– Ты чего, Петя? – спросила она. – Ничего не случилось?
– Купальник тебе очень идет, – сказал муж.
Она почувствовала, как зарделась.
– Так что же?
– Может, старый возьмешь?
– Ну, уж нет, – возмутилась она. – Зачем мне старый, коли есть новый?
– Это верно, – не мог не согласиться с таким убийственным аргументом Петр. – Ты мне только звони, – сказал он и, подумав, присовокупил к сказанному график звонков: – Через день.
– Не беспокойся, конечно, буду звонить. Там, в доме отдыха наверняка и телефон есть.
Наступила последняя ночь в ее родном доме. Телевизор завершил показ очередной серии из очередного бесконечного, как Вселенная, телесериала и был отлучен до следующего вечера от питающего его пищей эфира. Но ей не суждено досмотреть этот фильм, вздохнула Катя, как раз в это время ее будет раскачивать поезд. Повезет ли ей с соседями по купе? Дай Бог, чтобы повезло. Вот если бы они все оказались женщинами! С ними как‑то спокойней.
Она постелила постель, окунулась в широкую ночную рубашку и юркнула под теплое одеяло. Через минуту из ванны в занавесящих волосатые ноги почти до колен трусах, показался муж. Щелкнул выключатель, мгновенно погрузив комнату во тьму. Затем тяжелое тело Петра под не слишком благозвучную мелодию скрипящей кровати опустилось рядом с ней.
Несколько минут они лежали неподвижно. Катя чувствовала рядом с собой дыхание мужа, и ей почему‑то казалось, что он, как спортсмен после забега, дышит как‑то необычно учащенно и напряженно. Откровенно говоря, она не испытывала большого желания, но ей хотелось, чтобы это случилось перед разлукой.
По заведенному у них ритуалу, инициатива всегда исходила от мужа. За многие годы она настолько досконально изучила его поведение в этом деликатном вопросе, что всегда точно знала, произойдет ли в тот или иной вечер между ними соитие или нет. Если он не поворачивался сразу к ней спиной, а ложился на спину, это означало, что он полон желания исполнить свой супружеский долг.
Все начиналось медленно и постепенно, как первые кадры ужасно скучного фильма. Несколько минут перед тем, как взять старт их любовному забегу, он всегда лежал неподвижно, словно собирался с силами или проводил теоретическую подготовку, затем его рука начинала медленное движение в ее сторону. Крепкая и шершавая мужнина ладонь ложилась на ее ногу в области колена, затем, сохраняя выбранный ритм, неторопливо, слово альпинист на крутой скале, поднималась вверх, касалась бедра, но без захода в более интимные места. Все это время Катя пребывала в полной неподвижности и лишь фиксировала перемещения руки супруга по ее телу, как судья соревнования по местному ориентированию.
Некоторое оживление с ее стороны начиналось тогда, когда его длань достигала области груди; здесь она делала первую остановку, осторожно изучала местность, в которой оказалась, и змеей ползла дальше к плечу и лицу. После этого в бой постепенно вводились другие части мужского тела. Вторая рука начинала гладить ее живот и спускалась ниже, лаская шерстку лона и поглаживая саму расщелину. Его губы прижимались к ее рту, затем тыкались в шею и соски, правда, пока все еще через тонкую ткань ее ночного панциря. Но с этого момента наступал черед для ее ответных действий; ее руки забирались под его майку и гладили заросшую жестким безымянным кустарником грудь и живот. Затем они, словно лазутчики на чужой территории, проникали под его трусы. Здесь ее поджидал начинающий быстро идти в рост член. Почувствовав ее мягкие пальцы, он, словно надуваемый шарик, мгновенно вытягивался во всю свою не маленькую длину. За годы супружества она хорошо изучила поведение этого странного создания, тем более, что оно не отличалось большим разнообразием и вело себя всегда одинаково стандартно, как хорошая компьютерная программа. После того, как пенис подобно солдату на посту при виде командира, вставал по стойке смирно, она знала, что до того, как он начнет свое обязательное фонтанирование, времени оставалось буквально в обрез. А ей еще надо было обязательно кончить, в противном случае неутоленное желание долго будет ее щипать и пинать изнутри, не давая смежить веки. Поэтому она в авральном порядке скидывала ночнушку, Петр, получив сигнал, что настала пора приступать к основному действию в этом спектакле, сбрасывал с себя одежду и ложился на нее. Эта была их единственная позиция. Правда, в начале своей супружеской жизни они немного пытались поэкспериментировать, но затем заключили молчаливое соглашение, что этот вариант для них наиболее приемлем. Он врывался в нее, как танк в крепость, и тут начинался самый ответственный момент; она должна была успеть получить оргазм до того печального момента, как его фаллос потеряет упругость и станет до следующего раза недееспособным. Иногда ей это удавалось, иногда – нет. Счет побед в этом поединке был примерно равным.
Рука Петра вышла в свой путь по знакомому маршруту, и Катя почувствовала облегчение; сегодня будет все, как обычно. Почему‑то для нее сейчас это было особенно важно. Она спокойно лежала, дожидаясь того момента, когда должна будет приступить в этом дуэте к исполнению своей партии.
Все повторилось одно к одному. Ее ночнушка, словно большая птица, полетела в одну стороны, его трусы, подобно юркому зверьку, скользнули в другую. Он вошел в нее и начал ритмичные движения. Катя чувствовала, как быстро нарастает в ней желание, как оно становится все более концентрированным, все более готовым взорваться, разнеся по всему телу осколки огромного наслаждения. Но при этом что‑то мешало ей полностью сосредоточиться на нем. Она поймала себя на том, что думает, как завтра сядет в поезд; а взяла ли она электрокипятильник, чтобы вечерами пить в своем номере чай; а положила ли она фен… Катя ощущала, как рождается внутри нее оргазм, но параллельно этому почти также стремительно несся поток далеких от происходящего на этой кровати мыслей. И как ни странно, этот поток занимал ее гораздо больше, нежели то, что происходило сейчас в ее теле.
Внезапно ритмично двигающееся по точно очерченной амплитуде тело мужа отяжелело, и, словно прогнившая балка, рухнуло на нее.
По этому падению она поняла, что процесс занятия любовью подошел к благополучному завершению. Правда, она так и не достигала пика оргазма, и чтобы это замечательное событие совершилось, ей еще требовалось довольно длительное восхождение на эту вершину. Но сейчас она особенно не жалела о том, что эта высота на этот раз так и не покорилась. Кати вдруг страстно захотелось, чтобы как можно скорее наступил бы следующий день – и тогда поезд увезет ее далеко‑далеко…
Глава 2. Зов плоти
Катя извлекла из заточения в чемодане последнюю из своих юбок, что взяла с собой, повесила ее на плечики и удовлетворенно оглядела комнату. Номер, который ей достался, понравился Кате сразу. Правду был он совсем не велик и своими габаритами и очертаниями напоминал школьный пенал, но зато как‑то по‑домашнему уютен. Кровать не устает радовать глаз ярким пятном красивого покрывала, на стене – картина с морским пейзажем – бушующая стихия поднявшихся, словно табун лошадей, на дыбы волн, безжалостно разбивает в щепки утлый плот с насмерть перепуганными пассажирами – воссоздана так натурально, что ей все время кажется, что вся это гигантское скопище воды не удержится на полотне и зальет ее комнату; есть даже телефон, и она может в любую минуту позвонить домой. Тут же рядом за дверью в прихожей все необходимые и полезные для жизни удобства. Но главное – это балкон, с которого одновременно открывается вид и на море и на горы. Только от одного этого восхитительного зрелища можно прийти в неописуемый восторг. И ведь это все не нарисованное, не на картинке и даже не на экране телевизора, а настоящее, живое. Достаточно ей сделать буквально несколько сот шагов, и она окажется на пляже, увидит, как приползает, словно выдрессированная собачонка, к ее ногам теплая соленая волна.
Ей вдруг стало так хорошо и весело, что она плюхнулась на кровать и рассмеялась. И чего она, дуреха, так боялась ехать, в этом нет совершенно ничего страшного. И это даже несмотря на то, что в купе ее попутчиками оказались исключительно представители противоположного пола, да к тому же еще совсем не старые представители. Они наперебой ухаживали за единственной дамой, явно устроив соревнование на кубок ее благосклонности. Пытаясь завоевать этот приз, они так нашпиговали ее сладостями, что она полночи не могла заснуть, так как ее жутко изводила жажда. Правда была еще одна причина, почему ее так долго не был бессилен сморить сон; в ее голове, словно гвоздь в стене, засела мысль, что кто‑нибудь в темноте вдруг полезет к ней. Она прислушивалась к нестройному, как игра впервые собравшихся вместе музыкантов, храпу ее соседей, ожидая, что вот‑вот один из них прервет это сладостное занятие ради того, чтобы наброситься на нее. Мысленно она прикидывала, каким образом будет давать отпор насильнику. Но все ее приготовления оказались невостребованными; шли бессонные часы, а намерение ее изнасиловать почему‑то никто не выказывал. В конце концов, долгое и бесплодное ожидание этого момента ее так утомило, что она заснула. А когда вновь отворила глаза – все вокруг было залито светом, по купе во всю шарили солнечные блики. Она взглянула в окно и увидела, что за то время, что она пребывала в небытие, поезд явно не стоял на месте, а преодолел немалое расстояние, и теперь вокруг цвела и зеленела несравненно более пышная южная растительность.
Прибыв на вокзал Симферополя, она попрощалась со своими любезными попутчиками, а затем автобус без всяких проблем и приключений доставил ее в Судак. А еще через час она входила в свое новое, временное, но, как, оказалось, уютное пристанище.
Пора было знакомиться с местностью и, прежде всего с морем, которое совсем рядом, всего в нескольких сотнях метрах переливалось на солнце мириадами блестков. Взяв купальный костюм, она прошествовала в ванную комнату. Быстро скинула с себя платье, И сразу же большое, почти во весь рост, зеркало мгновенно до самых краев наполнилось ее обнаженной фигурой. Катя внимательно стала рассматривать себя, провела пальцами по телу от плеч до кустика внизу живота, едва ощутимо дотронулась до клитора, но и этого прикосновения хватило для того, чтобы вызвать внутри себя легкий сладостный всплеск. Но дальше экспериментировать в этом направлении она не стала, а поспешно натянула, словно спасаясь от греха, трусики. Затем запрятала два крупных полушария в верхнюю частью пляжного ансамбля. Но полностью укрыть их в этих норках ей не удалось, грудь целиком не вмещалась в предназначенные для этого чаши бюстгальтера и осталась наполовину открытой. Катя даже подумала, а не слишком ли опрометчиво поступила, приобретя столь откровенный купальник? Вот даже и Петя, видевший ее в самых разных видах и нарядах, был так ошеломлен в первую минуту этим ее видением в нем, что даже лишился на некоторое время дара речи. Но теперь уже все равно ничего не изменить; если кто хочет, пусть смотрит, не жалко.
Катя вышла из корпуса, и сразу же ее со всех сторон обступил жаркий солнечный день. Небо было почти чистым, лишь кое‑где на лазоревом фоне висела рваная вата облаков. Но небеса ее интересовали мало, они были почти такими же, как и в Москве, а вот море – это совсем другое дело. Она устремилась на набережную. Показала дежурному свою карточку и оказалась на пляже.
О том, как она будет входить в море, она представляла всю дорогу от Москвы до Судака. Конечно, за вычетом того времени, когда внимала россыпям комплиментов своих попутчиков. И вот этот долгожданный час пробил, хотя никакого звона и не раздалось. Но она ясно слышала его радостные переливы внутри себя. Легкий халат, расстегнутый нетерпеливой рукой, безропотно скатился к ее ногам, а они сами, осторожно ступая по каменистому песку, понесли ее к воде.
Море, как бы выполняя обряд знакомства с ней, лизнуло ее ступни, затем попятилось назад, будто желая передать полученную информацию об очередном своем госте следующей волне, а та, обработав ее, и, по‑видимому, оценив вполне благожелательно, уже накатилась на пришельца более основательно, смочив ноги Кати аж до колен. Она слегка взвизгнула, так как вода неожиданно обожгла стужей. У нее даже возникло желание повернуть назад, но эта была лишь секундная слабость. Она смело сделала шаг вперед, и теперь вода смочила уже ее трусики.
Идти дальше мешал все тот же холод. Однако морю подобная нерешительность явно пришлась не по нраву; внезапно прямо перед ней вырос высокий и, как хорошее свежее пиво, пенистый вал, который обрушился всей свою мощью на оробевшую женщину. Все случилось буквально за одно мгновение, и Катя, оказавшись, словно одеялом, накрытой волной, даже не успела испугаться. Зато теперь, обрызганная с ног до головы, она больше не боялась прохладной водной стихии. Море после только что прошедшего обряда знакомства оказалось теплым, и Катя вдруг почувствовала себя замечательно. Она засмеялась и поплыла.
Плавала Катя хорошо, причем, эта была у нее, как у собаки, врожденная способность. Никто ее этому искусству не обучал, просто однажды, будучи еще совсем маленькой, ее, как малька, запустили в речку, и она без посторонней помощи бодро задвигалась по воде. И сейчас она легко скользила по водной глади, маленькие волны, как детские качели, поднимали ее вверх, а затем плавно и бережно, словно боясь причинить вред, опускали вниз. Она испытывала невероятное блаженство, ни одни руки еще не гладили ее тело столь нежно и мягко, как эта теплая, соленая купель. Катя несколько раз погружалась в нее с головой, а затем, вынырнув, ощущала на своем лице горячее покалывание солнечных посланцев. Раскинув руки, она плашмя легла на воду и закрыла глаза, лишь веками ощущая яркий свет дневного светила. Она даже слегка задремала, море же, оберегая ее сон, старалась, насколько это было в его силах, ему не мешать, оно лишь изредка тревожило спящую, мягко толкая ее своими валами в бок. Но то были приятные, освежающие прикосновения, как ласки любовника, и Катя внезапно поймала себя на том, что в памяти откуда‑то из далеких ее закоулков, казалось давно и надежно засыпанных отложениями прожитых лет, совершенно неожиданно всплыло ее давнее юношеское эротическое видение. Эта встреча с прошлым была столь нежданной, что Катя тут же встрепенулась и, не рассчитав движение, ушла на глубину. Возвратившись снова на поверхность, она, подчиняясь какому‑то ей самой мало понятному импульсу, быстро поплыла к берегу.
Она снова оказалась на пляже и, пройдя к свободному лежаку, растянулась на жестких досках. Пока она дефилировала, то внимательно смотрела вокруг; не обращают ли чрезмерное внимание на ее не самый скромный купальный наряд. Но ни одного плотоядного взгляда ей так и не удалось перехватить, и даже почувствовала легкую досаду от этого. Впрочем, как быстро убедилась она, по номинации открытости и обнаженности конкуренция тут была очень большая. И на фоне других ее наряд выглядел весьма скромно. Тем даже лучше, она вовсе не желает вызывать к себе повышенного интереса, особенно таким вот специфическим способом. И то, что не одна она такая, ее только радует. Правда, особой радости она при этом почему‑то не испытала, однако приписала это свое состояние жаре. В таком пекле единственные желания, которые еще способны были вызревать у любого нормального человека, – это пить и купаться.
Она еще несколько раз бросалась в ласковые объятия моря, выходила из него обсыпанная изумрудными бусинками на берег, где жаркое солнце в считанные секунды слизывало с ее тела эти драгоценные зернышки. Почувствовав, что начинает слегка плавиться, Катя решила, что на первый раз вполне достаточно и пора уходить с этого солнцепека. Нырнув в легкий сарафан, она поднялась на набережную.
У выхода из пляжа ее взор столкнулся со взглядом какого‑то парня, который стоял, картинно облокотясь о парапет. Он смотрел на нее почти в упор и при этом улыбался, как старой знакомой. Причем, его улыбка с каждой секундой, как открывающийся занавес перед началом представления, становилась все шире. Она быстро отвернулась, но затем какая‑то сила вновь заставила ее повернуть голову в его сторону. Теперь парень уже выпрямился во весь свой высокий рост, и она не могла не оценить его тонкой стройной стати, чем‑то напоминающую стать породистого скакуна. Одет он был в белую майку с черными разводами на груди; сперва Катя подумала, что это какой‑то странный рисунок, но приглядевшись, поняла, что в качестве живописца на этот раз выступила самая обычная грязь. Ноги нахала, как сразу окрестила его она, были обернуты в потертые джинсы. Поначалу Катя даже не поверила своим глазам, подумав, что перегрелась на солнце; его джинсы подобно дуршлагу, были изрешечены многочисленными дырочками. Самое большое отверстие располагалось на бедре, сквозь которое бесстыдно выглядывал изрядный кусочек загорелой кожи.
Парень сделал шаг в ее сторону, сократив луч разделяющегося их расстояния почти до минимума. Поэтому раздумывать ей было уже некогда и, круто развернувшись, она быстро зашагала по набережной, напрягая всю свою волю, дабы не повернуться и не посмотреть – не ведется ли за ней преследование? И лишь отойдя от места встречи довольно далеко, она позволила себе обернуться. Никто за ней не шел. Вот и хорошо, он понял, что здесь ничего не добьется, и отстал. К ее удивлению, это обстоятельство не вызвало в ней того всплеска радости, на который она сама же и рассчитывала.
После ужина Катя впервые с момента своего приезда вдруг почувствовала легкое прикосновение к себе холодных ладоней скуки. В самом деле, чем занять оставшееся до сна время, никаких плодотворных идей на этот счет к ней не приходило. Идти вновь на набережную? Но она там уже была, исследовала ее вдоль и поперек, даже посидела в кафе, где съела порцию мороженого, и залила проглоченное лакомство стаканом холодного сока.
Но выбора не было, не сидеть же весь душный вечер добровольной узницей в номере… Она подошла к шкафу, разложила всю палитру своих нарядов на кровати и стала выбирать, что оденет для первого своего торжественного явления на вечерней набережной. Выходной комплект одежды создавался, как и любой истинный шедевр в муках; она пробовала разные варианты, но ни одному из них не удавалось полностью удовлетворить ее взыскательным требованиям. Она с грустью думала о том, что у нее нет по‑настоящему привлекательных туалетов, все это второразрядные, случайно купленные по дешевке вещицы. После долгих поисков, многочисленных примерок и глубоких раздумий, а так же многократных консультаций с зеркалом, она остановилась на следующей комбинации: длинная, летящая вниз почти до щиколоток юбка, в сочетании с открытой, с изрядным вырезом, кофточкой. Затем, достав косметичку, она стала разрисовывать свое лицо. Наконец процесс сотворения собственного облика завершился, и Катя осталась в целом довольна полученным результатом. С зеркальной глади на нее глядела женщина, конечно, уже не молодая, но вовсе не старая, находящаяся на самой вершине своего созревания. Если бы я была мужчиной, то не сводила бы с себя глаз, порадовала она себя лестной для ее женского тщеславия мыслью. И лишь только после этого вышла из номера.
Через минуту она во второй раз за день оказалась на набережной. Отдыхающие текли по ней двумя встречными потоками; Катя влилась в один из них, размеренное течение людской реки подхватило ее и неторопливо, словно щепку, потащило за собой.
Катя с любопытством рассматривала окружавших ее людей; большинство из них двигались в этой реке отдыхающих парами, либо группами. Многие мужчины и женщины шли, тесно прижавшись друг к другу или держась за руки, они целовались, весело смеялись, откровенно демонстрируя в каких отношениях находятся друг с другом. Внезапно ее обволокла вуаль густого облака одиночества, захотелось, чтобы кто‑нибудь находился бы сейчас рядом и с ней. Стайка ее мыслей сама собой полетела к Петру; ах как было бы замечательно, если бы они тут фланировали вместе. И тогда ее бы не терзала, как теперь, своими клыками жестокая скука. И вовсе не потому, что Петр умеет хорошо развлекать свою даму – этим видом искусства он как раз абсолютно не владеет – а просто потому, что он самый близкий ей человек и только одно его присутствие, как дезинфекция бациллы, убило бы в ней все столь обильно размножившиеся микробы тоски. А так – что ей делать тут по вечерам? Словно соломенная вдова сидеть на балконе, вперяя свой взор в темное, как вакса, небо, или шлепать своими босоножками туда‑сюда по набережной и с завистью смотреть на то, как хорошо и весело другим?
Совершив несколько туров по побережью, она почувствовала, что этот бесцельный променад ей приелся окончательно. А потому ничего другого не оставалось, как только вернуться в номер. Она выплыла из плотного потока отдыхающих и направилась к смутно белеющему, подобно теплоходу на далеком рейде, в густой синеве спустившегося на землю вечера зданию корпуса. Внезапно ее шествие к нему приостановили звуки музыки; она замерла и прислушалась, пытаясь, словно локатор, определить направление, откуда они изливаются.
Через пару минут музыка, словно поводок, привела ее на танцплощадку. Карточка отдыхающего помогла ей беспрепятственно миновать контролера. К ее удивлению народа потанцевать собралось не слишком много, еще больше удивило то, что это занятие привлекло отнюдь не только молодежь; среди танцоров оказалось даже немало и тех, кто впервые появился на свет значительно раньше ее. Небольшой пятачок сцены оккупировало трио, состоящее из двух патлатых юнцов и одной, словно им в противовес коротко стриженой девицы. Каждый член этого музыкального трио добросовестно играл свою роль; парни, не жалея пальцев, лупили ими по струнам электрогитар, а их напарница, поднеся вплотную ко рту, словно намереваясь его проглотить, микрофон, изрыгала в него хрипловатым голосом модный шлягер.
В молодости Катя любила танцевать, и, если верить отзывам ее напарников, танцевала весьма недурно. Но те танцевальные периоды ее жизни канули в Лету, а в наступивших новых временах ей было не до занятий хореографией. Но сейчас какие‑то реликтовые слои души внезапно стали все настойчивей напоминать о себе; ритмичная музыка заставляла ноги производить различные подрагивания, от которых они, казалось, отвыкли давно и окончательно. Ей вдруг нестерпимо захотелось влиться в совершающий самые разные выкрутасы и пируэты этот не стройный ансамбль танцующих. Но она никак не решалась, вот так запросто присоединиться к совершенно незнакомым ей людям было выше ее сил.
Она смотрела на танцоров и испытывала такую сильную зависть к ним и одновременно не менее сильную досаду на себя, что едва не плакала. Но почему она не умеет быть непринужденной, в любой обстановке чувствовать себя уютно и свободно? Она нисколечко не сомневается, что, например, у Зинки не было бы таких проблем, она спокойно бы вышла на середину и стала отплясывать за милую душу, ни на кого не обращая внимания. И все стали бы глазеть на нее, как на какую‑нибудь заморскую диву.
Трио на сцене допело мелодию, и почти без паузы стало изрыгать другую. Песнь была о любви, и хриплый вокал певицы зазвучал, как и требовала тема, страстно и исступленно.
Внезапно перед Катей выросла чья‑то фигура.
– Мне кажется, что вам очень хочется потанцевать, – произнес мужской голос. – Позвольте пригласить вас на танец.
Катя подняла голову и признала в стоящей перед ней фигуре того самого наглого парня, который пялился на нее днем на набережной. Правда, одет он был теперь немного по‑другому; изрешеченные джинсы сменили белые брюки, а майку с грязными разводами – тоже белая, небрежно запахнутая только на одну пуговицу, тенниска.
– Разрешите пригласить вас на танец, – повторил он.
Ну, уж нет, твердо заявил вдруг в ней внутренний голос, она вообще не собирается ни с кем танцевать, а приглашение этого наглеца не примет ни при каких условиях.
Парень в «белом» улыбнулся уже знакомой ей широкой улыбкой, и Катя, еще не сознавая, что делает, подала ему руку.
Кате казалось, что за многие годы танцевального простоя из нее напрочь испарилось всякое умение танцевать. Но у тела на этот счет было совсем иное мнение, оно легко и быстро восстанавливало прежнюю сноровку, с каждой секундой все увереннее попадало в такт подвывающему хрипу певицы с короткой стрижкой. Да и партнер ей попался очень умелый – это Катя вычислила почти моментально – он уверенно вел свою даму, в то же время не навязывая ей своей руководящей роли, предоставляя широкие возможности для импровизации. Катя быстро оценила эту танцевальную деликатность и даже подумала, что может быть ошиблась в своем первоначальном негативном суждение об этом парне.
– Как вас зовут? – вдруг пробился сквозь музыкальный грохот к ее ушам его вопрос.
– Катериной. То есть Катей, – мгновенно поправилась она. – А вас? – исключительно ради вежливости поинтересовалась она.
– А как бы вы хотели меня называть?
– Что значит, как бы я хотела? Как вас зовут, так я и хочу вас называть.
– Но зачем вам зависеть от других людей, в частности от моих родителей? Они назвали меня по своему вкусу. А вам это имя может не понравиться. Мне хочется, чтобы вы называли меня так, как подсказывает вам сердце.
– Нет, я так не могу, – решительно возразила Катя. – Или назовите свое имя или мы не будем танцевать.
Парень внимательно посмотрел на нее и о чем‑то задумался.
– А давайте сделаем так: я буду называть имена и остановимся на том, которое вам понравится.
Катя хотела решительно возразить против этого чересчур новаторского плана, но не успела, так как ее танцевальный партнер начал перечисление имен.
– Павел. Нет, вижу не то. Артамон. Тоже – мимо. Геннадий. Не пойдет. Слава. Нет. Иннокентий. И опять не хотите. Петр. Странно, но это имя вам почему‑то нравится меньше всех. Что‑то у вас с ним такое связано. А Дима, Димочка, Димуля. По‑моему, вы согласны. Согласны, но не совсем. Тогда пойдем дальше. А как насчет Артура?
Катя невольно кивнула головой, почему‑то ей показалось, что это имя действительно подходит к ее странному партнеру по танцу.
– Заметано, меня зовут Артур.
– Нет, я хочу знать ваше настоящее имя, – попыталась в последний раз настоять на своем Катя.
– Артур, Катя. Настоящее имя всегда то, каким мы хотим называть человека. А вы сами его только что одобрили. Разве не так?
Катя вспомнила про свой неосторожный кивок и решила, что больше возражать бесполезно. Впрочем, так ли это важно, какое имя выведено в его паспорте? Через минуту другую танец благополучно завершится, и Артур навсегда исчезнет из ее жизни, как исчезли из ее жизни три недавних попутчика по купе.
Только сейчас она обнаружила, что руки Артура уж слишком активно перемещаются по плоскости ее спины, словно никак не могут найти для себя подходящего места. То оказываются на талии, то возносятся к ее плечам, то смыкаются где‑то на позвоночнике. Внезапно она почувствовала, как окрепли его объятия, и еще через мгновение они оказались тесно прижатыми друг к другу, словно в метро в часы пик. Катя сделала попытку несколько увеличить пространство между собой и своим партнером, но тот еще плотнее придвинул ее к своему животу и груди.
– Что вы делаете, так не танцуют! – возмутилась она.
– Мне чертовски захотелось почувствовать, как ваши груди прижимаются к моей груди, – чистосердечно признался Артур.
От возмущения она даже поперхнулась. Она остановилась и решительно стряхнула руки Артура со своих плеч.
– Извините, но я не желаю больше танцевать.
– Но почему? – и голос, и выражение его лица демонстрировали полное и искреннее изумление.
– Потому что мне не нравится ваше поведение.
– Но в чем я провинился? А, понимаю, это потому, что я сказал, что мне нравится чувствовать ваши груди. Но что же делать, если я хмелею от них? Я еще на пляже не мог оторвать от них глаз. Вы даже не представляете, как мне хочется посмотреть на них без всяких помех.
Катя вместо ответа спешно стала выбираться с танцплощадки. Однако Артур не отставал.
– Вас смутило то, что я сказал то, что думаю? Но я всегда так поступаю. Посмотрите, здесь все мужчины танцуют только ради этого, все мечтают почувствовать груди своих партнерш.
Катя на мгновение повернула в его сторону голову.
– Отстаньте, я не желаю вас слушать, вы – нахал, – плеснула она ему прямо в лицо кипятком своего гнева. – Как вам только не стыдно?! Я сейчас расскажу обо всем мужу.
– Да нет тут вашего Пети, – вдруг улыбнулся Артур.
От изумления Катя даже на миг приостановило свое бегство.
– Откуда вы знаете, как его зовут?
– Секрет, – сказал Артур. – Я знаю о вас все. Что касается мужа, то он остался, слава Богу, дома, чему вы очень рады. Так что, вы беззащитны. Хотя… вам ничего и не угрожает. По, крайней мере, с моей стороны.
Показался освещенный подъезд спального корпуса, и Катя почувствовала себя спасенной, подобно тому, как чувствуют себя потерпевшие кораблекрушение при виде берега. Так как ее преследователь не отставал, она рванулась к входу. И только оказавшись в вестибюле, перевела дух. Артур остался на улице, через стеклянную дверь она видела его; он смотрел на нее и широко улыбался свой неизменной нахальной улыбкой. Затем в знак прощания помахал ей рукой и неторопливо стал растворяться в темноте.
У себя в комнате Катя несколько минут не зажигала света. Сердце билось учащенно, но определить причины возникшей аритмии было не так‑то легко. Слова этого Артура, словно глубокая заноза в коже, не выходили из головы, оказывали на нее странное, подобно наркотикам, возбуждающее воздействие. Может, она действительно зря вспылила, ей же не раз доводилось слышать, что здесь на юге все также помешены на сексе, как в Москве на зарабатывании денег. Вот и этот Артур явно озабочен тем же самым. Просто он то ли слишком искренний – говорит то, что думает, то ли невероятно развращенный. А может, просто глупый, особенно если вспомнить, какую ахинею он нес с первой минуты их знакомства? Сначала что‑то болтал про свое имя, заставил ее выбирать его, затем ляпнул про ее грудь. А как, в самом деле, его зовут? Почему‑то ей кажется, что все же не Артуром. Хотя… какая ей разница?..
