой Сак­ральной традиции и ее различных версий. Бакалавр фи­лософии. В 1912 принял ислам. Создатель концепции "интегрального традиционализма", провозглашающей определенные элементы интеллектуальной традиции человечества особой Традицией — единственной и аб­солютной хранительницей Божественной Мудрости, Истины, Софии. Основные работы: "Общее введение в изучение индуистских доктрин" (1921), "Теософия, ис­тория одной псевдо-религии" (1921), "Заблуждения спиритов" (1923), "Восток и Запад", "Кризис современ­ного мира" (1927), "Король Мира", "Духовная и вре­менная власть", "Символика креста" (1931), "Множест­венность состояний бытия" (1932), "Восточная метафи­зика" (1939), "Царство количества и знамения времени" (1945) и др. (Рассматривая себя лишь как глашатая Тради­ции, Г. в своих трудах никогда не говорил от собственно­го имени.) Автор столь популярных терминов, как "сре­диземноморская традиция", "алхимическая традиция" и т.п., сумел разграничить оккультизм, теософизм и сопря­женные с ними учения, с одной стороны, и истинный ор­тодоксальный эзотеризм — с другой, придав последнему легитимный статус в глазах значимой совокупности

235

европейских интеллектуалов (А. Жид, Элиаде, А. Корбен, Ю. Эвола, А. Бретон и др.). Основополагающим принципом метафизики 20 в. Г. считал Единство Исти­ны — Изначальной, Примордиальной Традиции, сверх­временного синтеза всей истины человеческого мира и человеческого жизненного цикла, всегда самотождест­венной. Данная совокупность "нечеловеческих" зна­ний, согласно Г., опосредует мир принципов и мир их воплощения, транслируясь из поколения в поколение усилиями каст Посвященных. Человечество, по Г., — часть космоса, небольшая проекция некоего Единого Архетипа, вмещающая в себя тем не менее суть реаль­ности в целом. Являясь людям фрагментарно и посту­пательно, в виде промежуточных, частных, нередко внешне противоречивых истин, Единая Истина всегда может быть реконструирована как Незамутненный Ис­ток, если только обратный путь действительно преодо­лен до конца. Современный же мир — мир согласно Г., "вавилонского смешения языков" — дробит Истину до пределов, выступающих уже ее противоположностями. Так формируется мир Лжи, Царство Количества. Рай­ское состояние духа сменилось, по мнению Г., через чреду парциальных периодов подъема и упадка — "мерзостью запустения". Вуалируется же реальное по­ложение дел тем, что верная теория перманентной де­градации Бытия ("материализации" вселенной), прису­щая любой сакральной доктрине, оказалась заменена схемой эволюции, прогресса мироздания, идеалами гу­манизма. Существует понятие, постулировал Г., кото­рое особенно почиталось в эпоху Возрождения и в ко­тором еще тогда была заложена вся программа совре­менной цивилизации: это понятие — "гуманизм". Смысл его состоит в том, чтобы свести все на свете к чисто человеческим меркам, порвать со всеми принци­пами высшего порядка и, фигурально выражаясь, от­вратиться от неба, чтобы завоевать землю. Это завоева­ние не имеет иных целей, кроме производства предме­тов, столь же схожих между собой, как люди, которые их производят. Люди до такой степени ограничили свои помыслы изобретением и постройкой машин, что в кон­це концов и сами превратились в настоящие машины. Путь посвященного, по Г., заключается в том, чтобы ид­ти от современного через древнее — к изначальному посредством очищения Традиции, носителями которой (пусть даже и в весьма трансформированном виде) вы­ступают сейчас воистину традиционные структуры — католическая и православная церкви. Г. отказывал фи­лософии в обоснованности претензий ее представите­лей на чистоту помыслов, называя ее порождением "ан­титрадиционного духа". (Единая Мудрость, или София, по Г., выродилась в "любо-мудрие", или философию.) Духовный кризис мира, согласно Г., — дело рук органи-

заций (как правило, иудейского и масонского толка), отождествивших наличную тенденцию упадка с систе­мой собственных ценностных предпочтений. Этот про­цесс "контр-инициации" у Г. предстает в своих наибо­лее наглядных версиях в облике материализма, атеизма, профанного мировоззрения (Л.Таксиль, А.Безант и др.). ("Материя — это, по сути своей, множественность и разделение, и вот почему... все, что берет в ней начало, не может вести ни к чему, кроме борьбы и конфликтов, как между народами, так и между отдельными людьми. Чем глубже погружаешься в материю, тем более усили­ваются и умножаются элементы розни и раздора; чем выше поднимаешься к чистой духовности, тем больше приближаешься к единому", — писал Г. в работе "Кри­зис современного мира".) Идеализируя и воспевая Тра­дицию в ее посюстороннем воплощении, Г. писал: "Традиционной цивилизацией мы называем цивилиза­цию, основанную на принципах в прямом смысле этого слова, т.е. такую, в которой духовный порядок господ­ствует над всеми остальными, где все прямо или кос­венно от него зависит, где как наука, так и обществен­ные институты являются лишь преходящим, второсте­пенным, не имеющим самостоятельного значения при­ложением чисто духовных идей". Истинная власть, по Г., может быть дарована лишь свыше и является закон­ной лишь тогда, когда ее утверждает нечто, стоящее над обществом и его институтами, — а именно духовная иерархия — элита, которая, не принимая участия во внешних событиях, руководит всем с помощью средств, непостижимых для простого обывателя и тем более действенных, чем менее они явны. Одновремен­но в схеме Г., трактуемой в образном контексте, особое место в системе символических центров "контр-иници­ации" (или семи башен Сатаны, одной из которых, по Г., возможно, являлась Шамбала) отводилось (в качест­ве географического указателя) серпу на гербе СССР вкупе с усеченной пирамидой (образ обезглавленного западного мира) на гербе США. (Не совсем случайно, хотя и явно со значительными передержками, Л. Повельс в нашумевшей книге "Утро магов" заявил, что "фашизм — это генонизм плюс танковые дивизии".) Сам же Г. к выбору позиций на политических ристали­щах относился предельно осторожно. Во многом это обусловливалось представлениями Г. о "эзотеричес­ком" ядре в любой духовной традиции, из которых вы­текало его сдержанное отношение к очень многим не­ортодоксальным и модным интеллектуальным течени­ям. Именно на эзотерическом уровне, по Г., внешние составляющие традиции перестают исполнять роль граничных догматов, становясь содержанием духовно­го опыта людей. То, что во внешнем мире может высту­пать исключительно как предмет веры (религиозная ду-

236

ховная практика — по мнению Г., удел Запада), в сфере эзотерики становится предметом непосредственного познания и прямого знания (метафизика — извечное достояние Востока). Но последнее — удел посвящен­ных, исключительных личностей. Это — приверженцы даосизма (а не конфуцианства!) в китайской традиции, последователи каббалы — в иудаизме, сторонники брахманизма и духовной йоги (а не буддизма!) в Индии, апологеты христианского герметизма и тамплиеры — в католичестве, поклонники практик исихазма и старче­ства — в православии (в целом отрицающие ненавист­ную Г. "средиземноморскую" натурфилософию). Являя собой учение, плохо приспособленное к популяризации и адаптации на уровне средств т. наз. массовой инфор­мации, идеи Г. демонстрируют и в конце 20 в. высокий ретрансляционный потенциал, в первую очередь обра­щенный к духовным маргинальным элитам Европы и арабского Востока. [См. "Кризис современного мира" (Генон).]

A.A. Грицанов

ГЕНОТЕКСТ/ФЕНОТЕКСТ — термины, введен­ные Кристевой в работе "Семиотика" (1969) и позднее получившие более детальную проработку в ее доктор­ской диссертации "Революция поэтического языка"

ГЕНОТЕКСТ/ФЕНОТЕКСТ — термины, введен­ные Кристевой в работе "Семиотика" (1969) и позднее получившие более детальную проработку в ее доктор­ской диссертации "Революция поэтического языка" (1974). Попытка Кристевой заглянуть "по ту сторону языка", выявить "довербальный" уровень существова­ния субъекта, где безраздельно господствует бессозна­тельное, с одной стороны, вписывается в общую пост­структуралистскую ориентацию на разрушение моно­литных институтов знака, на переход от изучения структурного уровня языка к до- и внеструктурному уровню, от значения к процессу означивания; а с другой стороны, она отражает смещение ее собственных инте­ресов от структуралистской семиотики и лингвистики к психоанализу в рамках так называемого "семанализа" (см.). Семанализ настаивал на понимании значения не как знаковой системы, но как означивающего про­цесса. По мнению Кристевой, текст нужно "динамизи­ровать" — то есть осуществить ту работу дифференци­ации, стратификации и конфронтации, которая осуще­ствляется в языке, — и именно такой "динамизирован­ный" текст является объектом семанализа. Работа по означиванию осциллирует на границе, на линии водо­раздела между Г. и Ф. Обозначая сущностные отличия между двумя уровнями текста, Кристева отмечает, что Г. и Ф. соотносятся друг с другом (или отличаются друг от друга) как поверхность и глубина, как значащая структура и означивающая деятельность, как (матема­тическая) символика и формула. Если бы эти два терми­на потребовалось интерпретировать на метаязыке, опи­сывающем различия между ними, то можно было бы

сказать, что Г. — это предмет топологии, а Ф. — алгеб­ры. На первый взгляд может показаться, что дихотомия Г. и Ф. фактически воспроизводит оппозицию глубин­ной структуры и поверхностной структуры, введенной Н.Хомским, оказавшим немалое влияние на теоретиче­ские взгляды Кристевой. Однако при внешнем сходстве между ними существуют и серьезные различия: в структурном отношении поверхностный и глубинный уровни Н.Хомского идентичны ("глубинная структура" отражает на понятийно-логическом уровне граммати­ческие и синтаксические структуры), между ними нет и не предполагается отношения порождения, трансфор­мации, перехода. Согласно же Кристевой, Г. — это аб­страктный уровень лингвистического функционирова­ния, который предшествует фразовым структурам, предшествует любой определенности и противостоит любому завершенному структурному образованию. Кроме того, даже будучи обнаруживаемым в языке, Г. неуловим для лингвистики (будь то структурная или по­рождающая лингвистика). Как уже отмечалось выше, единственной адекватной методологией исследования Г. выступает семанализ. Очевидно, что исследователь­ский интерес Кристевой обращен, прежде всего, на по­нятие "Г.". Он определяется Кристевой как глубинное основание языка, как уровень текста, полагаемый вне лингвистических структур языка, как неструктуриро­ванная смысловая множественность, в которой нет субъектности или коммуникативной интенции. Это процесс, артикулирующий эфемерные (нестабильные, легко разрушаемые) и неозначивающие структуры. Эти "структуры" дают начало инстинктуальным диадам; со­циальному целому и системам родства; обусловливают матрицы высказывания, предшествуют дискурсивным "жанрам", психическим структурам или различным ти­пам организации участников речевого события. Г. охва­тывает все семиотические процессы, рассредоточен­ные импульсы, те разрывы, которые они образуют в те­ле, в экологической и социальной системе, окружаю­щей организм (предметную среду, до-эдиповские отно­шения с родителями), но также и возникновение симво­лического. Понятие "Г." описывает возникновение объ­екта и субъекта, конституирование ядра значения. Об­наружение Г. в тексте требует выявления переносов энергии импульсов, которые могут оставить след в фо­нематическом и мелодическом диспозитиве, а так же сказаться в порядке рассредоточения семантических и категориальных полей (см. Диспозитив, Диспозитив семиотический). Г. — это единственный переносчик импульсационной энергии, организующий пространст­во, в котором субъект еще не расколотое единство. Словом, Г. выступает как основа, находящаяся на доя­зыковом уровне; поверх него (на следующем уровне)

237

расположено то, что принято называть Ф. Множествен­ные ограничения и правила (социально-политические, главным образом) останавливают означивающий про­цесс в том или ином месте, которое он пересекает; они связывают и замыкают его на той или иной поверхнос­ти или структуре; они блокируют практику посредст­вом фиксированных, фрагментарных, символических матриц; последствия разнообразных социальных при­нуждений препятствуют бесконечности процесса; Ф. и есть результат этой остановки. Несмотря на то, что большинство текстов, с которыми мы имеем дело, — это воплощения Ф., Кристева наделяет привилегиро­ванным статусом авангардистскую поэзию, так как по­лагает, что литературные произведения Маларме, Лотреамона и некоторых других поэтов сумели обеспечить процессуальную бесконечность означивания; иначе го­воря, они открывают доступ к семиотической "хоре", которая видоизменяет лингвистические структуры (см. Хора). Ф. — эго собственность коммуникативного язы­ка; он постоянно расколот и разделен. Если Г. — это процесс (означивания и структурирования), который разворачивается в зонах с подвижными и относитель­ными границами; то Ф. — это структура, он подчиняет­ся правилам коммуникации и предполагает как субъек­та высказывания, гак и его адресата. Ф. — это тот про­дукт языка, в котором уже появились и "натурализова­лись" секретные социальные коды, идеологические формулы. Таким образом, Ф — это готовый, иерархи­чески организованный семиотический продукт, облада­ющий вполне устойчивым смыслом. Как и некоторые другие термины, введенные в постструктуралистский контекст Кристевой в работах этого периода, понятия "Г." и "Ф." оказали существенное влияние на становле­ние теории текста и письма, разрабатывавшейся такими видными французскими исследователями, как Р.Барт (дихотомия текста — произведения), Ф.Соллерс, Ж.-П.Фай, а также приобрели новое звучание во француз­ской постфеминистской философии (в частности, поня­тие "Ф." было переосмыслено в свете проблемы "феминного").

А.Р. Усманова