Год от В. И. Вечер 10-го дня месяца собаки Арция. Мунт

Дальний раскат грома вывел Шарлотту из задумчивости. Мунтская бланкиссима никогда не любила гроз, к тому же ее в последнее время раздражало все. Сестра Аквилина шпионила в пользу Анастазии, Леона после Заклятия Нежизни ударилась в покаяние, Тереза со своей вечной услужливостью вот-вот предаст, и вообще, что сейчас творится в Гразе? Элеонора Вилльо по уши в заговоре. Если «подруге» не повезет, то она, Шарлотта Мунтская, разделит участь кардинала Клавдия, которого Александр третий год не пускает в Арцию. Конечно, в то, что бланкиссима подбила Элеонору на убийство Жаклин и наследника, никто не поверит, да бывшая королева и не признается, и все-таки не стоило доверять покойному канцлеру! В смерти семьи Бэрротов многое настораживает, теперь нужно затаиться и выждать, чем кончится. С Анастазии станется, если что не так, свалить все на мунтских сестер. Эта змея всегда выкрутится.

– Сестры ждут свою бланкиссиму. – Голос Терезы источал мед, и Шарлотте захотелось убить любезную сестру или, по крайней мере, послать к Проклятому. Но вечерняя служба – это вечерняя служба. Те, кто ею пренебрегает, очень быстро оказываются на задворках. Равноапостольная велела своим последовательницам собираться за час до заката и читать по три раза четыре Великие молитвы и по разу семь Малых. Обычно бланкиссима любила это действо с проходом по белой ковровой дорожке от тканой иконы с оленем над главным входом к Возвышению, торжественным запиранием дверей и поочередным покаянием сестер друг перед другом и перед бланкиссимой, но приближающаяся гроза и неизвестность выбивали из колеи. Шарлотта спокойно посмотрела на Терезу.

– Во имя Равноапостольной будь благословенна. Я иду.

Они вышли из кельи и проследовали к храму ордена, стоявшему посреди примыкающей к обители обширной площади. Вдали вновь заворчало, но причуды погоды службе помешать не могут. Горожане, среди которых были и прихожанки храма Святой Циалы, торопливо разбегались по домам. Тем, кто живет далеко, придется помокнуть, переждать ненастье в Храме она не позволит никому, это запрещено Уставом. Вечерняя служба лишь для сестер. Как душно… Шарлотта украдкой глянула вверх. Небо затянула плотная свинцовая пелена, ветра не было. Над городом повисло тяжкое безмолвие. Странное дело, кажется, что над храмом тучи темнее всего…

Легкий порыв ветра настиг бланкиссиму и ее спутницу на самом пороге, они успели заметить лиловую вспышку, но гром догнал их уже внутри здания. Заполненные лучшим маслом светильники, колонны, резной алтарь, лики святых, ковровые дорожки, запах курений, золотистый свет… Привычная обстановка отогнала непрошеные мысли, Шарлотта, слегка наклонив голову, приветствовала сестер. Почему нет Анны и Корделии, понятно. Ежемесячное недомогание, во время которого посещать храм – грех, но где же Юнна? Завтра она с нее спросит, а Леона стоит как наказанная. Если так пойдет и дальше, от нее придется избавиться. Дюз или серая лихорадка? Нет, не стоит пускать к себе ищеек Анастазии, пусть сестра с миром уйдет в мир иной.

Опять гром, и как близко! Бланкиссима уверенным голосом начала первую из Великих молитв, благословляющую испытания, посылаемые свыше. Слова привычно лились, сплетаясь в витиеватые и, по мнению Шарлотты, не самые умные фразы, но чувство тревоги вернулось и больше не проходило. Наоборот, понемногу – очень медленно – усиливалось, становясь чем-то осязаемым, сдавливая виски. Возраст или волнение? Что бы ни было, после службы надо выпить отвар зеленушки и полежать с закрытыми глазами. Не сегодня-завтра в Гразе все решится, с горбуном будет покончено, а с Тартю они с Элеонорой при помощи малышки Норы управятся. Внешностью девочка удалась в мать, но ума не больше, чем у курицы, и это радует…

«Мы полны скверны, омывающей нас, как море омывает остров. Нет нам прощения, ибо несем мы на себе печать Первого греха и являемся сосудами Последнего…»

Все шло как и подобает. Произнося вторую из молитв, бланкиссима возвела очи горе, вперив взгляд в цветные витражи под самым потолком. Золотистые стекла не могли скрыть нависших над храмом мрачных туч, которые, казалось, чего-то ждали. Как душно…

Сильный порыв ветра ударил во все окна одновременно, что-то сверкнуло, и тут же оглушительно проревел гром. Языки пламени в светильниках дрогнули, витражи жалобно задребезжали. Гром прервал молитву, заглушив пение, но Шарлотта справилась с собой и как ни в чем не бывало продолжила: «Нет кары, аще как от Триединого, ибо нет ни того, ни той, кто не был бы виновен в глазах Кастигатора».

До завершения третьей Молитвы оставалось четыре строфы. Сестры пели, и бесстрастные, хорошо поставленные голоса поднимались вверх, к разноцветным стеклянным картинам, за которыми затаились облачные звери.

Шарлотта уже собралась произнести последнюю фразу, но не успела. В купол храма, развалив его на куски, ударила молния, а громовая волна превратила витражи в кучу осколков и стеклянного крошева. Обломки камня, балки, разноцветные, режущие не хуже ножей стекла, тяжелые светильники – все это рухнуло внутрь, раня, убивая, калеча…

В образовавшемся провале бешено вращались раздираемые молниями черно-серые тучи. Гром неистовствовал, перекрывая шум от падения обломков. Вряд ли те, кто был застигнут несчастьем, успели понять, что произошло, а сверху из самого центра облачного вихря ударила вторая молния. Ветвистый олений рог ворвался внутрь прогневившего небо здания, пламенеющие отростки пропахали по стенам, обрушив несколько колонн, и выплеснувшееся из светильников пылающее масло подожгло то, что пощадил небесный огонь. Деревянные панели, пол, ковры, тканые и рисованные на драгоценных палисандровых досках иконы – «пищи» для пламени хватало, а ураганный ветер с хохотом врывался через проемы выбитых окон и дыру в потолке, раздувая пожар.

Шарлотта пришла в себя первой, успев отскочить от обезумевшей Фернанды, чьи волосы и одеяние горели. Леона умудрилась швырнуть живой факел вниз и сбить огонь; лучше б позаботилась о себе, Фернанде все равно не жить… Сестры бестолково метались среди рухнувших колонн. Новый удар потряс храм до основания, обрушив чудом державшийся на обломке потолочной балки центральный светильник. Четыре женщины – Теона, Эльвира и кто-то – еще упали там, где уже вовсю полыхало. Одна из сестер так и осталась лежать, трое, кое-как поднявшись, слепо бросились в стороны. Теона на бегу столкнулась с другой сестрой, сбила ее с ног, свалилась сама и принялась кататься по ковру, пытаясь сбить пламя. Две или три дурищи бросились на колени, пытаясь молиться, но заслужили удар потолочной балки. Хотя, возможно, это и было милосердием, так как смерть молельщиц была быстрой. А пламя разгоралось, черный дым рвался вверх к пляшущим в проломе тучам, трещало, шипело, в сумраке вспыхивали и гасли багровые искры, словно изображенный на одной из тканых икон ад выплеснулся за пределы картины.