Счастье возбуждает зависть

 

Недоброжелательные Ненависть, Зависть и Клевета

Заключили союз против доброй Молвы,

Однако Слава летит и свидетельствует

О всяких заслугах каждого человека.

И если Истина так же терпит, то все‑таки

Со временем она выходит на свет,

И никто не может помешать ее торжеству.

Смущенная этим, Зависть гложет сердце,

Паук испускает свой яд там, где пчелы собирают мед.

 

Эту маленькую аллегорию о древе искусства он еще раз исполнил, придав ей религиозное значение. Она была отправлена в Брабант и теперь находится в Гамбурге у господина Доминика ван Уффеля, на Зеленой улице, в сундуке, будучи совсем скрыта и от дневного света, и от глаз любителей.

Кетель нарисовал также, по просьбе Рафаэля Саделера, аллегорию, где у фонтана, в кругу Живописи, Музыки и Поэзии, сидит Любовь с пылающим сердцем в руках, причем лицо ее обращено к Живописи, а ухо – к Музыке. На фонтане сидит ребенок, представляющий Склонность, и испускает воду, а около него находится Проницательность, изображенная в виде змеи. Как этим, так и многими другими прекрасными произведениями Кетель хочет доказать, что Любовь есть источник искусства. Этой аллегории он придал еще и религиозное значение, так как верхний водоем фонтана он украсил головами серафимов; из уст этих славящих Бога серафимов бьет живой ключ искусства. Так как каждый художник стремится к славе, почестям и наградам, то эти стремления выражены здесь в виде лаврового венка и пальмовой ветви. Ниже других фигур сидит Живопись и пишет историю Икара и Дедала в назидание художникам, чтобы они воздерживались от высокомерия. Все это обрамлено каймой, на которой изображены четыре фигуры: во‑первых, Прилежание, занимающееся прядением, в окружении аиста, плети и шпор; во‑вторых, Работа, с лампой, молотком, бычьей кожей и цепом; в‑третьих, Терпение, с птицей в клетке, ягненком и песочными часами, позади которых висят цепи; в‑четвертых, Упражнение, держащее в руке стрелу, которую оно старается пустить через кольцо, наступая в то же время одной ногой на песочные часы, позади же него висит ручной лук Около каждой из этих фигур висят по две горящие лампы в виде причудливо растущего листа. В общем это должно было выражать, что непрерывные занятия с течением времени приводят к совершенству, что вышеупомянутые добродетели проявляют себя четырьмя внешними способами и что от соединения этих добродетелей появляются на свет все просвещающие мир искусства.

Кроме того, Кетель написал гризайлью маленькую аллегорию, где взрослый нагой мужчина, переступая через якорь, который он хочет приподнять за кольцо, одной ногой стал на голову кожи быка, а другой – на заступ. Он держит также хлыст и две шпоры и как бы насильно несет на руках женщину, олицетворяющую Искусство, которая в поднятой вверх правой руке держит лавровый венок, а мужчина старается схватить его, также правой рукой, в которой у него пылающее пронзенное сердце. Женщина пальцами ноги касается песочных часов, с одной стороны которых видна денная птица, а с другой – ночная, или летучая, мышь, левой рукой женщина указывает на ягненка, смотрящего вверх, на Искусство.

Стоящий на коленях ребенок одной рукой обнимает за шею ягненка, а другой держит палитру с красками, чтобы показать, что он хочет изучать живопись с терпением. По другую сторону вышеописанной фигуры лежит мальчик с бычьим рогом в одной руке и с книгой нот в другой, чтобы показать, что он хочет быть музыкантом; подле него лежат всевозможные музыкальные инструменты. В воздухе с одной стороны видны два амурчика, представляющие Ум и Желание, которые направляют пылающее сердце к Прилежанию, выражаемому хлыстом и шпорами в руке мужчины; с другой же стороны виден вдали Купидон с луком, только что пронзивший стрелою сердце. На заднем плане представлены руины, долженствующие указывать, что Рим есть место для обучения молодых живописцев. Эта картина находится в Амстердаме у известного любителя искусств секретаря Гана. Для ее пояснения Кетель написал следующее стихотворение:

 

Надежда, о юность, тебя не покинет,

Поэтому работай терпеливо и не беспокойся о времени.

Если ум и влечение сердца будут всегда тебя побуждать,

То всего, чего бы ты ни домогался, достигнешь.

 

Существует еще большая, превосходно написанная его картина, представляющая Истину в образе прекрасной нагой женщины, уснувшей на великолепном античном ложе, в изголовье которого в ярком сиянии стоит серафим, олицетворяющий Добродетель. Обман под маской истины, представленный в виде сатира, верхняя часть тела которого человеческая, а нижняя – козлиная, старается овладеть ложем Истины; но маска с него срывается силой Справедливости, представленной в виде могучего мужчины с орлиными крыльями, подобного Времени, который налег на плечи Обмана так сильно, что, кажется, раздавил его чресла. Эта картина также находится в Амстердаме. Для объяснения ее написаны следующие стихи:

 

Истина может спать здесь без покрывала;

Около нее стоит на страже Добродетель.

И если Обман задумает лукаво напасть на нее врасплох,

Он тотчас же встретит препятствие, ибо сила Справедливости

Сорвет с него личину и так придавит, что раздробит его чресла.

 

На Калверстрат, в Амстердаме, на Голландском дворе у господина Класа находится превосходно написанная красками маленькая аллегория, имеющая следующий смысл:

 

Обезоруженный Вином, Венерой и Деньгами,

Вследствие злоупотребления этими старинными отравами,

Разум одевается в дурацкую одежду.

 

Здесь представлен Разум, когда он вследствие злоупотребления вином, женщинами и страстью к деньгам лишился своего вооружения: шлема, щита и копья, похищенных представленной тут женщиной. Сидящая Венера держит Разум за ногу, крепко опутав ее своими сетями; сзади нее стоит Купидон, или Желание, натягивает тетиву своего лука тройной невоздержанности и целится в Разум. Бахус, с золоченой кружкой в одной руке и с хрустальным бокалом, наполненным красным вином, в другой, как бы возбуждает способность к питью в Разуме, на челе которого играет отблеск красного вина. Немного далее видна Скупость, достающая кошелек из богато наполненного сундука, на крышке которого изображен Мидас, превращающий в золото все, к чему он ни прикасается. В тени находится Злоупотребление, изображенное в виде старого сатира, надевающее на Разум дурацкий колпак.

У упомянутого секретаря Гана есть превосходная картина Кетеля, представляющая семь добродетелей. Сверх того, он написал для него аллегорическое изображение поговорки «Сильная похоть не знает покоя». Она выражена так: человеку, шагающему к бездонному колодцу, страсть ослепляет глаза. Позади него растет целебная трава – табак, символизирующий жизнь души, под корнем которого лежит новорожденное дитя. Впереди него – ядовитая трава лютик едкий, с мертвой головой под корнем, обозначающей смерть души. Это есть временное благо, к которому человек стремится и ради которого он пренебрегает будущим спасением. Улыбающееся счастье, неся на своих крыльях бога изобилия, сеет на своем пути все, что чувственный человек может желать; но ненасытная Страсть, стоящая одной ногой на ночной бабочке, никогда не бывает удовлетворена. Для пояснения Кетель написал следующие стихи:

 

Суетный тленный человек настолько ослепляется своей плотью,

Что совсем забывает о Боге и находит наслаждение в зле.

Его желания ненасытны, и он желает без конца.

Если даже счастье посылает ему все, его желания не утихают.

 

В подтверждение этого он показывает в отдалении казни преисподней, какие известны в древней мифологии, а именно: Тантала, Сизифа, Иксиона, Тития и Данаид. Там же находится еще другая нравственная аллегория Кетеля, о которой стихи гласят следующее:

 

Всходи на гору Сион с разумной осторожностью;

Пусть старая опытность будет твоей советницей,

Не допускай обманывать себя детскими безделками,

Иначе пустая мечта, а не действительность будет твоим уделом.

Кто мужественно стремится вперед, тот достигает Божьей милости,

Если даже в юности он, к своей погибели и своему позору, заблуждался и падал.

 

Так как я сообщаю о многих аллегорических произведениях Кетеля, то не могу умолчать о «Зеркале добродетели», которое награвировал Ян Санредам. Эта остроумная аллегория бичует неблагодарность дурного человека, который, получив Солнце, расплачивается за эту милость оскорблениями, между тем как Признательность, получив Луну, постоянно держит это в памяти и выказывает благодарность. Композиция заключает в себе много еще весьма значительных добавлений, как это можно видеть по гравюре. Для объяснения приложены следующие стихи:

 

Представленная здесь добродетель – открытое, признательное сердце –

Никогда не забывает дара, как бы он мал ни был.

Но неблагодарный человек тотчас же превращает белое в черное.

Кто дружески целует такого человека, бывает взамен жестоко укушен.

Окажи добро неблагодарному, он все‑таки признателен не будет.

 

Кетель, возбуждаемый разнообразными склонностями, казалось, совсем не давал отдыха своему изобретательному и плодотворному уму, постоянно упражняясь, ради удовлетворения внутреннего влечения, в различных отраслях живописи и вне ее. Сначала, в 1595 году, у него явилось желание лепить из глины, и он сделал из куска глины маленькую группу, состоявшую из четырех мужских нагих фигур, из которых одна была представлена связанной по рукам и ногам. Здесь, кажется, подразумевается гость, пришедший на пир не в брачной одежде и брошенный во тьму кромешную, ибо видно, что остальные хотели бросить его подальше от себя. Эти четыре фигуры, лишенные всякой резкости и замечательные по движениям, можно видеть в его мастерской, где они приводят всех знатоков и даже самых лучших скульпторов в большое восхищение. С тех пор он, по примеру итальянцев, стал заниматься лепкой фигур из воска как пособием для рисования и писания картин. В следующем году он принялся писать портреты, которые очень ему удавались, о чем можно судить по вышеупомянутым произведениям, а также и по тем, которые он пишет теперь.

В 1599 году он выдумал писать прямо руками, без кисти, что было принято многими за смешную и нелепую причуду, похожую на прихоть некоторых беременных женщин, кушающих грубые и неудобоваримые вещи. Однако следует сказать, что все у него выходило очень хорошо и ничего уродливого в этом не было. Первое, что он написал этим способом, был его собственный портрет в нескольких видах, столь же схожий или даже более, чем другие, написанные кистью. Особенно же хорошее впечатление они производили издали. После этого опыта он написал для известного любителя в Амстердаме Хендрика ван Оса Демокрита и Гераклита[386], причем по просьбе этого любителя в образе Демокрита он изобразил самого себя. Эта картина издали производит очень сильное впечатление.

Когда он после многих еще других сделанных этим способом портретов принялся писать вышеупомянутый портрет господина Морозини и слегка водил по полотну пальцами, к нему вошел мастер, делавший кисти, и пожелал ему получить на всех пальцах мозоли, так как он был единственным человеком, который своим нововведением сокращал его работу.

Один человек из Москвы[387] также пожелал иметь свой портрет, написанный пальцами, чтобы показать его великому князю, которому он приходился близким человеком.

Еще Кетель написал чрезвычайно схожий портрет адмирала флота Молуккских островов господина Вольфарта Германса, а также превосходный портрет знаменитого скульптора Хендрика де Кейзера, которого он перед тем изобразил кистью в виде апостола.

Пальцами же он написал три головы: Богоматери, св. Иоанна и Спасителя в терновом венце, которые были так чисто и тонко исполнены, в особенности кровь и текущие из глаз слезы, что, казалось, невозможно было все это написать без кисти.

Но еще удивительнее было то, что в 1600 году ему пришла мысль писать без помощи рук, одними ногами, чтобы показать, что и этим способом он может что‑нибудь сделать. Это возбудило еще больше несправедливых насмешек, нежели когда он стал писать пальцами, так как ноги еще менее пригодны для того и никто таким образом не работал. Но в общем от этого никто, кроме мастера кистей, как было сказано, не терпел убытка. И не должно, чтобы кто‑нибудь осуждал такое проявление его склонности или дурно истолковывал его предприятие, ибо он доказал, что дело, по‑видимому невозможное, может осуществиться и что, если понимающему искусство живописцу случится потерять руки, у него остается еще другое средство передавать свои мысли. Ведь существуют же люди, которые, чтобы показать свою ловкость, предпринимают и исполняют самые необыкновенные вещи. Некоторые, например, стреляют, положив ружье на спину или повернувшись спиной, и все‑таки попадают в цель; а другие ходят по канату там, где для этого лучше может служить земля. Впрочем, произведения, написанные таким способом, сами себя оправдывают, так как на некотором расстоянии решительно нельзя было различить, что они написаны не рукою и кистью.

Первое, что он попытался написать ногами, был «Гарпократ», бог молчания, очень ему удавшийся. Хорошо передано выражение молчания у смеющегося и плачущего философов. Когда он писал эти картины, то всегда весьма тщательно избегал пользования какими‑либо живописными инструментами, стараясь закончить их тем способом, каким он себе назначил, что удостоверяют очень многие люди.

Некоторые высокие особы очень увлекались этими работами. Герцог Немурский приобрел фигуру плачущего Гераклита ради любопытства, ибо сам немного занимался живописью как любитель. Польский граф Андрей Лещинский, граф Лешно, также имеет несколько голов, написанных ногой.

Теперь я должен рассказать о картинах, исполненных разными способами, которыми расписан его дом. На правой стороне фронтона Демокрит и Гераклит, отделенные друг от друга земным шаром, были написаны правой ногой, а слева Мом и Зоил[388] – левой ногой. Посредине, прямо над входом в дом, представлено Время, украшенное розами, с косой или серпом в одной руке и с песочными часами в другой, в сопровождении двух летящих гениев, из которых один изображал Знание, а другой – Ум, так как всякое искусство развивает знание и ум в соединении со временем. Эта аллегория была написана одной рукой, без кисти. Все названные фигуры исполнены в натуральную величину и в красках. В промежутках вписаны две композиции, исполненные под бронзу; та, которая помещается справа от Времени, изображает Живопись и написана ногой и рукой, а находящаяся слева представляет улыбающееся Терпение, сидящее на наковальне и подвергающееся нападению со стороны Лжи, пользующейся тремя стрелами: Недоброжелательством, Злословием и Клеветой. Зависть дергает ее за волосы, а Ненависть натравливает на нее бешеную собаку. Человек с мертвой головой, из глазных впадин которого вырывается пламя, должен был олицетворять силу Смерти и символизировать великий мор в Амстердаме 1602 года – года создания картины. Эти отвратительные чудовища, кажется, хотят уничтожить Терпение, которое держит в своих руках ягненка и маленький крест, обратив с улыбкой взор к небу как своему творцу.

Прежде чем закончить, я хочу упомянуть здесь еще о некоторых его аллегориях.

Случилось, что некий дворянин, господин ван Вульф, попросил Кетеля нарисовать что‑нибудь в его памятной книге или альбоме друзей. Художник, справившись о положении этого дворянина, нарисовал знатного барина верхом на красивом коне, с соколом на руке, с молодой дамой позади него и гончей собакой впереди; на заднем же плане представил крестьянина, поле и коров. К этому он приложил следующее стихотворение:

 

Сладостно и приятно на свете общество молодой красавицы.

Мы восхищаемся борзобегущим конем за его силу

И также гончей собакой за ее проворство и верность.

Крестьянин любит свое поле и своих коров.

Как же удивляться, что дворянин любит красавицу,

Прекрасного коня и гончую собаку?

 

К этому рисунку Кетель присоединил еще другую аллегорию, по которой он дал возможность постигнуть скрытый смысл предшествовавшей. Содержание ее следующее. Молодая женщина, совершенно нагая, с дурацкой шапкой на голове, родит дитя на коленях юноши прекрасной наружности, задняя часть головы которого представляла, однако, мертвый череп, а внизу был виден хвост скорпиона, которым он жалит в бок обнимающую его женщину. Имя этого юноши было Смертельная опасность, а имя женщины – Безумная юность. Повитуха, с помощью которой родилось ее дитя – Сладострастие, была Суета сует. Далее мы видим, как Безумная юность идет, играя, с ребенком на руках, а Опытность старается вырвать у нее ее дитя. Далее лежат две скорлупы, как бы раскрытая раковина, а подле – твердый Разум, под видом философа с маленьким прутом в руке, побуждает ребенка снова влезть в раковину. Объяснение дают следующие стихи:

 

Безумная юность только и мечтает, что о наслаждениях.

Пустая Суета приходит к ней в этом на помощь.

Беспечно она обнимает Смертельную опасность,

Пока Опытность не отнимет у нее Сладострастие

И с помощью здравого Рассудка не заставит его вползти в его раковину,

Ибо кто поступает как муж, тот бывает истинным господином настроения.

Над этим в Гааге и, по слухам, даже у принца Оранского очень смеялись.

 

Для бургомистра Корнелиса Флориссена ван Тейлингхе‑на Кетель написал прекрасную, величиной в семь футов картину на древнее изречение: «Время, обнаруживая Истину, все разъясняет». Для известного амстердамского любителя искусств Якоба Розета он создал аллегорию на изречение: «После этой лучшая (жизнь)» и прибавил к ней следующие стихи:

 

Хотя мир так же сильно бушует, как бурное море,

Все‑таки преданность воле Божьей посреди ужасов и тоски,

В железных оковах остается непоколебимой даже тогда,

Когда на нее налетает буря со всех четырех сторон.

Живые сердца твердо верят, что Бог их не забудет,

И постоянно надеются на обещание, что за этой будет лучшая жизнь.

 

Кроме этой Кетель написал еще две маленькие картины для Розета; из них одна представляет Богоматерь с младенцем Иисусом, который отвергает материнскую грудь и тянется к кресту, что подает ему ангел, а другая – Христа, сидящего на камне, с двумя плачущими ангелами по сторонам. Эта последняя картина была продана Розетом [Питеру] де Йоде и теперь находится в Антверпене. Наконец, Кетель написал большую картину без помощи кисти, представляющую нагого мужчину во весь рост, в бычьей шкуре и с молотком в руке, олицетворяющего постоянную работу. Над его головой летают в образе двух амуров Гений и Желание. Гений внушает ему мысль писать без помощи кисти, руками и ногами. Желание, которое происходит от мысли, щекочет его мозг маленьким пером и указывает на зеркало, давая этим понять, что такое предприятие может быть осуществлено разумом и зрением. Любовь, держащая яркое пламя в правой руке, как бы побуждает к работе, и в то же время она колет сердце золотой стрелой, которую держит в левой руке, что означает рвение. Разум ведет ногу при написании картины с помощью изображаемого зеркалом зрения, так как разум без зрения и зрение без разума ничего сделать не могут. Живопись, держащая на коленях доску и в левой руке палитру, дозволяет, чтобы Зависть писалась ногой, а та от досады гложет свое сердце. Живопись находится в обществе Прилежания и Терпения, которые дают возможность осуществить очень многое при помощи Времени, представленного здесь с песочными часами в одной руке и с серпом в другой. Для объяснения Кетель написал следующие стихи:

 

Где Гений и Желание возбуждают мозг,

Где Любовь является с пламенем и стрелами

И побуждает человека к исследованию,

Там невозможное становится возможным.

Терпение и Прилежание в постоянной работе

Открывают просвещенному уму

С помощью глаз приятное наслаждение,

Служила ли кистью рука или нога.

Живопись видит и допускает, чтобы здесь

Писалась ногой Зависть, которая все хулит

И от досады и злости гложет свое сердце.

 

 

Заключение

 

Летящее Время с его серпом угрожает

Каждому быть внезапно скошенным.

Поэтому, кто хочет жать,

Пусть не пропускает времени посева.

Добродетель побеждает[389].

 

Это, неоспоримо, лучшая картина, которую он написал без помощи кисти. Зависть всецело написана ногой, а все остальное – пальцами. Особенно изумительна необычайная тонкость живописи летающих амуров, нагие образы которых отражаются в зеркале времени. Короче говоря, это удивительное произведение, и оно было предназначено господину Вильгельму Якобсону, известному любителю искусств в Амстердаме. Во фризе этого большого произведения находится следующий, также написанный без помощи кисти стих, в котором Кетель заставляет говорить саму картину:

 

Посмотрите, против всякого обыкновения,

Я всецело написана ногой и пальцами.

Когда Кетель меня писал,

Меня совсем не касалась кисть.

 

Кетель недавно написал кистью поясную фигуру Юдифи в натуральную величину, замечательную по своим краскам и тщательности исполнения. Она была предназначена любителю искусств в Амстердаме Кристоффелю Дирксену Прюйсу.

Одно из лучших его произведений находится в Данциге: это большая картина с фигурами во весь рост, представляющая Данаю с падающим на нее золотым дождем. Я думаю, что ту же самую композицию я видел в доме Кетеля, в его передней. При этом мне припоминается забавный случай с одним крестьянином, который, проходя мимо, увидел эту картину и попросил позволения у жены Кетеля подробнее рассмотреть ее, так как считал себя знатоком в этом деле. Картина очень ему понравилась, и он сказал: «Сударушка, и ты умеешь так писать? В таком случае тебе очень нетрудно сделаться богатой». Затем он прибавил: «Бьюсь об заклад, что это Благовещение, где ангел Господен приносит весть Богородице», – и при этом он с большим простодушием очень разговорился о своем уме и понимании. Летающего Купидона он принял за ангела, а Данаю, лежащую на прекрасном богатом ложе, раздвинув ноги, – за пресвятую Деву Марию. Он ушел таким же грубым невеждой, каким был и прежде.

Затем мы предадим жизнь Кетеля в милосердные руки Всемогущего, а его произведения (искусством которых легче пренебрегать, чем их справедливо хулить или превосходить) – суду людей сведущих и известных, ибо он мастер, опытный во всех отраслях искусства, каковы архитектура, геометрия, перспектива и пропорция, а также и стихосложение, полное глубоких мыслей.

В числе других хороших учеников у Кетеля был Исаак Озерин родом из Копенгагена[390]. Он еще у себя дома, без всякого учителя, писал кое‑что, например своего дедушку или кого‑то другого, не имея при этом никакой опытности в рисовании. Когда он пришел к Кетелю, тот дал ему копировать лист, представлявший подвиги Геркулеса, гравированный Кортом по рисунку Флориса. Когда это было сделано, он велел ему нарисовать то же еще раз под его руководством, а потом исполнить рисунок без помощи клеток Между этим и первым рисунком получилась изумительная разница и большое сходство с гравюрой. После того ему вскоре дозволено было писать красками. Затем, пробыв три года у Кетеля, он уехал в Венецию, где прожил целый год. Равным образом он совершенно случайно пробыл столько же в Риме. По возвращении он достиг таких успехов, что от него можно было ожидать самых великих произведений живописи, но вскоре после возвращения на родину он умер от перемежающейся лихорадки. Он готовился писать портрет датского короля во весь рост, но успел сделать только набросок У его учителя Кетеля сохранилось несколько очень хороших его вещей.

 

Примечания

 

Корнелис Кетель (1548, Гауда – 1616, Амстердам) – нидерландский живописец и поэт, ученик Антониса Блокландта, в мастерской которого в Делфте он провел один год (1565). В 1566 г. уехал во Францию, где работал в Фонтенбло в тесном контакте с группой нидерландских художников. Затем некоторое время жил в Париже. Вернулся в Гауду в 1568 г. В 1573 г. Кетель отправился в Лондон, где прожил почти восемь лет, был очень благосклонно принят при дворе, написал портрет королевы Елизаветы и многочисленные портреты английской аристократии. С 1581 г. он жил в Амстердаме. Кетель приобрел известность прежде всего как портретист. К. ван Мандер, много лет друживший с ним и посвятивший ему свою работу об античных статуях, в своем обширном очерке подробно описывает также целый ряд не дошедших до нас аллегорических произведений Кетеля, которые тот сопровождал стихотворными комментариями собственного сочинения – жанр, чрезвычайно популярный в среде поздних маньеристов.