Качества стиля (слога) как требования к речи.

А.А.Волков предлагает следующее разделение терминов слог и стиль:

«Под слогом мы будем понимать совокупность общеобязательных выразительных качеств речи, надежно обеспечивающих ее понимание и приемлемость.

Под стилем мы будем понимать совокупность особенных свойств речи, побуждающих читателя или слушателя опознавать, выделять и ценить речь именно данного автора.

Хороший слог, таким образом, составляет основу, на которой может строиться стиль как особая манера речи, порой нарушающая норму» [Волков 2001: 282-283 ].

Надо сказать, что эти определения имеют ясно прослеживаемую традицию в русских риториках и своеобразно ее развивают. У А.А.Волкова отношения слога и стиля принимают образ отношений общего и частного, индивидуального. К качествам слога или качествам речи им отнесены правильность (соответствие речи общеобязательным нормам современного литературного языка), чистота (однородность речи в отношении к общим и частным нормам литературного языка – становится понятной мысль автора, когда он приводит противоположное качество – «засоренность слога, которая является результатом механического смешения в речи различных функциональных, исторических, авторских стилей, включения в речь нелитературных слов и оборотов…»), уместность (правильный выбор выразительных средств языка по отношению к предмету речи), красота (совершенное выражение мысли посредством оптимального отбора, сочетания, и соразмерного расположения слов и выражений» [Волков 2001: 283-293 ].

Созданные А.А.Волковым определения имеют ясную классическую традицию в русских риториках и учениях о речи, которая восходит, в свою очередь, к античной риторической теории о качествах украшенной речи. Античная традиция отразилась уже в начальном определении «украшения слова» первой русской «Риторики» 1620 г.: «Украшение слова есть которое ясно и явно и сладкою речию (dilucida et perspicua) или глаголанием дела и вещи обявляет и отвещает и показует» Чуть ниже ссылка на Цицерона, у которого указано на «четыре части: чтоб латинским и истинным языком (это требование чистоты – А.В.), и чтобы ясно и не закрыто и украшенною речию или глаголанием удобно говорилося» [Аннушкин 1999: 66, 171 ]. Итак, уже в XVII веке отмечаются качества ясности, чистоты, «сладости» и красоты («украшенности»), удобства (скорее всего, уместности).

Когда М.В.Ломоносов анализирует свойства «российского языка», он описывает качества речи-слога («великолепие…, живость…, крепость…, нежность…, богатство и сильную в изображениях краткость…») - и именно на эти качества будут ориентироваться создатели Словаря Академии Российской, когда в основание своей языковой реформы положат требование «чистоты языка» (см. более подробно в главе «Словесные науки»).

Современные исследователи должны, на наш взгляд, ясно осознавать, что, описывая качества современной речи, они основываются на глубокой исторической традиции – и эта традиция прорастает в современных спорах об иностранных заимствованиях, отражается в индивидуальном творчестве каждого автора через выбор им речевых средств.

Попробуем показать эту традицию более явно. В русской риторике слово стиль существовало параллельно со словом слог. В первой половине XIX столетия эти слова почти не различаются, хотя для знатоков латинского языка, каким был, например, учитель русской и латинской словесности Н.Ф.Кошанский, было очевидно, что оба слова восходят к латинскому stylus. В «Общей реторике» он пишет: «Слог – стиль – перо – проза – все сии названия означают способ выражать мысли, искусство писать» [Кошанский 1834: 86 ]. Дав слову стиль этимологическое объяснение («у древних металлический прутик, с одного конца заостренный, с другого тупой… Стиль и перо, орудия чем пишут, принимаются за самое действие – как пишут»), Кошанский затем использует только русский термин слог, отмечая его свойства и разные виды (при этом везде в скобках оно переводится как латинское stylus).  Два разделения теории слога показывают существующие до сих пор тенденции к делению на стили: первое разделение на простой, средний и возвышенный (ср. у А.А.Волкова выделение «высокого, среднего и простого (низкого регистров» [Волков 2001: 289 ]; второе – на периодический, отрывистый и прозаический. Кроме этих общих делений, существует «слог в особенности», т.е. «частный слог как способ выражать мысли, свойственный каждому писателю порознь» (для А.А.Волкова это, по-видимому, уже качества «стиля»).

Нет сомнения в том, что мы живем в эпоху, когда количество текстов, самой информации заставляет говорить о большем стилевом многообразии текстов, но и оно поддается систематизации и классификации. Очевидно, что изначальное деление на классические тенденции в стиле сохраняет свое значение. Обоснованное выделение А.А.Волковым понятий слога как общего и стиля как индивидуального в сущности не противоречит существующим в современной науке выделениям общих качеств хорошей речи (стиля) и индивидуального стиля (идиостиля). Теория качеств речи (теперь чаще «коммуникативных качеств речи») справедливо ссылается на богатые традиции в описании этих качеств, которая не прерывалась, несмотря на исключение риторики из системы преподавания. При этом обнаруживается выделение некоторых традиционно переходящих из одной теории в другую основных качеств речи (ср. классическую работу В.И.Чернышова «Правильность и чистота русской речи»). В системном представлении Б.Н.Головиным качеств речи рассмотрены семь основных качеств (правильность, чистота, точность, логичность, выразительность, богатство, уместность) и три дополнительных (образность, доступность и действенность). Хотя можно согласиться с необходимостью выделения «основных» качеств, но столь же необходимо представлять, что стилистическая характеристика совершенной речи не будет исчерпана ни двадцатью, ни большим количеством качеств. Скажем более, всякое значимое описание хорошей речи должно с необходимостью предполагать качества стиля как «напряженного усилия выразить мысль» – и тогда эти качества могут развернуться в обширную характеристику.

Описание качеств стиля необходимо вести с представлением ясного определения, примеров и противоположного качества, показывающего, к чему должно и не должно стремиться создателю речи (этот методический прием использован в классических риториках). Попробуем исчислить эти качества так, как они представлены в классической и современной традиции:

1. Ясность связана с умением выразить мысль понятно и доступно. Ясность определяется как основное достоинство речи, поскольку позволяет ритору изложение трудного и сложного сделать прозрачным и усвоенным. «Кто ясно мыслит, тот ясно излагает» (Цицерон).

Современные теоретики часто пытаются определить качества речи через синонимические понятия, но определения оказываются недостаточными. Так, если ясность определить как «недвусмысленность» (Мучник), то последней категории недостаточно, ибо речь может быть определенной и недвусмысленной, но для получателя «неясной». «Ясность речи, или понятность, - начинает статью о ясности М.П.Котюрова, - одно из основных качеств или стилевых черт научного стиля, включающее в себя логичность, точность, сжатость, экспрессивность, стандартность» [Стилистический словарь: 677 ]. Неясно, почему потребовалось определять ясность как качество именно научного стиля (тогда придется описывать подробно другие стили) и очевидно, что перечисленные «включенные» качества только синонимичны, но обладают своими коннотациями.

                                                                                                         Классические риторики более пространны, но и более точны. Ср. определение А.И.Галича: «ясность – выбор вразумительнейших слов и речений в таком порядке, чтобы значение предмета само собою представлялось слушателю или читателю, всегда почти сторонними мыслями развлекаемому, и не могло не быть схвачено…» [цит. по: Граудина 1996: 169 ]. Это старинное определение коммуникативно в современном смысле слова, поскольку предполагает реципиента, для которого сама ясность и существует.

                                                                                                         Н.Ф.Кошанский пишет, что ясность требует «знания предмета» (противоположность – темнота, или непонятность), здравой, основательной связи в мыслях (противоположностью будет «пустословие, бессмыслица, галиматья»), наконец, правильного порядка слов, точности и общей употребительности слов и выражений (противоположностью будут сбивчивость и недоразумение). Любопытно, что отсутствие ясности может проистекать от «излишней краткости» [Кошанский 1834: 96-97 ].

Мы совершенно определенно говорим тому или иному человеку, что он “неясно выражается” и в то же время получаем удовольствие от речи, в которой излагается мысль, хотя и сложная, но излагается понятно, доходчиво и прозрачно.

2. Правильность – соответствие употребляемых слов, синтаксических конструкций, произношения нормам литературного языка. Правильность соотносится более с грамматикой, нежели с риторикой и стилистикой. Неслучайно риторика отделяется от грамматики, которая учит «токмо добре глаголати», возможным нарушением правильности и необходимостью говорить еще «красно и прилично». Стилистическая задача ритора состоит нередко в нарушении стандартной правильности – и здесь решается задача соблюдения меры, гармонии и вкуса в поиске ритором своеобразного воздействующего стиля – и этой меры часто не знают новаторы языка (чему мы являемся свидетелями в речи современных СМИ).

                                                                                                              Так решается риторическая задача в создании новой формы в рекламном слогане: «Сникерсни!» как очевидная попытка языкового творчества – образовать на основе существительного «сникерс» неологизм глагол «сникерснуть». Общественный речевой вкус, скорее, отвергает такие попытки, но они начинают «со смехом» приживаться, решая риторическую задачу производства впечатления и закрепления в сознании слушателей и зрителей.

А.Ф.Мерзляков называет правильность первым из существенных свойств хорошего слога, которая состоит в «совершенном согласии между мыслью и словом». Однако саму правильность он определяет через «чистоту выражений, которая требует, чтобы мы, изображая нашу мысль, остерегались от всех слов и оборотов, чуждых нашему языку" [Мерзляков 1828: 20]. Так одно качество соединяется, переходит в другое и определяется через него.

Культура речи в ее становлении в 20-30-е годы прежде всего апеллировала к понятию правильности. Нарушения правильности речи вызывают всякие комические эффекты, которыми переполнены художественные произведения и кинофильмы. Ср. в «Кавказской пленнице»: «Чей туфля? – Мое».

3. Чистота – качество речи, предполагающее отсутствие элементов, чуждых нормативному литературному языку. Обратим внимание на то, что Словарь Академии Российской создавался с главной задачей обеспечить «чистоту языка». Это требование идет действительно от античной традиции, где требовалось говорить «чистым латинским языком», без варваризмов (заимствований), без засорения своей речи грубыми и низкими выражениями. Таким образом, и современная чистая речь представляется прежде всего как речь, не отягощенная посторонними замутняющими или загрязняющими элементами. Такими элементами могут быть иностранные заимствования, жаргонизмы, диалектизмы, чуждые русскому языку по его природе или не вошедшие в его литературную норму, либо же – слова грубые, низкие, тем более, непристойные, так называемая обсценная лексика.

                                                                                                         При все том необходимо понимать, что абсолютно чистой речи, как правило, не бывает. Более того, стерилизованная речь вызывает неприятие, поскольку не показывает личности автора и его стиля. Риторическое своеобразие несет в себе элементы неожиданных смысловых и стилевых находок. Чтобы эти находки соответствовали правильности и чистоте языка, требуется ориентироваться на историко-культурные и образовательные традиции, оправдывая свое речевое творчество этико-философской и профессионально компетентной позицией ритора.

4. Точность определяется как выбор нужных и оправданных ситуацией средств выражения. У А.И.Галича точность – «устранение всего излишнего или предложение только того, что нужно для обозначения мысли; следовательно, состоит а) в определительности и б) краткости…Точность языка зависит от точности мыслей. Мы погрешаем против нее, когда слова наши или не выражают того, что имеем в мыслях, или выражают более либо вдвойне то, что сказать хотели. Точности противно многословие или велеречие – обыкновенная погрешность слабоумных писателей, которые, не овладев своим предметом и потому не находя для него приличных выражений, думают изворотиться разными гадательными фразами и двусмысленными описаниями» [Галич 1830 – цит. по: Граудина 1996: 169 ].

Выбор точного слова, точной конструкции фразы – одна из основных задач опытного ритора (писателя или оратора). Неточность использованного слова ставит ритора в неловкое или неудобное, а иногда и катастрофическое положение. Действительно, человек часто «проговаривается» неточно употребленными словами.

5. Богатство – наличие в речи словесного разнообразия. «Богатство языка есть богатство мыслей» (Н.М.Карамзин), но мысль выражается словами, т.е. в языке. Богатство слов предполагает распространенность речи, ее «изобилие», в то же время «богатство» российского языка М.В.Ломоносов сополагал с «сильной в изображениях краткостью». Искусный ритор, пользуясь богатством и распространением слов, ощущает меру в распространенности речи.

6. Логичность – качество непротиворечивого сопряжения суждений, обоснованного перехода от одной мысли к другой. Логичность находится на грани перехода от мысли к слову, ибо мысль нарушается ее выражением в словах.

Исчисленными качествами далеко не ограничивается теория качеств речи. Более того, чем глубже мы попытаемся войти в рассматриваемую проблему исторически и современно), тем более обнаружим необходимость обратиться, по крайней мере, к трем областям: 1) русским классическим риторикам, представляющим обширное разнообразие качеств речи, 2) античным риторикам или теориям речи, где набор основополагающих качеств примет своеобразный вид, 3) современным словарным характеристикам качеств речи, которые пока не терминологизированы в теории, но потенциально могут становиться «достоинствами» речи – и таких качеств набирается огромное количество.

Русские классические риторики выделяют в дополнение к указанным следующие качества (их любопытно сопоставлять с современными теориями речи): пристойность, благородство = достоинство, живость, красота, благозвучие (А.Ф.Мерзляков 1828: 20-27); приличие = достоинство, плавность, гармония (благозвучность), украшение (живопись слога) [Кошанский 1834: 97-106]; благозвучие (выбор, состав и связь слов в предложении – “высокое достоинство речи”) [Галич 1830 – цит. по: Граудина 1996: 170].

Из перечисленного многое потеряно в последующей переоценке. Например, плавность как достижение гармоничных переходов от одной мысли к другой достигается тем, что в тексте, подготавливаемом ритором, отсутствуют лишние слова, все элементы речи находятся как бы на своих местах, нет никаких деталей, о которые «спотыкается» мысль автора при перечитывании своего текста – и это же ощущение плавности и гармонии сообщается читателю и слушателю. Каждому профессиональному автору знакомо это ощущение окончательного гармоничного облика текста, достигаемого обычно регулярным переписыванием и конечным редактированием текста.

Качества речи не исчерпываются не только выделенными в классической риторике, но и современными теориями качеств речи. Так, сами современные определения риторики рядом специалистов указывают прямо или косвенно на иной состав качеств, требуемых для речи: эффективность, целесообразность, гармоничность, действенность. Обратим внимание на такое качество речи как влиятельность (Ю.В.Рождественский). Отличительное качество всякой воздействующей речи – ее смыслостилевая новизна, которая осмысляется как именно риторическая задача, определяющая смысл деятельности ритора.

В сущности и этими качествами не исчерпывается перечень качеств хорошей речи. Можно было бы обратить внимание на то, что сам перечень мог бы составит длинный список прилагательных, подчас используемых в переносном смысле и объясняющих, какой же должна быть образцовая речь. Когда задание написать качества образцовой речи дается студентам или школьникам, они пишут списки до сотни прилагательных (или существительных) – ср.:

Искренняя (лицемерная)

Открытая (замкнутая, не желающая раскрываться собеседнику)

Живая (замедленная)

Легкая (затрудненная)

Свободная (скованная)

Энергичная (вялая)

Вдохновенная (равнодушная)

Компетентная (некомпетентная)

Располагающая (отторгающая)

Мудрая (глупая)

Добрая (злая)

Приветливая (неприветливая)

Любезная (нелюбезная)

Вежливая (невежливая)

Обходительная (необходительная)

Тактичная (бестактная)

Учтивая (неучтивая) и мн. др.

Очевидно, что каждое из этих качеств речи способствует формированию в нашем представлении образ некоей совершенной речи как некоего идеала-образца, к которому следует стремиться. Для риторического обучения значим сам факт размышления на эти темы, определения этих терминов, независимо от того, соотнесем мы эти слова со стилистическими категориями или нет. Впрочем, в каждой из перечисленных антонимических пар имеется как идея определенного смысла, так и средств выражения, которые могут предполагать «живая», «свободная», «легкая», «энергичная» и другие типы речи.

Впрочем, если стремиться к научной точности, то терминами следовало бы назвать две группы качеств: 1) классические, сохранившиеся в современных работах термины (ясность, правильность, чистота, точность, уместность, логичность, красота, образность, простота, краткость и нек. др. – здесь же подгруппа вышедших из современного описания: плавность, приличие, живость, гармония, благозвучие); 2) современные термины, выводимые из определений риторики как науки о речи (эффективность, влиятельность, целесообразность, гармонизированность, воздействие, коммуникативность и нек. др.).

Остальные качества, строго говоря, терминами не являются – во всяком случае при построении теории качеств речи. При их исчислении мы увидим разную заинтересованность исследователей в терминологизации тех или иных качеств: вежливость (значимо для теории речевого этикета), тактичность, учтивость, любезность (см. в описании правил хорошего тона в середине 19 века), компетентность, коммуникабельность, толерантность (заимствовано из современных западных коммуникативных теорий, становясь полноправными «русскими» терминами, хотя имеются понятия терпения и терпимости, однако последние не звучат «научно»). Некоторые слова, являющиеся основополагающими при описании характеристики человека (добрый, мудрый, энергичный, сердечный и пр.) едва ли могут рассчитывать на то, чтобы стать терминами качеств речи, хотя и могут быть употреблены применительно к речи. Они именно не научны, хотя в культурообразующих текстах характеристика языка и речи ведется в основном через эти качества – ср. в Книге притчей Соломоновых эпитеты к языку (речи, слову) – мудрый, добрый, разумный, умный, непорочный, праведный, правдивый, вдохновенный, верный, сказанный прилично, кроткий, мягкий, сладкий, приятный, важный, и т.д. Действительно, в традиции современных исследований о стиле речи не принято обращаться к категориям мудрость, доброта, правдивость, кротость, сладость, приличие (слово многосмысленное), которые являются скорее категориями этики и философии, чем риторики.

В заключение этого пространного параграфа следует сказать о том, что мы не затронули еще одну из главнейших характеристик или направлений исследования качеств речи. Обычно исследуются положительные качества, но столь же необходимо рассматривать противоположные отрицательные качества. Мы предприняли такую попытку только в отношении древнерусских качеств речи – сложных слов, обозначающих качества речи (типа доброречие / злоречие, благоязычие / злоязычие – см. нашу «Историю русской риторики»). Изучение отрицательных слов не только оттенило бы положительные качества речи, но показало бы, например, по нашему предположению, их гораздо больший объем по сравнению с положительными качествами.

Недостаточность наших традиционных теоретических построений относительно качеств речи, когда исследователи находятся в пределах десятка качеств речи и не показывают перспективы других «достоинств речи», доказывается обращением к классическим античным теориям, где после основных достоинств, указанных выше, описаны величавость и внушительность (противопоставлены бедности), торжественность, суровость, стремительность, блистательность, горячность (противопоставлена вялости), простота, сладостность (украшение простоты), правдивость, мощность (ср. «О силе риторической» Софрония Лихуда), а также недостатки речи – сбивчивость, напыщенность, ребячливость, ложный пафос [Античные теории 1936: 200-209 ].

§ 4. Отбор слов. Перефразируя известную пословицу, говорят: «Скажи мне слово – и я скажу, кто ты». Возможно, под «словом» здесь имеется в виду начало целой речи, но можно понять и буквально: иногда единственное произнесенное слово может характеризовать человека. Как правило, эти характеристики открывают человека с отрицательной стороны – человек, что называется, «проговаривается», являя в отдельных словах уровень культуры, образования, профессионального мастерства. Так, по отдельным словам мы узнаем стиль того или иного автора – К.С.Станиславский, читая своим актерам отрывки из разных писателей, предлагал угадывать, кому эти тексты принадлежат.

Вот несколько примеров – читатель может проверить себя, свое чувство литературного стиля:

1. «В субботу поперли мы с супругой кинодраму смотреть…» Разберем последовательно по словам: Если слово суббота, принадлежащее нейтральному стилю, ничего не говорит читателю, то слово поперли мгновенно высветило и обличило говорящего как носителя грубо-разговорного стиля. По контрасту с ним использовано слово супруга, являющее желание говорящего показать себя приобщенным к культуре. Кинодрама ясно привязала все предложение к определенному времени нашей истории – 20-30-м годам, когда кинофильм назывался кинодрамой. Для большинства читателей ясна фамилия автора - Михаил Зощенко.

2. Авторский пример: Блистающая чистотой школа, в вестибюле никого, вхожу и направляюсь по сверкающему коридору в кабинет директора. Вдруг, как выстрел в спину – резкое обращение незамеченного мной дежурного с соответствующей интонацией: «Мужчина, куда идете-то?» И мужчина, и интонация, и редукция гласных «идеть-та-а?» произвели вкупе незабываемое впечатление. Относительно обращения мужчина / женщина попутно следует заметить следующее: в современном русском этикете есть обращения к незнакомым мужчине или женщине, - и они состоят в том, что говорящему рекомендуется осуществить выбор в богатом составе синонимических средств, привлекающих внимание адресата: «Будьте добры! Будьте любезны! Извините, пожалуйста! Одну минуту (минуточку)! Подождите, пожалуйста!» и т.д. Чем распространеннее и неожиданно «любезнее» будет обращение, тем более явится стилистическое богатство речи говорящего и привлечется внимание адресата. Последующей рекомендацией к этикетному ведению диалога, если диалог продолжается, будет выяснение имени собеседника и возможно более частое обращение по имени.

3. Также авторский пример: Автобус. Двери открылись, часть пассажиров вышла и двери закрылись… Вдруг с улицы девушка 15-16 лет вскрикивает в окно автобуса: «Мама, идиотка, выходи!..» От смущения пассажиры, что называется, прыснули и опустили глаза, мама не знает, куда деваться, но – девушка «уже проговорилась»…

4. Но вот примеры неожиданных слов, являющих, конечно, неожиданность мысли замечательного стилиста: «Любим ли мы язык наш благозвучный и сильный, как грудь славянина, богатый и разнообразный, как обитаемая им страна?..» Так играют прилагательные в речи блестящего стилиста – автора современной духовной публицистики Иоанна Крестьянкина.

5. Найти точное определение, неожиданное по мысли и словесному составу, новое по выявляемому в предмете речи содержанию – задача всякого автора. Разговор – о семье: «Духовная атмосфера здоровой семьи призвана привить ребенку потребность в чистой любви, склонить к мужественной искренности и способность к спокойной и достойной дисциплине». Неожиданность точной метафорики, выявляющей сущность явления с новой стороны (мужественная искренность, спокойная и достойная дисциплина), характеризует черты стиля выдающегося русского философа Ивана Александровича Ильина.

6. К сожалению, с точки зрения состава слов не проанализирована русская научная проза. Мы не имеем в виду описание научного стиля с выделением в нем всем известных качеств (логичность, точность, доступность, терминологизированность, полнота нек. др). Нами не разобрано творчество замечательных русских стилистов, каким являлся, например, академик В.В.Виноградов с его необыкновенным богатством синонимики в поиске средств выражения научной истины (см. более подробно наш очерк о В.В.Виноградове – [Аннушкин 2000: 91-120]. Не проанализировано стилистическое творчество А.Ф.Лосева, который в последние годы «писал» уже под диктовку, но память и сила мысли были таковы, что чеканности и богатству смысловыражения это не мешало. Можно указать также на творчество русских востоковедов В.М.Алексеева, Н.И.Конрада и др., чьи научные сочинения при всей строгости построения обладают личностным стилевым своеобразием.

§ 5. Стилистический синтаксис. Построение фразы и фигуры речи. Искусство ритора состоит в том, чтобы оптимально и эффективно расположить слова в речи. Особое построение высказывания, сделанное в соответствии с замыслом говорящего и ситуацией общения, называется фигурой речи. Фигура речи предполагает искусное и украшенное расположение слов в предложении или фразе. Впрочем, особое построение можно обнаружить во всяком высказывании, ибо слово «просто так не молвится». Даже самая простая фраза или назывное предложение имеют ясное намерение краткостью и сжатостью выразить стилистическое намерение создателя речи: «Зима. Что делать нам в деревне?…» или «Ночь. Улица. Фонарь. Аптека…» В классических риториках фигурой речи называют украшенное построение речи, но можно предположить, что и самая простая речь имеет стилистический замысел украшения речи «простотой» – подобно протопопу Аввакуму, который утверждал, что «не обык речь красити», но его «в простоте Богу угождение» обладало такой степенью риторической украшенности, которая снискала ему славу главного писателя-ритора XVII века.

И все-таки изначально фигура речи отличена от обыденной речи именно словесной украшенностью, фигура речи - украшенное искусное построение фразы (предложения), особая конфигурация (вид, сплетение, расположение), способствующая яркому выражению мысли ритора. Замысел создателя речи может присутствовать уже в работе над однословным высказыванием, когда с целью изменения смысла слова изымаются или прибавляются буквы в слове («виды претерпеваний слова»), в сложных высказываниях обычно можно разглядеть множество (контаминацию) фигур, непосредственно вытекающих одна из другой.

Так, самая простая учебная фраза «Студент читает, преподаватель слушает» содержит в своем построении ряд фигур: 1) фигуру параллелизма (параллельные конструкции); 2) фигуру контраста, антиномии, антитезы, противоречия (читает # слушает, студент # преподаватель) 2) фигуру повтора (здесь это гомеотелевтон – подобие окончаний: чита ет …, слуша ет).

И все-таки простая речи традиционно отличается от украшенной, искусной. Простая речь не требует обученности, украшенная речь есть следствие школы, обращения к образцам речи, она более сложна, элитарна, аристократична. Обучение искусной речи потребовало систематизации и классификации средств украшения речи – и такие классификации тропов и фигур речи существовали с древнейших времен. В настоящее время существует множество классификаций тропов и фигур речи. Построение исчерпывающей классификации в принципе невозможно, но можно показать принципы, по которым создаются фигуры речи. Показав эти принципы теоретически, можно переходить к тренировке и практическому обучению.

Последовательное изложение теории тропов и фигур предполагает следующее деление в восхождении от простого к сложному:

1. Виды претерпеваний слова.

2. Тропы как способы создания переносного значения слова.

3. Фигуры речи, образованные от слова.

4. Фигуры мысли (акцентировка на выражение смысла, намерения речи).

1. Виды претерпеваний слова (греч. páqh) – способы изменения слова с целью добавления нового смысла или стилистической окраски. Виды претерпеваний слова изучались не столько в риторике, сколько в грамматике, поскольку изменение слова создает новые грамматические формы. Здесь вновь наблюдается разница в учениях о речи: в грамматике описывается общее учение о языке, а применяется язык в действии в риторике и стилистике. Поэтому прием создания нового смысла с опорой на существующее значение слова используется и в шутку, и всерьез, и старым, и малым, и в политике, и в рекламе, и в средствах массовой информации.

Например, известная фраза «Спасите наши души» может претерпевать в наших СМИ множество изменений в зависимости от идеологии и стиля изданий: «Спасите наши уши» (если речь идет о музыке), «Спасите наши туши» (если речь идет о продаже мяса»), «Спасите нашего Буша» (если требуется ироническая критика американского президента) и т.д. Такие вторичные смыслы создаются особенно охотно молодежными изданиями. Каждое такое вторичное название есть игра со словом для того, чтобы вызвать определенные культурные ассоциации и на этой основе создать новый смысл текста. В русистике такой единице дано название логоэпистема, которая определяется как «языковое выражение закрепленного общественной памятью следа отражения действительности в сознании носителей языка в результате создания и постижения духовных ценностей отечественной и мировой культур» [Бурвикова, Костомаров, Прохоров 2003: 44]. Логоэпистема не только указывает на породивший ее текст или ситуацию, она может «возобновляться и видоизменяться – в пределах сохранения опознаваемости».

Не только детские дразнилки основаны на подобной работе со словом, но и политические пропагандистские компании ведутся созданием нового смысла слова через его претерпевание: приватизация – прихватизация, демократия – дерьмократия, и т.д. Ср. также переосмысление имен и фамилий политических деятелей через их намеренное искажение. Вопросы вкуса, а иногда и приличия, считаются при этом второстепенными – главное добиться риторического эффекта – сиюминутного воздействия на чувства аудитории.

В классической школе до середины XIX века фигуры последовательно исчислялись и описывались, а ученики, видимо, заучивали их как образцы с примерами, затем тренировались в составлении фигур речи. Формальное заучивание («зубрежка») критиковалась наиболее передовыми авторами (М.М.Сперанский, К.П.Зеленецкий), но надо сказать, что такая критика раздавалась обычно с их стороны только после того, как они сами овладевали этой теорией и мастерски ее применяли. Характерно замечание Я.К.Грота в письме ректору Санки-Петербургского университета П.А.Плетневу после того, как судьба риторики уже была предрешена, где он указывает, что не знает ничего лучше «педантичной» риторики Кошанского.

Действительно, схоластическое бездумное заучивание бесполезно (мало ли его в наши дни!), но ученику необходимо предоставить принципы создания нового смысла с помощью работы над словом или фразой. И эти принципы и возможности часто гораздо богаче, нежели их представление в современных руководствах.

Виды претерпеваний слова классифицируются по следующим операциям:

прибавление – убавление – замена (перестановка)

в начале слова – в середине слова – в конце слова

В результате выстраивается следующая таблица греческих терминов:

 

	Прибавление	убавление	Замена	Перестановка
В начале слова	Протеза	Афереза
В середине слова	Эпентеза	Синкопа	антитеза	метатеза
В конце слова	Пропаралепсис	апокопа

 

2. Тропы – слова и обороты, употребленные в переносном значении. Уже в древности отмечается многообразие видов тропов и невозможность их исчерпывающей классификации. Марк Фабий Квинтилиан писал: «Троп есть изменение собственного значения слова или словесного оборота в другое, при котором получается обогащение значения. Как среди грамматиков, так и среди философов ведется неразрешимый спор о родах, видах, числе тропов и их систематизации». [Квинтилиан – цит. по: Античные теории 1936: 215].

В русских учебниках риторики существовала достаточно устойчивая традиция описания тропов, очевидно восходящая к античным теориям стиля. Во всяком случае сопоставление первой русской “Риторики” 1620 г. с “Общей реторикой” Н.Ф.Кошанского 1829-1849 гг. показывает идентичность терминологии при несомненном обогащении содержания. Впрочем, современные теории тропов несомненно продолжают единую научно-дидактическую традицию. Употребление тропов в реальном риторическом творчестве происходит в некотором смысле спонтанно, поскольку, конечно, создатель текста не задумывается над тем, какой вид тропа он употребляет. Поэтому значим сам факт образного осмысления действительности, создания новой смысло-стилистической картины объекта. Тайна творчества состоит в тоим, что художнику трудно сказать, сознательно ли он употребил тот или иной троп, который действительно приходит в результате некоторого умственного и эмоционального усилия, озарения, называемого вдохновением:

А что такое вдохновение?

Так, неожиданно, слегка,

Сияющее дуновение

Божественного ветерка. /Г.Иванов/

Ветерок и дуновение сопряжены с вдохновением, а дуновение сопряжено с озаряющим, сияющим светом поэтической мысли. Качества ветерка перенесены на вдохновение, а качества света – на дуновение. Собственно поэтическое творчество часто как раз и состоит в том, чтобы находить такие неожиданные метафоры.

Поскольку в сущности соотнесено может быть все со всем, такая необычность сравнений нередко и используется в поэтическом творчестве – здесь-то и начинает действовать класическое предупреждение о том, что иносказательность и загадочность метафорики текста не должны замутнять чистоты и ясности его смысла. Против излишеств риторических украшений предупреждал в оригинальной форме еще Софроний Лизхуд, писавший о некоторых творцах, которые “носятся весьма” с “уловлением письмен, речений и периодов – подобно детям, которые, не ведая цены злата и бисеров, словно цвеченые камыки при брезах собирают и о них чюдно радуются”.

Тропы бывают словесные и описательные. Видами словесных тропов являются следующие: метафора, метонимия, синекдоха, гипербола, литота, металепсис, катакреза, перифраза, металепсис. В

Исчислим виды тропов в сравнении классических теорий и некоторых современных учебников риторики и стилистики:

1. Метафора – основной вид тропа, состоящий в переносе слова от собственного значения к несобственному по подобию (обычно рассматривались 4 вида переносов от одушевленного / неодушевленного к одушевленному / неодушевленному). Пример: «Радуйся, земля, и веселись, небо!»

2. Метонимия – перенесение по качеству (человек вместо творения, причина вместо действия, содержимое вместо содержащего и т.д.)

3. Синекдоха – перенесение по количеству;

4. Гипербола – преувеличение.

5. Литота – преуменьшение.

6. Металепсис – перенос слова через два или три значения (Кошанский).

7. Катахресис – троп, «во зло употребленный, т.е. некстати выисканный, неуместный, низкий, пошлый» (Кошанский).

8. Перифраза (парафраза) - оборот, состоящий в замене его названия описание его существенных качеств [Стилистический словарь 2003: 461 ].

9. Антономасия – замена имени вместо творения (служить Вакху)

Описательными тропами (иносказательными распространенными, «сказательными») являются аллегория, ирония, енигма (загадка). Сюда же примыкает паремия (пословичное выражение), имеющее намек.

Аллегорию можно объяснить как распространенную метафору, когда в нескольких словах, выражениях или целом рассказе рисуется картина намека на какое-то событие или человека.

Ирония – перенос положительного смысла в “противное значение”. В первой русской “Риторике” ирония названа “злохвалением”. Классический пример: «Радуйся, царю Иудейский!

Енигма – загадочное положение, пробуждающее мысль аудитории своим необыкновенным или неожиданным ходом сравнения, намека и под.

3. Классификации фигур речи представляются многочисленными, а само количество фигур - необозримым, тем не менее, и здесь можно увидеть не только определенную систему, но и традицию. Если заглянем в античные теории языка и стиля, то увидим, что фигуры по способам образования делятся на созданные путем добавления, путем сокращения, путем созвучия и путем противоположения.

Путем добавления создаются: удвоение (повторение одного или нескольких примыкающих слов), эпаналепсис (повторение союза), единоначатие, анафора (повторение в начале), антистрофа, эпифора (повторение в конце), охват = симплока (частое повторение начального и конечного слов), эпанод = регрессия (слова, поставленные рядом, затем повторяются отдельно), полиптотон = разнообразие падежей (изменение падежей в одном или нескольких именах), истолкование = экзегеза = интерпретация (синонимический повтор), метабола (объединение ряда видоизмененных повторений), сплетение = плока (изобилие повторений), бессоюзие, многосоюзие, лестница = климакс (повторение в начале слова, которым заканчивается предыдущая фраза).

Фигуры, образованные путем сокращения: умолчание, зевгма и др.

Фигуры, образованные путем созвучия, например, антанакласа (повторное употребление одного и того же слова в другом падеже – пример повторен в первой русской «Риторике»: «у кого нет в жизни ничего привлекательнее самой жизни, тот не в силах проводить жизнь доблестно», сходство падежных окончаний = гомойоптотон.

Фигуры, образованные путем противоположения: антитеза (речь состоит из противоположных понятий: «приятно лесть начинается и горько кончается»); антиметабола (перестановка: «надо есть, чтобы жить, а не жить, чтобы есть»).

Очевидно, что изучение фигур речи и составление их классификаций, а затем тренировка в составлении возможных подобных фигур, были способом обучения как в риторических школах античности, так и в русской школе, по крайней мере, до 30-х годов XIX века. Уже в конце XVIII века эффективность формального изучения классификационных схем вызывала большие сомнения, хотя их образцовость удерживала предмет риторического обучения.

Из схем, которые мы имеем в русской традиции, заслуживают рассмотрения прежде всего, по крайней мере, три: обширная классификация фигур речи в первой русской «Риторике» 1620 г., ломоносовская классификация в «Кратком руководстве к красноречию» 1748 г. и классификация Н.Ф.Кошанского в «Общей реторике» 1829-1849 гг.

В первой русской «Риторике» после исчисления тропов изложены три порядка фигур: 1) в «начальном порядке фигур» грамматические фигуры («виды претерпевания слова») и 12 риторических фигур «сложения слов»: фигуры повторов, бессоюзие, многосоюзие и др. 2) 10 фигур мысли, служащих придающих «движение и действо» речи: риторический вопрос, ответ на собственный вопрос, сомнение, парадокс, общее со слушателями рассуждение умолчание и т.д.; 3) 31 фигура речи фигуры третьего порядка, служащие расширению и распространению речи (амплификация). Подробно – см. [Аннушкин 1999]

При всей кажущейся схоластичности этих построений многие определения и комментарии имеют культурное продолжение в современных трудах и практике речи. Например, первые две фигуры из способов распространения (амплификации) называются ауксесис (преувеличение) и тапиносис (преуменьшение). В первом случае ритор употребляет слово в преувеличивающем значении: «вместо ругатися – беситься, вместо вины и греха – злодеяние и преступление», во втором – в преуменьшенном: «вместо бешенства – гнев, вместо злодеяния – ошибка». Эти риторические приемы преуменьшения и преувеличения описаны также в эристике (см. классическую книгу об искусстве спора С.И.Поварнина – Поварнин 2002) и хорошо известны современному пиару, правда, в последнем иногда описываются как открытие нового времени.

Ломоносовская классификация, как и классификация Н.Ф.Кошанского, строится по той же принципиальной схеме. Они родственны и стилистически. Автор приводит определение, а затем пример (у Н.Ф.Кошанского примеры кратки и многочисленны). Приведем классификацию Н.Ф.Кошанского:

Фигуры слов:

                                                                                                         1. от недостатка слов (1. умолчание, 2. бессоюзие);

                                                                                                         2. от изобилия (1. многосоюзие, 2. единозначение - либо в словах, synonimia; либо в выражениях, exergasia);

                                                                                                         3. от повторения и сходства слов (1. усугубление, 2. возвращение, 3. единоначатие, 4. единоокончание, 5. совокупление, 6. восхождение, 7. окружение, 8. наклонение, 9. отличение: а) употребление слова в разных значениях, б) различение - употребление разных слов в одном значении; 10. соответствие.

                                                                                                         Фигуры мыслей, убеждающие разум (1. предупреждение 2. ответствование, 3. уступление, 4. разделение, 5. перемещение, 6. остроумие, 7. отступление, 8. возвращение, 9. наращение, 10. потравление);

                                                                                                         фигуры мыслей, действующие на воображение: 1. изображение, 2. одушевление, 3. заимословие, 4. противоположение, 5. сравнение, 6. определение, 7. напряжение, 8. превышение, 9. умаление, 10. невозможность;

                                                                                                         фигуры мыслей, пленяющие сердце: 1. сообщение, 2. сомнение, 3. умедление, 4. обращение, 5. прехождение, 6. удержание, 7. заклинание, 8. желание, 9. вопрощение, 10. Восклицание [Кошанский 1834: 112-131].

                                                                                                         Описание Н.Ф.Кошанским видов тропов и фигур представляло собой вершину полноты и педагогического совершенства. Каждый из терминов имел латинский перевод - фактически весь российский опыт предыдущих классификаций как в русских, так и в латинских риториках, был обобщен в руководстве риторического учителя А.С.Пушкина. И сделано это было как будто для того, чтобы подготовить в России новое риторическое движение в сторону художественной словесности с ее принципами (казалось бы!) ненормированного и не регламентированного никакими правилами создания текста.

                                                                                                         Во всяком случае К.П.Зеленецкий, отнеся к логике возможности изобретения мыслей, оставляет риторике анализ той части науки, которая составляет ее “высшее цветение, сообщает ей силу убеждения, живописность и одушевление” [Зеленецкий 1846: 95). Употребление же риторических правил не связывается даже с риторикой, которая не может брать на себя роль “руководителя”. “Указаниями” творца, по мысли Зеленецкого, могут служить лишь его “собственный гений и признание”. Исходя из того, что “верховными деятелями нашего духа” являются “ум, воля и изящное чувство”, Зеленецкий обосновывает деление на фигуры, которое заимствуется, конечно, из предшествуюшей традиции:

                                                                                                         - фигуры слов (оттого, что ум стремится к ясности);

                                                                                                         - фигуры, действующие на воображение (от живописности речи, поставляющей пред нашими “духовными очами образы мира видимого”);

                                                                                                         - фигуры действующие на ум (воля, приводит к силе убеждения, эти фигуры “увлекают волю”);

                                                                                                         - фигуры, действующие на чувства (одушевленность, действующая на чувства);

                                                                                                         - речь иносказательная (тропы, иносказание) [Зеленецкий 1846: 96 ].

В современной науке теория фигур речи окончательно реабилитирована, однако внимание к ней может колебаться и в некоторых пособиях состав фигур сокращается до минимума. Необходимо определить, каков оптимальный метод овладения фигурами речи, как возможно построить способы анализа фигур.

Классификация А.А.Волкова содержит фигуры выделения и диалогизма, причем первая группа фигуры выделения имеет пять подгрупп:

1. Добавления и повторы (эпитет, плеоназм, синонимия, аккумуляция, градация, экзергазия, реприза, восхождение, отличение – плока, наклолнение – полиптотон, сочетание – симплока, анафора, эпифора, окружение, конкатенация – присоединение, интерпретация, эксплекация – заполнение, многосоюзие, бессоюзие);

2. сокращения и значимые нарушения смысловой и грамматической связи (эллипсис – намеренное опущение слова или оборота, силлепсис – значимое нарушение синтаксической связи или смыслового согласования, эналлага – употребеление слова или конструкции вместо ожидающейся другой, ирония – неожиданное и как бы неуместное использование слова, вызывающее комический эффект, анаколуф – нарушение синтаксической связи, когда подчиненный член словосочетания выносится на уровень отдельного члена предложения, удержание = апозиопея – обрыв речи);

3. перестановки и трасформации (гипербатон – выделение темы высказывания путем ее постановки в начале или конце фразы, хиазм, метабола, антиметабола);

4. Распределение элементов фразы (разделение, соответствие, антанаклаза – соединение понятий, которые роазвертываются в параллельных конструкциях, эпимона =эпифонема – полный или переифрастический повтор какой-либо части фразы в различных контекстах)

5.  Определение и сравнения (определение, сравнение, перифраз, этимология, антитеза, парадиастола, оксюморон).

Фигуры диалогизма создаются «для диалогического эффекта в монологической речи»: диалог, предупреждение, ответствование, сообщение, заимословие – созданная автором речь, представляющая определенную позиуцию или точку зрения, цитата, аллюзия, риторический вопрос [Волков 2001: 309-329 ].

На сегодняшний день это наиболее полная систематизированная классификация, основанная на историко-культурных ассоциациях. Обычно классификации фигур речи, созданные в учебных целях, предлагают только основные фигуры речи. В учебных целях следует обращаться к конкретному анализу текстов, где в подавляющем большинстве случаев обнаруживается контаминация фигур, их смешение, соединение, наложение друг на друга см об этом исследование И.В.Пекарской [Пекарская 2000]. При этом обучающему небесполезно наблюдение фигур в речи образцовых стилистов или тех текстов, на которые он идеологически (профессионально, стилистически) ориентируется.

Для речевого творчества значимо сознательное и умелое использование тропов и фигур речи, других средств выразительности. Хотя самонаблюдение в процессе реального ораторского действия невозможно, но тем не менее, возможен анализ текста, который позволяет реально увидеть, насколько тот или иной оратор (выступающий) был затруднен (или напротив, сознательно искусен) в создании своего текста. Поэтому при рссмотрении контекстов устной ораторской ли письменной речи следует не просто оценивать наличие фигур речи, а давать им оценку относительно того, искусно ли построена речи с точки зрения использования фигур, построения периодов, либо же, наоборот, различаемые «фигуры» как форма текста только затрудняют коммуникацию. В этом смысле следует рассматривать фигуры повтора как оптимализирующие общение и наоборот затрудняющие его (когда повтор становится тавтологическим, а не сознательно включенным в фигуру речи).

Разберем ряд примеров. Вот расшифровка речи современного политического деятеля (предлагаем читателю не заглядывать в конец текста, чтобы фамилия известного оратора не предвкушала его оценки, но вначале попытаться объективно оценить синтаксико-стилистические качества этой речи):

Что касается этих заявлений / я просто могу сказать: жаль! / мне просто жаль времени / Даже времени вот сейчас объяснять эту ситуацию – почему? / Это обычная мне кажется игра / непотребная по сему / по сегодняшним проблемам и времени / Чтобы мы могли выпустить сегодня такой мощный залп / как говорят из-за того, что кого-то / куда-то назначили // Можно подумать что у нас другого других забот нет / Я этого не понимаю / Если это политическая игра / если это показуха / если она кому-то нужна / если она что-то решает или если она что-то делает / то только не / не то что нужно сегодня для России и для страны // Мне так и хочется сказать / Да люди! / Не обращайте вы на это внимания! / Не до этого нам сегодня и сейчас, чтобы думать и обсуждать / какого зама кому поставят / Поэтому я этого не понимаю и не приемлю. / Не приемлю / не до этого нам сейчас / чтобы обсуждать такие дела… (В.С.Черномырдин. Выступление после заседания правительства 30 октября 1996 г.)

Стилистический анализ этого текста может показать, что в нем множество фигур: повторов (лексических и синонимических), параллельных конструкций, подхватов, обращений, восклицаний, эллипсисов, фигур диалогизма. Тем не менее, несовершенство образа текста очевидно. Мы не говорим, что критика текста начинается уже с этической позиции автора, который призывает как бы не обращать внимания на очередную значимую отставку в его правительстве. Но «выдает» оратора и стилистическое несовершенство речи, в которой отсутствует наращение смысла, например, кажущаяся фигура анафоры с синонимическими повторами (если…, если…) не добавляет нового смысла в речь, хотя, казалось, бы эта фигура развивается в тексте с наращением. Особенно тавтологичны синонимы для России и для страны, сегодня и сейчас, думать и обсуждать, не понимаю и не приемлю …, хотя в последних появляются, казалось бы, новые стилистические коннотации. Но они звучат повторами в речи оратора, пытающегося сказать много лишь для того, чтобы «заговорить» аудиторию, усыпить ее интерес количеством слов.

Неудача «коридорных» выступлений многих политиков (не только В.С.Черномырдина) связана с представлением о том, что теперь мы можем говорить неподготовленные речи - и народ «стерпит» любую импровизацию. Но вот пример подготовленной речи, прочитанной по письменному тексту. Спичрайтер напитал эту речь множеством фигур:

Дорогие россияне!

Многие из нас сидят сейчас за новогодним столом и с волнением ожидают боя курантов. В такие минуты мы ¹вспоминаем год уходящий, ²вспоминаем все хорошее, что он нам принес, и ³надеемся, что все плохое останется позади.

Что говорить: год был непростым ¹для страны, ²для многих из вас и ³для меня тоже, но новогодняя ночь – это всегда ¹новые надежды, ²новые мечты, ³новые планы.

Мы хотим, ¹чтобы были счастливы наши дети, ²чтобы чувствовали внимание и заботу все, кому это сейчас так необходимо, ³чтобы каждый гражданин России всегда ощущал достоинство и величие своей страны.

Наступающий год приближает нас к началу третьего тысячелетия и мы уже чувствуем дыхание нового 21 века. Какой в него войдет страна, зависит от каждого из нас, ¹от нашего таланта и трудолюбия, ²упорства и воли, ³единства и сплоченности. Да, мы все очень разные, но вместе мы и есть Россия… (Речь Б.Н.Ельцина на Новый 1999-й год).

Стилистически текст несовершенен не только вследствие недоверия к оратору, находившемуся уже на закате своей политической карьеры (мы призвали бы читателя отвлечься от индивидуальных пристрастий), но прежде всего наличием банального содержания, выраженного в искусственно построенных стилистических фигурах. Обратим внимание на то, что спичрайтер создал для своего клиента везде тройственный повтор, предполагая, что говорить его клиенту-оратору трудно. От этого поразительное стилистическое однообразие, которое ритор пытался победить свойственной эму экспрессивностью, но не мог.

Мы привели эти примеры не для того, чтобы критиковать достаточно дискредитировавших себя содержательно и стилистически ораторов. Неудача их политической карьеры связана именно с несовершенством их риторического и стилистического облика. Незнание риторики приводит к тому, что даже грамотный спичрайтер не в состоянии удовлетворить намерения оратора, должно быть, также не удовлетворявшегося собственными речами. Свидетельством этого явились отвержение Ельциным в знаменитой «отказной» речи на Новый 2000-й год следовать намеченному спичрайтером плану и попытка говорить без «текста» (см. анализ этой речи в главе «Политическая риторика») – к сожалению, искренняя импровизация (вне знаний риторики поздравительной речи) также имела малый успех.

Стилистическое образование ритора состоит в разборе текстов (речей) образцовых авторов, поэтому важно, какие образцы находит для себя каждый ученик в риторике. Вот взятый почти наугад текст И.А.Ильина «Слово о России»:

И еще один дар дала нам наша Россия: это наш дивный, наш могучий, наш поющий язык.

В нем - вся она, наша Россия. В нем все дары ее: и ширь неограниченных возможностей; и богатство звуков, и слов, и форм, и стихийность, и нежность; и простота, и размах, и парение; и мечтательность, и сила; и ясность, и красота. Все доступно нашему языку. Он сам покорен всему мировому и надмирному и потому властен все выразить, изобразить и передать.

Горе нам, что не умели мы беречь наш язык и бережно растить его – в его звучании, в его закономерной свободе, в его ритме, в ризах его органически выросшего правописания. Не любить его, не блюсти его – значит не любить и не блюсти нашу Родину.

(«О России», 1947)

Какие фигуры выделяются в этом тексте?

- подхват (текст как бы начат с продолжения предшествующей мысли): «И еще…»

- инверсия (логика текста потребовала перестановки дополнение – сказуемое – подлежащее: «дар дала нам наша Россия»;

- анафора – вообще наиболее часто употребляемая фигура: «это наш дивный, наш поющий, наш могучий…», «в нем вся она, наша Россия, в нем все дары ее»;

- неоднократный синонимический повтор с нарастанием смысла: «выразить, изобразить и передать», «бережно;

- антитеза, мастерство которой состоит в том, что она не прямо противопоставляет смысл слов, а, противопоставляя, разнообразит значения так, что слова не являются прямыми антонимами, но обогащены смыслом: «и стихийность, и нежность; и простота, и размах, и парение; и мечтательность, и сила; и ясность, и красота». Все эти сопрягаемые после точек с запятыми слова противопоставлены лишь частично, заставляя читателя размышлять над глубиной и разнообразием выраженных идей; впрочем, более ясная антитеза в словах «покорен» и «властен»;

- многосоюзие = полисиндетон: «и…, и…, и…»;

- бессоюзие:» не любить его, не блюсти его…» и т.д.

Очевидно, что это не все, что можно сказать по поводу фигур и стилистических приемов в данном тексте. Однако поскольку мы утверждаем, что всякий значительный автор (оратор) имеет свой стиль, покажем индивидуальность стиля еще на одном примере, на этот раз, из научной речи. Ниже публикуется очерк об академике В.В.Виноградове, здесь же покажем, что этот блестящий знаток русского языка, всю жизгь, размышлявший над судьбами русского слова и постоянно занимавшийся писательским трудом, как бы не сворачивает свою мысль, а развивает ее. Основной стилистический образ работы В.В.Виноградова состоит в том, что он находится в постоянном поиске нужного слова для выражения научной истины, но чувствуя сколь несовершенно наше слововыражение, постоянно не сворачивает своих мыслей, а без стеснения развивает и распространяет их. Отсюда множество синонимических конструкций и одновременно минимум лексических повторов, которые обычно бывают тематическими. Пример:

«Эта общая восторженная оценка выразительных средств русского языка конкретизируется, наполняется разнообразным содержанием в более подробных, развёрнутых суждениях о русском языке, высказанных разными выдающимися общественными деятелями и писателями. Не все из этих отзывов равноценны и далеко не все основаны на подлинно глубоком проникновении в природу русского языка. Особенно нуждаются в поправках, в критическом анализе суждения лиц, мало знавших русский язык, плохо владевших им, хотя дань удивления и восторженной оценки отдали русскому языку такие классики запа-дноевропейских литератур, как Сталь, Вальзак, Мериме, Флобер и др.

Гораздо более многозначительны, глубоки и интересны рассуждения о свойствах и особенностях русского языка, принадлежащие его созидателям и реформаторам, великим мастерам русского слова. Их знание языкового материала, из которого они сами строили вечные памятники искусства, великие литературные произведения, не может быть оспорено, их суждения о русском слове не могут быть отброшены. В основе этих оценок лежит чувство патриотической любви и гордости русского человека».

Обращая внимание на необыкновенное богатство синонимической лексики и синонимических конструкций, отметим, как мало здесь лексических повторов, традиционных для старинного риторического стиля и как стремится автор распространить свою речь. В дословных повторах действительно присутствует некоторая бедность языка, и настоящий мастер должен прекрасно владеть лексикой, всем богатством слов, находя нужные выражения, иначе он уподобляется Илье Ильичу Обломову, который, сидя в канцелярии, испытывал главную трудность в том, что слова набегали одно на другое и мешались в поиске необходимого слова или выражения. Разобранные нами тексты показывают, что так писать могут только Мастера, ежедневно трудящиеся за письменным столом.

Вопросы и задания

1. Что такое стиль? Приведите примеры стиля и стилевого творчества в разных видах деятельности.

2. Какова история понятия стиль? Как стиль связан с риторическим понятием украшение речи?

3. Как создается и распространяется стиль через создание имен?

4. Что такое стиль речи и каковы его компоненты?

5. Как определялись исторически требования к правилам речи? Что такое качества речи (стиля)? Назовите качества речи, присутствовавшие в классических руководствах по риторике и стилистике. Сопоставьте эти качества с «новыми» требованиями к речи, присутствующими в определениях современных речевых наук.

6. Как вы понимаете выражение стиль слова? Как осуществляется отбор слов? Приведите примеры удачного, на ваш взгляд, и неудачного стилевого творчества в отборе (выборе) слов.

6. Что такое стилистический синтаксис? Что такое фигура речи? Какие бывают:

 а) Виды претерпеваний слова.

б) Тропы как способы создания переносного значения слова.

в) Фигуры речи, образованные от слова.

г) Фигуры мысли (акцентировка на выражение смысла, намерения речи).

                                                                                                         7. Что такое повтор как фигура речи? Какие существуют виды повторов? Приведите примеры эффективного и тавтологического употребления фигур повторов.