Неокантианство (Ф.-А. Ланге).

В настоящей главе мы перейдем к рассмотрению третьего вида позитивизма, известного йод названием неокантианства и явившегося на смену контовского позитивизма. Направление это появляется в шестидесятых годах, в период процветания материализма и позитивизма. Когда общее настроение было на стороне позитивизма, когда наступило разочарование в метафизике, то явилась тенденция обосновать более или менее строго научно невозможность познания сверхчувственного. В это время раздается призыв: «надо вернуться к Канту». Этот призыв был сделан Целлером в 1862 году в его речи: «О значении и задачах теории познания». К нему примкнули и позитивисты, потому что, по их мнению, только у Канта можно найти обоснование того положения, что возможно только познание чувственно-данного. Позитивизм популярный, который просто отрицает познание того, что находится вне сферы нашего чувственного опыта, не мог уже более удовлетворять. Нужно было найти нечто, на чем возможно было бы обосновать настоящий позитивизм.

Во главе этого движения стоял Фридрих-Альберт Ланге, автор «История материализма», которая приобрела значительный круг читателей. Это доказывается уже тем, что она выдержала пять изданий, а для философской книги это является несомненным показателем того, что она имеет много читателей. Даже у нас, в России, она нашла так много читателей, что понадобилось второе издание. Ф.-А. Ланге родился в 1828 г., умер в 1875 г., книгу

270

 

 

свою написал в 1865 г. Он является типичным представителем неокантианства.

Чтобы видеть связь неокантианства с учением Канта, надо припомнить то, что было сказано выше о Канте.

Кант является представителем того направления, которое называется критицизмом или критической философией, потому что он подверг критике «чистый» разум, т. е. исследовал, может ли чистый разум познавать что-либо, не данное в чувственном опыте. Кант в «Критике чистого разума» показывает, что мы в действительности не можем познавать того, что находится вне чувственного опыта; другими словами, что метафизика невозможна. Он находит, что его современники совершенно напрасно надеялись построить метафизику, т. е. учение о Боге, бессмертии и т. п., из чистого разума. Чтобы показать это, он рассматривает условия научного познания, т. е. условия, при которых осуществляется научное познание, и находит, что такие понятия, как пространство, время, причинность, обусловливают познание, что без этих понятий не может быть никакого познания, а затем показывает, что эти понятия таковы, что они могут прилагаться только к чувственным вещам, что они не имеют никакого приложения в вещам, не подлежащим нашему чувственному восприятию. Кроме того, эти понятия пространства, времени и причинности, как, они употребляются в науке, обладают такими свойствами, что о них нельзя сказать, что они суть продукт опыта; они суть априорное достояние нашего ума. Если такие понятия обусловливают наше познание, то ясно, что познаваемые нами вещи не существуют абсолютно, а суть в известном смысле продукт нашего ума. Кант видит в вещах две, т. ск., стороны. Одну сторону, к которой могут быть приложены указанные понятия, или, как их Кант называет, «формы» сознания, и которая называется явлением; другую сторону, к которой не могут быть приложены формы сознания, Кант называет «вещами в себе». Они не могут быть нами познаны. Следовательно, метафизика вообще, как познание о сверхчувственном, невозможна, потому что к сверхчувственному не могут быть приложены формы сознания¹).

1) См. выше, гл. 2-я и 3-я.

271

 

Но следует заметить, что Кант, отрицая возможность познания души, бессмертия, божества при помощи теоретического разума, допускает возможность познания их при помощи практического разума или при помощи веры¹).

В ту эпоху, когда господствовал материализм и шла борьба за позитивизм, кантовская теория познания оказалась самой подходящей. Можно было, разумеется, не обращать внимания на то, что Кант признавал возможным познание сверхчувственного чрез посредство практического разума, а заимствовать у него только доказательство невозможности познания сверхчувственного посредством теоретического разума. Вот и возникает школа неокантианцев, из которых одни принимают кантовское учение всецело, а другие только его теорию познания. Некоторые из последних, например Риль, прямо утверждают невозможность метафизики, т. е. познания сверхчувственного. Что касается философии, то ее единственной функцией Риль считает исследование границ познания и критику понятий²). Философия уже не есть познание сверхчувственного, а только теория познания. Всякая научная философия, по Рилю, сводится к науке и критике познания. Заметим, что философы этого направления уже не строят каких-либо систем, а рассуждают только о возможности метафизики. К этому направлению примыкает и Ланге.

Чтобы понять значение Ланге, надо обратить внимание на то время, в которое он действовал. Его сочинение является в шестидесятые годы, в то время, когда господствовал, с одной стороны, материализм, с другой стороны — спекулятивная метафизика. Следовательно, для Ланге нужно было рассчитаться и с тем и с другим направлением.

Материалистическая философия казалась Ланге несостоятельной. Точно так же казалась Ланге несостоятельной и спекулятивная метафизика. Он опровергает и то и другое направление при помощи теории познания Канта. Но, следуя теории познания Канта, он несколько ее видоизменяет, именно, таким образом, чтобы она отвечала современному

1) Об этом см. ниже.

2) См. его: «Теория науки и метафизика с точки зрения философского критицизма». М. 1887. Гл. 1-я.

272

состоянию науки. Дело в том, что в начале и середине XIX века в Германии знаменитые физиологи I. Мюллер и Гельмгольц сделали очень ценные открытия в области физиологии органов чувств, подтверждавшие те выводы, к которым пришел Кант в 18-м столетии. Разумеется, результаты, к которым привели открытия физиологов, значительно увеличили значение тех выводов, к которым пришел Кант. Ланге утверждает, что, если перевести теорию познания Канта на язык физиологии, то она сделается более наглядной. Он старается сначала показать, подобно Канту, что все познание мира есть продукт нашей организации. Если мы что-либо познаем так, а не иначе, то только потому, что мы обладаем той или иной психофизической организацией. Если бы мы были устроены иначе, то и наше познание имело бы иной характер ¹). Вот почему Ланге находит, что мы воспринимаем действительность не так, как она есть: она преобразовывается, благодаря нашей психофизической организации. Но в вещах есть сторона, совершенно недоступная для нашего познания. Мир познаваемых нами явлений есть только неясное отображение истинной реальности. Истинную реальность мы познать не можем. «Вещь в себе» для нас непостижима. Предметы опыта суть вообще лишь наши предметы; словом, вся объективность вовсе не есть абсолютная объективность, но лишь объективность для человека и какого-нибудь подобно ему организованного существа, между тем как за миром явлений скрывается в непроницаемой тьме абсолютная сущность вещей, вещь в себе. Вещь в себе есть предельное понятие, «рыба в пруде может плавать лишь в воде, а не в земле, но она может толкаться головой в дно или в бока». Таким же образом мы могли бы, конечно, пройти с понятием причинности все царство опыта и найти, что за ним находится область, которая абсолютно замкнута для нашего познания»²).

Следовательно, из этого ясно, что Ланге держался позитивной точки зрения. С этой точки зрения он рассматривает все основные понятия науки. Он отказывается решить вопрос о том, что такое атом, что такое сила, ощущение, сознание. Абсолютной сущности материи, по его

1) См. выше, гл. IV.

2) История материализма. Спб. 1899, стр. 374.

273

 

 

мнению, мы не знаем. Сущности атома мы не знаем. Атом есть только вспомогательная гипотеза. Космологическая проблема о начале мира не может быть разрешена, так как она имеет дело с понятием бесконечности, а это понятие немыслимо. При объяснении развития органического мира он отвергает объяснение его из целесообразности, потому что принцип целесообразности имеет антропоморфический характер. Ланге отказывается оперировать с темп понятиями, которые не подлежат точному анализу.

Но как Ланге относится к материализму? Оп относится к нему двояко: и сочувствует ему, и не сочувствует. Материализм, но его словам, одна из самых древних и наиболее обоснованных систем. Против всякой метафизики, которая пытается познать вещи в себе, материализм является истинным противоядием. Материализм оказал огромную услугу науке тем, что требует, чтобы в науке все рассматривалось с точки зрения причинности. Он хвалит материализм за то, что последний не допускает в научном исследовании телеологической точки зрения, не допускает вмешательства каких-либо «сил», например, «жизненной силы». Натуралисту, но мнению Ланге, нужно следовать точке зрения материалиста. Он только тогда может надеяться, что он познает что-либо, когда ему удастся свести это к механике атомов.

Из этих замечаний могло казаться, что он материалист. Но это только видимость. В действительности он признает материализм только, как научный метод, как руководящую точку зрения для натуралиста. Но если бы материалист стал утверждать, что материализмом молено пользоваться, как философской системой или доктриной, то он ошибся бы: подобный взгляд надо отвергнуть. Ланге признает его правильным только как научный метод. Другими словами, он хочет сказать, что натуралист, например, может, изучая физиологические явления, не вводить в свои объяснения понятие души или какой-нибудь силы: он может объяснить все эти явления чисто механически. Но если он станет утверждать, что его взгляд приложим н к мировому процессу, что можно материалистически построить систему мира, то Ланге это решительно отвергает.

274

 

 

Он приводит целый ряд доказательств против состоятельности материализма. Он отвергает прежде всего тот аргумент материалистов, по которому вся действительность состоит из материальных атомов, и из них складывается мировая жизнь, что они представляют собою абсолютную реальность; что существуют только материальные атомы, что существование их для нас несомненно и что из них выводится все, в том числе и сознание. Ланге находит, что эта аргументация ложна потому, что реальность сознания более достоверна, чем реальность материального атома. Кроме того, атом есть продукт нашего сознания. Ланге отвергает далее тот взгляд, по которому все психические процессы суть продукт материальных движений. Для того, чтобы можно было утверждать это, надо допустить, что физическая энергия может превращаться в нечто такое, что на самом деле вовсе не есть энергия, следовательно, допустить, что закон сохранения энергии неправилен, между тем как всеми признано, что на этом законе зиждется все современное естествознание.

Кроме того, у материализма, если он пытается быть мировоззрением, есть еще и другие недостатки¹). «У материализма нет отношения к высшим функциям свободного человеческого духа. Он помимо своей творческой несостоятельности беден возбуждением, бесплоден для искусства и науки, равнодушен, или склонен к эгоизму, в отношениях человека к человеку. Он едва может замкнуть кольцо своей системы, не заимствуясь у идеализма». Он, таким образом, не может не зависеть от других мировоззрений, не может иметь законченного вида. Особенно неправы материалисты, когда они утверждают, что у человека есть единственное побуждение — это стремление к познанию. У человека есть еще потребность в высшем, идеальном, которого материалист вовсе не принимает в соображение. В такую односторонность материалист впадает вследствие того, что он слепо следует за естествознанием. Но на одном естествознании построить мировоззрение невозможно. Ланге считал философской половинча-

1) Для последующего см. «Историю материализма», четыре последних главы, а также сочинение Vaihingerʼа (Hartmann, Dühring una Lange, 1876), представляющее оригинальное объяснение учения Ланге.

275

 

 

гостью худшего сорта, когда хотели строить философския мировоззрения исключительно на естествознании.

Итак, по мнению Ланге, материалистическая философия, как система мира, не может быть признана. Ее нужно отвергнуть. Но что же он предлагает вместо того?

Ланге не строил своей «системы мира», как это делал, например, Спенсер; он стремился наметить только тот путь, по которому мы должны идти при построении нашего мировоззрения: именно, он стремился опровергнуть материализм и делал это следующим образом.

Нельзя строить, по его мнению, мировоззрения на тех отрывочных данных, которые нам предлагает эмпирическая наука. Мы должны дополнить действительность при помощи нами самими созданных идеальных построений. «Вселенная, когда мы ее понимаем только естественнонаучно, может нас так же мало воодушевлять, как читаемая по складам Илиада». При построении мира мы должны необходимо дополнить действительность идеалом, который создан нами самими. Если мы будем рассматривать мир в целом, то можем это сделать, только руководясь идеалом. Всякое целостное понимание следует эстетическим принципам, и всякий шаг к целому есть шаг к идеалу, т. е., рассматривая мир в целом, мы при помощи субъективных дополнений создаем гармоническое единство, которое производит на нас эстетическое впечатление. Если мы возьмем какой-нибудь ландшафт, то отдельные части его могут быть дисгармоничны, но общий его вид гармоничен, так как, созерцая его в целом, мы вносим нечто и от себя. Точно так же, создавая известное мировоззрение, мы непременно вносим в него наш идеал, и тогда мир производит на нас гармоничное впечатление.

Это субъективное дополнение может совершаться при помощи той функции, которую Ланге называет творческим синтезом, и которая находится в родстве с творчеством в других областях, например, в религии, поэзии.

Но как же при построении системы мира мы станем вносить то, что нами, самими создано? Ведь то, что мы сами создали, то, что мы творим, может быть совершенно произвольно. По мнению Ланге, творчество в высоком и

276

широком смысле слова нельзя рассматривать, как игру талантливого произвола для забавы пустыми измышлениями, но оно есть необходимый и проистекающий от глубочайших корней человеческой природы плод духа, источник всего высокого и святого». Продуктом нашего творчества является построение таких идей, как божество, душа и т. п., и это построение не есть что-либо случайное, а есть необходимый результат устройства нашего духа.

Ланге думает, что это построение не имеет характера науки, что оно — известный вид творчества, родственного с поэтическим творчеством. Он не думает, чтобы одним теоретическим познанием исчерпывалось наше мировоззрение. Необходимо эстетическое построение в связи с религиозными и этическими потребностями человека. Он думает, подобно Канту, что теоретическое построение мировоззрения невозможно. «Пусть,— говорит он, метафизика и далее продолжает пытаться разрешать свои неразрешимые задачи. Чем более она остается теоретической и хочет соперничать в достоверности с науками действительности, тем менее она будет в состоянии достигнуть общего значения». Но если при построении мировоззрения мы станем на точку зрения идеала и будем следовать известному эстетическому плану «и своим пониманием явлений будем стремиться к этическому действию, то, не производя насилия над фактами, воздвигнем в архитектуре своих идеи драм почитания вечному и божественному. Свободное творчество может совершенно покинуть почву действительного и брать миф, чтобы невыразимое облечь в слова».

Таким образом, по мнению Ланге, не все мы можем познать при помощи науки или теоретического разума. Нам необходимо дополнение действительности, и это дополнение может совершаться через посредство творческой фантазии, творчества, родственного с творчеством в поэзии, в религии, признающей вечное и божественное.

Вот взгляды Ланге на построение миросозерцания.

Таким образом, Ланге приходит как бы к некоторому противоречивому положению. С одной стороны, у человека есть метафизическое влечение, которое никто не может искоренить, именно, влечение познать непознаваемое, перейти границы познаваемого. В силу этого

277

 

влечения человек будет строить метафизику и будет стремиться достигнуть абсолютного познания. С другой стороны, человек не в состоянии по самой своей природе к метафизическому познанию. Как же примирить это противоречие? Для этого, по мнению Ланге, нужно всегда помнить, что метафизическое построение не есть научное построение, что оно всегда приводит только к вымыслу и никогда не приводит к истине. Идеал всегда есть продукт нашего свободного творчества и не нуждается непременно в доказательстве. Мы должны всегда помнить, что только наука дает нам истину, что же касается метафизики, то она есть творчество, фантазирование в понятиях (Dichtung, Begriffsdichtung).

Хотя метафизическое построение и не так обосновано, как научное, однако оно нам так же необходимо, как и творчество в искусстве и религии. Наша организация такова, что мы стремимся не только к познанию истины, но также и к построению идеала. Предметом метафизики является идеальный мир, который не только не соответствует действительности, но даже ей противоречит. Законченное гармоническое мировоззрение по своей достоверности должно быть поставлено на ряду с религиозным мифом. Поэтому идеи метафизики бесценны, если мы станем применять к ним мерку истинности, но они имеют неоценимое значение, когда мы их рассматриваем, как идеальные образы, как символы истины, кик символы потустороннего абсолютного бытия.

Идеалы метафизики не могут быть доказаны: они имеют только субъективную действительность. Истинная реальность остается для нас вечно непознаваемой. Умопостигаемый мир есть мир творчества.

Но пусть метафизические идеалы теоретически не доказаны: они вследствие этого не теряют своего этического и эстетического значения. Пусть объективность идеалов не будет доказана, но они действительны, если только они оказывают этическое влияние и эстетическое впечатление. Пусть идеал не соответствует действительности, но он является источником эстетического удовлетворения и этического вдохновения. Идеи и идеалы в эмпирическом смысле никогда не истинны, но они имеют высокую ценность именно в качестве идеалов. Неправильно думает тот,

278

 

 

кто требует эмпирических доказательств идеала. Высшее значение идеалов основывается как раз на том, что в них отсутствует эмпирическая реальность. Мы можем иметь мировоззрение и не верить в него теоретически, но тем не менее оно может оказывать на нас действие эстетическое и этическое. Идеал ничего не теряет вследствие своей нереальности. Возьмем человека глубоко убежденного, который создает себе идеальный мир с необходимо принадлежащими сюда идеями Бога, души, бессмертия. Пусть ему попытались бы доказать, что его идеалы суть фикции, простые воображения, а не реальность; он этим ничуть не смутился бы. Он сказал бы, что они реальны потому, что они живут в его душе: они реальны потому, что они оказывают на его душу действие, и этого достаточно. Пусть доказывают психологическое происхождение идеалов. Можно постигнуть психологическое происхождение идеала, но тем не менее он вследствие этого не утратит своей действительности. Вот что можно сказать тому, кто ищет доказательства объективной реальности идеала.

Для того, чтобы видеть, что значит вносить свое субъективное построение в действительность, рассмотрим взгляды Ланге на оптимизм и пессимизм. Это—два рода противоположных оценок мира.

Оптимист утверждает, что мир есть гармоническое сочетание добра и красоты; по его мнению, в мире преобладает добро. Пессимист, наоборот, думает, что в мире преобладает дурное, зло. Но ведь в действительности и го и другое убеждение есть только субъективная оценка, потому что мир, взятый сам по себе, не хорош и не дурен. Оптимист оценивает мир так потому, что он вносит в мир свой идеал. Он восхваляет гармонию мира, которую сам внес в этот мир. Пессимист находит, что мир полон зла, но это он делает потому, что он в своей душе носит идеальный образ мира, которому не соответствует действительный. Следовательно, и один и другой вносят в мир нечто такое, чего в действительности нет и что является результатом субъективного построения. Такого рода построения лежат в основе человеческого духа. В этом смысле можно сказать, что пессимизм и оптимизм суть два рода рассмотрения действительности, ив которых каждый по своему прав.

279

 

 

Мы не можем доказать оптимистического взгляда на мир, на то, что мир представляет гармоническое сочетание добра и красоты, и оптимист знает, что в жизни много зла и страданий, но без этого идеала, который он вносит в действительность, в жизни не было бы ничего такого, вследствие чего жизнь заслуживала бы того, чтобы жить. Следовательно, мы можем удержать оптимизм, но всегда с сознанием, что он есть род вымысла, которому не соответствует действительность. Мы можем его удержать, потому что он служит для этического вдохновения. Но, конечно, при этом мы должны всегда помнить, что оптимизм нельзя возводить в догму, и думать, что мы обладаем истиной там, где мы в действительности только творим.

Из этого ясно, что и метафизическое построение не имеет в виду представить мир так, как он есть, а только таким, каким, по мнению человека, он должен быть.

Мир метафизического построения есть мир идеальный, мир творчества. Но этот идеальный мир мы должны творить, потому что он, как выражается Ланге, есть истинная «родина духа». Нельзя же сказать, что таким миром может быть материалистический мир атомов с их вечными движениями. Этот последний представляется нашему духу, как нечто чуждое и холодное. Поэтому Ланге хвалит Шиллера за то, что он признал умопостигаемый мир, кал истинный мир идеального творчества. «Философские поэмы Шиллера, — говорит он, — не суть порождение только умозрительного стремления. Они суть явления истинно религиозного возвышения духа к чистым и невозмутимым источникам того, что человек когда-либо почитал, как божественное и неземное».

С этой точки зрения Ланге обсуждает вопросы этические, социальные и проч. По его мнению, этику можно построить только на идеалистической основе. Он не соглашается с тем, чтобы можно было обосновать этику на основе материалистической философии, потому что эта последняя всегда приводит к эгоизму, как основе этики. Правда, материалистическая этика может ввести и такой элемент, как симпатия, сострадание (эту необходимую основу всякой этики), но она выводит его из эгоизма, а этого мало, потому что при таком выведении сим-

280

 

 

патия материалистов может быть соединена с крайним эгоизмом. Симпатия начинается в самых. тесных сферах общего интереса, напр., в семействе, и соединима с самым жестоким эгоизмом против всего, что находится вне этой сферы. Симпатия для материалиста не то же, что для идеалиста. По Бюхнеру, напр., «сострадание есть утонченный эгоизм». Совсем иначе это представляется при идеалистическом обосновании этики. Симпатия для идеалиста утрачивает эгоистический характер потому, что идеалист чувствует себя членом цепи, соединяющей все существа, все души. Он чувствует себя членом того бесконечного ряда существ, в котором монгол стоит на ряду с эллином, за которым стоит серафим...

Противовес эгоизму, по мнению Ланге, можно получить из христианства. Христианство ему кажется одним из самых важных средств исцеления от эгоизма. Таким образом, мы приходим к вопросу о религии.

По мнению Ланге, религия является результатом той самой творческой деятельности, благодаря которой созидается и метафизика и искусство. Религия имеет отношение к морали, но она не имеет никакого отношения к науке. Догматы религии никогда не могут быть доказаны. Поэтому Ланге относится отрицательно ко всем рационалистическим обоснованиям религии. Он отрицает даже контовский «культ человечества», потому что все религии разума нуждаются в теоретическом доказательстве, а доказательства в религии не может быть.

Религиозное имеет значение символа. В религии есть один вид истинности, именно убежденность. В глазах человека убежденного его убежденность является таким же верным критерием истинности, как и проверка арифметической задачи. Религия имеет свои неоспоримые вечные истины. «Чувство зависимости» есть основа всякой религии. Ланге не думает, чтобы религия была возможна без догм. Но эти догмы не нуждаются в доказательстве. Догмы должны иметь этическое значение.

Таким образом, религия, искусство и метафизика суть необходимые продукты свободного творчества человеческого духа. Для нас искание идеала так же необходимо, как и искание истины. Идеалистическая метафизика так же необходима, как и научное построение.

281

 

 

Как следует определить значение Ланге в истории новейшей мысли?

Его задача заключается в том, чтобы построит мировоззрение идеалистическое, но, согласно духу времени, на реалистической почве. Он, конечно, идеалист, а не материалист; он материалист только в научном исследовании, а научное исследование само по себе не приводит к построению мировоззрения.

В теории познания он позитивист, раз он не считает метафизические построения за познания. Но несомненно, что в философии Ланге идеалист. Он не говорит, подобно позитивистам просто, что мир сверхчувственный, мир идеальный не может быть предметом обсуждений; напротив, он требует, чтобы мы при обсуждениях стали на точку зрения идеала. Мало того, он даже пытается оправдать необходимость такого идеала. Для Ланге построение метафизического идеального мира не есть произвол, как это мог бы, пожалуй, допустить скептик, а это есть необходимое требование нашей природы. Для него метафизика есть необходимость.

Но что показывает пример Ланга, который делает попытку соединить позитивизм с идеализмом?

Несомненно, конечно, он прежде всего доказывает то, что, если взять чистый позитивизм сам по себе, то он недостаточен. Человеческое существо, взятое в делом, есть существо, которое не только созерцает мир, но которое также и оценивает его. Позитивизм не может удовлетворить, потому что, по признанию самого Ланге, человек при построении мировоззрения не может обойтись без построения идеала. Из этого ясно, что обыкновенный позитивизм, который стоит на точке зрения скептической, который просто отвергает высшие вопросы бытия, недостаточен. Этим, конечно, объясняется то, что философия Ланге старалась вступить в союз с идеализмом.

Литература.

Lange. Geschichte des Materialismus und Kritik seiner Bedeutung in der Gegenwart. 5-е изд. 1897. (С предисловием Cohen’a.)

Ланге. История материализма и критика его значении в настоящее время. 2-е русск. издание. Спб. 1899.

Ланге. История материализма и критика его значения в настоящее время. Киев. 1900. Перевод под редакцией Вл. С. Соловьева.

282

 

 

Vaihinger. Hartmann, Dühring und Lange 1876.

Hartmann. Neukantianismus, Schopenhaueriamsmus etc 1877. (КритикаЛанге).