Глазами социологов и гуманитариев 5 страница

Сам Л. Н. Гумилев определял Человечество как биологическую форму, единый вид с огромным числом вариантов, распространившийся в послеледниковую эпоху по всей поверхности земного шара. Разумеется, с теми или иными идеями Л. Гумилева, опиравшимися на колоссальный фактический материал, можно полемизировать. И спор с ним в литературе отнюдь не завершен. Оговоримся только, что с ним можно скрещивать теоретические шпаги, лишь достигнув его уровня эрудированности и панорамности мышления. Важно подчеркнуть одно: без понимания человечества как явления живой природы, феномена биосферы невозможно понять его и как субъект собственной истории.

Землю нашу, Родину, Человечество иногда именуют биопланетой. И это не лишено основания. Пока что Земля и жизнь неразделимы, и единственным известным пристанищем жизни является наш старый земной шар. Современная наука ввела понятие о биосфере как области обитания живого. Пространственно биосфера включает в себя ноосферу (нижняя часть атмосферы до10-15 км), кору выветривания (на 2— 3 км вглубь от поверхности Земли) и всю гидросферу до ее максимальных глубин. В этих границах обитает около 1,5 миллиона животных и 1/2 миллиона растительных видов. Вся биосфера включает в себя различные экосистемы, сообщества, популяции, организмы. Для оценки общего количества живого, заполняющего биосферу, обычно применяется термин “биомассам По подсчетам ученых она составляет примерно 2,42 х 10 в 12-й степени. Из этого количества 99 процентов составляют автотрофные, фотосинтезирующие организмы.

Небольшой частью биосистемы является совокупность живых человеческих индивидов, которая, будучи связана в целое системой социальных связей (отношений), образует человечество. Общая масса Человечества близка к цифре 17—20 х 10 в 7-й степени и составляет примерно 0,0002 процента общей массы живого вещества на планете. Это своего рода антропологический покров нашей материнской планеты.

Человечество, составляя лишь две десятитысячные общего веса всего живого на планете, выступает вместе с тем как доминирующий вид, биологическая и геологическая сила, деятельность, которой активно воздействует на всю биосферу.

В системе естествознания есть дисциплина, прямо обращенная к человеку и человечеству, это — антропология. Антропология в собственном смысле — это научная дисциплина, исследующая проблемы антропогенеза, расогенеза, вариации физического облика человека во времени и пространстве. Это наука о человеке как биологическом феномене. Биосфера существует примерно 3 х 10 в 9-й степени лет, человеческое общество, состоящее из людей современного физического типа, всего лишь около 40 тысяч лет. Примем, что человечество как таковое в сущностном плане возникло на рубеже раннего и позднего палеолита. Но если даже учесть архантропов (формирующихся людей) и проантропов (предлюдей), то и в этом случае вся непосредственная история рода людей может быть отодвинута именно к этому периоду, к нему относят находки так называемой олдовайской культуры.

Люди образуют единый вид. В свое время еще И. Кант, вслед за Бюффоном, утверждал, чтовсе люди на Земле принадлежат одному и тому же естественному роду. Родина человечества, повторим еще и еще раз, — Земля, ее живой мир. Не раз было говорено, что предположения о приходе предков человека из Космоса теряют всякий смысл перед фактом единства генетического кода на Земле от вируса до человека. След земного происхождения человечества (а точнее — океанского) несет кровь всех живущих. Единство крови и моря — это не удачная метафора, а биохимическая реальность. Дети Земли — Люди, едины по своему общему физическому облику, морфологическим признакам, генетическим характеристикам, антропологическим постоянным и т. д.

Едина и прародина Человечества. И хотя еще не завершены споры о том, какому району Земли следует отдать пальму первенства — Юго-Восточной Африке или Азии, тем не менее идея моногенизма заняла прочное место в науке. Представления о происхождении отдельных групп людей от разных популяций третичных антропоидов сейчас почти всеми исследователями отвергнуты.

Наличие в рамках единого человечества биологически отличающихся друг от друга крупных массивов людей (рас) ничуть не колеблет их родового единства. В Декларации ЮНЭСКО о расе и расовых предрассудках, принятой 26 сентября 1967 года, прямо говорится, что все современные люди относятся к одному виду и происходят от одного корня. Деление человечества На расы в известной мере условно и произвольно и не предполагает их первенства в каком бы то ни было смысле. Расовые различия обусловлены фенотипическими особенностями и генетическими популяционными моментами, возникли исторически, как результат воздействия сложной совокупности природных условии, изоляции, смешения, естественного отбора и т. д. В ходе исторического развития все более ширятся процессы перемешивания различных расовых образовали, идет сложная метизация, обнаруживается тенденция к смягчению различий. В отдаленной исторической перспективе не исключено, что кровное единство Человечества будет укрепляться, устраняя наглядно видимые расовые различия, способствуя все более тесному биологическому объединению всех живущих. Подобная ситуация представлена в знаменитом философско-фантастическом романе И. Ефремова “Туманность Андромеды”. И пожалуй, не такими уж наивными были слова шолоховского Макара Нагульного, мечтавшего, что в будущем все посмешаются, не будет на белом свете такой страмоты, что один телом белый, другой желтый, а третий — черный... Все будут личиками приятно смуглявые...

Резкая антропологическая дифференциация человечества исторична и преходяща. Впереди его ждет нарастающее единство многообразия, взаимопроникновение групповых и индивидуальных проявлений. Это будет такое единство, при котором никакие различия не будут выступать прямым или косвенным основанием для противопоставления кого-либо друг другу. Нельзя полагать, что такое единство нивелирует всех человеческих индивидов, механистично приравняет людей, унифицирует все морфологические и физические параметры. Это невозможно, да было бы и крайне опасным. Унификация несовместима с расцветом личности, с порождающим многоцветность различив ем индивидов и групп.

Люди никогда не будут выстроены “по линейке”, похожи один на другого, как сигареты в пачке, как патроны в обойме. Антропология и генетика свидетельствуют о полифункциональности большинства фиксируемых ими признаков человека. Единство, которое содержит в себе сбалансированное многообразие, именно то, которое несет в себе возможности разноликого расцвета. Когда мы говорим о биологической стороне человека, о тех природных моментах, которые имманентны самим людям, то прежде всего идет речь о генетическом фонде человечества как о той объективно данной для каждого поколения предпосылке, которая определяет его телесный облик и биофизиологические условия пребывания в этом мире. Генетическая программа развития рядового человека, записанная в его молекулах ДНК, обладает ни с чем не сравнимой ценностью, она уникальна, поистине драгоценна.

Гены “инструктивны”, они мощно воздействуют на формирование каждого рождающегося ребенка, каждого входящего в жизнь нового поколения. О нас, о человечестве можно сказать, что мы образуем “генное братство”. Все мы как-то “родичи” в той или иной мере отдаленности наших кровных (генетических) связей. Использование генетического потенциала Человечества, максимальная осмотрительность и бережливость при любых вмешательствах в родовой генетический фундамент — это веяние времени.

Сейчас реализуется международная программа “Геном человека”. Если она будет удачно завершена, то как говорится, человека будут читать как книгу. Сложность генома человека (то есть интегративное описание системы всех его генов) невероятна. Стоит напомнить, что 23 пары человеческих хромосом являют собой пакеты спирально скрученных нитей ДНК. А вся ДНК отдельного индивида представлена 3 миллиардами нуклеотидных пар. Сам “геном” человека включает в себя более 160 тысяч генов и негенных участков. Выполнение этой программы (в которой посильно участвуют и российские ученые) проложит курс к превращению биологии в подлинно теоретическую систему. Сейчас еще многое в генном фундаменте человека непонятно. Так, например, около 90% (!!) ДНК имеют неизвестное назначение, вроде как бы избыточно. По-английски их называют “ЮНК” (мусор). Но, вероятно, они уж никак не пустой шлак, не мусор.

Время от времени раздаются тревожные голоса о Накапливании в генофонде человечества генетического груза, о стремительном падении рода людей в пропасть биологического вырождения. Но если и есть угроза нашей телесности (о чем будет разговор ниже), то, видимо, не с этой стороны. Генетическое многообразие может быть не угрозой, а необходимым условием расцвета единого Человечества. Те эволюционные изменения Рода людей, которые как-то фиксируются, ведут не к размежеванию, а к объединению людей в единый пул. Конечно, вмешательство в этот процесс должно быть продуктивным и взвешенным. Без глубинного изменения этических установок современного человечества бесконтрольное применение мощно развивающейся “генной инженерии” может поставить род людей на край пропасти, привести к вырождению.

Мы произнесли термин “инженерия”. И он не случаен. Дело в том, что от начала антропогенеза и до наших дней идет безостановочный процесс постепенного и неуклонного превращения девственной природы в очеловеченную, биосферы в техносферу. В свет этого процесса возникает необходимость выяснения отношения Человечества к создаваемой им же самим “техносфере”. Иными словами, речь пойдет об отношении к Человечеству с учетом того, как оно представляется “техническому” сознанию, то есть через призму категориальной структуры технических наук.

Начнем с анализа понятия “техника” и того феномена, который оно выражает.

Отметим то обстоятельство, что, если наука — древний объект философской рефлексии, то техника стала предметом профессионального философского анализа сравнительно недавно. Первые зачатки философии техники возникли в XIX веке в Германии, Франции, в начале XX века в России (работы Энгельмейера). Середина нашего столетия породила могучий всплеск внимания к этой проблеме. Мартин Хайдеггер, Карл Ясперс, Томас Веблен, Олвин Тоффлер и ряд других философов (в том числе наших соотечественников) поставили острейшие проблемы об онтологическом статусе и генезисе техники, ее сущности, феноменологических характеристиках и перспективах будущего развития.

Вместе с тем еще в Древней Греции вошло в обиход и в теоретический набор слово “техне”, которое обозначало мастерство, искусство, понимаемое как умение нечто сформировать, создать из естественного материала. Язык античной эпохи зафиксировал то обстоятельство, что вечным спутником собственно человеческой жизни является наличие тех предметов и тех процедур, которые позволяют преобразовывать “природное” (“физис”) в “человеческое”. Родовой человек — это производящее существо, создающее собственную предметную среду, позволяющую реализовать потребности людей, достигатьих целей.

По-разному трактовалась техника в истории мысли. В марксистской традиции как система искусственных органов общественного человека, составная часть производительных сил общества, их вещный элемент. По Хайдеггеру, как наша первооснова, корневое человеческое начало, способ самореализации человечества. По Эллюлю, техника — это не просто совокупность каких-либо механизмов, а более широко истолкованная процедура достижения цели.

Германские авторы Ленк и Рополь выделили из литературыпо философии техники (ФРГ — 60— 70-е годы) ряд “существенных элементов” техники: прикладное естествознание; комплекс элементов и средств; воля к власти и подчинению природы, “открытие” и “упорядочение” природы; реализация идей, создание Искусственной среды и т. д.

Небезынтересно истолкование техники в некоторых технологических построениях, связанных с ее сакрализацией или, напротив, десакрализацией. Так, германский теолог Р. Дворак еще в 40-е годы XX века уверял, что в наши дни техника есть неуклюжая попытка дьявола повторить акт ее божественного происхождения. Рассматривая технику, в узком смысле ее тракту ют как совокупность предметных артефактов (т. е. искусственно созданных) для осуществления инженерной, преобразовательно-конструктивной деятельности. Количество определений можно было бы умножать. Их немало. Однако выделим в них главное. А главное в том, что все они варьируют то фундаментальное свойство техники, которое можно было бы назвать принципом преобразования. Иными словами, техника есть то, при помощи чего человек преобразует природу, самого себя, общество.

В конструировании, реконструировании предметной реальности ее культурная, основная социальная функция. При более конкретном видении техника представляется “орудийно”, “предметно” или же алгоритмично — “технологично”. То, чем человек воздействует на объекты, изменяя их, — это техника. И как именно он воздействует — это тоже “техника”, но уже обнаруживающая себя как “технология”.

История техники — это объективная предпосылка человеческой деятельности. Конечно, каменная индустрия первобытности, ремесленное мастерство многих тысячелетий и современное высокотехнологичное производство — это разные полосы в бытии техники и ее роли в жизни человечества.

Есть несколько концепций исторического развития техники. В классическо-марксистском видении ее история выражена цепочкой последовательных ступеней: ручные орудия; ремесленно-мануфактурный период, машинная техника, автоматизированные системы. Изменения в этой истории обусловлены переносом на технические устройства тех функций, которые ранее осуществлялись самим действующим человеком. “Естественное” заменяется “искусственным”, созданным, расширяя тем самым возможности освоения человеком внешнего мира и глубин собственной жизнедеятельности. Меняется тип связи между человеком и техническими рабочими органами.

Современный мир — это “технизированное” пространство и “технологизированное” время. Исчезни сегодня техника —- исчезнет и человечество. Мы живем и действуем не в первозданном мире природы, а в “техносфере”.

Привлекательны и актуальны идеи о периодизации развития техники, высказанные американским философом и социологом Льюисом Мамфордом. Он полагал, что точкой отсчета современной (а не древней) техники можно считать начало второго тысячелетия нашей эры. Опираясь на опыт европейской истории, Л. Мамфорд выделяет три технических эпохи. Первая “эотехническая” (1000—1750 гг.) имеет в основе технологию “воды и дерева”. Вторая “палеотехническая” (от второй половины XVIII в. до середины XX в.) опирается на комплекс “угля и железа”. И, наконец, третья, “неотехническая”, ныне длящаяся, использует комплекс “электричества и сплавов”. Как видно из этой периодизации, в ее основу положен используемый в технике основной вид энергии и то “вещество”, которое занимает центральное место в создании технических устройств.

Впечатляющую схему этапов технического развития предложил отечественный исследователь Г. Ф. Сунягин. По предложенной им исторической типологии этапы изменения техники заданы определенным типом труда. Древнейшая техника с ее “разрушительным” характером (в рамках охоты и собирательства) отражает “присваивающий” способ отношения к природе. Земледельческая практика, утвердившаяся в ходе неолитической революции, выявила моменты конструктивности, собственно технические черты. Однако наиболее полно качественные грани в истории техники обнаружились с появлением машинного производства. По его мнению, выразительную роль в воссоздании “технизированного” воззрения на мир сыграли такие технические новшества позднего европейского средневековья, как “часы”, “стекло” и “книгопечатание”.

Часы позволили выйти из природных циклов, из органического времени. Они дали возможность человеку “сгустить” время, подчинить его ритмам собственной деятельности, позволили осознать его необратимость. С тех пор время стало “богатством”, а его нехватка — “бедствием”. “Не хватает времени” — эта жалоба слышна повсюду и поныне.

Создание стекла привело к осознанию однородности пространства. Произошла его “десакрализация”, снятие с него покрывала “священности”. Возникли предпосылки для утверждения обычного зрительного опыта как основы видения реальности, помимо символических ассоциаций.

Конструирование печатного станка изменило всю систему коммуникаций, унифицировало знакообозначенную реальность, положило начало тому, что в нашем столетии назвали “Галактикой Гутенберга”.

Приведенная типология интересна тем, что она показывает технические новшества как факты, способствующие масштабным изменениям в человеческой ментальности и всей системе общественных отношений от экономики до высших идеологий.

Любая периодизация технической истории, конечно, не исчерпывается приведенными примерами. “История техники” как жанр насчитывает немало названий и содержит в себе множество оригинальных авторских суждений. Пишут о естественной истории машин, выделяя машинную “анатомию” (строение механизмов), “генетику” (преемственность структуры), “физиологию” (принципы движения).

Один из крупнейших физиков XX века Макс Борн прибегнул к смелому образу, стремясь показать главные рубежи развития техники. По его мнению, высказанному в книге “Моя жизнь и взгляды”, законно считать, что одним из решающих факторов истории является тот вид энергии, которым человечество располагает в данный момент. В этом свете вся история человечества распадается на два — и только два — великих периода — от Адама до наших дней, второй — с появлением атомной энергии, отныне и на все будущие времена. Переход от первого периода ко второму знаменуется окончанием потребления ее чисто земных источников.

Многие авторы фиксируют “самодвижение” техники с ее устремленностью от ручных орудий к полностью автоматизированным, компьютеризированным системам. Важно подчеркнуть одно: нет человека и общества вне “техносферы”, техника исторична, не стоит на месте, обновляется. Технические инновации выступают как катализатор, бродило, импульс коренных изменений во всей системе человеческой жизни.

Отношение человека к миру техники неоднозначно. От давних времен и до наших дней дошли умонастроения недоверия и враждебности к технике, идеи технофобии. В стародавнем Китае были старцы-мудрецы, предпочитавшие носить воду из реки в бадейке, а не пользоваться техническим приспособлением — колесом для водочерпания. Они мотивировали свои действия тем, что, используя технику, попадаешь от нее в зависимость, утрачиваешь свободу действий. Дескать, техника, конечно, облегчает жизнь, делает ее комфортнее, но плата за это непомерна — человеческое “я” порабощается.

История знала и “луддитов”, разрушителей станков, появившихся в конце XVIII — начале XIX века, и современных неолуддитов, обвиняющих бездушную машинерию наших дней, превращающую каждого в безмолвную деталь социального механизма, целиком зависящую от производительной и бытовой техники, не могущую жить вне и помимо нее.

Мыслители разных направлений не раз высказывали и продолжают высказывать опасение о возможном выходе техники из-под контроля людей. От Аристотеля до Мохандаса Карамчанда Ганди подобных опасений высказано немало. Еще в 30-е годы нашего века Освальд Шпенглер в книге “Человек и техника” утверждал, что человек — властелин мира, сам стал рабом машин. Техника вовлекает всех нас, помимо нашего желания, в свой бег, подчиняет собственному ритму, И в этой бешеной гонке человек, считавший себя властелином, будет загнан насмерть. “Бунт машин” — это расхожая тема в современном масс-культе.

Когда-то в 1846 году английская писательница Мэри Шелли создала образ Франкенштейна, искусственного чудища, восставшего против создавших его людей. С тех пор неомифологический образ не покидает страниц печати, кинолент и экранов телевизоров. Он стал нарицательным для подогрева технофобии во всех ее формах.

Механизация и моторизация проникают в нашу жизнь, делают подчас человека своеобразным гибридом организма и технического устройства. Стоит, например, оценить воздействие современных транспортных систем.По данным известной книги рекордов Гиннеса, в 1991 году в мире было произведено 46 с половиной миллионов автомобилей, в том числе почти 35 миллионов легковых моделей. Это обстоятельство накладывает специфический рисунок на повседневную жизнь, психологию людей. Автомобиль во многих странах стал показателем уровня престижности, вожделенной целью, символом успеха. Автомобильная промышленность и транспортная система становятся одним из основных потребителей нефтяных ресурсов, цветных и черных металлов, занимая главенствующее положение в индустриальной системе. Их интересы во многом формируют внутреннюю и международную политику, финансовые отношения, быт и нравы. Предполагается, что к концу нашего столетия по дорогам планеты будет курсировать до 300 миллионов собственных автомобилей, то есть по одному на каждые 5 человек, находящихся в продуктивном возрасте.

Нарастание техники и ее вторжение во все сферы человеческого бытия, от глобальных до сугубо интимных, порождает иной раз безудержную апологию техники, своеобразную идеологию и психологию техницизма. Трубадуры подобных идей с восторгом переносят на человечество и личность характеристики, присущие машинам и механизмам. Старый тезис материалистов XVIII века “человек есть машина” облекают в модную электронно-кибернетическую, компьютеризированную терминологию. Широко пропагандируется идея о том, что человек и человечество так же, как и механизмы, обладают системным свойством, могут быть промерены техническими параметрами и представлены в технологических показателях. К чему приводит одностороннее “технизированное” рассмотрение человеческих проблем, можно судить по той релятивистской концепции отношения к телесно-природной структуре человека, которая выражена в концепции “киборгизации”. Согласно этой концепции, в будущем человек должен будет отказаться от своего тела. Современных людей де сменят “киборги” (кибернетические организмы), где живое плюс техническое дадут какой-то новый сплав. Такое упоение техническими перспективами, на наш взгляд, опасно и антигуманно. Без тела нет человека. Разумеется, включение в человеческую телесность искусственных органов (различных протезов, кардиостимуляторов ит. д.) — вещь разумная и необходимая. Но и она не может переходить за тот рубеж, на котором “эта” личность перестает быть сама собой. Телесная организация человека, вышедшая не чересчур совершенной из горнила эволюции, тем не менее не может быть радикально вытеснена никакими техническими приспособлениями. Современная фантастика буквально переполнена проигрыванием подобных ситуаций и показом их разрушительности для бытия людей.

Для техницизма характерна редукция любых проблем (мировоззренческих, нравственных, политических, педагогических и т. п.) к возможности их разрешения по образцу алгоритмов технического знания. Расхожее выражение “это только дело техники” красноречиво об этом свидетельствует.

Технический и технологический фетишизм в наши дни отнюдь не редкость. Им сильно заражена техническая интеллигенция, он проникает в сферу хозяйственной и политической элиты. Техницизм, связанный с абсолютизацией техники, утверждает ее автономность и самодостаточность, полагает, что можно решить любые социальные коллизии, минуя человека как активного субъекта истории, пренебрегая характером наличных общественных отношений.

Техника демонична, мир — это “мегамашина? — таковы исходные тезисы техницизма как образа мыслей — согласия с самоподчинением технике.

Нам должна быть чужда технологическая мифология, стремление все и вся “машинизировать”. Человек и человечество — это не “тоже машина”, не техническая система.Не человечество “технично”, а техника “человечна”. Она воплощает и выражает в себе то, что извлечено человечеством из мира, то, что воплощает в мире его собственную мощь и разум.

Конечно, утверждение на планете техносферы, возникновение “окультуренной” природы, несущей на себе печать ума и воли людей, не может не порождать новых острых проблем. Сейчас уже становится ясным, что приспособление человека к той среде, которую он приспособил к своему образу жизнедеятельности, — это весьма непростой процесс. Стремительное развитие техносферы опережает эволюционно сложившиеся приспособительные, адаптивные возможности человека. Затруднения в состыковывают психофизиологических потенций с требованиями современной техники и технологии зафиксированы повсеместно и теоретически и практически. Забывать этого нельзя.

Развитие техники, как это отмечалось в мировой философии (Ж. Эллюль), подчас порождает ситуацию абсурда. Так, например, стремительное распространение коммуникационных технических сетей (телефон, радио, радиотелефон, компьютерные сети) опережает возможность их значимого и ответственного наполнения. Могучие технические средства распространяют банальности, забиваются мелочной, пустой, бессодержательной информацией. Многие технические инновации (изобретения, конструкторские разработки) подчас опережают свое время, оказываются экономически невыгодны. Массовое количество технических приспособлений, их внедрение в производство и быт опережают интеллектуальный (и особенно нравственный) уровень массового сознания. Возникает необходимость включения в технические системы ограничителей, обеспечивающих безопасность, того, что англичане называют “фул пруф” (защита от дурака). Забитость техникой всего потока жизни умножает катастрофы, аварии, трагические происшествия.

И все же технический прогресс, при всей его жесткости, неостановим. И если где-либо можно говорить о видимом действительном прогрессе (восхождении от простого к сложному, от низшего к высшему), то это в области роста и развития техники.

Может быть, наиболее впечатляющим воздействием технического прогресса на судьбы и самосознание человечества явилось начало космической эры, перевод космических мифов и мечтаний на рельсы практического осуществления.

Идея космизации (выхода человечества в Космос) разрабатывалась и лелеялась в течение длительного периода истории. Почему же мы сегодня говорим, что выход в космос — это качественно новый рубеж в развитии человечества? Дело в том, что идеи антро-погеоцентризма, преодоленные уже давно в мировоззрении, продолжали господствовать в общественной практике до начала космической эры. Она преобладает в настоящее время в общественном сознании, и, видимо, остается для многих определенных его частей значимой и в будущем. Однако практическое освоение космоса сделало идею “космизма” доминирующей по своей весомости в общественном сознании и практике. По мере расширения практического освоения космоса она все больше будет вытеснять идею антропогеоцентризма из общественного сознания, а сам термин “антропогеоцентризм” будет менять и уже меняет свое содержание.

Выход в Космос — под этим понятием понимается не только практическая реализация полетов, но весь комплекс причин, вызвавших их, а также совокупность последствийих осуществления и значение для будущего развития человечества. Он вполне правомерно сравнивается многими учеными по значимости с выходом живого существа из Мирового океана на сушу. Вся история развития человечества — это количественное накопление знаний, умений, совершенствование технических орудий для совершения качественного скачка — выхода в Космос, смены одной среды обитания другой, качественно отличающейся от первой.

Нужно заметить, однако, что термин “смена” неадекватно отражает происходящий процесс. Скорее всего здесь уместнее сказать о расширении среды обитания, не отбрасывающем предыдущее. Следствием этого процесса является новый взгляд на мироздание, на его строение и структуру, на место человечества в нем. Одновременно с этим меняется и расширяется кругозор человечества, а также поле его практической деятельности. Человечество похоже на ребенка, только начинающего ходить и этим расширяющего створ познания, сферу столкновения с окружающим миром. Чем больше ребенок сталкивается с ним, тем больше он развивает и совершенствует свои органы чувств, овладевает управлением своих рук и ног, а также осознает лучше самого себя в этом взаимодействии с окружающим миром.

Один из наиболее активных и продуктивных современных российских философов, размышляющих о Космосе, Ю. А. Школенко предложил ввести в научный оборот термин “хомо космикус” — человек космический. По его мнению, это отнюдьне заменит понятия “хомо сапиенс”, а явится необходимой процедурой для выявления специфических особенностей рода людей, начавших выход в Космос.

Задачи освоения Космоса заставляют человечество осознать себя как единое целое, как единый субъект, противостоящий миру космических просторов. И в отличие от античных представлений о статичном месте человечества в системе мироздания, заставляет утверждать свою активную позицию. Одновременно с этим углубляются и наши знания о единстве человечества и Вселенной, о развитии социальной формы движения материи.

С выходом в Космос разрешается противоречие между безграничными возможностями развития и ограничивающими его параметрами Земли. Отказ от космической ориентации может привести человечество к тупиковой ситуации, к деградации. В то же время возможности совершенствования человечества как социальной формы движения материи с его выходом в космос расширяются, подтверждая антифиналистские идеи, учение о закономерностях практически беспредельного развития общества.