Постромантизм: Кьеркегор, Шопенгауэр, Ницше

Романтизм был мощным философским и эстетическим течением Первой половины XIX столетия. Однако уже во второй половине века возникли течения, ему противостоящие и с ним полемизирующие. Такая антиромантическая тенденция была свойственна датскому философу Серсну Кьеркегору. Критическое отношение к романтизму проявилось уже в его диссертации об иронии, где он существенно переосмысливал феномен романтической иронии. В своих философских работах, в особенности в книге "Или-или" (1843), Кьеркегор создает и совершенно новую концепцию любви. Он уделяет большое внимание эротизму, считая, что последний присущ ранним и элементарным формам сознания, связанным с эстетизмом, со стремлением к безотлагательному и непосредственному удовлетворению желаний. Поэтому эротизм был так распространен в культуре Древней Греции. "В греческой культуре эротическая любовь была повсюду, присутствуя как необходимый элемент прекрасной индивидуальности. Боги не меньше, чем люди, знали ее силу, и не меньше, чем люди, они знали счастливые и несчастные любовные приключения. Но никогда эротическая любовь здесь не была нравственным принципом" {Kierkegaard S. Either//Or. Princeton Universites Press, 1987. Vol. 1 P 62.}.
В античной культуре эротизм был непосредственным элементом чувственности и не имел никакого морального обоснования. Чувственность и любовь становятся этическими принципами только в средние века, где стадия непосредственного эротизма сменяется христианской любовью. Эта любовь впервые становится глубоко нравственным, хотя противоречивым феноменом. Ее антиномии Кьеркегор исследует в своей работе "Произведение любви: некоторые христианские размышления". Здесь он утверждает, что только христианская любовь основывается не на стихийном чувстве, а на нравственных принципах. Здесь происходит сочетание чувства и долга, хотя, как говорил еще Кант, любовь по долгу - это парадокс.
Философия Кьеркегора глубоко антиномична. С большой психологической глубиной он описывает противоречия морализма и эстетизма, этики долга и этики чувства, эротизма и христианской любви. Религиозная этика христианства является более высшей стадией по сравнению с непосредственным эротизмом античности. Но, с другой стороны, она утрачивает чувственность и непосредственность, становится глубоко противоречивой.
Кьеркегор часто и, надо сказать, со знанием дела описывает психологию соблазнения. Анализируя оперу Моцарта, он дает выразительный портрет Дон Жуана. Однако с не меньшей энергией он отстаивает эстетическое значение брака, который, по его мнению, должен включать в себя чувственность, красоту и эротическую любовь. "Брак есть школа характера", - говорит Кьеркегор.
Прекрасный образец экзистенциалистской философии любви дает работа Кьеркегора "In Vino Veritas". Как и "Комментарии" Фичино, она написана в форме подражания "Пиру" Платона. В ней участвует пять человек: Джон Соблазнитель, Виктор Эремита, Константин Константинус, Молодой человек и Дрессмейкер (все пять представляют литературные псевдонимы Кьеркегора, которыми он пользовался в разное время). Как и в "Пире" Платона, каждый из участников застолья произносит речь о любви, обосновывая свое отношение к ней. Поэтому высказываются самые противоположные точки зрения, защищающие как свободу любви, так и необходимость брака. В конечном счете они выражают основную нравственную дилемму: морализма и эстетизма. Эстетизм включает эротизм, свободу любви, чувственность, но вместе с тем он основан на имморализме и эгоизме. Истинно нравственное отношение к любви основано на альтруизме, на отрицании собственного корыстного интереса. Нравственная любовь предполагает отречение от своего "я" в пользу другого и выражается в страстном стремлении принадлежать другому. Но этот идеал труднодостижим, поскольку любовь, основанная на чувстве долга, то есть то, на чем строится брак, - это явное противоречие.
Венгерский философ Дьердь Лукач, комментируя сочинение Кьеркегора "In Vino Veritas", отмечал антиномичность его рассуждений о свободной любви и браке, эстетике и этике. "Та область, в которой должна царить возлюбленная "эстетика", весьма сузилась по сравнению с романтизмом: "поэтическая любовь" - а это и есть основная задача - приравнивается теперь к господству эротики в жизни. Кьеркегор был слишком умен, чтобы не заметить, какие неразрешимые противоречия таит в себе такая установка. И прежде всего он очень хорошо видит пустоту и незначительность этого приравнивания эстетического к эротическому. Не случайно, что Кьеркегор внутренне так сильно сближает эстетически-эротическую и религиозную стадию жизненного пути человека; связывающая их этика есть всего лишь пустая и неубедительная софистика по поводу брака, которая, с одной стороны, должна быть преодолением эстетического, а с другой же - одновременно эстетической апологией брака" {Лукач Д. Своеобразие эстетического. М., 1987. Т. 4 С. 254.}. Таким образом, мы находим у Кьеркегора и продолжение романтической теории любви и ее критику, отказ от неполноценности эротизма и одновременно понимание пустоты и односторонности традиционного морализма.
Гораздо более резкую критику романтической любви мы находим у Артура Шопенгауэра, автора одной из первых иррационалистических концепций в философии. В главе "Метафизика половой любви" его главного сочинения "Мир как воля и представление" (1819-1844) он последовательно опровергает все принципы романтической любви. Все поэты и писатели-романтики, считает он, ошибались, когда стремились идеализировать любовь как высшую человеческую страсть. Такого рода воззрения являются абсолютной иллюзией. На самом деле любовь есть отражение слепой воли к жизни, иррационального инстинкта продолжения рода.
Все любовные переживания, мечты и страдания влюбленных представляют собой романтический флер, который скрывает только одно - неумолимый родовой инстинкт. В любви не может быть никакого индивидуального выбора, никаких индивидуальных склонностей - здесь все предопределено потребностями рода. Природа обманывает человека, представляя свои потребности и цели в качестве целей и пристрастий отдельных индивидов. "Природа, - пишет Шопенгауэр, может достигнуть своей цели только тем, что внушает индивидууму известную иллюзию, в силу которой ему кажется его личным благом то, что на самом деле составляет благо только для рода, и таким образом индивидуум служит последнему, воображая, что служит самому себе" {Шопенгауэр А. Мир как воля и представление. М., 1901. Т. 2 С. 556}.
Такова иллюзорная, обманчивая сущность любви. Полагая, что в любви он служит собственным возвышенным чувствам и страстям, человек на самом деле обманывается. Он оказывается лишь слепым орудием природы, выполняя вековую задачу продления рода. Когда эта задача выполнена, от любви ничего не остается. "Так как страсть зиждется на иллюзии, которая то, что имеет цену для рода, представляет как нечто ценное для индивидуума, то по удовлетворении цели рода эти чары должны исчезнуть. Дух рода, овладевший было индивидуумом, теперь снова отпускается на волю" {Там же. С. 578. }. Если бы Петрарка, продолжает Шопенгауэр, удовлетворил свою любовную страсть к Лауре, то он перестал бы слагать свою поэзию. Он поступил бы так же, как и птицы: они перестают петь, когда откладывают яйца. Любовь только по видимости принимает форму индивидуального чувства, страсти, поиска возвышенного идеала, томления, радости взаимного общения. На самом деле в ее основе лежит родовой инстинкт.
Таким образом, любовь, по Шопенгауэру, не индивидуальное, а родовое чувство, это анонимный и всесильный зов плоти, который только надевает маску индивидуального влечения, наслаждения или страдания. Романтическая любовь, так же как и романтическая поэзия, - химера, они рождены не индивидуальной страстью, а половым инстинктом. Именно этим объясняется, в частности, что слабый или малодушный человек способен в любви на неустрашимые дела. Но это не заслуга его характера, а проявление требований рода. Иными словами, в любви человек оказывается всего лишь марионеткой в руках всесильного рода. Он полагает, что страдает, мучается, надеется, руководствуясь собственным, сугубо личным выбором, а на самом деле его страсть и страдания только служат потребности создания будущих поколений. Именно этим Шопенгауэр объясняет тот факт, что браки по любви редко бывают счастливыми, поскольку в них настоящее поколение приносится в жертву поколениям грядущим.
Утверждая, что любовь - это обман, грандиозная иллюзия, ловушка, устроенная природой для того, чтобы человек осуществлял ее цели и предназначения, Шопенгауэр выступил против культа любовного чувства, основанного романтиками. Он не оставил камня на камне от романтической любви, которая под его скептическим взглядом оказалась всего лишь замаскированной формой проявления полового инстинкта. Но, доказывая иллюзорную природу любви, Шопенгауэр биологизировал ее, свел к простому физиологическому инстинкту. Поэтому его концепция любви вызвала горячую полемику, бурные споры. Среди ее противников был Владимир Соловьев, высказавший много критических замечаний в адрес Шопенгауэра, о чем речь пойдет позже. Среди же сторонников и последователей Шопенгауэра оказался Фридрих Ницше, который продолжил традицию критики романтической любви.
Правда, понимание феномена любви у Ницше было более сложным и диалектическим, чем у Шопенгауэра, который свел любовь к инстинкту, к простому зову плоти. Любовь у Нищие - проявление полноты жизни, богатства здоровой индивидуальности, иными словами, воли к могуществу, которая выступает у него как творческий эрос, как проявление "любви к красоте и новым поколениям" {См.. Kaufman W. Nietzsche: Philosopher, Psychologist, Antichrist. Princeton. 1974 P. 258}.
Критический пафос философии Ницше проявляется в том, что он выступает против отождествления любви с альтруизмом, с бескорыстной любовью к ближнему. Он готов скорее признать любовь эгоизмом, чем альтруизмом. "Одно из самых больших преступлений в психологии - это то, что любовь была подменена альтруизмом, в то время как она есть присоединение к себе или удаление от чрезмерного богатства личности. Это богатство личности, переливающая через край полнота внутренней жизни, инстинктивное чувство благосостояния и самоподтверждения - вот что составляет сущность великих жертв и великой любви. Раз кто-нибудь не сидит прочно и бодро в своей собственной шкуре, то ему и нечего раздавать... Любовь - это и есть выражение эгоизма". В. Вересаев, который приводит это высказывание Ницше, относится к нему сочувственно и находит соответственные параллели к нему в русской литературе, в особенности в романах Льва Толстого {См.: Вересаев В. Аполлон и Дионис (О Ницше) // Поли. собр. соч. М., 1930 Т. 8. С. 93.}.
Хотя Ницше резко критиковал христианство, он признавал, что любовь играет огромную роль в системе этой религии. "Самое сильное понятие в христианской религии, возвышающее ее над остальными религиями, выражено одним словом: любовь. В этом слове есть столько многозначительного, возбуждающего и вызывающего воспоминания и надежду, что даже самый низший интеллект и самое холодное сердце чувствуют обаяние этого слова. Самая рассудительная женщина и самый обыкновенный мужчина вспоминают при этом бескорыстные минуты своей совместной жизни, даже если эрос играл в ней низменную роль. Бесчисленное количество людей, которые чувствуют недостаток любви, дети, влюбленные, особенно люди низшего сословия, обретают любовь в христианстве" {Ницше Ф Странник и его тень. М., 1994 С. 178.}.
Ницше отметил также двойственность и даже множественность любви, вытекающую из необходимости общения с другим. "Что такое любовь, - говорил он, - как не понимание и не наслаждение тем, что человек иным или противоположным способом, чем мы, живет, действует и чувствует? Чтобы любовь радостно соединяла эти противоположности, она не должна их уничтожать или отрицать. Даже в себялюбии заключается эта насмешливая двойственность (если не множественность) в одной и той же личности" {Ницше Ф. Странник и его тень. С. 173.}.
Ницше продолжил начатую Шопенгауэром критику романтической любви. Он утверждал, что половая любовь является, в сущности, эгоистической и даже садистской. Поскольку отношения к любви разных полов различны, постольку дисгармония между полами является вечной и непреодолимой. В конце концов все это порождает не только конфликт, но и войну полов. "Есть ли уши для моего определения любви? - спрашивает Ницше в сочинении "Esse Homo", - оно является единственно достойным философа. Любовь в своих средствах - война; в своей основе - смертельная ненависть полов" {Ницше Ф. Соч.: В 2 т. М., 1990. Т. 2. С. 727}.
В этом определении видна вся пропасть, которая разделяет философию жизни от немецкой классической философии. Если Кант и Гегель видели возможность установления гармонии между полами, трансформацию полового инстинкта в гражданский институт и факт культуры, то Ницше отрицает такую возможность. Для него гармония полов невозможна, напротив, вся сфера любовных отношений отражает извечную войну полов. Ницше отвергает традиционный взгляд романтиков на любовь как на возвышенную страсть. По его словам, страсть - это изобретение аристократии. Для всех прочих любовь - вид заболевания, нечто вроде лихорадки, а влюбленный - не что иное, как "счастливый идиот".
Отвергает Ницше и традиционный для романтиков мистический культ женщины. По его мнению, любовь действительно возникла из идолопоклонства по отношению к женщине. Но эта традиционная идеализация женщины не что иное, как ее чрезмерная переоценка, в которой мы постоянно убеждаемся. Ницше не без скепсиса относился к женщине, в частности сомневался в ее способности к дружбе с мужчиной. "Женщины, - говорил он, - свободно могут заключать дружбу с мужчиной, но чтобы сохранить ее - для этого должна привступать небольшая доза физической антипатии" {Ницше Ф. Соч. М., 1911. Т. 3. С. 390. }.
В конце прошлого - начале нынешнего столетия интересную попытку проанализировать сексуальность на основе человеческого поведения и характера проявил австрийский психолог Отто Вейнингер. Он прожил короткую жизнь, покончив жизнь самоубийством в двадцать три года. Но его книга "Пол и характер" (1903) стала одним из самых популярных исследований природы человеческой сексуальности.
В этой книге содержится много интуитивных прозрений, смелых гипотез, философских размышлений, ссылок на данные современной психологии, анатомии и биологии. Но в основе своей Вейнингер продолжает иррационалистическую традицию, начатую Шопенгауэром.
Вейнингер широко пропагандировал идущую от Платона идею андрогинизма, полагая, что в характере каждого человека присутствуют женское и мужское начало, которые он обозначал начальными буквами М и Ж. В его книге содержится очень много тонких наблюдений над особенностями женской и мужской психологии и связанных с ней сексуальных типов. Правда, порой взгляд Вейнингера на женщину был чрезвычайно негативным, он находил в ней отсутствие многих качеств, которые видел в мужчине. В результате он приходил к выводу о явном превосходстве мужского начала над женским, что не подтверждается данными современной биологии и антропологии.
Главную часть книги Вейнингера составляют психологические и физиологические характеристики мужской и женской сексуальности. Наряду с этим в ней содержатся и попытки философского определения смысла и природы любви. Хотя Вейнингер и критиковал Шопенгауэра за представление о любви как обмане, с помощью которого природа заставляет человека заниматься продолжением рода, сам Вейнингер развивал концепцию любви, которая, по сути дела, была близка шопенгауэровской и носила все признаки философского иррационализма. Он полагал, что любовь по природе своей безнравственна, так как она основывается на стремлении достигнуть нравственного совершенства и искупления всех недостатков за счет другого человека.
Вейнингер утверждал, что мужчина не может любить женщину, он только вкладывает в нее свое представление о совершенстве. Сексуальное отношение к женщине не приносит ничего хорошего, кроме чувства греха. Поэтому любовь представляет собой попытку искупления вины, стремление освободиться от греха. "Любовь есть самая тонкая хитрость, но она дает нам освобождение от собственных пороков... Всякая любовь есть только жажда искупления, а жажда искупления безнравственна" {Вейнингер О. Пол и харажтер. Спб., 1914. С. 238.}.
К тому же любовь порождает такое низменное чувство, как ревность, которое больше, чем что-нибудь иное, раскрывает истинную природу любви. "В ревности проявляется вся шаткость той почвы, на которой зиждется любовь. Ревность есть обратная сторона любви; она показывает, насколько безнравственна любовь. В ревности воздвигается власть, господствующая над свободной волей ближнего. Она вполне понятна с точки зрения развития теории: ведь с помощью любви "истинное я" любящего всецело сосредоточивается в лице его возлюбленной, а человек всегда и всюду чувствует (кстати, в силу очень понятного, но тем не менее ошибочного заключения) за собой право на свое "я". Мы видим, что она полна страха, а страх, как и родственное ему чувство стыда, всегда простирается на определенную вину, совершаемую нами в прошлом" {Там же.}.
Отсюда Вейнингер делал вывод о том, что любовь является, по сути дела, "опасным обманом". Но это не шопенгауэровский обман, с помощью которого природа продолжает свою эволюцию. Скорее всего, это иллюзия, самообман, скрывающий истинную, эгоистическую природу любви.
"Пол и характер" - весьма противоречивая книга, в ней глубокие и остроумные наблюдения сочетаются с откровенными стереотипами и предрассудками, что в особенности проявляется в оценке женского характера. Как отмечал Бердяев, написавший сочувственный отзыв на эту книгу, "у Вейнингера есть чувство ужаса и жути перед тайной пола" {Бердяев Н. А. Эрос и личность. Философия пола и любви. М, 1989. С. 56.}. Очевидно, это чувство привело гениального юношу к ранней гибели.
Книга Вейнингера имела огромный успех. В России она вызвала бурную полемику. Зинаида Гиппиус сравнивала ее автора с Владимиром Соловьевым и считала, что оба они имели большое сходство и взаимно дополняли друг друга {См.: Гиппиус 3. О любви // Последние новости. Париж, 1925, июнь-июль}.
Более умеренную позицию занял Бердяев, который в своей рецензии на книгу Вейнингера усматривал в ней присутствие духа немецкого идеализма и романтизма, влияние Шеллинга и Шопенгауэра. В особенности он отмечал идеи Вейнингера о бисексуальности человека, его рассуждения о гении и гениальности. Но Бердяев не принимал принижение Вейнингером женского начала. "Учение Вейнингера об эротике заключает в себе часть истины, но он не доходит до идеи эротического соединения мужчины и женщины в вечном бытии. Положительный смысл бытия в небесной эротике как-то открывается религиозному сознанию на небесных вершинах. Эротика же Вейнингера призрачна, в ней не достигается реальное бытие... Человек остается самим собою, один, ему недоступна реальная любовь к другому и другим" {Бердяев Н. А. Эрос и личность. С. 57.}.
Наконец, были и открытые противники Вейнингера. К ним относился Андрей Белый, который отмечал научную и философскую несостоятельность книги "Пол и характер". Еще более резкую позицию занял В. Розанов, который писал в "Опавших листьях": "Из каждой страницы Вейнингера слышится крик: "Я люблю мужчин!" - "Ну, что же: ты содомит. И на этом можно закрыть книгу.
Она вся сплетена из volo и scio {Желаю и знаю (лат,). - Ред.} - гениально, по крайней мере где касается обзора природы. Женским глазом он уловил тысячи дотоле незаметных подробностей; даже заметил, что "кормление ребенка возбуждает женщину"...
- "Фу, какая баба!" - "Точно ты сам кормил ребенка или хотел его выкормить!"
"Женщина бесконечно благодарна мужчине за совокупление, и когда в нее втекает мужское семя, то это - кульминационная точка ее существования". Это он не повторяет, а твердит в своей книге. Можно погрозить пальчиком: "Не выдавай тайны, баба! Скрой тщательнее свои грезы!!" Он говорит о всех женщинах, как бы они были все его соперницами, - с этим же раздражением" {Розанов В. В. Опавшие листья. Короб первый // Розанов В. В. Уединенное М., 1990. С. 98.}.
Таким образом, в конце XIX века в философии любви преобладают иррационалистические концепции, акцентирующие внимание на бессознательных и иррациональных моментах в эросе. Эта традиция, как мы увидим, была прочно усвоена Зигмундом Фрейдом и всей психоаналитической школой.