Год от В. И. Вечер 10-го дня месяца собаки Арция. Мунт

 

– Сигнор капитан, там-от тоже завалено, но каменюка поменьше, – доложил Фертье. – Ребята ее пихают, но пока, растудыть ее через хвост в ухо, никак.

– Ясно. Если кто и жив, то с той стороны. Ага! Заорали, слава Эрасти. А ну, кидай веревки! Обвяжем эту проклятущую глыбу. Люваль, нашел время дрыхнуть! Давай Ночку с Парнем ко второму входу, шевелись, Проклятый вас побери!

Люваль шевелился, как мог, но все равно получалось медленно, вернее, медленней, чем хотелось. Тем не менее телегу, запряженную самыми сильными лошадьми, поставили напротив второго выхода. Угрюмые стражники столпились вокруг, засучив рукава, готовые толкать и тянуть.

За завалом закричали с новой силой; пронзительные, воющие голоса не могли принадлежать надменным, холодным сестрам. Видимо, это пришло в голову не только Клеману, так как Люваль пробормотал:

– Словно будто и не капустницы.

– А когда горит, все бабы – просто бабы, – согласился Фертье, закрепляя последнюю веревку, – помогла им их святая, держи карман шире. А ну, милые, пшшли!!!

Кони напряглись, но не сдвинулись ни на шаг, к ним присоединились люди. Жозеф подумал, что, когда все кончится, напьется, чтобы забыть о проклятых воплях и сбесившихся тучах над головой.

– Спаси-и-и-ите!!

– Откройте!!!

– Будь ты проклята! Проклята! Проклята!

Кого это? Товарку по несчастью, оказавшуюся ближе к выходу? Бланкиссиму? Святую? Судьбу, загнавшую неизвестную монахиню в эту мышеловку?

Дверь мелко задрожала от ударов изнутри, Ночка, Парень и три десятка стражников навалились изо всех сил, и камень слегка подался. Между створками появилась щель, потянуло дымом, сразу же защипало в горле, на глаза навернулись слезы.

– Скорее! Во имя всего святого!

Неужто сама Шарлотта? Хотя все кричат одинаково…

– И-и-и-и раз! И-и-и-и-и раз!! – в унисон кряхтели стражники, изо всех сил толкая телегу…

– Держитесь, сестры! – на всякий случай заорал Клеман. – И святая Циала поможет вам! А ну, черти пегие, наддайте!

Послышался стук копыт. Так… Первыми подоспели гвардейцы, а народишко-то не спешит помогать, по домам сидит. То ли тучи этой клятой боится, то ли капустниц не жаль никому.

– Плохо? – осведомился лейтенант Паже, хватаясь за пеньку.

– Сами видите… Надо б хуже, да некуда…

Они тянули и толкали, не зная, что там внутри. Щель стала шире, а валивший из нее дым – чернее и едче. Как же там внутри, Проклятый побери?!

– Похоже, пламя приближается, – пропыхтел Паже. Клеман не ответил. Зачем? И так все ясно.

Стражники и гвардейцы, к счастью для себя, не видели, как обезумевшие женщины в когда-то белых, а теперь пятнистых серо-черных одеяниях одна за другой задыхались и падали. Погибших за что попало оттаскивали в сторону, бросали и вновь обезумевшими кошками кидались на заваленную дверь. Судьбе было угодно, чтобы последними оказались Шарлотта, Тереза и Леона. Они молча смотрели на дразнящую спасением щель, которая не желала становиться шире. Затем Тереза упала, и сразу же за ней – Леона… Бланкиссима взвыла и замолотила кулаками по окованному металлом дереву. Подол платья на ней тлел, женщина с силой рванула тонкую материю и, не удержавшись на ногах, свалилась на тело Терезы, и почти сразу же сверху обрушилась полыхающая балка. Вопль бланкиссимы Шарлотты, более приличествующий терзаемой демонами грешной душе, был последним криком, услышанным стражниками.

 

Проклятый

 

Возбуждение понемногу улеглось, наползла усталость. Как же давно он не уставал, разве что от ожидания и тоски, но это совсем другое. Эрасти почти равнодушно взглянул на потухающий костер, в котором заживо сгорели какие-то женщины, которых он никогда не видел, но которые заслужили свою участь. По крайней мере, некоторые из них. Та, что его призвала, просила отомстить мунтской бланкиссиме. Завещание Воззвавшего свято, Проклятый не мог его не исполнить, но испытанное при этом наслаждение удивило его самого. Удивило и испугало – он не должен ненавидеть, не должен вниз головой бросаться в жизнь Тарры, только тогда он сможет что-то сделать, Карать и спасать направо и налево – значит не только не предотвратить обвал, но вызвать его раньше срока. Нужно держать себя в руках, как бы он ни ненавидел то, что скрывалось под увенчанными оленями белыми куполами.

Он нанес первый удар с Тропы Отчаянья. Теперь нужно подождать и посмотреть, чем и как он отзовется, тем более у Эрасти есть дела более неотложные, чем уничтожение обители. Церна задумчиво тронул сапогом тлеющий обломок. Никем не узнанный и не замеченный Проклятый смотрел, но огонь и падающие обломки не могли причинить вреда сильнейшему магу Тарры. Сильнейшему ли? Это-то и предстояло выяснить.

В разрушенной обители была Сила, не похожая на ту, с которой он имел дело. Безликая, холодная, вязкая, словно жидкая грязь, глядя на нее не скажешь: то ли перед тобой грозящая страшной смертью бездна, то ли жалкая лужа, опасная лишь обладателю новых башмаков. Сила эта, однако, циалианкам не помогла, правда, Эрасти ударил неожиданно и сильнее, чем требовалось. Но получилось отменно! Бьющие в одно и то же место молнии, ливень, гасящий искры на расстоянии вытянутой руки от пожара, над которым не пролилось ни капли. Пусть теперь гадают, что это – случайность, божья кара или черное колдовство. Гадают и принимают меры, а он посмотрит. Хотя нет, некогда ему смотреть. У него дела и Геро, Геро, ушедшая по алой закатной тропе…

Пройти в один Проход вдвоем невозможно, он знал это и решил слить со слабеющей силой Воззвавшей свою собственную. Это было рискованно, но необходимо. Проклятый был готов удержать закрывающуюся дверь, но Тропа Отчаянья внезапно раздвоилась. Выбирая дорогу, они с Геро не колебались, и теперь он понимает почему. Голос крови звучит громко, а воззвавшая к Проклятому женщина приходилась ему родней, мужчина же был как-то связан с Геро… Жаль, он не успел понять и его: воин слишком быстро ушел за Пределы.

Эрасти надеялся, что Эстель Оскора догадалась, во имя чего отдал жизнь арцийский рыцарь, а последние мысли женщины были ясны и яростны, как горная река. Дариоло из рода Кэрна жила столько, сколько любила, и это была истинная любовь, поднявшаяся выше смерти, выше страха, выше древних запретов, выше всего. Дариоло любила короля… Геро тоже умеет любить, ведь она прошла всеми кругами ада во имя своего Рене. А ему, ему просто не повезло, он влюбился в Циалу… Почему? Что он в ней нашел? Бессердечная, красивая дрянь. Красивая? Или она лишь казалась такой? Странно, он больше не помнит ни ее лица, ни ее голоса… Каким же дураком он был!

Угасший было огонь вновь поднял рыжую гриву, и к темному небу взметнулась туча искр… Это отсвет его ярости? Да, именно так. Нужно успокоиться, мстить некому, Циала давно мертва. Но где же Геро? Куда завела ее темно-алая тропа? Что она делает? Тоже убивает или уже убила? И кого?

У Дариоло был брат – лучший друг ее короля, они оба погибли, так сказал спесивый болван, который тоже был виновен и умер первым. Женщина хотела отомстить – и отомстила, а мужчина? Мысли Эрасти вернулись в светлую комнату с золотистым атэвским ковром, на котором лежали два тела. Они были красивой парой, чернокудрая мирийка и арцийский рыцарь, но она его не любила, вернее, она любила не его. Эрасти было жаль человека, которого, как он теперь знал, звали Артуром Бэрротом. Его любили все, а он любил короля, жену и свою честь.

«Смерть – ничто, честь – все» – так, кажется, говорил Альбер Малве, погибший в одном из первых боев с солдатами Пурины. Сколько веков прошло, но честь остается честью, а смерть – смертью… Только вот Альбер вряд ли бы догадался и сумел воззвать к Проклятому, слишком уж он был простодушен, но жизни ему было не жаль. Как и Артуру. Да и Проклятого тогда еще не было.

Эрасти вздохнул, подняв глаза к звездному небу, на фоне которого обглоданный череп бывшего храма казался особенно жутким. Отчего-то ему казалось очень важным разгадать загадку погибшего рыцаря. Итак, Артур Бэррот узнал, что его король предан, и предан его, Артура, отцом. Но король – воин, он будет сражаться до конца. Право на последний бой, пусть отчаянный и безнадежный, у воина не отнять. Артур вряд ли отдавал себе отчет в своих чувствах, но всем существом рвался туда, где погибал его друг и сюзерен. Душу и жизнь в обмен за возможность встать с ним спина к спине! Душу, жизнь и посмертие… И так уж вышло, что в Бэрротах течет кровь Арроев, а значит, и Ямборов, и Годоев. Старая Кровь, кровь Эстель Оскоры.

Налицо все. Сила. Отчаяние. Страстное, неистовое желание. Готовность к жертве. Не хватает лишь одного – Зова! И тут Дариоло воззвала к Проклятому. Остальное вышло само собой, и Тропа Отчаянья раздвоилась… Значит, Геро сейчас там, куда рвался умерший рыцарь. Рядом с мертвым королем и не менее мертвыми победителями. Эстель Оскора способна разнести в клочья любую армию, если же она это не сделала, значит…

Чувство опасности заставило Эрасти отступить, словно бы сливаясь с дымящимися развалинами. На пожарище пожаловали те, кого он ждал. Церна со странной смесью любопытства, отвращения и благоговения смотрел на высокого клирика, чье аскетическое лицо, освещенное багровыми сполохами, казалось старой иконой, где из тьмы выступает золотистый лик, отрешенный, жестокий и столь совершенный, что кажется чудовищным.

Да, дело зашло очень, очень далеко. Тот, кто стоит за пришедшим на пожарище, опасней Тьмы, Света и Хаоса, вместе взятых, потому что лишен всего и вместе с тем преисполнен уверенности в своей полной и окончательной правоте. Такого врага нельзя ни убедить, ни уничтожить, ни испугать, только вынудить уйти, но сделать это непросто.

Клирик на развалинах что-то говорил окружавшим его людям, те кивали и суетились, ничего не понимая и полагая, что главной угрозой являются непрогоревшие деревяшки. Проклятый стиснул зубы, борясь с искушением прямо сейчас подойти и сказать: «Уходи. Тарра не твоя. Я тебе ее не отдам. Мы тебе ее не отдадим!»

И он бы сказал, но говорить было некому. Клирик был лишь предтечей, зеркалом, отражающим чужие лучи, правда, с помощью зеркала можно поджечь поленницу, дом или целый мир. Да, в непростые времена ты вернулся, Эрасти Церна. Но ты вернулся, и ты должен удержать на плечах небо, если это потребуется! Если здесь умеют любить, как Геро и Дариоло, и помнят о чести и долге, как Артур, Тарра будет жить. Мы справимся со своими бедами сами и не пустим чужаков, какими бы сильными они ни были и какими бы благостными ни прикидывались!

– Арде! – Губы Эрасти шевельнулись, повторяя пришедшее из тьмы веков слово. Проклятый и святой, он принимает бой со всеми и за всех. Он и Геро. И все остальные, кому не наплевать на Тарру и кто судит себя строже, чем других, и не склоняет головы ни перед судьбой, ни перед силой, даже если та мнит себя высшей.