Формулировка конструктивного альтернативизма 2 страница

7. Философия иди психология?

Ученые обычно четко разграничивают формы мысли и актуальное мыслительное поведение людей. Учение о формах мысли относится к сфере философии или, конкретнее, логики, тогда как изучение актуального мышления считается делом психологии. Но согласно принятому нами за основу представлению, все, что характеризует мысль, характеризует н ее субъекта, т. е., мыслителя, а элементы научной любознательности должны лежать в основе человеческого любопытства вообще. Если мы внимательно выслушиваем чью-то личную философию, то ловим себя на том, что пристально смотрим на ее обладателя. А если мы стремимся понять, почему некто ведет себя таким образом, то открываем причину в том, как или, если хотите, в какой форме он сам представляет себе свои обстоятельства.

Человек не обязательно членораздельно формулирует свои истолкования мира. Некоторые из них вообще не получают словесного обозначения и выражаются на языке жестов. Даже истолковываемые элементы могут не иметь словесных ярлыков, с помощью которых ими можно было бы оперировать, и человеку ничего не остается, как реагировать на них безмолвным порывом. Таким образом, при изучении психологии 'человека-философа' мы должны принимать во внимание и его субвербальные шаблоны репрезентации и истолкования

Предлагаемая нами система не является философией или психологией в традиционном понимании, В качестве философии она имеет свой источник в психологической наблюдательности человека. В качестве же психологии она имеет дело с философскими взглядами отдельного человека. На этом каркасе мы и предполагаем построить ограниченную психологическую теорию.

8. Отношение к философским системам

Конструктивный альтернативизм выражает определенную философскую позицию, но у нас не? намерения пытаться развить ее в законченную философскую систему. Однако, на наш взгляд, было бы полезно определить — хотя бы приблизительно - ее положение относительно некоторых типов философских систем, с которыми ученые хорошо знакомы.

Как способ познания, конструктивный альтернативизм относится к сфере эпистемологии, иногда называемой гносеологией и определяемой как «систематический анализ концепций, используемых обыденным или научным мышлением при интерпретации мира, включая исследование возможности познания или природы знания как такового». Акцент на конструктах, сквозь которые рассматривается мир, наводит на мысль о позитивизме, хотя львиная доля критики, направленная против идей Конга, в данном случае бьет мимо цели. Вместо того, чтобы оценивать позитивизм Конта, исходя из абстрактных положений системы, его чаще критикуют, и довольно резко, исходя из отдельных конкретных положений.

Придание нами особого значения проверке конструктов подразумевает опору на принципы эмпиризма, конкретнее, на принципы прагматической логики. В этом отношении мы следуем традиции coвременной американской психологии. Но поскольку мы признаем, что человек приближается к знанию мира через его истолкование, наша система является в какой-то рационалистической. Кроме того, поскольку мы твердо убеждены, что человек способен создавать свои альтернативные подходы к реальности, мы расходимся с традиционным реализмом, утверждающим, будто люди всегда оказываются жертвами обстоятельств.

Онтологически наша позиция опознаваема как форма монизма, хотя. принимая во внимание множество сложных разновидностей онтологии, отделение ее монистических аспектов от плюралистических едва ли заслуживает усилий. Если это монизм, то мы говорим о субстантивном монизме. И все же наша позиция является нейтральной: подобно Спинозе, мы готовы применять к субстанции атрибутивный плюрализм всякий раз, когда это отвечает нашим целям.

Остается обсудить два классических вопроса: проблему соотношения детерминизма и свободы воли и проблему феноменологии. Так как обе эти проблемы имеют отношение к нашему перечню требований к проекту теории личности, мы откладываем их обсуждение до соответствующего раздела этой главы.

9. Область психологии

Область психологии ограничивается практически тем, что можно охватить любовь психологической теорией, которой нам приходится пользоваться в настоящий момент. Иначе говоря, диапазон пригодности психологической теории определяет границы этой дисциплины. Диапазон пригодности - это то пространство реального мира, на котором данная система или теория обеспечивает зону полезного действия. Ну а те особенности местного рельефа, что не вписываются в эту систему, до поры до времени не включаются в психологическую область. Если мы достаточно умелые психологи, нам еще должно хватить это мира, чтобы принести пользу в деле его структурирования. Позже, если наши теоретические объяснения расширятся, более отдаленные районы также могут попасть в круг наших знаний.

Конечно, есть разные психологические системы истолкования. Эти системы различаются преимущественно из-за того, что люди» разрабатывавшие их, сосредоточивали свое внимание на довольно непохожих событиях. Психологические системы имеют не только диапазон пригодности, но и характерный фокус пригодности - точку событийной области, к которой они наиболее применимы. Так, стимульно - реактивные теории особенно пригодны в фокальной точке научения животных, теории поля - в фокальной точке человеческого восприятия, а психоаналитические теории - в фокальной точке неврозов человека.

Нет никакого ясного критерия, по которому теорию можно маркировать как 'психологическую', а не 'физиологическую' или, скажем, 'социологическую'. Между дисциплинами существуют многочисленные взаимосвязи. Стимульно - реактивные теории в психологии обладают выраженным фамильным сходством с физиологическими теориями взаимодействия. В физиологии есть теории поля, которые имеют сходство с гештальт-психологией. Называется ли теория 'психологической', 'физиологической" или «социологической», зависит, вероятно, от ее первоначального фокуса пригодности.

Назначение теории

Теорию можно рассматривать как способ связать вместе множество фактов, с тем чтобы можно было понять их все разом. Когда теория дает нам возможность делать предсказания с приемлемой точностью, ее можно назвать научной. Если же ее предсказания настолько растяжимы, что позволяют толковать широкое множество всевозможных событий в качестве их подтверждения, такая теория не удовлетворяет высочайшим стандартам науки.

Теория вовсе не должна быть высоконаучной, чтобы быть полезной. Все мы упорядочиваем ежедневные события в своей жизни, прибегая к помощи довольно растяжимых истолкований. При таких истолкованиях наши антиципации повседневных событий, хотя им и недостает ночной точности, все же окружают нашу жизнь аурой смысла. Поскольку жизнь не похожа на сплошной каприз, мы подготовлены нашими личными системами истолкования к тому, чтобы каждый день успешно справляться с новым опытом.

Однако не только к этому сводится назначение теории. Теория обеспечивает основу для активного подхода к жизни, а не про сто снабжает креслом, усевшись в которое можно было бы с бесстрастной почтительностью созерцать ее перипетии. Людям незачем быть толпой безучастных зрителей, наблюдающих пышное зрелище творения. Они способны играть активную роль в формировании событий. Как им удается свободно делать это и все же истолковывать себя как абсолютно законопослушных - вот основной вопрос любой психологической теории.

Ответ на него заключается, прежде всего, в признании нами активности по существу основный свойством нашего мира. Мир - не заброшенный памятник, а событие огромного масштаба, окончания которого пока еще не видно. Теории, используемые людьми для истолкования такого события, сами являются лишь случайными событиями в их гигантской веренице. Устанавливаемые в наших теориях истины представляют собой последовательные приближения к более широкому плану бытия, которые пусть медленно, но все же содействуют его развертыванию. Таким образом, теория -это пробное выражение того, что человек разглядел в накатывающихся волнами событиях жизни как правильный, закономерно повторяющийся рисунок. Но теория, будучи сама событием, может - в качестве видовой категории - включаться в состав другой теории или даже в суперордиватную часть самой себя, а та, в свою очередь, может войти в состав еще более общей теории. Поэтому теория удерживается исключительно за счет той системы истолкования, частью которой она предположительно становится, - и, конечно, это продолжается лишь какое-то время, пока используется именно эта суперординатная система.

11. Детерминизм и свобода воли

Теория связывает или определяет события, которые ей подчиняются. Сама же теория определяется не объясняемыми ею событиями, а суперординатной точкой зрения теоретика. Однако теория должна сообразовываться с событиями для того, чтобы их предсказывать. Число альтернативных способов согласования теории с событиями, насколько нам известно, бесконечно, но отличимо от бесконечного числа способов, которыми не удается достичь такого согласования.

Предположим, кому-то нужно разрезать торт. Существует бесконечное множество способов разрезания торта, каждый из которых мог бы подойти для решения этой задачи. Но если торт сделан из мороженого, некоторые обычные способы разрезания могут не подойти, и тем не менее остается бесконечное число способов разрезать такой торт. Предположим далее, что торт находится на стопе, за которым сидят гости. Сложились определенные лимитирующие ожидания в отношении того, как подавать еду. Торт истолковывается как часть еды. Кроме того, существует ряд условностей, в частности требующих подавать клинообразные куски торта всегда повернутыми острым концом к обедающему. Если человек, которому выпало разрезать торт» принимает все эти традиционные суперординирующие истолкования данной конкретной ситуации, он в самом деле может счесть свою линию поведения заданной и почти не оставляющей ему свободы. Он оказывается жертвой не самого по себе торта, а собственных знаний этикета, которому и было подчинено разрезание торта.

Но предположим, что этот человек, съев кусок торта, почувствовал недомогание. Не оказывается ли он в этом случае жертвой обстоятельств? В ответ можно спросить: разве он не съел его сначала? Более того, мы могли бы сказать, что плохое самочувствие не должно лишать его свобода. Напротив, болезнь может даже увеличить его свободу действий, как, например, открыли для себя многие дети и ипохондрики.

Зависимость, в которую конструкт или система истолкования ставит свои субординатные элементы, носит характер детерминизма. В этом смысле, тенденция ставить в зависимость и есть, собственно, детерминизм. Сами естественные события не ставят в зависимость от себя наши истолкования этих событий; мы можем смотреть на них так, как нам заблагорассудится. Разумеется, если мы хотим точно предсказывать естественные события, нам нужно создать некую конструкцию, которая будет отвечать этой цели. Однако события не приходят к нам и не говорят, что и как надо делать, - они просто идут своим чередом. Если что-то управляет нашими мыслями и действиями, так это созданная нами структура.

Фактически, есть два интересующих нас вида детерминизма. Первый вид составляет существенный признак любой организованной системы истолкований - контроль суперординатных конструктов над субординатными элементами. Второй вид подразумевается в нашем понятии интегрального мира. Мир, находящийся в непрерывном движении, не разделен на независимые события наподобие вагонов поезда. И это - эссенциальная целостность. Вследствие такой целостности мы можем считать, что между предшествующими и последующими событиями существует причинная связь. Именно этот вид непрерывности (или целостности) предполагается в так называемом первом постулате логики, требующем мыслить вселенную как упорядоченное единство (в противоположность хаосу).

Однако этот второй вид детерминизма для нас относительно не важен. Течение вселенной непрерывно. Хотя и можно абстрагировать некоторые повторяющиеся черты в ее потоке, в действительности он никогда не проходит дважды по одному руслу. Все пришло бы в страшный беспорядок, если такое когда-нибудь случилось. (Сама идея движущейся по своим следам вселенной производит сильное впечатление и, возможно, даже имеет некий релятивистский смысл для космолога-теоретика.) Постольку мы полагаем, что мир не движется по кругу, любая последовательность событий - это единственная, абсолютно тождественная самой себе последовательность, которая когда-либо имела место. Тогда совершенно невероятно, чтобы любая последовательность событий могла произойти иначе, чем она произошла, не утрачивая своей тождественности. Так как никакое событие не могло бы произойти иным путем и тем не менее оставаться самим собой, не велика проблема изолировать его и заявить, что оно детерминировано. Действительно, оно было следствием - но только однажды.

Таким образом, на нашу долю остается один важный вид детерминизма, именно, контроль суперординатного конструкта над его элементами. Тогда должно стать ясным и то, что в принципе не детерминировано. Во-первых, элемент не детерминирует те конструкты которые обычно категоризуют его в качестве объекта. Во-вторых, элемент, выходящий за пределы области действия конструкта, является независимым от этого конструкта. Последний тип независимости, или свободы, относительно не важен для нас, ибо это всего лишь свобода хаоса. А вот первый ее тип, напротив, чрезвычайно важен, поскольку предполагает, что а той степени, в какой человек может толковать свои обстоятельства, он способен освободиться от их господства над ним, Из этого также следует, что он может сделаться рабом собственных представлений, а затем отвоевать себе свободу, истолковывая свою жизнь по-другому. В известной мере это и есть та тема, которая положена в основу нашей книги.

И еще одно. Поскольку детерминизм характеризует контроль, осуществляемый конструктом над его субординатными элементами, свобода характеризует его независимость от этих элементов. В таком случае детерминизм и свобода неразделимы, ибо то, что служит причиной чего-то другого, является от него свободным. Детерминизм и свобода - две стороны одной монеты, два аспекта одного отношения. И это чрезвычайно важно усвоить человеку, будь он ученым или невротиком, либо тем н другим одновременно^.

В конечном счете человек устанавливает меру собственной свободы и зависимости на том уровне, который он выбирает для своих убеждений. Те, кто выстраивает свою Жизнь исходя из множества особых мнений и непоколебимых убеждений касательно преходящих вопросов, делает себя жертвой обстоятельств. Каждое такое убеждение, недоступное пересмотру, оказывается ставкой на фортуну; они определяет, принесут ли завтрашние события счастье wm страдания. А те, чьи принципиальные убеждения заключают в себе широкую перспективу и меняются разве что по серьезным причинам, имеют больше шансов открыть для себя альтернативы, ведущие в конечном счете к их освобождению.

Теории - это результат размышлений людей, стремящихся вырваться на свободу из круговерти событий. Теории включают в себя предшествующие их созданию предположения об определенных областях этих событий. В той степени, в какой события можно - исходя из этих предшествующих предположений - истолковать, предсказать и нанести их соотносительный ход на план жизни, люди могут осуществлять над ними контроль и достигать со временем своей независимости от них.

В. Требования к проекту психологической теории личности

12. Теоретические модели и фокусы пригодности

В последнее время американская психология стала уделять больше внимания проблемам построения теории. Произошло оживление интереса к философии, особенно к философии науки. Подобно тому как философы начали присматриваться к происходящему вокруг, чтобы выяснить, насколько по-разному люди на самом деле мыслят, так и психологи начали осматриваться кругом, чтобы увидеть, какого рода теории вырабатывают ученые в разных областях знания в настоящее время. Это ново. Разумеется, психологи обычно смотрели на методологию и содержание физиологии как на фундамент, на котором только и нужно строить свое собственное новое здание. Сначала к физиологии относились благосклонно, потому что считалось, будто ее факты несомненны, а правильность методов, казалось бы, подтверждается очевидностью этих фактов. Затем психологи начали сравнивать, пытаясь установить сходства и различия, теоретические структуры ряда; других дисциплин. Изучая то, что происходит в других областях науки, некоторые из них надеются открыть более подходящие для психологии образцы теорий.

Однако мы скептически относимся к ценности копирования готовых теорий, которые конструировались для других фокусов пригодности. Психология уже достигла некоторого успеха в разработке своих собственных теоретических и методологических подходов. Возможно, наступило время, когда было бы неплохо приступить к абстрагированию научных принципов, начинающих складываться в рамках своего опыта работы, равно как и опыта работы других психологов, вместо того чтобы обшаривать задние дворы соседей в поисках методологических паданцев. Если мы что-то узнаем о принципах построения теории, то можем начать строить психологические теории, которые приспособлены к психологическим фокусам пригодности. В таком случае наша возможная позиция заключается в том, что было бы целесообразно исследовать ряд научных теорий, но не затем, чтобы найти одну, которую можно точно скопировать, а для того, чтобы раскрыть общие принципы, которые можно применить к построению совершенно новых теорий, специально предназначенных дня событийной области психологии.

На этой стадии не должно быть никаких сомнений относительно нашего взгляда на две вещи, которые требуются для построения психологической теории. Выбираемая перспектива должна быть широкой и позволять замечать принципы, выявляющиеся при сравнении различных теоретических структур. А теоретик должен быть также хорошо знаком с тем, о чем он собирается теоретизировать. В про тивном случае он может потратить свое время на создание теории пустого места, т. е. теории, не имеющей фокуса пригодности. Теоретик должен быть хорошо знаком с кругом проблем, которые собирается разрешить, если не хочет даром потратить как свое время, так и время своих читателей, излагая созданную им теорию пустого места.

Для наших собственных попыток построить теорию мы выбрали в качестве фокуса пригодности психологическую реконструкцию жизни. Мы занимаемся выявлением лучших способов помочь конкретному человеку пересмотреть свою жизнь, с тем чтобы не стать жертвой своего прошлого. Если создаваемая нами теория будет хорошо работать в этом ограниченном диапазоне пригодности, мы сочтем наши усилия успешными и не слишком огорчимся, если она окажется менее полезной где-то еще.

13. Плодотворность психологической теории

Мы уже отмечали, что теорию можно рассматривать как способ связать вместе множество фактов. Но хорошая теория выполняет и более активные функции. Она обеспечивает эксплицитную основу, на которой можно делать дедуктивные выводы и предвидеть будущие события. Она также дает нам общую систему координат, в которой можно размещать и сохранять определенные факты до извлечения из них индуктивным методом какого-то характерного принципа. В обоих отношениях теория выступает инструментом для того, кто активно стремится предвосхитить будущее и разведать его возможности.

Одним из критериев хорошей научной теории является ее способность в изобилии производить новые идеи. Она должна склонять к формулированию гипотез, побуждать к экспериментированию и вдохновлять на изобретение. В области психологии хорошая теория должна предлагать предсказания относительно поведения, людей, в широком диапазоне обстоятельств. Она должна склонять к экстенсивным психологическим исследованиям для установления того, подтверждаются ли эти предсказания или нет. Кроме того, она должна поощрять изобретение новых подходов к решению людских и общественных проблем.

Проверяемость гипотез

Другим критерием хорошей психологической теории служит ее.способность производить гипотезы, допускающие проверку. В противоположность другим системам истолкования любая научная теория должна давать нам возможность делать предсказания с такой степенью определенности, чтобы они сразу поддавались неоспоримой проверке. Это означает, что гипотезы, выводимые логическим путем из теории, должны быть достаточно хрупкими, чтобы разбиваться вдребезги всякий paз, когда предсказываемые с их помощью факты не становятся реальностью,

Сама теория не должна быть столь же хрупкой, как порождаемые ею гипотезы. Бели это исчерпывающая теория, то она» вероятно, будет, обладать некоторой эластичностью, даже если выводимые из нее гипотезы остаются хрупкими. Редко когда научная теория может целиком - устоять или рухнуть в зависимости от исхода единственного решающего эксперимента. И это особенно справедливо в области психологии, где теории неизбежно должны писаться на высоком уровне абстракции.

15. Истинность теории

Приемлемая научная теория должна отвечать еще одному требованию. Хотя сама теория и не должна обладать очевидной достоверностью холодного факта, от нее ожидают, что в руках мыслящих людей она будет производить непрерывный ряд гипотез, которые в свете экспериментирования оборачиваются твердыми истинами. Когда теория производит поддающуюся проверке гипотезу и та подтверждается, тогда, строго говоря, подтверждается только эта гипотеза, а вовсе не породившая ее теория. Как уже указывалось, вряд ли мы вообще можем утверждать, что подтвердили правильность теории; в лучшем случае мы обычно можем сказать, что гипотезы, вызываемые определенной теорией, оказываются, как правило, справедливыми. Но кто знает, не могли бы те же гипотезы появиться в рамках других теорий? В случае положительного ответа эти другие теории будут по меньшей мере столь же правильными, как и та теория, о которой идет речь.

Иногда ученые планируют эксперименты таким образом, чтобы выведенные из различных теорий гипотезы проверялись в них, конкурируя друг с другом. Гипотеза, получившая более четкое подтверждение, засчитывается в пользу поддерживающей ее теории. Предположим, к примеру, что исследователь жаждет установить, действительно ли психоаналитическая теория Фрейда с сопутствующими терапевтическими процедурами лучше теории Я-концепции Роджерса с сопутствующими процедурами клиентоцентрированной терапии. Предположим, он ставит тщательно спланированный эксперимент, в котором контролируются такие сложные переменные, как тип клиента, тип психотерапевта, тип клинической обстановки, тип общества и т. д. Предположим также, что он находит подходящий критерий для оценки результатов - такой, на который не оказывает влияния ни одна из теорий вместе с подразумеваемыми ею нормами психического здоровья. Далее предположим - хотя это и маловероятно, - что эксперимент проходит без помех и его результаты указывают на больший терапевтический эффект одной из двух сравниваемых процедур. Хотя этот эксперимент предоставляет важное доказательство в пользу более благоприятной теории, он все же не дает оснований для неизбежного отказа от менее благоприятной теории. Всегда остаются спорные вопросы, которые можно сформулировать и рассмотреть. Липа, отобранные для участия в эксперименте, могут не представлять всех типов клиентов, к которым относятся эти теории, Соответствующая организация обучения группы терапевтов под эгидой одной теории может дать ей некоторые практические преимущества, которые перевешивают ее невыгодное положение в данном контролируемом эксперименте. В действительности, почти невозможно нанести coup de grace любой сколько-нибудь полной теории.

Случается, эксперимент планируют таким образом, чтобы проверяемые в нем конкурирующие гипотезы были взаимно несовместимыми. Например, одна теория могла бы заставить нас выдвинуть гипотезу, что в кризисной ситуации клиент такого типа сразу бы по-: кончил жизнь самоубийством, а другая - предсказать ему долгую и плодотворную жизнь. Очевидно, что человек не способен сделать то и другое одновременно. В этой разновидности эксперимента одна из двух гипотез вроде бы терпит крах, но даже здесь всегда есть. пусть незначительное, основание для ухода от прямого ответа. А что означает для теории дискредитированная гипотеза? Не обязательно что-то серьезное. Как мы уже указывали, исчерпывающая теория формулируется таким образом, что выводимые из нее хрупкие гипотезы не являются неизбежными. Дедукция гипотезы - всегда достаточно воль" вое дело, и другой экспериментатор, приходящий на смену прежнему, может не согласиться с тем, что именно эту не подтвердившуюся гипотезу было необходимо выводить из данной теории в первую очередь.

Однако, в общем теория, которая постоянно производит гипотезы, заводящие экспериментаторов в тупик, не будет считаться правильной, даже если можно доказать, что часть вины за это ложится на экспериментаторов. Теория служит орудием в поисках человеком лучшего понимания будущего. Если она не отвечает своему назначению. бессмысленно говорить об ее истинности. Теория становится справедливой только тогда, когда кто-то в состоянии воспользоваться ею для выработки подтверждаемых гипотез.

16. Уровень обобщенности

Иногда люди ошибочно предполагают, будто теория тождественна скапливанию определенной массы фактов, а не набору принципов, относящихся к этим фактам. Такую ошибку легко сделать, так как часто факты принимают свои конкретные очертания только в свете некой теории. Но сущностно абстрактный характер теоретической структуры теряется на виду, когда факты, которые она приносит, просто классифицируются и обозначаются конкретными ярлыками.

Например, в психиатрии нозологическая система Крепелина большей частью используется как упорядоченное множество диагностических ячеек, по которым распихивают трудных пациентов. Принципы, на которых первоначально строилась эта классификация и которые определяли размерность ее диагностического поля, были давно отброшены, либо оставались за пределами сферы внимания практиков. Почти без исключения системой Крепелина пользуются конкретно. Теперь сопоставим с нынешним использованием системы Крепелина пользование психоаналитической системой. Здесь диагноз ставится исходя из особенностей самого больного, а не на основе отнесения его к какой-то из ячеек безусловной классификационной системы. Диагност может осматривать пациента сразу с нескольких точек зрения. Поэтому не так вероятно, что он будет сбит с толку абстракцией «динамики», которая пронизывает каждого пациента, огульно смешивая в общую кучу этого конкретного больного с другими больными того же типа.

Однако даже с психоаналитической динамикой ее приверженцы часто обращаются конкретно. Пациента видят «испытывающим эдиповы желания», будто эти желания овладели им. Если бы понятием эдипова желания пользовались более абстрактно, то пациента оценивали бы относительно оси с тем же названием, а не описывали как: «испытывающего желание». Это различие может показаться неясным, но, возможно, аналогия из физики поможет сделать его яснее. Предположим, физик поднял какой-то предмет и сказал; «Ей-богу, у этой, штуки есть вес!» Вряд ли подобное заявление можно счесть многозначительным, поскольку все тела обладают весом, фактически, наш физик трактует абстрактное свойство веса таким образом, как если бы оно было предметом потребления. Гораздо вероятнее, что осторожный в выражениях физик скажет: «Вес этого тела больше веса того тела». Свойство веса абстрагируется, а другими особенностями этих двух тел на время пренебрегают. Состоящую из такого рода абстракций систему как раз и стараются придумать создатели современной психологической теории.

Хорошая психологическая теория должна быть выражена на язы-«е абстракций достаточно высокого порядка, чтобы их можно было разглядеть почти во всех явлениях, с которыми психология обязана иметь дело. На первых порах ей следовало бы сосредоточиться на свойствах, а не на категориях, хотя эти свойства могут впоследствии использоваться в качестве оснований для обособляющих категорий Бели абстракции извлечены верно, они будут обладать универсальностью, которая сделает их полезными в решении огромного множества практических проблем. Например, если бы в области психологии было абстрагировано свойство, обладающее той степенью обобщенности, какую имеет масса в области физики, оно могло бы оказаться чрезвычайно полезным. Кроме того, любая психологическая теория, обладающая высокой степенью обобщенности на всем своем пространстве, будет, вероятно, более ценной по сравнению с теорией, являющейся по существу группировкой специфических категорий людей и поведения.

Операционализм

Сочинения физика Бриджмена за последнее время приобрели особое влияние среди психологов-теоретиков. Вновь была подчеркнута необходимость операционального определения переменных, наблюдаемых в наших экспериментах. Доведенное до крайности некоторыми психологами, это требование операционализма означало бы, что никакое теоретические утверждение не может быть сделано, если каждая его часть не отнесена к чему-то очевидному. Именно такого рода экстремизм привел к известному замечанию, что, мол, если психиатры предпочитают глубокомысленность правильности, то психологи - неправильность глубокомысленности.

Но операционализм подразумевает и нечто другое. Он предполагает; что научные конструкты лучше всего определять на языке операций или устойчивых последовательностей событий. Таким образом, что бы ни связывало антецедент с консеквентом, это можно назвать промежуточной переменной, и тогда формулировка такой «причинно-следственной» связи есть все, что требуется для определения переменной. Мак-Коркодейл (MacCorquodale) и Мил (Мееhl) считают, что психологам лучше держаться этого способа концептуализации переменных, дабы н е забываться и не думать, что им необходимо начать искать какие-то неизвестные объекты, которые могут служить оправданием интересующих их переменных. Например, не слишком хорошо разбирающийся в физиологии психолог мог бы отправиться на поиски IQ с микроскопом. И уж поверьте, его усилия не остались бы безрезультатными; возможно, он даже получил бы Нобелевскую премию, засвидетельствовав что-то наподобие перекручивания в хромосоме.