Я уже не раз упоминал о том, что дарования, которыми природа наделила иного человека при самом его рождении или даже раньше, часто не могли проявиться или вследствие воли родителей, или бедности, или других неодолимых препятствий и неблагоприятных обстоятельств. Поэтому случалось иногда, что люди, предназначенные быть представителями нашего благородного искусства, бывали вынуждены заниматься какой‑нибудь простой и грубой ручной работой. Но лишь только происходила перемена в их положении, и они выступали, хотя и очень поздно, на поприще искусства, составлявшее их истинное призвание, они изумительно быстро делали успехи и доходили до большого совершенства. Свидетельством тому служит жизнь Полидора (Караваджо)[116], а также судьба антверпенского живописца Квентина Массейса, получившего прозвище Кузнеца по той причине, что вначале, до двадцати лет, он занимался этим ремеслом. Некоторые ошибочно думают, что кузнецом он был на десять лет дольше этого срока.
Когда Квентину было двадцать лет, его свалила тяжкая и продолжительная болезнь, вследствие чего он едва мог поддерживать и свое собственное существование, а между тем, живя вместе с бедной старухой матерью, должен был заботиться и о ее пропитании. Он сильно скорбел, что, находясь в постели, не мог оказать ей никакой помощи, и горько жаловался на это всем, ежедневно навещавшим его во время болезни. Через некоторое время болезнь значительно ослабела, и он мог уже прямо сидеть, но все‑таки его тело было еще слишком слабо, чтоб приниматься за такую тяжелую работу, как кузнечная.
Между тем приближалось время заговенья, и, по старинному антверпенскому обычаю, в этот день или немного раньше посвятившие себя уходу за больными братья‑лазариты устроили в городе шествие, причем впереди несли большую свечу в деревянной резной и расписной оправе и всюду раздавали детям раскрашенные гравюры на дереве с изображениями святых, которых на этот случай они заготовили огромное количество. Случайно кто‑то из навещавших Квентина посоветовал ему заняться раскрашиванием этих изображений святых, и он принялся за работу. Этот совсем ничтожный опыт сразу обнаружил его врожденные способности, и с тех пор он, полный любви и прилежания, весь отдался живописи, в которой благодаря постоянным упражнениям в самое короткое время добился удивительных успехов и которой он, сделавшись знаменитым мастером, остался верен всю свою долгую жизнь.
О причине его перехода от кузнечного ремесла к искусству часто рассказывают и другую историю, а именно что, когда Квентин был еще кузнецом, он влюбился в одну прелестную, красивую девушку, за которую и посватался, причем соперником ему был какой‑то живописец Правда, девушке больше нравился Квентин, но ей неприятно было его грубое ремесло, и потому она как‑то высказала пожелание, чтоб кузнец стал живописцем, а живописец – кузнецом. Поняв намек, Квентин, побуждаемый сильной любовью, бросил свой кузнечный молот и, взявши кисти, с большим увлечением и надеждой на счастливый исход кинулся в объятия живописи, чтоб порадовать свое любящее сердце и завоевать красавицу.
Лампсониус подтверждает этот рассказ в латинском стихотворении, помещенном под гравированным портретом Квентина, заставляя его самого говорить то, что, как доказательство, может быть не без пользы переведено и на наш язык:
«Квентин Массейс, антверпенский живописец. Сначала я был грубым Циклопом; но, когда некий живописец стал ухаживать за моей подругой и девушка упрекнула меня, сказав, что она предпочтет тихую кисть сильному грому наковальни, любовь сделала меня живописцем; на это указывает маленькая наковальня, которая служит известной приметой моих картин. Точно так же, когда Венера просила у Вулкана оружие для своего сына, ты, величайший поэт, превратил грубого кузнеца в искусного живописца».
Хотя все говорили, что причиной, побудившей Квентина обратиться к искусству, было упомянутое сватовство, но тем не менее первый рассказ считается более достоверным.
По моему мнению, оба рассказа могли быть правдивы. Квентин мог именно во время болезни начать понемногу упражняться в живописи, а по выздоровлении познакомиться и влюбиться в девушку и потом встретить в живописце соперника. Весьма возможно, что девушка и промолвила несколько слов, побудивших его совсем проститься с кузнечным делом и отдаться живописи, в которой он при помощи природных дарований и поощряемый любовью скоро достиг больших успехов. Но как бы там ни было, он стал выдающимся мастером своего времени.
Из всех его произведений особенно достойно упоминания одно совершенно исключительное по искусной живописи творение, которое и теперь еще находится в церкви Богоматери в Антверпене. Это триптих, принадлежавший цеху столяров[117]. Средняя картина представляла Снятие со креста, где лежавшее на земле нагое тело усопшего Христа, написанное, как думают, с натуры, было удивительно искусно исполнено масляными красками. На лицах Марий и других присутствующих выражалась скорбь всех Оттенков.
На внутренней стороне одной из створок столь же совершенно изображен св. Иоанн в кипящем масле, а также и красивые кони. Обыкновенно дети, да и другие зрители, спорят, сколько голов лошадей изображено на картине; одни насчитывают их шесть, а другие – семь и даже восемь[118]. Это происходит оттого, что краски на некоторых местах картины полиняли и испортились и только с большим трудом можно различить написанное, почему некоторые и принимают где‑нибудь шлем за лошадиную голову.
Другая створка представляет дочь Иродиады, пляшущую перед Иродом, чтоб получить голову Иоанна Крестителя. Здесь все предметы издали кажутся исполненными чрезвычайно тонко, чисто и отчетливо, хотя вблизи они довольно грубы. Но дело в том, что эта картина и написана с таким именно расчетом, чтоб только издали казаться исполненной очень старательно.
Недавно умерший король Испании Филипп II, большой любитель искусства, очень желал приобрести эту картину и отправить ее в Испанию, но какие бы деньги он ни предлагал за нее, все его предложения отклонялись с подобающей вежливостью.
Во времена иконоборства произведение это из‑за его высоких достоинств было скрыто от толпы неистовых фанатиков и тем спаслось от их разрушительных рук. Наконец, в 1577 году, во время последних смут, столяры, которым оно принадлежало, продали его; но благодаря ревностным стараниям Мартина де Воса магистрат расторгнул продажу и сам купил его за 1500 гульденов, чтобы город Антверпен не лишился такого необыкновенного сокровища живописного искусства. На эти деньги члены названного цеха купили для своих надобностей дом.
Квентин написал еще много других алтарных складней и картин, которые были увезены и рассеялись по разным странам. Иногда то здесь, то там встречаются в собраниях редкостей у любителей искусства маленькие его картинки, которые ценятся их обладателями как самые редкие драгоценности.
У любителя искусств Бартоломеуса Феррериса и теперь еще есть небольшая его картина, изображающая Богоматерь и отличающаяся необыкновенно тонкой и искусной живописью. Квентин имел сына по имени Ян Массейс[119], который был его учеником и считался также хорошим живописцем.
В Амстердаме, на Вормустрат, в доме под названием «Рукомойник», есть его работы маленькая картинка «Менялы»[120], которые занимаются тем, что считают и меняют деньги. Кроме того, в Антверпене и иных местах есть еще много других его картин.
Примечания
Квентин Массейс (1466, Лувен – 1530, Антверпен) – один из крупных представителей нидерландской школы начала XVI в. – был сыном кузнеца и унаследовал профессию отца (предание приписывает ему чугунное украшение фонтана перед собором Богоматери в Антверпене). Вероятно, еще в Лувене он стал учиться живописи у сыновей Дирка Баутса. Затем переехал в Антверпен, где в 1491 г. был принят в гильдию живописцев. В этом городе Массейс работал до конца дней. Помимо алтарей‑триптихов он писал портреты и бытовые сцены, выступив наряду с Лукой Лейденским основоположником нового жанра живописи. В ряде его произведений отразилось знакомство с творчеством Леонардо да Винчи: это парные портреты‑гротески старика (Париж, Музей Жакмар‑Андре) и старухи (так называемая «Безобразная герцогиня», Лондон, Национальная галерея; реплики и копии – Антверпен, Королевский музей изящных искусств, и др.), а также «Мадонна с Младенцем и агнцем» (Познань, частное собрание) – парафраз луврской «Св. Анны» Леонардо. К творческому наследию Массейса кроме произведений, названных К. ван Мандером, принадлежат «Алтарь св. Анны», созданный для собора Св. Петра в Лувене (1507–1509), и «Мадонна с Младенцем» (оба – Брюссель, Королевский музей изящных искусств); «Неравная пара» (ок. 1520, Вашингтон, Национальная галерея); «Ростовщики» (Рим, Галерея Дориа‑Памфили); «Поклонение волхвов» (1526, Нью‑Йорк, Музей Метрополитен); «Се человек» (Мадрид, Прадо; Венеция, Дворец дожей); «Портрет каноника» (Вена, Галерея Лихтенштейн); парные портреты Эразма Роттердамского (1517, Рим, Галерея Корсини) и Петра Эгидия (1517, Лонгфорд Касл, собрание Рэднор).
Жизнеописание Иеронима Босха (Jeronimus Bos)
Различны и нередко странны бывают склонности, способы писать и самые произведения живописцев. Конечно, каждый более всего преуспевает в том, к чему влечет его природная склонность. Кто бы был в состоянии рассказать о всех тех бродивших в голове Иеронима Босха удивительных и странных мыслях, которые он передавал с помощью кисти, и о тех привидениях и адских чудовищах, которые часто скорее пугали, чем услаждали смотревшего!
Иероним родился в Хертогенбосе, но сведений о времени его рождения и смерти я добыть не смог и знаю только одно, что жил он в очень давнюю пору. Но несмотря на это, в своем способе драпировки он весьма сильно отступал от старой манеры, отличавшейся чрезмерным обилием изгибов и складок. Манера его письма была энергична, точна и красива. Свои произведения он часто писал одним ударом кисти, и все‑таки картины его были очень красивы и краски не изменялись.
Так же как и другие старые мастера, он имел привычку рисовать фигуры на белом фунте доски, а затем покрывать их легким телесным тоном, оставляя в некоторых местах грунт непокрытым.
Несколько его произведений находится в Амстердаме. Я видел там в одном месте его картину «Бегство в Египет», на которой были изображены Иосиф, расспрашивавший крестьянина о дороге, и Мария, сидевшая на осле. В глубине виднелась причудливая скала, очень удобная для отдыха, своего рода постоялый двор, где видны несколько странных маленьких фигурок людей, заставлявших плясать за деньги большого медведя. Все это выглядело необыкновенно забавно и смешно.
Кроме того, на Ваале есть его работа «Ад», где представлено, как были спасены патриархи и как Иуда, собравшийся было вырваться оттуда, был пойман в петлю и повешен. Удивительно, каких только причудливых чудовищ здесь нет и как прекрасно и верно он сумел передать жар, пламя и дым.
Затем в Амстердаме есть еще его кисти «Несение креста», где, против своего обыкновения, он выказал более серьезности. В Харлеме, в доме любителя искусства Яна Дитринга, я видел несколько его произведений, а именно – алтарные створки с изображениями святых. На одной из них изображен святой монах, который ведет спор с толпой еретиков и велит все их книги бросить вместе со своей в огонь; тот будет считаться правым, книга которого не сгорит, и книга святого вылетела из огня невредимой. Все здесь было написано превосходно: и пылающий огонь, и лежавшие под пеплом дрова. Святой и его спутник были очень серьезны, тогда как лица всех остальных выражали изумление. В другом месте есть его картина, изображающая чудо, где некий царь и находившиеся около него люди пали от ужаса наземь. Их лица, волосы и бороды написаны замечательно хорошо, хотя труда было потрачено и немного[121]. Его произведения можно видеть еще в церквах Хертогенбоса, а также и в других местах.
Картины его есть и в Испании, в Эскориале, где они пользуются большим почетом.
Лампсониус в своих стихах говорит ему следующее:
«Что означает, Иероним Босх, этот твой вид, выражающий ужас, и эта бледность уст? Уж не видишь ли ты летающих призраков подземного царства? Я думаю, тебе были открыты и бездна алчного Плутона, и жилища ада, если ты мог так хорошо написать твоей рукой то, что сокрыто в самых недрах преисподней».
Был еще некий Людовик Янс ван ден Босх[122], также родившийся в Хертогенбосе. Он весьма хорошо писал фрукты и цветы и последние часто изображал в стеклянном сосуде с водой, причем употреблял на это так много труда и времени, что достигал почти полного сходства с настоящими. Он изображал на травах и цветах небесную росу и всяких насекомых, бабочек, маленьких мушек и тому подобное, что можно видеть на его картинах, находящихся в разных местах у любителей.
Он очень хорошо писал и фигуры, в чем можно удостовериться в доме любителя искусств Мельхиора Вейнтгиса в Мидделбурге, где находятся написанные его рукой превосходный образ св. Иеронима, четыре большие круглые картины, представляющие пожары, плоды и вазы с цветами, и еще другие, превосходно и старательно исполненные произведения.
У Якоба Розета также есть замечательно красиво написанная им картина, изображающая стеклянную вазу с цветами.
Так как я почти ничего другого о нем сказать не могу, то я и помещаю его здесь, возле его соотечественника, или согражданина, чтоб его имя и слава у живописцев остались в памяти.
Примечания
Выдающийся нидерландский художник эпохи Возрождения Иероним Босх (ок. 1450, Хертогенбос – 1516, там же) происходил из семьи живописцев ван Акен, работавшей в г. Хертогенбос. В зрелые годы он пользовался большим авторитетом в родном городе не только как ведущий художник, но и как один из руководителей Братства Богоматери – влиятельного религиозного общества, в которое входила вся городская элита. Уже при жизни Босха его произведения высоко ценились: среди его заказчиков были испанский король Филипп I Красивый и регентша Нидерландов Маргарита Австрийская. Нарушение традиционной христианской иконографии, причудливая символика, парадоксальный сплав метких жизненных наблюдений и фантастики, антиклерикальные мотивы – все это резко отличает произведения Босха от работ нидерландских мастеров XV – начала XVI в. Крайне скудные документальные сведения о художнике затрудняют попытки реконструировать его личность и установить духовные источники его творчества. Сохранилось довольно много подписных произведений Босха, однако отсутствие авторской датировки затрудняет окончательное решение вопроса об их принадлежности к тому или иному этапу творчества мастера. К раннему периоду (вторая половина 1470‑х – 1480‑е) относят обычно картины «Фокусник» (Сен‑Жермен‑ан‑Ле, Городской музей); «Операция глупости» и «Семь смертных грехов» (обе – Мадрид, Прадо); «Смерть скряги» (Вашингтон, Национальная галерея); «Корабль дураков» (Париж, Лувр). В зрелый период (1490‑е – первая половина 1500‑х) созданы, вероятно, триптихи «Воз сена» (Мадрид, Прадо); «Страшный суд» (Вена, Картинная галерея Академии художеств; Брюгге, Музей Грунинге); «Мученичество св. Либераты», «Святые Иероним, Антоний и Жиль», створки с изображением ада и рая (все – Венеция, Дворец дожей); «Алтарь св. Иова» (Брюгге, Музей Грунинге); двусторонняя картина «Несение креста» (Вена, Художественноисторический музей); створки «Всемирный потоп» (Роттердам, Музей Бойманс‑ван Бейнинген); «Распятие с предстоящими» (Брюссель, Королевский музей изящных искусств); «Се человек» (Франкфурт‑на‑Майне, Штеделевский художественный институт, Бостон, Музей изобразительного искусства);
«Увенчание тернием» (Мадрид, Эскориал), и др. К позднему периоду, после 1505 г., относят триптихи «Искушение св. Антония» (Лиссабон, Национальный музей старинного искусства); «Сады земных наслаждений» и «Поклонение волхвов» (оба – Мадрид, Прадо); картины «Св. Христофор» и «Блудный сын, или Бродяга» (обе – Роттердам, Музей Бойманс‑ван Бейнинген); «Увенчание тернием» (Лондон, Национальная галерея); «Несение креста» (Гент, Музей изящных искусств); «Иоанн Креститель на Патмосе» (Берлин, Государственные собрания); «Иоанн Креститель в пустыне» (Мадрид, Музей Лазаро Гальдиано); «Искушение св. Антония» (Мадрид, Прадо).
