Когда сумасшедший старик-квартирант, отплёвываясь солёной водой, рыча, вцепившись зубами в шею костюма, вдруг замер и стал молча расстёгивать все заклёпки по порядку, ничего не забывая, правда, двигаясь медленно, словно под водой, Ада, подхватив грязную полоску стали, снова осмелилась выглянуть в маленькую дверную щель. Моряк поднялся – Ада отскочила в глубину – подошёл к выходной двери, открыл все замки, вышел в подъезд. Стало тихо. В ванной капала вода, что-то из одежды медленно оседало в шкафу. Шаги старика в костюме удалялись, становясь чуть громче на повороте, но затем ещё тише, и так по спирали – вниз. Ада выглянула в окно. Протискиваясь сквозь редеющую толпу бегущих, на пустырь, где высилась огромным скелетом конструкция из тысяч стульев, на шёл человек в водолазном скафандре. Всем было не до него, люди обегали неповоротливую фигуру раздражённо, не желая обращать внимания на какого-то полоумного чудака. Ада села на пол, прислонившись затылком к подоконнику.
«Вот-те раз. Вконец свихнулся. Надо было его выгнать». Она устало поднялась на ослабевших от пережитого за день ужаса ногах.
«Цветок мне застудили. Совсем посинел. И бугор какой-то. Может грибок завёлся?» Ада вышла из кухни, поплелась в комнату моряка и у порога наткнулась носком на звякнувшее, мягкое. Ада посмотрела вниз. Это был мешочек с монетами. Старый чудак оплатил комнату.
«А я хотела завтра поднять. Что, мне его месяц терпеть ещё? Ну, нет. Подниму за этот месяц. Пусть доплачивает. Пусть съезжает. А лучше сдам в полицию… А, его же завтра ликвидируют. Ну, вот и славно. Хотя жалко».
Ада подобрала какой-то старый плащ, повесила его на плечики, поковыляла обратно в кухню, умылась, растирая помятое лицо ледяной водой, промакнула его сальным мохрящимся полотенцем, стёрла влагу, подняла усталый взгляд к подоконнику да так и застыла.
Прямо из её кактуса, из недавнего синего бугра, который она приняла за плесень, росла Синяя Роза. Ада помнила все легенды и слухи о её магической силе, помнила, сколько стоит этот цветок на рынке, и сколько людей хотят им владеть. Ада знала, как желала этот сорт Роза, как мучилась она от своего неутолённого тщеславия, как скрещивала разные виды, покупалась на уверения откровенных мошенников с какими-то, якобы заморскими семенами если не самой Синей, то того сорта, из которого она была выведена, заводила арагонских Певчих, которые якобы приносят её семена… Но гибрид не выводился, торговцев находили со свёрнутыми шеями, птицы изводили пением весь дом – всё было напрасно. Синей Розы не было, и уже мало кто верил в подобное чудо.
Ада стояла и смотрела на свой кактус. Он пожух и скукожился, став из зелёного голубым. Синяя Роза вытянула из него все соки, превратила в себя. Цветок медленно покачивался на ветру, словно дыша, лепестки его ещё были плотно сомкнуты в тугой бутон. Ада была богата.
На радостях Ада заметалась по квартире, не зная, что делать, к кому бежать, кому рассказывать. «Аукцион! Аукцион!» – звучало у неё в голове наперебой с торжествующим: «Съела, Роза, съела, сука! Хоть ты и Роза, а Роза у меня. У меня! Не отдам, не отдам».
Она бегала по дому, не в силах выразить своего Полудня, чувства переполняли её, и, как это бывало с ней в такие моменты, она не умела их передать, кроме как одним способом. Она убиралась, мыла, расставляла, стирала и снова мыла… Взлетали в невесом вальсе кружева тряпок, выстукивали три четверти щётки и швабры, звенели чашки и кастрюли. Соседи подняли бы шум, застучали бы по трубам и в стену, ведь была полнейшая, совершенная ночь, но дом был пуст, город был пуст, все убежали на пустырь, переворачивать пирамиду из стульев, отступать под натиском полисменов, выкрикивать лозунги… Квартира была пуста, в центре её цвёл синий цветок, а Ада закручивала вокруг этого светила танец уборки, циферблат эйфории, чья стрелка замирала на каком-нибудь предмете в полдень полнейшего восторга, затем рвалась к новому, бросив предыдущий. Восторг, невиданный доселе восторг занёс её в запретные дали, в комнату маленького бухгалтера, что настаивал на неприступности своей площади. Теперь Ада впервые видела его скромную обстановку и необычайно дорогие часы на столе, и кучу папок и бумаг, и какие-то печати. Открыв шкаф, она натолкнулась на страшную птичью голову.
Это был головной убор, который можно было надеть, но у Ады и в мыслях делать подобного не было: голова смотрела жутко и пристально, строго и беспристрастно, Ада поспешила закрыть шкаф и выйти вон.
«Богата, богата, богата и свободна, богата и свободна», – лепетала она и летала, стуча жёлтыми пятками по комнатам.
