Венера в любви только призраком дразнит влюбленных:
Не в состоянье они, созерцая, насытиться телом,
Выжать они ничего из нежного тела не могут,
Тщетно руками скользя по нему в безнадежных исканьях.
И, наконец, уже слившися с ним, посреди наслаждений
Юности свежей, когда предвещает им тело восторги,
И уж Венеры посев внедряется в женское лоно,
Жадно сжимают тела и, сливая слюну со слюной,
Дышат друг другу в лицо и кусают уста в поцелуе.
Тщетны усилия их: ничего они выжать не могут,
Как и пробиться вовнутрь и в тело всем телом проникнуть,
Хоть и стремятся порой они этого, видно, добиться:
Так вожделенно они застревают в тенетах Венеры...
Любовную страсть, говорит Лукреций Кар, нельзя насытить ничем, она подобна жажде, которую человек испытывает во сне и которую он не может утолить. Иными словами, любовь - обман, природа создает иллюзии, стремясь к которым человек приходит в ярость и слепое неистовство.
Любовь низменна не только в физиологическом, но и в нравственном смысле. Из-за нее юноши растрачивают состояния, накопленные их отцами, проводят время в праздности. Венера делает людей слепыми, они теряют способность замечать недостатки своих возлюбленных. Если женщина величиной с карлика, ее назовут грациозной, если она заика, то скажут, что она "мило щебечет", если она дылда огромного роста, ее назовут величавою, а если болтлива, то считается, что она "огонь настоящий", худую назовут "козочкой", а грудастую - "Церерой, кормящей Вакха" и т. д.
Лукреций выступает как настоящий моралист, когда он осуждает в любовном акте "сладострастные движения бедрами" и признает только одну-единственную любовную позу, когда грудь женщины опущена, а чресла приподняты, что, по его мнению, помогает зачатию.
В целом нельзя не видеть, что описания Лукреция Кара - скорее осуждение, чем прославление любви. Она представляет у него простой физиологический акт, лишенный всякого духовного смысла, она приводит людей не к общению, а к разъединению, делает их рабами иллюзий и физиологических влечений.
Подобное же отношение к любви мы находим и у еще одной философской школы, получившей широкое распространение в эпоху эллинизма, - у стоиков. Стоик Сенека в своих "Письмах к Луцилию" рассуждает о любви как о несовершенной форме дружбы. По его словам, "дружба приносит только пользу, а любовь иногда и вред" (XXXIV, 1).
Цицерон, который разделяет идеалы стоической этики, тоже призывает к умеренности в любви. В своем трактате "О старости" он ссылается на сочинение пифагорейца Архита Тарентского, который осуждает и, по сути дела, отвергает все любовные удовольствия. По его словам, они - "самый губительный бич, который природа могла дать людям". Страсть к любовным наслаждениям порождает преступления, она приводит к кровосмешению и даже к измене родине. Любовная страсть убивает в человеке ум, поэтому нигде так не необходимы воздержание и умеренность, как в любви. То, что старость лишена плотских удовольствий, это, по мнению Цицерона, не порок, а дар этого возраста, так как он уносит то, что в молодости наиболее порочно (О старости, XII, 39-42).
Таким образом, в оценке любви, ее нравственного значения позиции стоиков и эпикурейцев фактически совпадали. И те и другие приходили к нравственному осуждению любви. Любовь - это необходимое зло, которого следует по возможности избегать, или же, если это невозможно, стремиться к умеренности.
Следует отметить, что теория страстей, развиваемая эпикуреизмом и стоицизмом, основывалась во многом на выводах и предписаниях медицины. Во всяком случае медицинские трактаты достаточно много внимания уделяли описанию сексуальной физиологии. Правда, медицина того времени включала в себя и натурфилософские идеи, и этические предписания, и психологическиенаблюдения. Все это дает возможность рассматривать античные медицинские трактаты в общем контексте античного эроса. Не случайно Мишель Фуко в своей "Истории сексуальности", характеризуя положение в сексуальной сфере в Древней Греции и Риме, основывается исключительно на этих трактатах.
Греки никогда не рассматривали сексуальную деятельность как зло, но довольно часто они призывали к разумным ограничениям и указывали на те физиологические и психологические заболевания, к которым может привести бесконтрольная сексуальность. Об этом пишет, например, Гиппократ. В трактате "О семени" он дает довольно подробное описание полового акта. Он характеризует его как чрезвычайно напряженную механическую деятельность, которая завершается семяизвержением. Этот процесс сопровождается интенсивным выделением тепла, поскольку, по мнению Гиппократа, содержащиеся в крови соки (humours) создают пенный флюид, который циркулирует по всему телу, включая головной и спинной мозг. Разгоряченная пена ищет выхода и, наконец, проходя через почки и пенис, извергается с чудовищными спазмами. Весь этот процесс сопровождается также созданием в воображении скрытых образов.
Гиппократ отмечает также различие полового акта у мужчины и женщины. Хотя общий процесс является одинаковым для обоих, у женщин удовольствие более интенсивно и может быть более длительным. Сексуальное удовольствие женщины зависит от мужчины, так как оргазм наступает тогда, когда мужское семя попадает в женское лоно. Гиппократ рекомендует женщине иметь постоянные половые сношения, так как это будет способствовать здоровью ее тела. "Половой акт согревает кровь и позволяет более свободно двигаться менструальной крови; если менструальная кровь не движется, то женское тело подвержено заболеваниям" (Hippocrates. The Seed, 4). По Гиппократу, сексуальный акт связан с удовольствием и здоровьем. Но вместе с тем он порождает энергию, которую следует контролировать.
Гален во многом дополняет и углубляет Гиппократа. В частности, он отмечает сходство полового акта с эпилепсией: оба они производят жестокие конвульсии, спазмы, испарину, закатывание глаз. Эта аналогия свидетельствует о том, что сексуальное удовольствие каким-то образом связано с ужасными болезнями. Так высшая потенция природы оказывается не только благом, но и возможным ущербом для здоровья. Поэтому Гален отмечает не только положительные, но и отрицательные стороны полового акта: он способен устранению меланхолии, но порой может производить и опасный патологический эффект.
Таким образом, античная медицина, признавая положительное влияние сексуальности на здоровье человеческого тела, отмечала вместе с тем и необходимость определенного физиологического контроля в этой области. Подобный вывод во многом совпадал с принципами этики стоиков и эпикурейцев, которые постоянно призывали к умеренности и самоограничениям. Но при этом определяющим для античного сознания было убеждение, что эрос - это природная потенция, глубоко укоренившаяся в самой плоти. Поэтому надо следовать велениям природы, придерживаясь, правда, определенной умеренности "Если в христианской доктрине, - пишет Мишель Фуко, - плоть и связанная с ней исключительная сила удовольствия являются причиной грехопадения и моральной деградации, то для классической Греции характерна мысль о том, что эта сила удовольствия является потенциальным избытком природы и проблема морали заключается только в том, как противостоять этой силе, как ее контролировать и регулировать" {Foucault M. The History of Sexuality NY, 1985 Vol 2 P. 50}.
Античная эротика
В эпоху античности возник термин "эротика", который впоследствии стал названием литературного жанра, связанного с описанием любовных отношений и удовольствий чувственной любви. Термин происходит от имени бога Эрота и связан с описанием похождений этого шаловливого божества.
Пожалуй, наилучшим образом античная эротика была представлена в греческой лирике, о которой уже шла речь выше в связи с мифологией Афродиты и Эрота. Еще более выразительно античный эротизм воплотился в творчестве выдающегося поэта античной поры Публия Овидия Назона (кон. I в. до н. э. - нач. I в. н. э.).
Овидию принадлежит своеобразная любовная трилогия: "Любовные элегии", "Наука любви" и "Лекарство от любви". Все три произведения посвящены любви, но рассматривают они ее с разных точек зрения, в разных аспектах. Первая поэма может быть названа практикой любви, вторая - теорией, а третья - критикой. Однако при этом все три представляют апологию любви, убеждение в ее огромной нравственной и жизненной силе
Для Овидия любовь не просто украшение жизни, а вся жизнь. Без любви, без влюбленности, без постоянного любовного переживания для него нет полноценной жизни.
Эту апологию любви мы находим уже в "Любовных элегиях", описывающих разнообразные любовные истории. В отличие от более позднего "Искусства любви" Овидий не претендует здесь на роль теоретика или наставника в любовных делах. Тон его элегий скорее ироничный, беспечный. В элегиях много повседневного, живых сцен из будничной римской жизни, в них рисуются образы обманутого мужа, ловкой служанки, содержатся описания ожидания любовных встреч, радостей взаимной любви, ссор и измен, любовных побед и поражений.
Для Овидия любовь не только игра, но и одновременно предмет серьезных забот и усилий. Не случайно он сравнивает любовь с военной службой, а влюбленного - с солдатом.
Всякий влюбленный - солдат, и есть у Амура свой лагерь.
В этом мне, Аттик, поверь: каждый влюбленный - солдат.
(I, 9, 1-2)
Овидий подробно разрабатывает это сравнение. Оба они, и солдат и влюбленный, несут тяжелую повинность - оба они на страже - один в лагере, другой - у дверей возлюбленной, спят на земле, всегда в походе и ведут осаду. Любовь - тяжелая повинность, и только усердно ей служащий может рассчитывать на победу.
Правда, любовь, которую описывает Овидий в своих элегиях, не очень глубокое чувство, это не та испепеляющая страсть, которой Петрарка посвятил всю свою жизнь и творчество. Скорее это постоянная влюбленность, ненасытное чувство обладания и близости, радости, здоровой чувственности, которые никогда не приводят к пресыщению.
Только пресыщусь, едва прекратится пылание страсти,
Вихрь куда-то опять бедную душу стремит...
(II, 9а, 3-4)
В "Любовных элегиях" много игры, любовного обмана. Горячие клятвы в верности Коринне сопровождаются признанием о любовных утехах с ее служанкой. Овидий постоянно говорит о любовных хитростях и уловках, о бесконечных приключениях. Однако было бы ошибочно видеть во всех этих описаниях только послужной список любовных побед самого поэта. Уже современники не были уверены, действительно ли существовала Коринна или же это вымышленный образ возлюбленной поэта. К тому же его любовные переживания не столько лиричны, сколько носят характер объективного повествования.
Особое место в любовной трилогии Овидия занимает "Наука о любви", посвященная уже не практике, а именно теории любви. Однако мы не найдем в этом сочинении какую-то умозрительную философию, например, в духе Платона. Правда, во второй книге "Науки о любви" Овидий говорит о космологическом значении любви и, явно цитируя Эмпедокла, начинает рассказывать, как из всеобщего хаоса и смешения элементов возникли все виды и роды живого (II, 467-489). Но это цитирование Эмпедокла занимает в поэме Овидия сравнительно небольшое место, а затем Овидий и вообще забывает об этой теории.
Главное в его "Науке о любви" - теория любовной стратегии, описание того, как мужчине добиться взаимности у женщин (этому посвящены первые две книги) или, наоборот, женщине иметь успех у мужчин (третья книга).
Стратегия любви, которой учит Овидий, сложна и требует знания и усердия. Одной лишь красоты для взаимной любви недостаточно, влюбленному нужно быть и обходительным, и ласковым, и уступчивым, готовым на все тяготы, которые несет с собой любовь. Здесь Овидий вновь использует сравнение любви с ратным делом, которое он впервые употребляет в "Любовных элегиях": "Воинской службе подобна любовь. Отойдите, ленивцы!" В стратегии любви важна лишь победа и для ее достижения допустимы все средства: и лесть, и обман, и ложные клятвы:
Сам Юпитер с небес улыбается клятвам влюбленных
И развевает их вмиг взмахом Эоловых крыл.
(I, 633-634)
Овидий ищет в любви взаимное понимание и взаимное удовлетворение. Он говорит, что ему ненавистны продажная любовь и любовь к мальчикам, потому что они не приносят взаимности в чувствах.
Высказав советы мужчинам, Овидий щедро излагает любовные наставления для женщин. Он рекомендует им следить за собой, умело скрывать свои телесные недостатки, подбирать подходящее платье, уметь беседовать и т. д. Наконец, Овидий описывает и любовные позы, хотя техника любви занимает у него весьма скромное место, в особенности если сравнить эти описания с восточной эротической литературой. Овидий рекомендует выбирать позы в соответствии с физической конституцией и природной склонностью каждого. Все это он описывает тактично, с искренним убеждением, что наука любви нужна каждому для того, чтобы быть подготовленным к серьезному делу любви.
Позу сумейте найти телосложенью под стать
Та, что лицом хороша, ложись, раскинувшись навзничь;
Та, что красива спиной, спину подставь напоказ.
Миланионовых плеч Аталанта касалась ногами -
Вы, чьи ноги стройны, можете брать с них пример.
Всадницей быть - невеличке к лицу, а рослой - нисколько
Гектор не был конем для Андромахи своей.
Если приятно для глаз очертание плавного бока -
Встань на колени в постель и запрокинься лицом.
Если мальчишески бедра легки и грудь безупречна -
Ляг на постель поперек, друга поставь над собой,
Кудри разбрось вокруг головы, как филлейская матерь,
Вскинься, стыд позабыв, дай им упасть на лицо.
(III, 773-784)
Вот, пожалуй, и все, связанное с техникой любви. В индийском трактате "Кама-сутра" описание любовных поз занимает половину трактата и каждой из них придается особое, порой символическое значение. По сравнению с развитой индийской эротикой эротика "Науки о любви" сравнительно скромна и довольно-таки лаконична.
И вместе с тем Овидий прямо ставит наслаждение целью "Искусства любви":
Пусть до мозга костей разымающий трепет Венеры
Женское тело пронизит и отзовется в мужском.
(III, 793- 794)
Таковы цель, стратегия и тактика любви, как они описаны Овидием в его "Науке о любви".
Но Овидий был не только пламенным певцом любовных наслаждений, заботливым наставником в трудном "искусстве любви", но и опровергателем, хулителем любви. Этому посвящена его поэма "Лекарство от любви", в которой поэт говорит прямо противоположное тому, о чем шла речь в "Любовных элегиях" и "Науке о любви". Здесь предлагаются всевозможные средства против пагубной любовной страсти.
Очевидно, замысел такой поэмы не был случайным, он связан с опытом Овидия в области риторики. Известно, что в молодости Овидий прошел риторическую школу и хорошо овладел техникой контроверсии, которая учила подбирать убедительные доводы сначала для одной, а затем для противной стороны. Эта техника дает себя знать и в любовных наставлениях Овидия. Если в "Науке о любви" он предлагает систему советов в пользу любви, то в "Лекарстве от любви" он излагает ту же систему, но с противоположным значением.
Оказывается, средств, исцеляющих от любви, не меньше, чем средств, ее возбуждающих.
Сколько есть нравов людских, столько есть и путей их целенья
Там, где тысяча зол, тысяча есть и лекарств.
(525-526)
В связи с этим Овидий дает самые разнообразные советы тому, кто хочет избавиться от любви. Прежде всего надо отказаться от праздности, ибо ведь она рождает любовь. Пусть разочарованный влюбленный займется делами - разведением скота, охотой или сельским хозяйством, тогда ему вообще некогда будет влюбляться. Но еще лучше заняться выискиванием недостатков влюбленных, представить, например, что у возлюбленной некрасивые руки, уродливые ноги, что она вообще коротышка и к тому же жадна до денег. Надо постараться все ее достоинства обратить в недостатки. Еще одно эффективное средство от любви - застать женщину в тот момент, когда она неприбрана, занимается туалетом в окружении баночек и скляночек.
Впору бывает спросить, а что ты, собственно, любишь7
Так нам отводит глаза видом богатства Амур.
Вот и приди не сказавшись; застигнешь ее безоружной,
Все некрасивое в ней разом всплывет напоказ.
Впрочем, этот совет надлежит применять с осмотреньем"
Часто краса без прикрас даже бывает милей.
Не пропусти и часов, когда она вся в притираньях;
Смело пред ней появись, стыд и стесненья забыв.
Сколько кувшинчиков тут, и горшочков, и пестрых вещичек,
Сколько тут жира с лица каплет на теплую грудь
Запахом это добро подобно Финеевой снеди.
Мне от такого подчас трудно сдержать тошноту
(345-356)
Такие и подобные им советы могут послужить основанием для того, чтобы заподозрить в Овидии противника женской красоты. Но это было бы ошибкой, непониманием иронического приема, на основе которого построена вся его антилюбовная поэма.
Нетрудно заметить, что "Лекарство от любви" содержит те же советы, что и "Наука о любви", только вывернутые наизнанку. Что одобрялось там, здесь отвергается, что там осуждалось, здесь возводится в норму. Но при всем этом "Лекарство от любви" обладает ироническим смыслом. Это та же апология любви, то же доказательство ее силы, только доказательство от противного. Вся технология избавления от любви служит ироническим приемом доказательства ее могущества.
Следует отметить, что Овидий не исчерпывает тему любви в своей любовной трилогии, он обращается к ней и в других своих произведениях, в частности в "Метаморфозах", где излагает традиционные любовные истории. Как отмечает М. Гаспаров, "до Овидия античность знала любовь-препятствие - в эпосе, где Калипсо любовью удерживала Одиссея, а Дидона - Энея; знала любовь-наваждение - в трагедии, где Деянира любовью губила Геракла, а Медея - собственных детей; знала любовь-увлечение - в комедии и эпиграмме, где влюбленный юноша делал любые глупости, чтобы потом образумиться. Любовь всегда была недолгой и почти всегда пагубной. У Овидия впервые в литературе является любовь-взаимопонимание, которая может быть и долгой и счастливой. Наглядных образцов ее следует искать, конечно, не в "Любовных элегиях", а в позднейших "Метаморфозах" - в рассказах о Кеике и Альционе, Кефале и Прокриде, Филемоне и Бавкиде. Но уверенность в том, что любовь - это единение и благо, что только в любви могут сблизиться, понять друг друга и найти свое решение любые противоположности, - такая уверенность пронизывает творчество Овидия от начала до конца" {Гаспаров М. Три подступа к поэзии Овидия // Овидий. Элегии и малые поэмы М., 1973. С. 27.}.
Действительно, "Метаморфозы" дают иное, более серьезное и, быть может, драматизированное описание различных любовных историй. Но вряд ли Овидий более оригинален в этом жанре. В историю мировой литературы он вошел скорее не как моралист, а как певец чувственной любви, и думается, что именно иронический, совсем не назидательный тон так привлекал А. С. Пушкина, который был восторженным поклонником Овидия.
Античную теорию любви трудно досконально понять и оценить, если рассматривать ее вне культурного контекста, без анализа системы семейных связей и связанных с нею правовых и юридических отношений. Следует отметить, что в античную эпоху семья еще не стала духовной ценностью, она представляла собою скорее экономическую и хозяйственную единицу. Как отмечал Ф. Энгельс, в Древней Греции семья "не была плодом индивидуальной половой любви, с которой она не имела ничего общего, так как браки по-прежнему оставались браками по расчету. Она была первой формой семьи, в основе которой лежали не естественные, а экономические условия - именно победа частной собственности над первоначальной стихийно сложившейся общей собственностью. Господство мужа в семье и рождение детей, которые были бы только от него и должны были наследовать его богатства, - такова была исключительная цель единобрачия, откровенно провозглашенная греками" {Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства // Марк К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 68.}.
Действительно, может быть поэтому античная литература так редко связывает любовное чувство с вопросами семьи и брака. Но все-таки нельзя считать, что античные авторы вообще обошли эту проблему молчанием. Убедительное свидетельство этому - трактат греческого писателя и мыслителя Плутарха (I--II вв.) "Наставление супругам".
Следует отметить, что Плутарх во многих своих сочинениях был склонен затрагивать вопросы морали и бытовой жизни. Этот морализм и бытовизм сказывается и в рассуждениях Плутарха о семье. В "Наставлении супругам" Плутарх дает множество практических советов для тех, кто связывает себя брачными узами: как избегать ссор и взаимонепонимания, как достигать доверия и необходимого для семейной жизни духовного общения.
Большинство из этих советов носят образный характер. Так, Плутарх сравнивает молодую семью со склеенным горшком: он легко рассыпается от малейшей тряски, но со временем, когда скрепления становятся прочными, ни огонь, ни железо не способны разрушить его. Другое его сравнение брака - с огнем. Огонь, как известно, легко вспыхивает в соломе или тростнике, но такой огонь быстро прогорает. Так и любовь ярко воспламеняется цветущей молодостью, но она скоро угасает, если ее не будут питать духовное общение и добрый нрав супругов.
Каждый свой совет Плутарх подтверждает какой-либо историей, мифом или анекдотом, что превращает его наставления в занимательное повествование, порой в самостоятельный рассказ. Так, он приводит совет Солона, чтобы новобрачная съедала плод айвы, тогда ее голос, облик будут сладкими. Рассказывает он и о брачных обычаях разных народов - беотийцев, спартанцев, персов, египтян, стараясь найти в них нечто полезное и нравоучительное. Он приводит глубокую мысль Катона о том, что душа влюбленного живет в душе любимого. Он спорит с Геродотом о стыдливости женщин: "Не прав был Геродот, сказав, что вместе с одеждой женщина совлекает с себя стыд; напротив, женщина целомудренная, снимая одежду, облекается в стыд, и чем больше стыдливости между супругами, тем большую любовь это означает".
Плутарх рассказывает, что Катон исключил кого-то из сената за то, что тот в присутствии дочери поцеловал собственную жену. Но если неприлично при посторонних целоваться и обниматься, то разве не больший стыд при посторонних браниться и ссориться?
Его подкупает прямота нравов спартанцев: "Молоденькую девушку-спартанку однажды кто-то спросил, приходилось ли ей спать с мужчиной. "О нет! - отвечала она. - Это ему со мной приходилось". Именно так, я считаю, должна вести себя замужняя женщина: не уклоняться, не выражать недовольства, когда муж затевает нечто подобное, ибо это говорит о высокомерии и холодности, но и самой не напрашиваться, ибо так поступают только бесстыжие распутницы".
Из всего этого разнообразия обычаев, привычек, мнений, историй и наставлений постепенно вырисовывается идеал семейной жизни, к которому стремился Плутарх: такое общение, при котором муж и жена поддерживают достоинство и уважение друг друга. "Наставление супругам" - это не единственное сочинение Плутарха, посвященное вопросам любви. Эти же вопросы составляют содержание его трактата "Об Эроте".
Это более сложное сочинение, в котором сочетаются различные подходы к пониманию феномена любви: мифология, философия, психология и педагогика любви. Плутарх приводит интересные сведения о происхождении Эрота и Афродиты, он, следуя за Платоном, говорит о двух Эротах: вульгарном и небесном, он проводит различия между характером Афродиты и Эрота. В его рассуждениях по вопросам философии и эстетики любви мы находим довольно сильное влияние платонизма. По его словам, истинное отношение к любви должно идти дальше поисков наслаждения. Взгляд возлюбленного "преломляется в сторону божественной и умопостигаемой красоты: встретившись с красотой зримого тела, он пользуется ею как опорой для памяти, любуется ею и, радуясь этому общению, еще более воспламеняется мыслью" (Об Эроте, 20). Здесь, как мы видим, у Плутарха содержится мысль о любви как определенном восхождении к истинной красоте.
Но самое интересное заключается в том, что Плутарх в трактате "Об Эроте" вновь возвращается к идее о браке как о наиболее высокой и соответствующей самой природе форме любви. Он говорит по этому поводу следующее: "В браке большее благо любить, чем быть любимым: это избавляет от многих ошибок... Болезненность в начале супружеских отношений, милый Зевскипп, не должна вызывать страх, как ранение или укус; а, впрочем, пожалуй, и ранение, как в прививке деревьев, не препятствие к этому, чтобы стать единым целым с близкой женщиной. Ранение к тому же и дает начало беременности: ибо нет смешения без приспособления одной части к другой" (Об Эроте, 24).
Плутарх считает, что семейная жизнь требует образования, обучения, подготовки к ней, и поэтому она поначалу может вызвать ощущение тягости. "Тяготят и детей начатки обучения, и философия - приступающих к ней юношей; но в дальнейшем не остается этой тягости ни у них, ни у любящих супругов. Эрот сначала производит некое кипение и смятение, подобно тому, какое бывает иногда при смешении двух различных жидкостей, но через некоторое время, успокоившись и очистившись, он приходит к прочнейшей устойчивости. Таково то соединение, которое поистине можно назвать соединением супругов, объединенных Эротом..."
В качестве примера истинной любви, характерной для подлинного брака, Плутарх рассказывает историю Эппона и его жены Сабины. Последний как заговорщик против императора Веспасиана был приговорен к смертной казни и долгое время скрывался в подземелье, где его прятала жена. Император все-таки казнил Эппона, но Сабина уязвила императора, сказав, что она лучше провела свою жизнь во тьме, под землей, чем он - царствуя. И действительно, род Веспасиана был полностью истреблен, а Сабина родила в подземелье двоих сыновей. Таким образом, в историю античной этики Плутарх вошел как едва ли не единственный защитник брака и певец семейной любви.
Однако в античном обществе положение женщины было униженным и подчиненным, и даже в семье она не имела равных с мужчиной прав. Поэтому она добивалась возможности выразить собственное мнение, когда оказывалась за пределами традиционных семейных отношений. В этом смысле гетера имела явные преимущества перед замужней женщиной, и ее мнения и высказывания считались заслуживающими уважения. Об этом свидетельствуют "Разговоры гетер" Лукиана (II в.), в которых довольно реалистически описывается жизнь женщин, вынужденных проституцией зарабатывать себе на жизнь.
Лукиану принадлежит еще одно сочинение, относящееся к сфере любви и, более того, даже к философии любви. Речь идет о диалоге "Две любви". Здесь греческий сатирик обращается к болезненной для античного общества проблеме, которая широко дискутировалась в античной литературе, - любви к мальчикам. Как отмечал Энгельс, мужчины в Древней Греции "развлекались любовными похождениями с гетерами, но унижение женщин мстило за себя и унижало самих мужчин, вплоть до того, что в конце концов они погрязли в противоестественной любви к мальчикам и лишили достоинства своих богов, как и самих себя, мифом о Ганимеде" {Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 67-68.}.
В диалоге "Две любви" с речами о любви выступают два собеседника. Один прославляет женщину и подтвержденную законами природы любовь к ней, другой восхваляет любовь к мальчикам. Лукиан не высказывает открыто своего отношения к той или другой речи, но характер аргументов и логика спора свидетельствуют, очевидно, о том, что он на стороне первого участника диалога, хотя он и не прочь нарисовать критическую картину женского быта. Видимо, тема любви к женщине и мальчикам была актуальна для Древней Греции. Не случайно, что и такой умеренный писатель, как Плутарх, восхваляющий прелести семейной жизни и брака, также обращается к этой теме в своем трактате "Об Эроте".
Характеризуя античную литературу о любви, нельзя пройти мимо тех произведений, в которых отразился вульгарный гедонизм, характерный для поздней римской культуры. В этом отношении большой интерес представляет "Сатирикон" Петрония (I в.), рисующий картину римской жизни эпохи императора Нерона и характерные для нее аморализм, философский пессимизм, культ наслаждения. Причем упадок морали отражается не столько в описаниях продажной или противоестественной любви, сколько в общей атмосфере абсолютного скептицизма, утраты всяких нравственных ценностей. В этом отношении весьма характерна содержащаяся в "Сатириконе" новелла о матроне Эфесской, где нравственный нигилизм перерастает в циничный и мрачный гротеск.
В античной литературе получает распространение еще один важный жанр, связанный с так называемым любовным романом. Этот жанр возник в I-II вв., повествуется здесь, как правило, о любви двух молодых людей, на пути которых судьба ставит многочисленные препятствия: они теряют друг друга, странствуют из страны в страну, попадают в руки пиратов, в рабство, но, несмотря ни на что, в конце концов находят друг друга, и любовь и верность побеждают На основе такого сюжета написана повесть Ксенофонта Эфесского "О Габрокоме и Антии". Замечательный образец такого же драматизированного любовного романа, сочетающего в себе мистику, эротику и романтическую пастораль, представляет повесть Лонга "Дафнис и Хлоя", относящаяся ко II в.
Наряду с довольно живым приключенческим сюжетом в этих произведениях несомненно присутствует новое отношение к любви как к высшей ценности, ради которой можно жертвовать всем в жизни/ Этот позднеантичный "любовный роман" оказал большое влияние на формирование европейского романа XVIII в.
Таким образом, античная литература создавала самые разнообразные жанры описания любви, содержащие прекрасные образцы высокоэстетического переживания, любовного чувства, любовного томления, преодоления всех препятствий, стоящих на пути влюбленных. В римской поэзии, например в лирике Катулла (I в. до н. э.), любовь переживается уже не космически, а как живое человеческое чувство, возникающее из роковой встречи двух личностей и ощущения несоизмеримости одной личности по отношению к другой.
