Эрос влажномерцающим взглядом очей своих черных
глядит из-под век на меня
И чарами разными в сети Киприды
Крепкие вновь меня ввергает.
Дрожу и боюсь я прихода его.
У Алкмана "Эрос бешеный дурачится, как мальчик". У Сафо он подобен горному ветру, все сокрушающему, приносящему и горе, и радость. Сафо находит волнующие слова для описания силы Эроса:
Снова Эрос волнует, крушит меня,
В нем и горе, и радость, с ним сладу нет.
Снова Эрос, напав, всколыхнул мне грудь,
Словно вихрь, горный вихрь, что деревья валит.
Подобное же представление об Эросе мы находим и у Еврипида В его трагедии "Ифигения в Авлиде" хор обращается с мольбой ж Афродите, чтобы она даровала чистую любовь, избавив от любовного безумия, которую может принести "бог златокудрый", хранящий в своем колчане две стрелы - одну желанную, другую - отравленную:
Благо тому, кто из чаши чар
Капля за каплей умеет пить,
Светлый дар Афродиты:
Жало безумья не жжет его,
Волны баюкают нежные,
Там, где в колчане соблазнов две
Бог златокудрый стрелы хранит -
Ту, что блаженным навек человека творит,
С той, что и сердце и жизнь отравит.
Эту вторую гони от меня,
Сжалься, богиня дивная!
Чистого дай мне желанья жар,
Негой любви упиться мне дай,
Буду Киприде всегда рабой -
Только с ума не своди меня.
Здесь, таким образом, проявляются две стороны любви, которые символизируют Эрос: нежная страсть и любовное безумие, сжигающее ум. Если Афродита означает спокойную уверенность и силу любви, то Эрот - необузданную страсть, лукавство и легкомысленность. Так пишет о нем, например, Плутарх в своем трактате "Об Эроте".
О похождениях Эрота, о его любовных приключениях увлекательно рассказывает в "Метаморфозах" Апулей. Здесь в четвертой и пятой книгах содержится прелестное описание мифа об Амуре и Психее. Следует отметить, что этот миф оказался предметом многочисленных воспроизведений в изобразительном искусстве (например, "Амур и Психея" Кановы), в литературе и даже в кинематографе. Попытаемся хотя бы вкратце пересказать его содержание.
У неких царя и царицы было три дочери, причем младшая, по имени Психея, была такой чудной красоты, что люди стали поклоняться ей, как богине. Со всех концов к ней прибывали толпы людей. Храмы же, посвященные Венере, опустели, никто не украшал их цветами и лентами, не совершал в них жертвоприношений.
Все это вызывает возмущение Венеры, и она клянется отомстить девушке, рискнувшей сравниться своей красотой с богиней. Она призывает к себе своего крылатого шаловливого сына Амура, показывает ему Психею и заклинает его отомстить за поругание матери. Вслед за этим Апулей дает описание сцены путешествия Венеры к океану, неоднократно изображавшейся различными художниками: "Сказав так, она долго и крепко целует сына полураскрытым ртом и идет к близлежащему краю омываемого морем берега; едва ступила она розовыми ступнями на влажную поверхность шумящих волн, как вот уже покоится на тихой глади глубокого моря, и едва только пожелала, как немедля, будто заранее приготовленная, показалась и свита морская: здесь и Нереевы дочери, хором поющие, и Портун со всклокоченной синей бородой... и маленький возница дельфинов Палемощ вот по морю здесь и там прыгают тритоны: один в звучную раковину нежно трубит; другой от враждебного солнечного зноя простирает шелковое покрывало, третий к глазам госпожи подносит зеркало, прочие на двупряжных колесницах плавают. Такая толпа сопровождала Венеру, которая держала путь к Океану".
Между тем Психея от своей красоты не имела никакой выгоды, никто не решался просить ее руки, тогда как две старшие дочери счастливо вышли замуж и покинули родной дом. Тогда отец Психеи обращается к прорицателю и получает от него следующее наставление: одеть Психею в погребальный наряд и поставить ее на краю обрыва. Опечаленные родители так и поступают, после чего возвращаются домой. Когда все удалились, нежное дыхание Эфира подымает Психею и уносит со склона горы далеко в долины и медленно опускает ее на цветущий луг.
Наутро Психея просыпается и обнаруживает в роще прекрасный богато украшенный дворец. Здесь она принимает ванну, а затем засыпает. Темной ночью к ней на ложе приходит некто, делает ее супругой и с восходом солнца удаляется. И так продолжается много ночей, пока Психея не начинает тосковать по своим родителям и сестрам. И тогда таинственный ее супруг разрешает ей увидеться с сестрами и те с помощью Зефира попадают в роскошный дворец. Обнаружив сестру здоровой и счастливой в богатом доме, сестры, поначалу обрадовавшись, начинают ей завидовать и, наконец, замышляют разрушить счастье младшей сестры. Они говорят ей, что по ночам к ней является страшное чудовище, ядовитый змей, который сожрет и саму Психею, и ее будущего ребенка.
Испуганная речами своих предательниц-сестер, Психея решает последовать их совету: ночью, когда супруг пришел к ней на ложе, она зажигает светильник, берет в руку бритву, чтобы поразить чудовище. Но, засветив лампу, она обнаруживает на своем ложе прекрасного крылатого бога, у ног которого лежат лук и стрелы. Психея рассматривает стрелу и нечаянно укалывается, после чего безумно влюбляется в своего супруга. Но неожиданно она брызгает горячим маслом на плечо Амура, тот вскакивает и улетает. Здесь кончается романтическая часть истории и начинается описание страданий недалекой и доверчивой Психеи.
Венера, обнаружив, что ее сын, вместо того чтобы преследовать Психею,сделал ее своей супругой, страшно разгневалась. Она отчитывает его, говоря, что он с самого раннего возраста был плохо воспитан: "...На руку проворен, старших всегда толкал без всякого почтения, мать свою, меня, ты, убийца, каждый день раздеваешь и ранишь частенько, ни во что не ставя, словно вдову какую-нибудь..." Положив сына залечивать ожоги от масла из лампы, Венера начинает преследовать Психею. Здесь она выступает в новом качестве чрезвычайно ревнивой и мститель-вой богини, заставляет Психею выполнять трудную работу, помыкая ею я браня на каждом шагу. Правда, эта история, носящая скорее сказочный, чем мифологический характер, кончается счастливо, как и положено всякой сказке: после многочисленных злоключений, в которых Психея большей частью сама виновата, боги берут ее на небо и делают бессмертной.
В этой трогательной истории дается характеристика образов Венеры и Амура. Образ Амура, пожалуй, остается традиционным, зато Венера предстает в новом качестве: она ревнива, злопамятна, мстительна, ворчлива, завистлива, она не помогает, а мешает любви других. Очевидно, что подобная интерпретация характерна для поздней античности, когда боги получают слишком земной, слишком человеческий характер.
Так возникали и развивались образы богов любви, живущих на Олимпе. С разложением олимпийской мифологии боги мельчают, делаются односторонними, они лишаются могущества и монументальности, свойственной им в более ранние периоды развития античной мифологии.
Любовь как логос
Олимпийская мифология не могла существовать вечно. С разложением общинно-родового строя ее влияние как универсальной системы понимания мира постепенно падало, она вытеснялась новыми, рациональными формами сознания. Античные философы, и прежде всего так называемые досократики, стремятся построить картину мира, основанную на различных природных или космических первоначалах. Этот исходный космологизм философской мысли определяет и то, что первые философские концепции любви носили космологический характер. Нагляднее всего это проявилось в философии греческого мыслителя V в. до н.э. Эмпедокла.
В натурфилософской поэме Эмпедокла "О природе" содержится по сути дела первая философская теория любви. В этой поэме Эмпедокл выступает как противник мифологии и пытается создать новую, демифологизированную картину мира, в которой главное - не боги, а естественные, природные первоначала. "Зевсом он называет огонь, Герой - землю, Аидонеем - воздух, Нестис же - воду". По словам Эмпедокла, эти четыре первоначала древнее самих богов и из них под влиянием двух космических сил - Любви и Вражды - создается все в этом мире. Любовь и Вражда - полярные силы, они борются друг с другом. И хотя эта борьба вечна, она включает различные этапы и состояния.
Первоначально в космосе господствует Любовь, благодаря чему он находится в состоянии мира. Это состояние Эмпедокл представляет в виде шара, "всюду равного самому себе". Но Любовь постепенно заменяется Враждой, которая приводит мир к хаосу и беспорядку. Однако силой Любви в мире вновь состояние раздора сменяется гармонией И эта борьба Любви и Вражды длится вечно, никогда не прекращаясь. Такова картина мира, которую рисует Эмпедокл.
Любовь понимается Эмпедоклом широко. Это прежде всего универсальная космическая сила, означающая взаимное влечение всех элементов друг к другу. Мир держится Любовью, без нее распалась бы связь всех вещей и элементов. Но, кроме того, она и источник дружелюбия, соединяет не только небо и землю, но и людей друг с другом. "Она-то считается врожденною смертным членам, благодаря ей у них (людей) являются дружелюбные помыслы, совершают они дружные дела, прозывая ее Гефозиной (радостью), а также Афродитой (наслажденьем)".
В этой картине мира Эмпедокла довольно много неясного и неопределенного. Понятие любви употребляется им в самом символическом, обобщенном виде, оно в большей мере относится к явлениям природы, чем к человеческой жизни. Вместе с тем нельзя не видеть, что это космологическое понимание силы любви тесно срастается с европейской философской традицией и мы вновь встречаемся с ним даже тогда, когда натурфилософия Эмпедокла уходит в далекое прошлое, например у неоплатоников эпохи Возрождения или у немецких романтиков.
И мифологическое, и космологическое понимания любви отличались наивностью и непосредственностью. Гораздо более сложную трактовку любовь получает в античной мысли прежде всего у Платона, создавшего глубокую и диалектическую философию любви. Не будет преувеличением сказать, что для всей европейской культуры она послужила центром и отправной точкой любых попыток теоретического истолкования любви.
Главное сочинение, в котором Платон специально рассматривает вопрос о сущности любви, - это диалог "Пир". Структура диалога проста и предельно отчетлива. Он состоит из вступления и семи речей, посвященных любви. Во вступлении описывается встреча Аполлодора из Фалера с Главконом, который просит рассказать о пире в доме Агафона и о произнесенных там речах в похвалу Эроту. Далее излагаются речи Федра, Павсания, Эриксимаха, Аристофана, Агафона, Сократа и Алкивиада.
В первой речи, принадлежащей Федру, приводятся мифологические сведения о происхождении и жизни Эрота, из которых становится известно, что Эрот - один из древнейших богов. В речи Павсания говорится об Афродите небесной и Афродите земной (вульгарной), а также о противоположности двух Эротов, с ними связанных, двух типов любви - истинной и грубо-чувственной. Эриксимах воспроизводит в своей речи древние космологические представления об Эроте, о том, что его сила проявляется не только в человеческих душах, но и в животных и растениях. В речи Аристофана развивается идея андрогинизма, представление о том, что в древности люди совмещали в себе женское и мужское начала. Но они провинились перед Зевсом, и он разрезал их на отдельные половинки, мужчин и женщин. С тех пор люди страстно стремятся найти друг друга, чтобы вернуться к первоначальной целостности. В пятой речи - речи Агафона - излагаются основные признаки Эрота, его связь с красотой, молодостью, рассудительностью, нежностью и т. д. Последние две речи - Сократа и Алкивиада - представляют особый интерес, так как излагают точку зрения самого Платона. В речи Сократа Платон рассказывает свой собственный миф, не похожий ни на что иное в античной мифологии.
В отличие от большинства источников, Платон изображает Эрота не богом, а демоном. Назначение демонов - быть посредниками между богами и людьми, они передают людям, во сне или наяву, божественные наказы и наставления. Одним из таких демонов и является платоновский Эрот.
Демоническая сущность Эрота определяется у Платона его происхождением. Эрот - сын Пороса и Пении, то есть богов изобилия и бедности. О его рождении Платон рассказывает так: "Когда родилась Афродита, боги собрались на пир, и в числе их был Порос, сын Метиды Только они отобедали - а еды у них было вдоволь, - как пришла просить подаяние Пения и стала у дверей. И вот Порос,охмелев от нектара - вина тогда еще не было, - вышел в сад Зевса и, отяжелевший, уснул. И тут Пения, задумав в своей бедности родить ребенка от Пороса, прилегла к нему и зачала Эрота. Вот почему Эрот - спутник и слуга Афродиты: ведь он был зачат на празднике рождения этой богини, кроме того, он по самой своей природе любит красивое: ведь Афродита красавица" (Пир, 203 b-c).
Поскольку Эрот - сын богов изобилия и бедности, он соединяет в себе крайности обоих родителей. Как сын Пении, он беден, груб, неопрятен, необут и бездомен, он валяется на земле, под открытым небом, у дверей чужих домов и постоянно терпит нужду. Но как сын Пороса, он тянется к прекрасному, он ловок и смел, "искусный ловец, постоянно строящий козни", колдун и чародей. Кроме того, он находится также посередине между мудростью и невежеством, для него характерна любовь к красоте. Наконец, любовь - это стремление к вечному, она связана с бессмертием. "Ведь у животных, так же как и у людей, смертная природа стремится стать по возможности бессмертной и вечной. А достичь этого она может только одним путем - порождением, оставляя всякий раз новое вместо старого" (Пир, 207 d).
Таким образом, платоновский миф об Эроте содержит диалектическую идеюсочетания противоположностей: бедности и богатства, мудрости и невежества, грубости и стремления к красоте, смертности и бессмертия.
Но Платон не останавливается только на этом. Далее он переходит к идее эротического восхождения, связывая таким образом любовь с поступательным движением знания. Платон намечает несколько ступеней такого восхождения. Самая первая ступень эротического восхождения - это рождение детей, позволяющее оставлять о себе память на веки вечные. Вторая ступень - это всякое практическое порождение вещей,связанное с поэтическим, художественным или техническим творчеством. Но есть и еще более высокие ступени эротического восхождения, в основе которых лежит любовь к красоте. Здесь Платон говорит сначала о любви ко всем телам вообще, затем от красоты тела переходит к познанию более высшей красоты души, а от него - к самому высшему типу эроса, связанному с любовью к самому знанию всех видов вещей.
"Вот каким путем нужно идти в любви - самому или под чьим-либо руководством: начав с отдельных проявлений прекрасного, надо все время, словно бы по ступенькам, подниматься ради самого прекрасного вверх - от одного прекрасного тела к двум, от двух - ко всем, а затем от прекрасных тел к прекрасным нравам, а от прекрасных нравов к прекрасным учениям, пока не поднимешься от этих учений к тому, которое и есть учение о самом прекрасном, и не познаешь наконец, что же это - прекрасное" (Пир, 211 с-d).
Каков же итог этой сложной платонической концепции любви? К чему же в конце концов приходит Платон?
Первый и самый очевидный вывод из платоновского "Пира" - утверждение связи любви и познания. У Платона любовь - это процесс движущегося, поднимающегося со ступени на ступень знания. Поэтому диалектика любви у Платона представляет собой диалектику знания, платонический эрос - это эрос познания.
Второй очень важный вывод, содержащийся в "Пире", - связь эротического знания с красотой. В конце концов любовь есть познание высшей формы красоты. Здесь философия любви у Платона органично перерастает в эстетику, любовь оказывается стремлением к прекрасному, к эстетическому переживанию красоты.
Этот аспект платонической теории любви прекрасно раскрывает А. Ф. Лосев. Комментируя "Пир", он пишет: "Эстетическое переживание есть любовь. Любовь есть вечное стремление любящего к любимому. Это стремление завершается браком как в чувственной, так и в духовной области. Результатом брака является порождение нового, в котором любящий и любимая уже даны в виде устойчивого достижения, где оба слиты до неузнаваемости. Эти достижения являются объективациями любви, будь то в чувственной области, будь то в области духа... Таким образом, эстетическое и в своем субъективном аспекте есть любовное стремление, и в своем объективном аспекте пронизано этими же любовными стремлениями" {Лосев А. Ф. История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон. М., 1969. С. 200.}.
Подводя итог идеям, содержащимся в рассматриваемом диалоге Платона, с необходимостью приходишь к выводу о богатстве теоретического содержания этого сочинения, о его неисчерпаемости. Художественная структура "Пира", отсутствие в нем замкнутой логической системы позволяют давать ему самые различные истолкования. Так оно и было в истории. Одни авторы обращали внимание на идею о двух типах любви, соответствующих двум типам Афродиты -вульгарной и небесной (речь Павсания), другие - на миф об андрогинах ("мужеженщинах"), существах обоего пола, которых Зевс расчленил на отдельные половины, заставив их вечно искать друг друга (речь Аристофана), третьи - на космологическое значение любви, на идею ее разлитости в природе (речь Эриксимаха). Все это действительно есть в диалоге, и подобная неисчерпаемость послужила причиной того, что "Пир" был и остается самым, пожалуй, важным источником по теории любви во всей европейской литературе.
Теме любви посвящен и диалог Платона "Федр". В нем, правда, нет такой сложной диалектики, как в "Пире", зато здесь раскрываются некоторые новые стороны любви, о которых речь не идет в "Пире".
В "Федре" Платон прославляет божественное вдохновение (mania). Чтобы раскрыть природу этой божественной силы, он прибегает к сравнению души с колесницей, запряженной двумя конями, добрым и злым, тянущими душу в разные стороны. Души людей, которые стремятся ввысь для созерцания истины, воспаряют на крыльях, те же души, которые не способны подниматься ввысь, роняют крылья и падают на землю (Федр, 246 с). Душа, которая помнит о прекрасных формах, созерцаемых в мире божественных истин, оперяется, рождение крыльев вызывает мучительную сладость. "Она неистовствует и от исступления не может она ни спать ночью, ни днем оставаться на одном месте. В тоске бежит она туда, где думает увидеть обладателя красоты" (251 e). Так рождается Эрос, который вызывает в душах неистовство, экстаз и чувство блаженства.
В целом "Пир" и "Федр", сочинения, относящиеся примерно к одному и тому же времени, прекрасно дополняют друг друга и дают представление о платоновской философии любви.
"Пир" Платона - замечательный и неумирающий памятник европейской мысли, а в более широком смысле, и европейской культуры. Она постоянно возвращалась к нему, создавала все новые комментарии и дополнения, черпая из него новый философский смысл, получая эстетическое и интеллектуальное наслаждение. Бесчисленные комментарии на "Пир" Платона создавались и в эпоху Возрождения, и в более позднее время. С прямым подражанием ему и попытками его новой интерпретации выступали и Марсилио Фичино, и Серен Кьеркегор, и Владимир Соловьев, и многие другие.
Очень четкую и выразительную характеристику платоновского учения об эросе дал Владимир Соловьев, который сам был создателем своеобразной концепции любви. В своей статье "Жизненная драма Платона" он выделяет три главные, по его мнению, идеи Платона: понятие андрогинизма, духовной телесности и богочеловечности. Первая идея воплощается в речи Аристофана в "Пире", вторая - в определении красоты в "Федре", а третья - в самом понятии эроса как посредника между божественной и человеческой природой (слова Диотимы в "Пире").
Соловьев, анализируя учение Платона, выделяет пять путей любви. Первый он называет адским, "сатанинским", не раскрывая подробно его смысла. Очевидно, он подразумевает под этим различного рода извращения или продажную любовь, которую сравнивает с некрофильством. Второй путь любви - животный, то есть относящийся к удовлетворению физического желания. Третий путь - путь нормальной человеческой любви, связанный с браком. Наконец, четвертый путь любви - ангельский, его характеризуют аскетизм и безбрачие. Но чисто духовную любовь Соловьев не признает высшей формой любви, так как в ней нарушается единство духовности и телесности. По словам Соловьева, "аскетизм не может быть высшим путем любви для человека. Его цель - уберечь силу божественного Эроса в человеке от расхищения бунтующим материальным хаосом, сохранить эту силу в чистоте и неприкосновенности. Сохранить в чистоте - но для чего же?" {Соловьев Ел. Жизненная драма Платона // Соч.: В 2 т. М, 1988. Т. 2. С. 618.}
Все перечисленные пути ведут к смерти, это смертная, конечная любовь. Наивысший путь любви связан с преодолением смерти, он объединяет в себе андрогинизм, телесную духовность и богочеловечность. Нам представляется, что наибольший интерес представляет собой понимание Соловьевым платоновского Эроса как духовной телесности. "Любовь, в смысле эротического пафоса, всегда имеет своим собственным предметом телесность; но телесность, достойная любви, т. е. прекрасная и бессмертная, не растет сама собою из земли и не падает готовою с неба, а добывается подвигом духовно-физическим и богочеловеческим" {Там же. С. 619.}.
Такая любовь воссоединяет мужское и женское начала в человеческой природе, формирует образ цельного человека, связывает духовное с телесным, божественное с человеческим. Она есть средство преодоления смерти и достижения бессмертия. Но она не является простым даром, а требует духовного подвига.
Такова интерпретация Соловьевым платоновского эроса. В свое время она была поддержана молодым А. Ф. Лосевым, первая научная работа которого была посвящена эросу Платона. Как и Соловьев, он так же настаивал на чувственно-духовном характере платоновской любви. "Было бы грубой ошибкой сказать, - писал он, - что Платон проповедует одну лишь голую духовную любовь, но было бы еще грубее утверждать, что Платон проповедует одну лишь чувственную любовь. Он берет последнюю во всей ее экстатичности и самозабвении, во всей ее взрывности и мучительности - он берет ее. Но он хочет преобразить ее... Если бы Платон трактовал просто духовную любовь, то земная, чувственная любовь оказалась бы заключенной в скобки; перед ней нужно было бы просто закрывать глаза и оставлять такой, как она есть. Платон смело смотрит ей в глаза, называет обычным именем и преображает ее, одухотворяет. Платон хочет такого преображения мира, в котором плоть была бы чистой и плотью именно духа, а не злым началом" {Лосев А. Ф. Философия. Мифология. Культура. М., 1991. С. 204}.
Как это ни парадоксально, платоновский Эрос вел не к растворению человеческого опыта в сексуальности, а, напротив, к очищению чувственности и знания от сексуальности. Поэтому платоновская теория любви включала значительный элемент аскезы, если понимать этот термин в его дохристианском значении. На это обстоятельство указал, в частности, венгерский философ Дьердь Лукач. Обращая внимание на негативные стороны платоновского учения об эросе, он пишет: "Уже у самого Платона эти ложные тенденции получают философское обоснование через идею аскезы. Речь Алкивиада, в которой личностно-эротический элемент обретает наиболее яркое выражение, заканчивается как раз аскетическим отказом Сократа от физического удовлетворения любовной страсти. Конечно, здесь перед нами опоэтизированная, полная иронии и самоиронии, так сказать, прелестная аскеза, однако именно в ней сказывается парадоксальность позиции Платона: он хочет сохранить чувственно-эротическое влечение, но лишь как отправной пункт для аскетической добродетели, которая еще очень далека от своих позднейших христианских форм, - для добродетели гражданского полиса, точнее, для его утопически идеализированного образа. Действительная полисная любовь к юношам и не подозревала о платоновской аскезе; ее связь с военной ловкостью и политически гражданской добродетелью делала ее эротичной, то есть дальше от простой сексуальности, чем античная любовь к женщине. Именно поэтому проблема эроса могла найти здесь столь полное применение" {Лукач Д. Своеобразие эстетического. М., 1987. Т. 4. С 264.}.
Теория любви Платона создала особый тип любви, который получил название "платоническая любовь". Мы полагаем, что правильнее было бы говорить о "платоническом эросе", поскольку термин "эрос" имеет у Платона специальное значение.
Конечно, Платон не был единственным мыслителем, обращавшимся к философским вопросам любви. Но если Платона в первую очередь интересовала эстетическая природа любви, ее связь с красотой, то большинство философов после Платона акцентировали внимание на нравственной стороне дела и пытались интерпретировать любовь в системе философско-нравственяых ценностей.
Мы уже отмечали, что у греков существовало разделение понятий "eros" и "philia" как любви и дружбы. Это разделение четко проводил Аристотель в "Никомаховой этике". Он различал три рода дружбы: основанной на пользе, на удовольствии и достоинстве. Истинная цель и смысл любви в понимании Аристотеля заключались именно в дружбе, а не в чувственном влечении (eros). "Любовь, таким образом, происходит скорее от дружбы, чем от чувственного влечения. Но если больше всего от дружбы, то дружба и есть цель любви. Следовательно, чувственное влечение или вообще не есть цель, или оно есть ради дружбы" {Аристотель. Никомахова этика // Соч.: В 4 т. М., 1978. Т. 2. С. 247.}.
Аристотель рассматривает феномен любви с точки зрения не только этики, но и естественной истории. В шестой книге "Истории животных" он подробно описывает сексуальное поведение животных, величину и положение их половых органов при копуляции. Этот аспект весьма естествен для Аристотеля, связывающего эрос с плотью и чувственными удовольствиями. Он различает три типа удовольствий: еду, питье и "удовольствия постели".
Все эти удовольствия вполне естественны. Сама природа придает сексуальной деятельности определенное удовольствие, к которому стремятся люди и животные. Аристотель находит в сексуальной деятельности определенный тип "энергии", которая присуща плоти. Здесь Аристотель формулирует классическое для всего античного мира понимание, которое было свойственно только этой эпохе и противостояло христианскому пониманию плоти.
Любовь как важная часть человеческой жизни и деятельности составляет постоянный предмет классической греческой философии. Причем наряду с позитивной интерпретацией эроса мы встречаем и довольно критический взгляд на него. Такой подход мы встречаем в двух широко известных философских школах: эпикуреизме и стоицизме.
Казалось бы, и по своим основным идеям, и по отношению друг к другу эти философские школы являются полярными и даже враждебными. Как известно, эпикурейцы прославляли чувственные наслаждения и объявляли их целью человеческого существования. Стоики же, напротив, отвергали блага чувственной жизни и призывали к воздержанию и самодисциплине. Но в конечном счете стоики и эпикурейцы, несмотря на очевидную противоположность, сходились друг с другом. "Обе системы, - писал А. Ф. Лосев, - ставят целью освобождение личности и ее счастье, блаженство, абсолютную независимость. Обе системы высшее состояние блаженства находят в апатии, в атараксии, в апонии, в покое самоудовлетворения, в невозмутимой ясности сознания. И стоики и эпикурейцы требуют большого аскетизма, ибо счастье достается далеко не даром; его надо воспитывать, его надо добиваться, и дороги к нему - умеренность, воздержание, самообуздывание, скромность" {Лосев А. Ф. История античной эстетики. Ранний эллинизм. М., 1979. С. 311.}.
Поэтому, быть может, и неудивительно, что стоики и эпикурейцы давали сходное нравственное истолкование любви. Хотя эпикуреизм никогда не был философией чистого гедонизма, для него чувственные удовольствия были основой и целью человеческой жизни и были неотделимы от высшего блага. В своем сочинении "О конечной цели", фрагмент которого приводит Диоген Лаэртский, Эпикур говорит: "Не знаю, что и помыслить добром [благом] как не наслаждение от вкушения, от любви, от того, что слышишь, и от красоты, которую видишь" {Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М, 1979.С. 398.}.
Таким образом, Эпикур выдвигает три типа удовольствия: удовольствие от еды, от любви и удовольствия зрения и слуха, причем, как мы видим, любовь занимает среднее положение между слишком грубыми удовольствиями от еды и достаточно одухотворенными удовольствиями от созерцания красоты, в том числе и произведений искусства.
Но удовольствия сами по себе не были конечной целью для Эпикура. Эти удовольствия имеют ценность, когда они освобождают нас от страдания, приводят к душевному покою, то есть к тому, что Эпикур обозначал термином "атараксия".
Очевидно, Эпикур не относил любовь к удовольствиям, которые приносят атараксию. Один из фрагментов его "Обращения" гласит: "Я узнал от тебя, что у тебя довольно сильно вожделение плоти к любовным наслаждениям. Когда ты не нарушаешь законов, не огорчаешь никого из близких, не колеблешь добрых обычаев, удовлетворяй свои желания, как хочешь. Однако невозможно не вступать в столкновение с каким-нибудь из вышеуказанных явлений: все любовные наслаждения никогда не приносят пользы; довольно того, что они не повредят".
Как мы видим, любовь сводится у Эпикура к чувственным удовольствиям, которые не необходимы, но могут быть терпимы, если они не приносят вреда. Он делил наслаждения на три типа: природные и необходимые, природные, но не необходимые, и, наконец, не природные и не необходимые. В этой классификации любовь относится к наслаждениям второго типа: удовольствия, с нею связанные, природны, но они не необходимы. Поэтому лучше всего избегать любовных страстей или, во всяком случае, соблюдать в них известную умеренность.
Еще в большей степени осуждает любовь эпикуреец Лукреций Кар. В своей философской поэме "О природе вещей" он дает чисто физиологическую интерпретацию любви. По его словам, она - следствие физиологических процессов, происходящих в организме, связанных с накоплением соков, которые требуют выхода. В описании Лукреция любовь носит обездушенный и иррациональный характер: под влиянием слепой страсти любовники впиваются друг в друга губами, смешивают слюну со слюной, кусают и приносят друг другу боль. Но их стремление проникнуть друг в друга тщетно.
