Об иконе СВ. Троицы с тремя лицами и четырьмя глазами

(Печ. по документам синодального архива)

Свобода в иконографии, получившая широкие права в XVIII столетии, нередко приводила русских неопытных художников к нежелательным крайностям. Нужно, впрочем, заметить, что такие явления в области церковного искусства были не столько плодом произвольного вымысла русских художников, сколько делом подражания западным образцам. Трудно с точностью сказать, как часты были злоупотребления этою свободою, потому что памятники этого рода по большей части уже истреблены, да и сведений о них в письменности сохранилось очень немного. Об одном из таких памятников, несомненно, как увидим ниже, явившемся под влиянием западного искусства, сохранилось любопытное дело в Архиве Св. Синода (№ 491/75). Оно начинается следующим письмом императрицы Екатерины II к обер‑прокурору Св. Синода: «Иван Иванович! Казанский купец поднёс мне на Волге образ, изображающий Св. Троицу с тремя лицами и четырьмя глазами. А как мне таковых образов видать не случалось, то и рассудила послать оный при сем с тем, чтобы вы предложили оный Св. Синоду и меня уведомили – позволено ли такие образа писать. А я с моей стороны опасаюсь, чтобы сие не подало поводу несмысленным иконописцам прибавить к тому ещё по нескольку рук и ног, чтобы весьма соблазнительно и похоже было на китайские изображения. 24 мая 1767 года. На Волге, галера Тверь».

Вместе с этим письмом Государыня поручила С.Козмину уведомить обер‑прокурора, чтобы «из онаго не произведено было строгих следствий». И.И.Мелиссино предложил этот вопрос на рассмотрение Синода. Синодальная канцелярия навела справки в книге соборных деяний и в указах 1707, 1722, 1723, 1725 и 1759 годов, в которых, разумеется, нет ничего прямо относящегося к этому вопросу, а указываются лишь общие требования искусного и боголепного писания икон и строгого наблюдения над иконописцами. На основании этих справок Св. Синод пришёл к заключению, что «не токмо таких непристойных изображений живописцам писать не велено, но ещё и накрепко чинить оное запрещено…, почему Св. Синод весьма сожалеет, что такие, наподобие эллинских богов, изображения между правоверными обращаются. Приказали: послать в подведомственные Синоду места указы. Сенату сообщить для соответствующих распоряжений. Двум аппробованным Св. Синода иконописцам Алексею Антропову и Мине Колокольникову дать инструкцию применительно к инструкции, данной в 1722 году Ив. Зарудневу, чтобы без их аппробации икон не писали и в продажу не употребляли. Июня 1 дня». Указ был разослан и ведение Сенату сообщено.

Когда же обер‑прокурор уведомил о таком решении Синода Государыню, то получил от неё новое письмо. «Из репорта Вашего, – пишет Императрица, – усмотрела я, что Св. Синод определил послать ко всем архиереям подтвердительные указы, дабы нигде непристойных изображений на образах не было; оное весьма хорошо. Но чтобы дать в ведомстве Св. Синода находящимся живописцам инструкцию таковую, чтобы без их аппробации прочие живописцы св. икон не писали, того никак в рассуждении пространства Империи сделать не можно. Да и прицепки из того великие родиться могут. А потому одного токмо того довольно, если Синод подтвердит всем архиереям, дабы они в эпархиях своих прилежнее наблюдали, чтобы впредь нигде таковых неприличных изображений не было. Июня 4 дня 1767 г.». После этого Синод 20 июня определил: послать указ духовным властям – архиереям, архимандритам и игуменам монастырей; также сообщить ведение Сенату; а выписку об аппробованных живописцах доложить особо. Указ разослан и ведение Сенату сообщено.

Ограничение прав синодальных иконописцев – дело в высшей степени важное. В самом деле, каким образом возможно было выполнить указ об официальной аппробации в местах, отдалённых от Москвы и Петербурга? Ни синодальные художники не имели никакой возможности проникать во все отдалённые иконописные мастерские и на провинциальные базары, где производилась торговля иконами, ни местные продавцы икон не могли, особенно при тогдашних путях сообщения, каждую икону доставлять в Москву или С.‑Петербург для предварительной аппробации. Там же, где подобная аппробация оказывалась возможною, неизбежны были упомянутые в письме Государыни «прицепки».

Допустим, что Антропов и Колокольников были людьми безукоризненно честными, неспособными к пристрастной оценке произведений иконописных мастеров, тем не менее не следует опускать из вида того, что они не были иконописцами в строгом смысле слова, а были художниками, и потому их взгляд на достоинство и правильность иконы, естественно, легко мог расходиться со взглядами иконописцев по профессии. Критерий оценки у них должен был быть не тот, что у обыкновенных иконописцев. Точных и подробных руководств на этот предмет никто не давал им: всё дело предоставлялось их личному благоусмотрению. Отсюда – неизбежность их столкновений с иконописцами, даже при добросовестном отношении к делу с той и другой стороны.

Некоторые намёки на эти столкновения находятся в синодальных документах, относящихся к деятельности Антропова; и если неудобства рассматриваемой монополии не выступали с особенною резкостью, то, вероятно, потому, что ни Антропов, ни Колокольников особенно не расширяли сферу своей практической деятельности и не заглядывали в захолустья. Указ Синода о неусыпном наблюдении над иконописцами и о недопущении непристойных изображений не вызвал оживлённой деятельности среди епископов: все они отписались рапортами в получении указа; но сделано ли было ими что‑нибудь во исполнение этого указа, – неизвестно. Вернее будет ответ отрицательный, ибо в противном случае горячее отношение к серьёзному делу должно бы было оставить какой‑либо след в документах синодального архива. Счастливое исключение составляет член Синода, епископ Переяславльский, Сильвестр. В июле того же 1767 года преосв. Сильвестр донёс Синоду, что во исполнение указов Синода от 18 и 22 июня он посылал нарочных людей на переяславльскую ярмарку для осмотра продажных икон и печатных листов. Посланные, исполнив поручение, представили в консисторию репорт, в котором говорится, что в одной лавке оказались неисправные печатные на листах изображения Христа, Богоматери, угодников Божиих и неисправные молитвы, а вместе с тем продаются кощунные и смехотворные листы. Консистория в свою очередь, рассмотрев представленные образцы, нашла их неисправно напечатанными, а под некоторыми из них – молитвы, несогласные с Словом Божьим и христианским благочестием.

Продавцом этих неисправно напечатанных изображений и молитв оказался Василий Иродионов Шедаев, Кашинскаго уезда Тверской губернии, ведомства государственной коллегии экономии, вотчины Колязина монастыря подмонастырской слободы. Шедаев живёт в Москве уже около 30 лет в разных наёмных домах, а ныне живёт в Кремле на Кирилловском подворье; листов сам не печатает, досок для печатания не имеет, только листы сам раскрашивает. Отобранные у него листы Шедаев купил для ярмарки в Москве на Вшивой горке, в приходе великомученика Никиты, близ Строганова двора, у коломенского купца Леонтия Фёдорова, сына Хлебникова, у которого листы эти печатаются на Варварской улице; сам ли Хлебников доски вырезывает, Василий не знает. Он же Василий продаёт те листы и в Москве в воротах Кирилловского подворья. У Хлебникова покупаются листы и другими продавцами, а также в селе Покровском у Дмитрия да Ивана Ивановых. А продают в Спасских воротах у Казанского собора от Московского Ильи Яковлева да у Вознесенского девичьего монастыря, а от кого именно, он Василий не знает… По запечатании консисторскою печатью листов, в силу синодального указа 9 августа 1760 года, листы эти, а также и сам Василий отправлены под караулом в московскую духовную консисторию при промемории для поступления по указам.

Спустя одну неделю, преосв. Сильвестр доносит Св. Синоду об изображении Св. Троицы с тремя лицами и четырьмя глазами. Из этого донесения видно, что преосв. Сильвестр, получив Синодальный указ, посылал для осмотра изображений в духовных правлениях и заказах, в монастырях и пустынях, – не найдётся ли где‑нибудь подобных изображений. И вот 4 июля прислан был в консисторию подобный образ, печатный, иностранной работы, на бумаге: Св. Троица представлена здесь с тремя лицами и четырьмя глазами, с двумя подписями внизу – латинской и немецкой. Взят этот образ у Переяславльского купца Семёна Трухачёва, который купил его во Пскове. Представляя этот образ св. Синоду, преосв. Сильвестр в заключение предлагает следующее: понеже он признавается вывозным из заграничных мест, и для того не соблаговолено ли будет воспретить указами и вывоз таковых, також и продажу в лавках иностранных и российских купцов. Св. Синод признал эту меру целесообразною и предложил Сенату запретить ввоз в Россию из заграницы непристойных изображений и сообщить о том в пограничные места.

Сенат 24 августа предписал губернаторам сделать через канцелярии публикации о том, что те иконописцы, которые не станут исполнять требований относительно непристойных изображений, будут наказаны. Что же касается запрещения ввоза икон из заграницы, то Сенат отказался исполнить это под благовидным предлогом. По этому поводу Сенат 26 августа сообщил Синоду: «как по состоявшемуся за подписанием собственныя Ея Императорскаго Величества руки 1764 года Апреля 23 дня губернаторам наставлению по 11 пункту велено всем земским правительствам, находящимся в губерниях (кроме Москвы и Петербурга, которые земским канцелериям не подчинены), как напр, таможням, магистратам, пограничным комиссиям, полициям и ямским правлениям, словом всем, какого бы звания ни были, гражданским местам быть в ведомстве губернатора; напредь же сего, а именно в прошлом 1767 году июля 23 дня, по определению правительствующего Сената, учинённому вследствие данного Св. Правительствующему Синоду того ж году мая от 24 числа имяннаго Ея Императорскаго Величества указа, посланными из Сената ко всем губернаторам указами предписано, чтобы они в своих губерниях о неизображении св. икон в странных и соблазнительных видах велели сделать повсюду от канцелярий публикации с тем, что иконописцы, которые сие преступят, жестоко будут наказаны, о чём и Св.

Правительствующему Синоду в известие знать дано, следовательно о сём уже должное подтверждение и учинено, а потому и в пограничные места, которые по силе вышеписаннаго даннаго губернаторам наставления состоять в их же ведомстве, Сенат об оном подтверждения чинить не может. И Святейший Правительствующий Синод да благоволит о том быть известен (ibid)».

Это решение Сената не соответствовало намерениям Синода, хотя последний и не настаивал на своих требованиях, решив «приобщить его к делу», однако самая сущность дела от того нисколько не пострадала. Пограничные чиновники, во всяком случае, не могли быть компетентными судьями в религиозном искусстве и не могли решить – какое изображение согласно с учением православной Церкви и какое, наоборот, должно быть отнесено к числу непристойных, – тем более, если ещё такими чиновниками были иностранцы. Пропаганда латинства и непристойность в искусстве могли быть устранены иными, более целесообразными мерами, а не внешними приказаниями, направленными к людям, не имеющим ничего общего ни с богословием, ни с искусством.

Последний отклик дела о рассматриваемом изображении произошёл на юге России. Как в предыдущих случаях, так и здесь изображение это служило лишь поводом к новому делу, которое угрожало печальными последствиями. Сущность этого дела, названного секретным, такова: войсковой наказной атаман войска донского Сидор Кирсанов 5 сентября 1767 года донёс государственной военной коллегии, что по указу Св. Синода на имя преосв. Тихона от 20 июня 2767 года, вследствие предложенного обер‑прокурором Мелиссино указа Ея Величества от 24 мая из похода с галеры Тверь, относительно образа Св. Троицы с тремя лицами и четырьмя глазами, воронежская духовная консистория сообщила о необходимости наблюдения за иконами и иконописцами. По предложению преосв. Тихона поведено воронежской епархии духовным правлениям, как самим, так и чрез определённых десятоначальников наблюдать по всем местам, в церквах и домах, требуя при этом светской команды, – нет ли у кого непристойно писанных икон, и если окажутся таковые, отбирать их, а самих иконописцев, усмотренных с оными иконами, представлять в консисторию при доношениях. А чтобы иконы эти не были покупаемы и приготовляемы впредь, обязать священно и церковнослужителей и светских подписками с тем, что если у кого впредь чрез нарочно посланных от Его Преосвященства найдутся таковые иконы, то с теми поступать без опущения. Консистория требует тою промемориею, чтобы воинская канцелярия давала команды по требованию духовных правлений для осмотра и отобрания икон, и чтобы находящихся в ведомстве Войска Донского в городе Черкасске и во всех станицах разных чинов людей обязать подписками чтобы иконописцы к писанию таких образов допускаемы не были.

Но казаки войска донского со всеми семьями заражены расколом и имеют в своих домах образа не по преданиям Церковным, но той же секты иконописцами писанные и почитают таковое писание по старинному какому‑то преданию, а по церковным преданиям образами писанными явно гнушаются. Уже в прошлом 766 году казаки с семьями из каргальской и терновской станиц учинили побег под видом душеспасения для избежания правоверия, «представляя себе безрассудно последний век и гонение православной веры; а потому, если привести в исполнение распоряжение преосв. Тихона, по указу св. Синода, об отобрании икон чрез команды, произойдёт замешательство. О сем представляю на усмотрение коллегии, а предписание о командах оставляю доколе без исполнения».

Военная коллегия, получив это донесение, рапортовала Синоду, что во избежание замешательств и ожесточения со стороны раскольников войска донского, необходимо при отобрании икон употребить приличные средства, не прибегать к помощи воинских команд, в которых находится много раскольников, и не разглашать о том народу. Св. Синод, приняв в соображение сказанное, разъяснил, что в синодальном указе не говорится об осмотре икон в домах и о привлечении команд, да и вообще речь идёт не о раскольниках. Приказали: послать преосв. Тихону указ, чтобы команд не требовать, икон ни в церквах, ни в домах городков и станиц не осматривать, отобрания икон не чинить и подписок не требовать; а в прочих местах, где были возникнуть при столь широких полномочиях надзирателей, не имеющих надлежащего понятия о том, что согласно с церковным преданием и что составляет предмет мудрования раскольников; светские чиновные люди избавлены от печальной необходимости становиться в ряды блюстителей чистоты и неповрежденности иконографического предания и от обязательной подписки по делу, для них совершенно чуждому.

Официальная переписка об образе св. Троицы кончилась. Из неё мы узнаём, что образ этот вызвал целый ряд мер к устранению злоупотреблений иконописцев, много говорилось и писалось о неискусных, непристойных и несогласных с церковным преданием изображениях; но самая сущность этого образа и его происхождение остались невыясненными. Императрица Екатерина II приравнивала его к китайским изображениям, Св. Синод усмотрел в нём сходство с изображениями эллинских богов, может быть, сравнивая его мысленно с изображением двуликого Януса; епископ переяславский Сильвестр нашёл, что изображения этого рода идут из Западной Европы, что совершенно верно. В какое же время и каким образом могло возникнуть подобное изображение на западе?

Искусство древнехристианское представляет лишь два‑три примера изображения Св. Троицы под образами человеческих фигур, но, говоря вообще, здесь мы не видим настойчивых попыток разрешить неразрешимую задачу о троичности лиц при единстве Божества в изобразительном искусстве. В эпоху византийскую найдено было для догмата троичности известное символическое выражение. Позднее и здесь встречаются, особенно в миниатюре, изображения трёх божественных лиц в виде трёх человеческих фигур. Но изображение Троицы с тремя лицами и четырьмя глазами здесь не было принято. Единственный пример его указал Дидрон в фресках кладбищенской церкви Св. Георгия на Афонской горе: три лица Божества имеют здесь четыре глаза, три носа, трое уст и один крестообразный нимб, в котором вписаны известныя буквы own. Пример этот относится уже к 1736 году (Didron, Iconogr. De Dieu, p. 584). Как пример единственный, не находящий для себя объяснения ни в памятниках греческой письменности, ни в других, хотя бы отчасти сходных, памятниках греческого изобразительного искусства, явившийся притом в эпоху забвения иконографических преданий Византии и склонности к подражанию западным образцам, он не может быть признан произведением греческим в строгом смысле этого слова. Вероятно, он явился здесь под влиянием западного искусства.

Западные художники издавна отыскали форму для выражения идеи о Св. Троице. В эпоху романо‑византийскую они, подобно византийцам, представляли Св. Троицу в виде трёх отдельных человеческих фигур, совершенно сходных между собою; иногда же для отличия Сына Божия изображали гвоздинные язвы на Его руках и ногах, а при изображении Св. Духа писали ещё фигуру голубя. Начиная с XIII века эти три фигуры начинают сливаться: является одно тело и три головы. В то же время троичность изображается в виде геометрических фигур: трёх кругов, соединённых вместе, причём иногда в пункте соединения их писали: unitas, а в трёх внешних частях кругов – tri‑ni‑tas. Это изображение было употребительно от XIII до конца XV в. (Didron, p. 572). Затем является фигура треугольника, а вместе с нею изображение трёх лиц при одной голове, с четырьмя глазами, тремя носами, тремя устами и тремя бородами. Замечательный образец этих изображений представлен в цитованном сочинении Дидрона, с одного французского образа XVI в.

В четырёх углах этого образа помещены символические фигуры евангелистов со свитками, в которых написаны имена евангелистов: ангел – Матвей, крылатый лев – Марк, крылатый телец – Лука и орёл – Иоанн. Вверху, в средине между ангелом и орлом, изображена одна голова с тремя лицами, четырьмя глазами и проч., как сейчас сказано. Под этою головою – три круга, расположенные треугольником, т. е. два вверху и один внизу. В первом верхнем круге, налево от зрителя, написано pater, во втором направо films, в нижнем spiritus sanctus. Круги эти соединены между собою тремя линиями, и в каждой из них написано non est. Выходит: Pater non est filius, pater non est spiritus sanctus, spiritus sanctus non est filius и т. д. Так разрешён художником вопрос о различии трёх лиц Божества; а для выражения единства Божества прибавлен среди трёх больших кругов ещё один – малый, в котором написано Deus; к этому малому кругу проведены от трёх больших кругов новые линии, в которых написано: est, est, est. Выходит: Pater est Deus, Filius est Deus, Spiritus Sanctus est Deus. Первая половина этого изображения, т. е. голова с тремя лицами и четырьмя глазами, и есть то самое изображение, которое поднесено было императрице Екатерине казанским купцом. На западе оно было употребительно по крайней мере до XVIII в. включительно. В 1628 году 11 августа папа Урбан VIII запретил изображать Троицу под видом человека с тремя устами, тремя носами и четырьмя глазами, равно как запретил, под угрозою анафемы, делать и другие подобные изображения; а существующие изображения всем сжечь. Запрещение это повторено в 1745 году папою Бенедиктом XIV в одном бреве, отправленном епископу Аугсбургскому (Didron, p. 584).

Однако ж, несмотря на эти запрещения, странное изображение продолжало ходить по рукам, занесено было к нам в Россию и поднесено Государыне как выражение утончённой изобретательности и мудрости иконописца и жертвователя. Необычайность изображения повела к продолжительной переписке и вызвала целый ряд направленных против подобной изобретательности мер. Изображение это не привилось в России, несмотря на всю склонность русских художников того времени к вымыслам западного художества.