Дон Хуан Персидский, Самуил Маскевич

Русская артиллерия берет начало со времен Ивана Грозного, войско которого имело значительное количество мортир. В 1555 году Кашпир Ганусов отлил мортиру своего имени – Кашпирову пушку, грандиозных размеров орудие, стрелявшее каменной картечью и ядрами. В том же году мастер Степан Петров отлил огромную мортиру Павлин. Оба эти орудия охраняли подступы к Кремлю со стороны Фроловской (Спасской) башни, а порой их брали в поход: по сообщению летописи, в 1563 году царь при осаде Полоцка приказал «пушки большие Кашпирову да Степанову да Павлин да Орел да Медведь и весь наряд стенной и верхней поставити близко городских ворот» и стрелять «без опочивания день и ночь». (Обе эти пушки, а также Ехидну, Кречета и Соловья по приказу Петра I впоследствии перелили «в пушечное и мортирное литье».)

В 1586 г. ученик Кашпира Ганусова Андрей Чехов отлил мортиру, превосходившую размерами и Павлина, и Кашпирову пушку. Пискаревский летописец сообщает: «Повелением государя царя и великого князя Феодора Ивановича... слита пушка большая, такова в Руси и в иных землях не бывала, а имя ей Царь».

О колоссальных пушках и иных «диковинах» московского двора оставил сообщение посланник персидского шаха Орудж‑бек Байат, позднее принявший католичество и известный под именем дона Хуана Персидского.

Когда мы вошли в город, нас разместили в больших домах, которые походили на крепость; в одном поместили персидского посланника, который был отправлен к московскому царю; в другом – нашего посланника и нас самих, а в третьем поместили англичан; и оставили с нами триста человек стражи, и царь тотчас повелел нам прислать девять человек, которые понимали наш язык, по три в каждом доме, и приказал прислать нам большие подарки. И когда мы отдохнули там восемь дней, в воскресенье прислал он своего дворецкого звать нас, и мы вышли (из своих домов) в том же порядке, в каком вошли в город, и пешая стража стояла так же, как и в день нашего въезда, вплоть до самого дворца, и нам нужно было пройти четверть мили до дворца от замка, где нас поместили. Царский дворец – это и есть та самая цитадель, о которой мы говорили и в которой около шести тысяч домов, все из дерева, за исключением царского дворца и стен, которые из камня, и построены они и укреплены на итальянский манер, как мы уже сказали. Внутри этой укрепленной окружности находилось много церквей, и в самой большой из них есть колокол столь замечательный, что в него зазвонили, чтобы мы услышали это чудо, и тридцать человек не могли его двинуть; и в него звонят только в день рождения и коронации государя. Когда мы подошли к воротам дворца, мы нашли там царского дворецкого, ростом почти гиганта, который имел рядом с собою свирепейшего пса, привязанного на цепь, которого спускают ночью; этот дворецкий провел нас до второй двери, где находился другой, который довел нас до третьей двери, а дворецкий третьей двери довел нас до царской залы, где мы увидали 500 кавалеров, всех в платье из парчи, подбитой мехом, и в шапках, украшенных драгоценными камнями и другими изящными вещами невероятной цены. Эти кавалеры встретили нас и проводили до конца залы, где и находился сам царь; зала эта так велика, что от начала ее у дверей с трудом можно различить, что делается на конце ее. Своим построением она напоминает галереи или церковь, но она так длинна, как это уже было сказано; ее своды и купола поддерживаются на известном расстоянии сорока колоннами из позолоченного дерева, которые украшены резьбой и множеством листьев, а толщину их с трудом обхватят двое людей. Когда мы дошли до конца залы, мы увидели царя, который сидел на троне, стоявшем на возвышении из многих ступеней, а трон был из массивного золота и украшен самыми драгоценными камнями. На царе была одежда из золотой материи, подбитой мехом, со многими пуговицами из алмазов; на голове (у него была) шляпа наподобие митры, а в руке скипетр, наподобие пастырского жезла. Сзади царя стояло сорок кавалеров с серебряными скипетрами, которые суть знаки, носимые царем на войне... Обед был чрезвычайно обилен и подан с большою роскошью, потому что каждому было предложено более сорока блюд, и все, что подавалось, подавалось в целом виде, и это было – телятина, дичь, баранина, гуси, утки и другие водяные птицы; хлебы, которые были поданы, были так велики, что один с трудом несли два человека, и (кроме того был поставлен) серебряный рукомойник, наподобие очага с ручками; и царь послал каждому отведать со своего блюда, сообразно с достоинством каждого гостя, в особенности же (посылал отведать) виноградного вина, которое есть предмет всего более ценимый в том царстве; это вино привозят очень издалека для царя и епископов, для того чтобы они могли распределить его между своими церквами для совершения таинства. За небольшой загородкой внутри залы, в которой мы обедали, все время играли на различных инструментах и пели, и обед продолжался с двух часов пополудни до восьми вечера, и потом мы вернулись в наше помещение, в сопровождении той же свиты и той же стражи, с которыми отправились во дворец, при освещении ста факелов, а слугам нашим было отправлено великое изобилие яств. И всякий день, когда кто‑нибудь из нас желал отправиться посмотреть город, надо было просить позволения у капитана той крепости, и он давал нам четыре человека стражи; по прошествии восьми дней нам стали показывать достопримечательности города, в особенности царскую сокровищницу, в дверях которой стояли два очень некрасивых изображения львов; одно из них было, по‑видимому, из серебра, другое – из золота; а что касается богатства, которое имелось там, то трудно этому поварить, не то что сказать, и потому я умалчиваю. Гардероб царский также заключал в себе неоценимые драгоценности, а в арсенале хранилось так много оружия, что им можно было бы вооружить двадцать тысяч кавалеров. Также показали нам клетку с дикими зверями, и среди них был лев величиною с лошадь, у которого грива была чрезвычайной длины, и он так рассвирепел, увидев нас, что сломал один из брусьев клетки очень больших размеров. Затем мы бродили по городу, видели великое paзнообразие ее лавок и большую площадь, на которой стояли пушки такой огромной величины, что два человека могли войти в их жерло для того, чтобы чистить их, и каждая из них была длиною 7 аршин, и для заряду в них клали по 2 арробы (около 100 фунтов) пороху в каждую.

Польский рыцарь С. Маскевич прибавлял:

Высокая, толстая стена и глубокий, обделанный с обеих сторон камнем ров отделяют Кремль от Китая‑города. Много можно было бы написать о последней крепости; но всего пересказать неудобно. Трудно вообразить, какое множество там лавок: их считается до 40 000; какой везде порядок (для каждого рода товаров, для каждого ремесленника, самого ничтожного, есть особый ряд лавок, даже цирюльники бреют в своем ряду), какое бесчисленное множество осадных и других огнестрельных орудий на башнях, на стенах, при воротах и на земле. Там, между прочим, я видел одно орудие, которое заряжается сотнею пуль и столько же дает выстрелов; оно так высоко, что мне будет по плечо; а пули его с гусиные яйца. Стоит против ворот, ведущих к живому мосту. Среди рынка я видел еще мортиру, вылитую, кажется, только для показа: сев в нее, я на целую пядень не доставал головою до верхней стороны канала. А пахолики наши обыкновенно влезали в это орудие человека по три, и там играли в карты, под запалом, который служил им вместо окна.

Царь‑пушку установили на пушечном настиле из бревен на площади перед Кремлем, а в XVIII столетии перевезли в Кремль – сначала во двор здания Арсенала, а затем к его главным воротам. В 1960‑х годах пушку перевезли на Ивановскую площадь Кремля, к собору Двенадцати Апостолов, и поставили на чугунный лафет.

В 1980 году был проведен осмотр и ремонт Царь‑пушки, позволивший установить, что пушка представляет собой классическую бомбарду (осадную мортиру) и что из нее стреляли по крайней мере один раз.