Глава 1. Неожиданный подарок 3 страница

Внезапно она словно ощутила какой‑то толчок. Несколько секунд стояла неподвижно, как статуя, затем прошла в ванную, зажгла свет. После чего расстегнула кофточку и лифчик, из которого, обретя свободу, тут же выпорхнули на волю две крупные, но вовсе не отвислые, а очень тугие, как резиновые мячики, полусферы. А он прав, действительно красивая грудь. И как он смог это разглядеть под панцирем одежды? Ясно, как день, что отъявленный бабник, выискивает свободных женщин и как коршун бросается на свою добычу. Но на этот раз его хищный клюв промахнулся. Губы Кати раздвинула в сторону злорадная улыбка. Надеялся поживиться, да не вышло, только вечер понапрасну потерял. Так этому нахалу и надо. Думал, что нашел дурочку. А вот и не на ту напал.

Катя еще немного полюбовалась округлым ландшафтом своей груди, затем снова спрятала тугие полусферы под одежду, словно от сглаза, прошла в комнату и, щелкнув выключателем, залила ее светом. Но вот чем ей сейчас заняться, она хоть убей не знает. А ведь еще совсем не поздно. Пойти в холл посмотреть телевизор? Не хочется. Когда она проходила мимо, то заметила, что вокруг него сгрудились одни пенсионеры. И ее почему‑то совсем не тянет присоединяться к этой старческой команде. Почитать книгу? Тоже нет желания. И сон, словно нарочно не гостит ни в одном глазу. Дома в этот час веки становятся каменными, как у скульптуры в соседнем парке, а тут она вместо полного упадка ощущает мощный прилив сил. Не будь этого нахала – танцевала бы до самого утра.

Катя вышла на балкон. С танцплощадки до нее долетали отдельные обрывки мелодий, где‑то внизу раздавались дуэты из мужских и женских голосов. Эти голоса переговаривались между собой, они смеялись, они хохотали, они обещали чего‑то друг другу, а затем внезапно исчезали, по‑видимому, для того, чтобы выполнить только что прозвучавшие обещания. А вот ей не с кем молвить даже словечко.

Катя вдруг поймала себя на том, что испытывает досаду. Она попыталась вызволить из кладовой памяти голоса мужа, детей, но к ее удивлению они звучали как‑то тихо и невнятно, как в приемнике, у которого сели батарейки. Она подошла к телефону и стала набирать свой домашний номер.

Когда Катя утром отворила глаза, то сразу же почувствовала что‑то неладное. Как была в ночной рубашке, она порхнула на балкон. И ей все сразу же стало ясно. Если вчера, как начищенная монета, во всю свою фантастическую мощь сияло солнце, и светлая ткань дня была вся прошита его золотыми нитями, и уже с утра воздух был нагрет чуть ли не до температуры сауны, то сегодня природа кардинально поменяла свою экспозицию, и Катя увидела совсем иную картину. Плотный и темный драп облаков полностью занавесил светило, а ветер швырял в ее щеки холодные комья своих порывов.

Она вернулась в комнату, ощущая, как стремительно пикирует настроение вниз. Что же она будет делать в такой скучный ненастный день, чем наполнить все это обширное пространство времени? Едва погода изменилась, как такой уютный номер в миг превратился в тюремную камеру. От досады ручеек слез стал прокладывать русло к глазам, и если бы она не сдерживала себя, то он, подобно сбежавшему на плите молоку, залил бы все ее лицо.

Катя прошла в ванную, взглянула на свое отражение и заплакала от досады. Вчера зеркало показывало портрет красивой эффектной дамы, а сейчас – плаксивую бабу с красными, как революционные знамена, глазами. Катя включила кран и в отместку за такой противный эстамп стала брызгать на стекло водой.

Чтобы как‑то приободрить свой упавший дух, к завтраку она постаралась вернуть себе прежнюю привлекательность. Тело она поместила в новое платье, а лицо, подобно индейцу перед битвой, особенно тщательно разрисовала разноцветными мазками.

Она вошла в большой зал, стены которого были украшены изображениями самых разнообразных яств, что весьма сильно контрастировало с тем, что стояло на столах. Катя неторопливо прошествовала к своему месту. Внезапно она остановилась; ее взгляд, бродя между огромным количеством людей, совершающих одновременную трапезу, внезапно натолкнулся на Артура. Рядом с ним сидели три женщины, причем все любвеобильного возраста. Вся кампания приправляла поглощение пищи громким заливистым смехом.

Путь Кати пролегал мимо стола Артура, но когда она оказалась рядом с ним, он не только не повернул голову, но даже не скосил в ее сторону своих нахальных глаз. Она почувствовала, что задета таким невниманием к своей особе. Вчера вечером пел дифирамбы ее грудям, а теперь, когда рядом с ним их целых три пары, делает вид, что не замечает ее. Хотя чему тут можно удивляться? Искатели приключений все такие, они, словно хищные звери, бросаются на самую легкую добычу. А как только встречают малейшее сопротивление, то сразу же убегают в кусты.

Пока длился завтрак, она еще пару раз как бы случайно поворачивала глаза в его сторону. И все это время мизансцена не менялась; Артур потчевал дам рассказами, а те его – своим громким и вульгарным хохотом. То, что эти, сидящие рядом с ним три гусыни, были отъявленными дурами, не вызывало у Кати никаких сомнений; ну кто еще способен смеяться, да еще так громко над шутками этого отъявленного пошляка?

Она снова вернулась в ставший тюремным казематом номер. Погода не только не улучшилась, но, словно ей назло, с каждой минутой становилась хуже. С балкона она видела, как взмывали вверх лопасти волн, превращая вчерашнюю морскую равнину в гористую, со стремительно несущимися к берегу хребтами, местность. Никакой надежды на то, что что‑то изменится, не было.

Она легла на кровать, от наступавших на нее со всех направлений армий тоски и скуки она готова была скулить, как раненный щенок. Попробовала читать, но глаза хотя и бежали по строкам, но дальше сигналы не проходили в мозг, который по‑прежнему был наполнен горестными мыслями. Неугодная книга полетела в угол, а утомительный труд, связанный с чтением, она попыталась заменить на безмятежную сладость здорового освежающего сна. Но хорошо выспавшийся за ночь организм отторгал сон, как инородный орган, и Катя только напрасно мучила подушку, крутясь на ней, как уж на сковородке. Она проклинала себя за то, что поддалась уговорам мужа, Зины и своим собственным увещеваниям и отправилась в это самое унылое место на земле.

Но почему ей так скучно, вдруг, словно откуда‑то издалека, подобно иноземному кораблю, приплыл к ней вопрос. Ведь и раньше она оставалась одна: на даче, в квартире, но ничего такого не испытывала, наоборот, то были лучшие ее часы, когда можно немного спокойно подышать, расслабиться, побыть наедине с собой, отдохнуть от необходимости быть несменяемым погонщиком нескончаемого каравана домашних дел. А тут такая возможность сама плывет ей в руки, а она просто места себе не находит, как человек, у которого болят зубы сразу. Странное, непривычное и главное – непонятное для нее состояние.

За окном по‑прежнему метался холодный ветер, желая попасть к ней в комнату, он стучал в оконные в стекла, как барабанщик в барабан, ощетинившееся волнами море шумело, словно вскипевший чайник, и на Катю вдруг накатилось такое отчаяние, что она, наконец, не выдержала и разревелась.

Внезапно в дверь застучали. Катя мгновенно слетела с кровати, быстро посмотрела на себя в зеркало, смахнула с ресниц и со щек несколько алмазных капель. Однако красные глаза, словно два предателя, безжалостно выдавали ее недавние состояние.

Она открыла дверь, и от изумления у нее даже заглохло на мгновение дыхание. На пороге в своих в решетчатых джинсах и в еще более грязной, чем вчера, майке стоял Артур. Знакомая нахальная улыбка перемещала в разные стороны его губы по лицу.

– Здравствуйте, Катя, – сказал он. – Мне показалось, что в такую погоду вам должно быть очень скучно. Вот я и зашел вам помочь развеять скуку.

Наглость и бесцеремонность этого парня была столь беспредельна, что Катя не могла выудить из своего лексикона слова, которые были бы эквивалентны его поступку и бушующему в ней урагану чувств.

– Вы ошибаетесь, мне совершенно не скучно. Я замечательно отдыхаю.

– Так замечательно, что даже плачете? Зачем говорить неправду? Это всегда очень нерационально. Если вы меня сейчас выставите, то весь день будете горько сожалеть об этом. Умоляю вас, не делайте того, чего не хотите.

Катя хотела ему резко возразить, но подготовленные уже слова по пути к языку неожиданно где‑то затерялись, и она, как немая, лишь молча смотрела на него, ритмично, словно отбивая так какой‑то мелодии, хлопая длинными ресницами.

– Я вижу, вы согласны, чтобы я зашел, – сделал вывод из ее молчания Артур.

Катя отчаянно замотала головой, но это оказалось запоздалой реакцией, Артур шагнул мимо нее и оказался в ее владениях. Несколько мгновений она смотрела на непрошеного гостя, а затем почему‑то закрыла за ним дверь.

Когда она повернулась к нему, Артур уже оккупировал ее кресло. Только сейчас она заметила, что он пришел не один, а с пакетом, из которого, демонстрируя свои округлые формы, торчала бутылка вина.

– Я подумал, что нам неплохо с вами отметить наше знакомство, – дал краткое пояснение своим действиям Артур.

– Но у меня совсем нет желания отмечать наше знакомство. Я надеюсь, что оно этим и закончится.

– Ничего вы не надеетесь, вам очень скучно, и вы чертовски рады, что я заглянул на огонек.

– Вы собираетесь и дальше разъяснять мне мои мысли и поступки? – Катя постаралась влить в свой голос раствор с максимальной концентрации сарказма.

– До тех пор, пока вы не будете искренни сама с собой.

– Я искренна! – возмутилась Катя.

– Нет!

– Ну, знаете…

– Давайте не будем препираться. Лучше устроим маленький пир. Вот только закуску я не прихватил. У вас не найдется хоть что‑нибудь?

Перед отправкой в дорогу Катя приготовила себе на всякий случай целую гору самой разнообразной снеди. Но ее соседи по купе почти насильно заставляли уничтожать свою попутчицу их собственные припасы, так что, ее заготовки оказались не использованными и наполовину. И сейчас Катя при полном осознании, что совершает непоправимую ошибку, полезла в сумку за ними.

Стол быстро приобрел привлекательный вид и даже стал издавать кое‑какие аппетитные запахи. Артур умело растащил в разные стороны еще мгновение назад демонстрирующие трогательное единение бутылку и пробку, и темно‑вишневый ручеек вина заструился в стаканы, радуясь, что вырвался после долго заточения из тесного сосуда на свободу.

– Может, выпьем на брудершафт, чтобы сразу перейти на ты? – выступил с ценным предложением Артур.

– Нет, не хочу, – решительно возразила Катя.

Ишь чего захотел, хитрюга; но она не дура и не собирается предоставлять ему предлог для поцелуя.

– Ладно, отложим ненадолго эту процедуру, – смирился с неизбежным Артур. – Тогда давайте пока просто выпьем за встречу. За то, что мы тут сидим и нам очень хорошо вдвоем.

Все же наглости этого парня нет предела, уже далеко не первый раз возмущенно подумала Катя, но неожиданно поймала себя на том, что уже более спокойно реагирует на его выходки. Кажется, у нее начался процесс адаптации к ним.

Артур глубокомысленно смотрел на нее сквозь мутное стекло стакана.

– А чем вы занимаетесь у себя дома? – спросил он.

– Я – бухгалтер. Старший бухгалтер, – увеличила она свое положение в обществе. – А вы?

– Я? Я ничем не занимаюсь.

– Как ничем? – не поверила Катя своим ушам. – На что же вы живете, на какие деньги приехали сюда?

– Ну, деньги – это не проблема, – небрежно прозвучал голос Артура. – Их повсюду сколько хочешь. Успевай только нагибаться и класть в карман.

– А я могу сказать, как вы их зарабатываете. Соблазняете женщин и живете за их счет. – Этот смелый фехтовальный выпад Катя готовила уже несколько минут и сейчас, после успешно произведенного укола, с нескрываемым торжеством смотрела на Артура; пусть знает, что ее ему не провести, она раскусила этот орешек с гнилым зернышком сразу же.

– Вы думаете, что я альфонс? – без всякой обиды произнес Артур. – Что ж, если вам больше подходит такой вариант, то я не против. – Его губы разъехались в широкой улыбке. – Но не волнуйтесь, за ваш счет я жить не собираюсь, у вас денег‑то нет.

– Откуда вы знаете, сколько у меня денег? – Катя почувствовала себя задетой его последним замечанием, хотя оно во многом и соответствовало реальному состоянию ее кошелька.

– Ну, это сразу заметно, сколько у кого денег.

– Зачем же вы ко мне пришли?

– Вы мне очень нравитесь. У вас самая красивая грудь, которую я видел за последний месяц. Нет, пожалуй, за два месяца, – внес важное уточнение в этот вопрос Артур.

Катя почувствовала, как двумя факелами запылали ее щечки.

– Послушайте, как вы можете так разговаривать по сути дела с незнакомым вам человеком? Между прочим, я замужем.

– Я и не сомневаюсь. У вас ужасный вид типично замужней женщины. Когда я увидел вас, мне стало вас очень жалко. Я сказал себе: вот полностью искалеченный браком человек, надо ему помочь. А что касается моей откровенности, я всегда говорю то, что думаю. Разве не все так должны поступать?

– А если я начну говорить то, что думаю о вас, вам это понравится?

– Ради бога, да я только об этом и мечтаю. Мне всегда становится неинтересно, когда человек лжет. Ложь – это проявление несвободы, а я люблю свободу.

– Но ведь нельзя же говорить все, что думаешь о человеке. Мало ли какие приходят мысли в голову. А если ты, например, о нем самого плохого мнения, что же, так ему и сказать?

– А как же иначе? В этом случае, правда необходима как никогда. Если вы не любите человека, а говорите ему приятные слова, разве вам не становится от этого противно?

– Бывает, – призналась Катя. – Но ведь он же обидится, как потом с ним общаться?

– Но зачем вам общаться с теми, кого вы не любите? Это же настоящее самоистязание. Разве не так?

– Так, – согласилась Катя. – Но если ты с ним работаешь или живешь?

– Зачем же жить с тем, кто тебе противен? Ну а работа… Ради правды можно и потерпеть. Или сменить работу. Зато не надо лицемерить. Это же такое облегчение. Один раз скажешь правду и больше не надо лгать всю жизнь. А если говорить ложь, то приходиться повторять ее постоянно. Да еще каждый раз раскрашивать чем‑то новым. Мы становимся пленниками собственной лжи. Это и тяжело и мерзко. Зачем же мучить себя, когда можно сказать то, что думаешь, и почувствовать себя сразу на свободе.

Пока он говорил, у Кати язык буквально плясал во рту от желания ему возразить, но когда он замолчал, она вдруг поймала себя на том, что сказать ей нечего. Более того, она согласна с ним, теперь она понимала, что схожие мысли давно уже бороздили ее подсознание, но она не решалась не только их озвучить, но даже выпустить их из этой ее самой сверхсекретной зоны на свободу.

– Я вижу, вы согласны со мной. Знаете, мы с вами единомышленники. К концу нашего романа вы поймете, что между нами нет никаких разногласий.

– Какого романа? – встрепенулась Катя. Внезапно она почти физически услышала, как громкая сирена тревоги завыла в ее голове. – Запомните, Артур, у нас с вами не может быть ничего общего. Поэтому я вас сразу хочу предупредить: вы напрасно теряете время.

– Если мужчине очень нравится женщина, то он не может напрасно терять время, когда находится рядом с ней. Даже если его ждет неудача. Наоборот, это лучшие его минуты. А что касается романа, он уже развивается во всю катушку. По‑моему, это очевидно…

– Вот что, Артур, или как вас там зовут еще по‑другому. Чтобы сразу все было ясно, давайте договоримся: вы немедленно покинете мой номер, и больше ко мне не будете подходить ближе, чем на сто шагов.

– Вот видите, испугались, значит, я прав. Меня это радует, я выбрал правильную тактику.

– Я могу вас еще обрадовать: в своей жизни я ни разу не встречала такого наглеца.

– Я вовсе не наглец, я только говорю то, что думаю. Был бы я наглецом, набросился бы сейчас на вас. Тем более, что долго вы сопротивляться не собираетесь. А я сижу смирно, спокойно разговариваю. Только в отличие от того, к чему вы привыкли, что вам все постоянно лгут, я говорю то, что думаю. А вам было бы легче, если бы на моем месте сидел какой‑нибудь болван, нес ахинею про погоду, а сам бы только и думал о том, как вас трахнуть?

Что‑то взорвалось внутри нее, как будто она случайно проглотила гранату на боевом взводе. Впервые мужчина в разговоре с ней произнес это самое запретное в языках всего мира слово. Да как он посмел?! Да за кого он ее принимает?!

– Послушайте, вы, что себе позволяете! – завибрировал на самой, какой она смогла взять высокой ноте, ее голос от возмущения. – Пользуетесь случаем, что мы одни и считаете, что вам все дозволено. Вы не только наглец, вы еще самый настоящий хам! – Катя попыталась как можно сильнее ударить его взглядом своих больших разгневанных глаз, но неожиданно натолкнулась на ответный, полный искреннего недоумения взор.

– Что вы, Катя, рассердились? Не понимаю, что я такого сказал…

– Я еще вам должна открыть курсы по ликбезу некоторых слов?

– Послушайте, ведь любое слово само по себе просто звук, и оно не может быть ни неприличным, ни непристойным, ни оскорбительным. Все дело в том, как каждый его воспринимает. Не я, а вы наполнили его таким содержанием, которое вас возмутило. Я же просто сказал о том, что человек может говорить о погоде или о какой‑нибудь другой ерунде, а думать совсем о другом. Что бы изменилось, если бы я употребил термин «заниматься любовью»? Смысл абсолютно тот же.

– Но слова же разные!

– Так очистите же их от грязного смысла, это в вашей власти, и они не будет коробить ваш деликатный слух. На самом деле грязны не эти слова, это внутри вас все запачкано грязью, и эта грязь выходит наружу, когда вы произносите определенные звукосочетания. Соскоблите с них этот мутный слой, и никакие слова вам больше не покажутся оскорбительными или неприличными. Одно слово какой‑то болван сделал приличным, другое – матерным. Но почему вы должны зависеть от чужой глупости и грязи? Лучше привыкните к тому, что все слова приличные – и все сразу изменится.

Катя молчала. Но гораздо больше ее волновало сейчас другое; она вдруг ясно осознала и уже не впервые какую‑то непривычную правоту своего странного собеседника. Но это осознание рождало в ней такую сумятицу противоречивых чувств, что она никак не могла определить, как она должна реагировать на эти крамольные речи.

– Вот что, – сказала она, – я вовсе не собираюсь спорить с вами о значении некоторых слов. Я даже не понимаю, как вы осмеливаетесь говорить мне такое, неужели вы со всеми женщинами разговариваете подобным образом?

– Если говорить честно, то нет, – с какой‑то несвойственной ему застенчивостью улыбнулся он, – только с теми немногими, кто могут меня понять. А вы как раз из их числа.

– Это очень для меня лестно, однако мне не хочется продолжать подобный разговор. Я вовсе не собираюсь менять свое мнение по поводу некоторых вещей. И ваши слова мне совсем не кажутся убедительными. И я еще раз прошу вас уйти из моего номера. Иначе я позову администратора и пожалуюсь на вас.

– Что ж, придется подчиниться. Администратор – это страшный зверь. Но для первого раза мы с вами очень хорошо посидели. Я вижу, что понравился вам. А вы мне – еще больше. На самом деле вы очень умны, только прожили всю жизнь среди дураков. Вот и привыкли мыслить на их уровне. Но я вам помогу избавиться от этого недостатка.

Катя резко встала.

– Я даже и не знаю, как вам еще сказать, чтобы вы немедленно покинули меня. Ваша наглость не имеет границ. Уходите.

Артур тоже встал и направился к выходу. У двери он остановился.

– Приходите в 11 вечера на наш пляж. Я буду вас там ждать.

Захлопнувшаяся за ним дверь к большой радости отделила ее от Артура, вернув на прежнее место в ее сознании утраченное с его приходом ощущение безопасности. Катя выпустила из себя глубокий вздох облегчения. Ну и дела, еще никогда в своей жизни она не сталкивалась ни с чем подобным! Даже представить не могла, что среди человеческого рода водятся подобные экземпляры. Ее взгляд упал на стол, на котором гордо возвышалась башенка недопитой бутылки вина в окружении нескольких лежащих у ее подножья пирожков.

Что‑то смущало ее, какая‑то мысль, как летающий в комнате неугомонный комар, не давала покоя, не позволяла спокойно отправить на склад ненужных воспоминаний это только что благополучно завершившееся для нее нежданное испытание. Артур произнес одну фразу, от которой мгновенно изменился ритм ударов ее сердца. Ей не хотелось ее повторять, она делала вид, что не может ее восстановить в памяти. Но его слова, подобно барабанному бою, так громко звучали в ушах, как будто бы их постоянно повторял репродуктор, что обманывать себя дальше становилось не только бессмысленным, но и смешным занятием.

Неужели Артур все‑таки прав и он понравился ей? Такого просто не может быть. Этот нахал, хам, наглец – да во всем его длинном и тощем теле нет ни одной положительной клетки. Да, он очень необычен и говорит странные вещи. Но если подумать над ними… Вот уж чего она не собирается делать, так это ломать голову над его идиотскими парадоксами. Она может дать на отсечение руку, что кассету с этим текстом он вставляет в свой мозг всякий раз, когда встречает женщину, которую желает соблазнить. Вычитал эти мыслишки в какой‑нибудь дурацкой книжонке, которых сейчас, как кроликов, расплодилось видимо‑невидимо, а теперь выдает их за собственные измышления. И, наверное, есть немало дур, которые клюют на эти дешевые трюки.

Да как он только посмел произносить все эти неприличные слова в ее присутствии? Катя едва не задохнулась от возмущения. Ну, ничего, она покажет ему при следующей встрече, как относится к нему.

Катя почувствовала, что почти успокоилась, и в это мгновение вдруг снова поймала себя на том, что скука вновь стала вить в ней свое гнездышко. Запал негодования ослабел, а другого достойного для внимания объекта ни внутри нее, ни вне не было. Но она уже понимала: если останется в своем номере, то через некоторое время, подобно собаке на луну, начнет выть от тоски. А значит, она должна любым способом хоть как‑то развлечь себя, дабы не позволить в ее мозгу слишком глубоко укорениться некоторым совсем ненужным ей мыслям…

Катя вышла на улицу. Было прохладно и пасмурно, ветер, словно тренируясь перед боксерским поединком, то и дело норовил ударить в лицо и к тому же бесстыдно пытался залезть под платье; нависшая над головой стая тяжелых серо‑сизых туч грозила в любую секунду просыпать на землю огромные горсти дождевых зерен.

Она решила погулять по городу и, несмотря на непогоду, храбро отправилась в путь.

Город был маленький и какой‑то унылый. Белые безликие дома образовывали узенькие, как пеналы, и извилистые, как русло ручейков, улицы, не давая себе труда по созданию нечто достойного, на чем мог хотя бы на мгновение зацепиться тоскующий по красоте взгляд. Не радовали и магазины, предлагая покупателям дежурный ассортимент курортных товаров. Она направилась к генуэзской крепости, вошла на территорию некогда мощной средневековой твердыни. Но, ни ощетинившие зубьями крепостные сооружения, ни останки старинных строений, ни даже замечательный вид на море и горы, который открывался со смотровой площадки, никак не могли поглотить ее внимание. Ее мысли витали совсем в другой эпохе и совсем в другом месте, нежели чем в том, где пребывало ее тело. Всегда любознательная к новым впечатлениям и сведениям, Катя позволяла рассказу экскурсовода почти полностью пролетать мимо ее ушей. Вместо этого она то и дело поглядывала на свои часики с ужасно медленно ползущими, как две старых и ленивых черепахи, стрелками.

Она вышла из крепости, снова зашагала по улицам, погружая ноги в ковер из толстых и мягких слоев пыли. Внезапно по ее голове, плечам, груди застрочили точными очередями крупные капли. Дождь был холодный, за несколько секунд превратил ее одежду в одну сплошную мокрую тряпку, которая, как страстный влюбленный почти намертво прилипла к телу. Почему‑то, уходя из номера, она не захватила зонтик, и сейчас ей не оставалось ничего другого, как броситься бежать со всех ног. И хотя пробежка под падающим сверху ледяным душем была не из самых приятных процедур, Катя, как ребенок, радовалась этому купанию. Оно остужало ее, успокаивало, избавляло от внутреннего напряжения, концентрировало мысли на не слишком приятной, но зато абсолютно безопасной теме – борьбе с холодом и с осадками.

Катя влетела в свой номер, сорвала с себя насквозь промокшую одежду и бросилась под душ. Все ее тело мелко и часто вибрировало от холода, и когда горячие ручейки стали прокладывать по нему, как по пустыне после дождя, свои русла, Катю охватило невиданное блаженство. Холод, словно побежденный противник, быстро отступал, а на его место, словно на вахту, заступало тепло. Оно волнами двигалось по ней, обогревая все новые и новые участки обнаженной плоти и чтобы не спугнуть эти восхитительные ощущения, она даже закрыла глаза. Вода продолжала падать на нее, облака пара заполняли ванную, и Катя походила на фею в какой‑то фантастической полупрозрачной одежде.

Катя перекрыла стекающий из душа водопад, подошла к зеркалу, стерла с него налет пара и внимательно стала разглядывать себя. Так получалось, что дома она редко видела себя полностью обнаженной. И, в самом деле, где она может созерцать себя в таком виде; подобные нудистские места в квартире у них просто отсутствуют. Даже в ванной нет возможности, как следует, полюбоваться своим зеркальным двойником – маленькое зеркальце, смотрясь в которое, Петр скашивал щетину с лица, было для этого зрелища абсолютно непригодно.

Теперь же она видела себя всю: от разбросанных по голове и плечам темных снопов волос до пальцев ног с полустертым педикюром. И внезапно что‑то странное произошло с ней, она вдруг услышала явственный зов собственной плоти. Это заполонившее всю зеркальную поверхность тело было восхитительно, оно манило и звало, оно просило награды за свою дородность и красоту в виде ласки и нежности. Никогда раньше у Кати не возникало мысли о том, что можно наполниться желанием к самой себе. Немного нерешительно она провела рукой по груди, затем подвела ладонь к низу живота. Казалось, что этот маленький сладострастный зверек, живший внутри ее розочки, только и ждал ее прикосновения, он, как хорошо выдрессированная собачонка, тут же откликнулся на него нежным и мягким ощущением. Она продолжала, как ребенка, слегка поглаживать его, затем ее пальчик, словно спелеолог, нырнул в пещеру влагалища. Внезапно родившаяся там река блаженства стала быстро взбираться куда‑то по животу вверх, Катя ускорила движения; неожиданно она вся вздрогнула, а из горла выкатился крик.

Теперь зеркало отражало смущенное лицо Кати, явно ошарашенной происшедшим. У нее не было практики самовозбуждения, за всю жизнь она этим занималась всего пару раз, да и то в далекой юности, когда внезапно набросившейся на нее резвый котенок чувственности помог найти в ее тогда еще совсем небольшом и редком перелеске этого маленького, затаившегося, ждущего своего часа зверька, способного приносить ей огромную добычу удовольствия. Но одновременно в ней тогда родилось и ощущение постыдности этого занятия, которое, в конце концов, и одержало победу. Но, как оказалось, не навсегда.

Что с ней сейчас случилось, почему вдруг рука сама потянулась к этому заповедному месту? Катя почти бегом вышла из ванной, быстро задрапировалась в одежду и бросилась на кровать. Но при этом она отчетливо чувствовала, что ей стало по крайне мере на какое‑то время легче.

Артура она увидела за ужином. Вся утренняя сцена за завтраком, казалось, воспроизводилась с идеальной точностью, словно снимали ее дубль. Расположившееся рядом с ним женское трио громко и весело хохотало. Единственным отличием было то, что на этот раз он повернул к ней голову и пробуравил взглядом ее грудь. В ответ она выстрелила в него прямой наводкой из своих глаз крупной шрапнелью своего презрения и, гордо задрав подбородок, прошествовала к своему месту. Пока она насыщалась, иногда как бы невзначай поглядывала в его сторону, где продолжалась все та же сцена. Артур что‑то рассказывал, женщины же в ответ оглашали столовую своим вульгарным смехом.

Катя решила, что на весь вечер замурует себя в четырех стенах своего номера. Да и куда идти? Она везде уже побывала: плыла в потоке праздношатающихся по набережной, бродила по изогнутым, словно турецкая сабля, улочкам города, под хриплые завывания певицы кружилась на танцплощадке. Не она, в конце концов, виновата, что меню всех местных развлечений оказалось столь скудным, и они исчерпали себя в рекордно короткий срок: за один вечер и полдня. Вот и езжай после этого на курорты; сколько пишут и говорят об их привлекательности, о том, как на них весело, а на самом деле это подлинное царство скуки.

За окном черная краска вечера становилась все плотнее и гуще: первыми она закрасила горы, затем неразличимым стало небо и, наконец, невидимая кисть прошлась и по набережной, замазав толстой непроницаемой темной полосой и металлические узоры парапета, и ручейки гуляющей публики и утомленное от обслуживания тысяч людей море. И по мере того, как сгущалась в воздухе вакса темноты, Катю все сильнее теребило беспокойство. Несколько раз ее взгляд как бы случайно попадал на часы, а ее мозг при этом машинально отсчитывал, сколько времени еще осталось до одиннадцати. То, что она никуда не намерена идти, в этом у нее не было ни малейшего сомнения. Правда было бы интересно узнать, придет ли Артур? Хотя какая ей разница, пусть приходит и увидит, что ее нет. Может, тогда он поймет, с кем имеет дело.