В традиционном русском обществе 2 страница

От размеров приданого часто зависел статус женщины в новой для нее семье, большое приданое давало ей известную экономическую независимость, поскольку доходами с него она имела право распоряжаться без чьего-либо разрешения. Бесприданной невесте помогали собирать приданое родственники, если девушка была сирота, ее крестная мать обходила женщин в деревне, и те давали пряжу, холсты, изделия из ткани, а также продукты для свадебного стола. Иногда сбор приданого и в целом устройство такой свадьбы брал на себя мир.

Приданое по мере собирания укладывалось в специальный короб, отец мог купить его дочери в подарок. Некоторые части приданого готовились непосредственно перед свадьбой - одежда жениху, подарки свекрови и свекру и др. Отвозить приданое могли в разное время - накануне свадьбы, перед венчанием, иногда после хлебин, т. е. свадебного пира. Вещи окропляли святой водой и клали на сани или телегу горкой повыше. Все, что входило в приданое, считалось собственностью женщины, доходы с него, как уже отмечалось, принадлежали ей лично, оно не подлежало дележу в случае распада большой семьи. Если женщина возвращалась к родителям, то забирала его с собой. После смерти женщины его получали дети, а при их отсутствии оно возвращалось ее родителям.

На «малом запое» обсуждалась также кладка - взнос жениха на свадебные расходы. Он мог называться запрос, приплата, столовые деньги, вывод, калым и состоял из денег, продуктов и вещей, предназначенных в качестве подарков родителям невесты, часто это были шуба, шаль, валенки, ткани.

Через некоторое время после малого запоя устраивался большой запой (рукобитье, запивание, пропивание). На нем уточнялись детали свадебной церемонии - когда играть свадьбу, кого приглашать в гости, какие будут расходы на свадебный стол, сколько дней будет длиться свадебный пир и т.д. Это был окончательный договор о заключении брака, после чего в знак его нерушимости били по рукам, руки при этом оборачивали полами одежды, чтобы не были голыми, поскольку считалось, что это приносит бедность и другие несчастья. Затем молились, целовались, садились за угощение. Хлеб и пироги, которые обязательно были на столе, разламывали пополам.

Питие пива или водки на рукобитье было целым ритуальным действием: напиток выливали в чашу, старший со стороны жениха разливал его каждому из присутствующих. Выпить его означало решить дело окончательно, о чем говорил причет невесты:

                                                  Ты, родимый батюшко,

                                                  Не ходи к дубову столу,

                                                  Не поднимай золотой чары,

                                                  Не пей зелена вина,

                                                  Не пропей меня, молоду...

Если в дальнейшем от брака отказывались, виноватая сторона должна была возместить противоположной ее расходы и вдобавок уплатить определенную сумму денег - за бесчестье.

После сватовства жених часто приходил к дому невесты, это называлось побывашки, или проведки, приносил угощение - разные сладости, но передавал их не лично, а через посредника, невеста обычно отдаривалась пирогом.

Накануне свадьбы у невесты устраивался девишник, к ней приходили подруги, это был обряд ее прощания со своей социально-возрастной группой. В скором времени на нее ложилась ответственность за женскую часть хозяйства, за рождение и воспитание детей, и это отделяло ее от бывших подруг. Зафиксирован вариант, когда невеста на девишнике сидела одна в заднем углу избы и даже летом в зимней одежде.

Во многих местах во время девишника невеста и ее подруги делали красоту (воля, гильце, репейник). Этот предмет представлял собой небольшое деревце, часто елочку, но мог быть еловой лапой, клубком пряжи, с воткнутыми в него спицами, венком и т.д. «Красоту» украшали разноцветными тряпочками, ленточками, поясками, вешали на нее перстеньки, сережки. Во время свадьбы она стояла на столе перед невестой, и в определенный момент уничтожалась – разрывалась на части и разбрасывалась, в других случаях невеста передавала ее лучшей подруге или младшей сестре. Иногда делали две «красоты» – для невесты и жениха, манипуляции с ними были те же. В некоторых вариантах свадебной обрядности «красота» представляла собой головной убор в виде обруча из бересты или картона, обтянутого декорированной материей и разноцветными шелковыми лентами, спускавшимися по спине, он надевался на голову невесты после рукобитья. Во время прощания с красотой, она торжественно снималась и передавалась сестре, а присутствующие подруги невесты получали ленты от нее.

Жених устраивал мальчишник, или парневник. Он угощал своих сверстников, и эта встреча тоже символизировала его прощание со своим социумом - молодых неженатых парней.

Свадьба. Само свадебное действие длилось в зависимости от достатка семей, рабочего или не рабочего времени года и других обстоятельств от двух-трех дней до недели. Праздновать ее даже в бедных семьях старались пышно, и в этом сказывалась так называемая магия начала, в рамках которой успешное начало предприятия определяло его благополучное продолжение и завершение.

Утро свадебного дня знаменовали шум и беготня в доме невесты и жениха. Во многих губерниях России этот день начинался банным обрядом, во время которого производилось прощание невесты с косой. Ее прежняя девичья прическа состояла из одной косы, перед тем как идти в баню, волосы ей распускали, и если это делала сваха, то она одаривала невесту, что называлось положить на косу. Затем невеста с плачем и причитаниями шла в баню. В воду, которая там использовалась, могли добавить мед и вино, чтобы жизнь ее была сладкой и веселой. Мыли невесту подруги и после одевали ее к венцу. На Севере было принято готовить в бане баенник, который представлял собой скатерть с зашитыми в нее хлебной выпечкой (это мог быть собственно «баенник», т. е. чисто ржаной хлеб, или два пшеничных калача), солонкой с солью, двумя новыми ложками и другими предметами, ассоциирующимися с домашней жизнью и зажиточностью.

Обряжание невесты к венцу тоже было обрядовым действием. Ее именно обряжали, сама она не одевалась, что демонстрировало ее переходное «мертвое» состояние. Это действие производилось либо в бане, либо в другом месте - в куту или на «полу». Однотипной свадебной одежды у русских не было, это была либо просто лучшая одежда, либо свадебный характер ее подчеркивали отдельные элементы. Например, на Севере на голову невесты поверх повязки одевался специальный головной убор коруна / конура, возникший, видимо, как подражание венчальной короне, которую в церкви держали над головами новобрачных. Или на невесту одевали куколь – головной убор покойника, правда, в отличие от погребального, ее куколь был «с прикрасами», т. е. декорирован. Лицо невесте иногда закрывали куском материи, в какой-то момент свадьбы производился обряд открывания лица.

Известны случаи, когда этим обычаем пользовались – вместо сосватанной девушки подсовывали другую, часто ее старшую сестру, которую не удавалось выдать замуж, потому что она имела физические недостатки или отклонения психического характера. Если подмена обнаруживалась после венчания, то брак обычно считался состоявшимся, но жизнь соединенных таким образом супругов счастливой не была. В некоторых местах невесту к венцу вне зависимости от времени года могли обряжать в зимнюю одежду: шубу или тулуп, рукавицы, валенки, шапку, эта «зимность» отражала представления о «смерти» невесты.

Нередко различалась одежда, в которой невеста ехала к венцу, и та, которую на нее одевали после венчания, первая была девичья, вторая – «бабская», т. е. сугубо женская. Возможны были и другие варианты, например, невеста ехала под венец уже в «бабской» одежде, но «печальной» – скромной, без украшений, а после венчания надевала другую одежду, богато украшенную. В южнорусских губерниях невеста венчалась в синей поневе, а после венца надевала красную, или ее подвенечный сарафан в первый день свадьбы был синего или черного цвета, а во второй она надевала сарафан замужней женщины – красного цвета.  

Одежда невесты показывала, что первая часть свадебной обрядности, до венчания, была траурной, горестной, вторая, наоборот, жизнеутверждающей, веселой. В этом противопоставлении явно просматривается связь с природно-аграрной магией. Досвадебный период отождествлялся с зимой и смертью, а послесвадебный как время пробуждения жизненных сил – природных (недаром лето – красное) и человеческих.

Противопоставление красного и синего как живого и мертвого идет с глубокой древности. Охрой красного цвета, символизирующего жизнь, посыпали умерших еще с эпохи палеолита. По логике антитезы красному цвету, имеющему среди всех хроматических цветов самую большую длину волны, противопоставлялся синий, длина волны которого наименьшая. Первобытный человек, конечно, не имел никакого понятия о физике цвета, но видел наглядное противопоставление этих цветов в природе, когда наблюдал радугу на небе. В ходе использования этих цветов в обрядовой практике нередко происходила инверсия – красный цвет делегировался мертвому - как цвет возрождения, поэтому, в частности, подходя к покойному, роженица должна была иметь при себе предмет красного цвета, показывая тем самым, что для умершего она «своя».

Свадебная одежда снабжалась многочисленными предметами апотропейного (защитного) и карпогонического (продуцирующего) назначения. Их клали в обувь, карманы, втыкали в ткань, оборачивали вокруг тела и т.д. В обувь невесте могли положить серебряные деньги (чтобы богато жила), за пазуху - мыло, листья рябины (чтобы недоброжелатели не навели порчи), яблоки (как стимулятор половой активности), в карманы клали ножницы, нож, булавки, иголки, потому что металлу, особенно заостренному, народное сознание придавало защитные функции. Тело под одеждой подпоясывали сетью, потому что узлу придавалось значение оберега, а на сети их много, и это действие отражено в русской волшебной сказке, в которой героиня «ни голая ни одетая», потому что на теле у нее сеть. После обряжания начиналось ожидание приезда жениха.

Жених тоже мылся в бане, обряжался в мыльную сорочку, которую ему присылала невеста, затем одевался к венцу. Особого костюма жениха у русских не было, а специфичность его статуса в одежде отмечалась отдельными деталями. Например, кафтан жениха был красного цвета, или он в продолжение всей свадьбы должен был не снимать шапки, к которой прикрепляли какой-нибудь особый знак, в частности, ленту. Во многих местах свадебной обувью жениха и невесты были лапти, даже в тех случаях, когда новобрачные происходили из богатых семей, и, может быть, не носили лаптей и в будни. В обувь жених забувал серебряную монету, которую брала невеста, когда разувала его у брачного ложа.

Для поездки за невестой составлялся поезд (он мог собираться и в доме невесты, чтобы ехать с жениховой стороной к венцу), участники его назывались поезжане. В состав поезда входил сам жених, его родственники и близкие, в том числе свадебные чины. Главную роль среди поезжан играл дружка. Все обставлялось так, словно участникам предстояла дальняя и опасная дорога, хотя дом невесты мог находиться рядом с домом жениха.

Этот обычай представлял собой реминисценцию времени существования родовых общин, когда невесту надо было брать из другого рода и соответственно другого поселения, нередко отстоящего очень далеко. Участники поезда, особенно дружка, снаряжались как в военный поход, поскольку в архаичные времена невесту часто похищали. Об этом говорят многие особенности свадебной обрядности – требование быстрого перемещения поезда, поскольку он едет по «чужой» территории, имитация борьбы между сторонами жениха и невесты в доме ее родителей, демонстративная трапеза поезжан в пути, хотя он мог быть совсем коротким.

Поезжане часто рядились: в одежду противоположного пола, в животных – медведя, журавля, козу, быка, в цыган, нищих, бар, солдат, надевали маски либо марали лица сажей. Суть свадебных и других ряжений – в демонстрации «чужести» жениха и его окружения для стороны невесты. Поезжане чужие потому, что «не люди», ибо принадлежат иному коллективу.

Поезжан могли не пускать в дом невесты – запирать калитку и ворота, бить их, когда они пытались преодолеть ограду усадьбы, тысяцкий при этом откупался угощением, разбрасывая детям и подросткам конфеты, орехи, мелкие монеты, а взрослым наливая вино. Невесту могли спрятать в доме, а жених должен был ее найти, или сажали нескольких девушек с закутанными платками лицами, и жениху предлагалось опознать свою суженную, при неудаче он платил штраф угощением, мотив «узнавания» характерен также для русской волшебной сказки.

Но могли производиться и обряды благожелательной встречи. При входе жениха в дом невесты ломали и соединяли хлеб, сливали вино в один сосуд, а потом разливали в стаканы присутствующих, что символизировало единение двух социумов, могли принести сочень, а жених проделывал в нем дырку, или сочень невеста подавала на полотенце, и жених его над полотенцем ломал. После этого мог быть устроен стол, он назывался малый, или выводной.   

Часто в этот момент вручались дары жениха невесте и ее близким, хотя преподносить их могли и на другом этапе свадьбы. Они состояли из верхней одежды, обуви, украшений, среди них мог быть ларец с набором женских аксессуаров - зеркалом, гребнем, румянами, булавками, в состав даров иногда входила плеть. Первостепенным подарком считались шуба и обувь – наиболее дорогие части костюма. В рукав шубы могли положить крошки от хлеба или пирога, который съедали после венчания. К подаркам невеста должна была высказывать отрицательное отношение, например, называть шубу «неугревливой», хаять подаренную обувь (по традиции это должны быть лапти): «Не дари, чуж-чужбинин, ты нищенским подарком...», потому что у батюшки она носила «башмачки козловые, по годовым по праздничкам – башмачки сафьяны...».

Тысяцкий должен был компенсировать мнимую некачественность подарков деньгами – выкупом. Со своей стороны невеста одаривала жениха сорочкой, дружку - полотенцем, самые дорогие подарки делались свекру и свекрови. В ходе свадьбы дарами невеста расплачивалась со свекровью - за первую науку, с золовками – за баню, со свахой – за окручивание и т.д., всего могло раздаваться до сотни предметов. Чем дальше был родственник, тем подарок был менее ценен. На подарки обязательно следовали «отдарки» – деньгами, хотя бы небольшими, полотенцами, платками, поясками. Взаимные дары символизировали установление новых социальных связей.

Из дома невесты поезд в составе представителей обеих сторон следовал в церковь для венчания новобрачных. В церковный обряд включались архаичные по происхождению дохристианские ритуальные действия. Молодые во время венчания стояли на подножнике (полотенце) - символе дороги, взявшись за руки в рукавицах или обернутыми полами одежды («голыми держаться – голь да беда»), перед обменом кольцами их клали в вино. После венца молодые должны были посмотреться в подаренное женихом зеркало - для дружной жизни.

В один из моментов свадьбы, обычно приуроченный к венчанию, производилась смена прически и головного убора невесты с девичьего на женский. Волосы ей заплетали в две косы и прятали под «бабий» головной убор – кичку, кокошник, повойник и др. Одевание его называлось окручивание, участники свадьбы при этом пили крутильное вино. Иногда невеста имитировала отказ одеть головной убор замужней женщины, сопротивлялась с причетом:

                                          Охти мнешенько, тошнехонько!

                                              Больно страшно показалося;

                                           Ужасно да приглянулося;

                                           На мосту-то на калиновом

                                           Сидит старая кика шитая,

                                           Она в онучища увивается,

                                           Она в лаптища обувается,

                                           Во оборища уплетается,

                                            Она со мною снаряжается

                                           Идти в теплую парушку.

Надо отметить, что еще в XIX в. русскими крестьянами венчание не рассматривалось как обязательная часть свадьбы, традиционные обрядовые действия свадьбы считались достаточными для конституирования нового статуса: «Женитьба есть, а разженитьбы нет». Бывали случаи, когда венчание совершалось через какое-то время после свадьбы, иногда после рождения первого ребенка. Со временем, однако, обряду венчания как залогу нерушимости брака стало придаваться решающее значение, что отразилось в утверждении: «Худой поп обвенчает, и хорошему не развенчать».

Из-под венца молодожены отправлялись в дом жениха к свадебному столу, у южнорусских, однако, они разъезжались, и через некоторое время жених снова ехал за невестой, чтобы везти ее на свадебный пир. В некоторых вариантах именно у нее в доме совершался постельный обряд, сопровождающий первое соитие молодоженов. Особые ритуальные действия производились при входе молодых в дом на свадебный пир – они проходили по шубе, положенной мехом вверх, их осыпали зерном, хмелем, орехами, разламывали хлеб над их головами, жгли лапти (символизируя окончание дороги), родители молодого встречали их в вывернутых наизнанку шубах или тулупах или длинных белых рубахах и т.д.

К приезду молодоженов готовился особый стол, который назывался приводной (малый, первый, княжой). Жениха и невесту обычно сажали в красном углу как имеющих самый высокий статус, в обращении их именовали князь и княгиня или боярин и боярыня. Еды за первым столом было немного, молодоженов могли и не кормить, а если кормили, то лица им закрывали платком. Вскоре следовало другое свадебное действо – постельный обряд (клеть, место и др.), когда их уводил на брачное ложе особый свадебный чин – постельница, дружка, клетник. Ложе устраивалось в каком-нибудь неотапливаемом помещении – клети, каморе, амбаре, хлеву, гумне. Исходили из того, что на потолке этого помещения нет земли, и поэтому оно не «похоже на могилу», а рядом размещаются скот и зерно, т. е. символы богатства. При устройстве постели особое значение придавалось двум видам магических действий – защитным и продуцирующим. Постель стелили на снопах необмолоченного хлеба или на соломе, покрывали ее рыболовной сетью, клали как можно больше перин, на них укладывали до 12 настилальников (простыней), 3-4 одеяла, много подушек.

Перед уводом на постель молодых могли связывать полотенцем, либо положить им полотенце под перину. Дружка бил по брачному ложу кнутом, разгоняя злых духов, как до этого он бил кнутом по свадебному столу. Молодые участники свадьбы с разгона бросались на постель, или молодая должна была перецеловать всех молодых участников свадьбы мужского пола. Символика этих действий весьма прозрачна, недаром само слово «свадьба» некоторые исследователи возводят к понятию «свальба», утверждая, что когда-то свадьба сопровождалась оргиастическими действиями.

Постельница раздевала молодую, при этом она тщательно осматривала ее одежду, особенно рубаху – нет ли каких-либо призоров, т. е. «наговоренных» предметов – иголок, булавок и т.п. Молодых могли запереть в помещении на замок, а ключ бросить в воду. Когда они оставались одни, жена должна была разуть мужа, этот обычай зафиксирован еще в Повести временных лет. Первым она снимала правый сапог (или лапоть), там лежала монета, например, серебряный рубль, и она брала его себе как бы в награду.

Через не очень длительное время после проводов на постель следовал обряд бужения молодых. После их выхода производился тщательный осмотр рубахи молодой, если на ней были признаки честности, то начинался собственно свадебный пир. Участники свадьбы украшали себя кустами – бантами из кумача, производилось много шума: били горшки об пол и плясали на черепках, скакали по лавкам, стучали ухватами по печным заслонкам, сковородниками по сковородам и т.п. Брачная рубашка с признаками «честности» называлась калинкой, или целошной. Ее перевязывали красной лентой и клали на чашу, наполненную рожью, или одевали на веник и танцевали с ней, иногда носили на древке, как знамя, по деревне. Начинающийся пир тоже назывался калинкой.

Но бывали случаи, когда на рубахе невесты ожидаемых признаков «честности» не оказывалось. Если для родственников жениха это не было неожиданностью, то ситуация «спускалась на тормозах» – они делали вид, что все идет нормально, потому что зачастую виноватым был сам жених, хотя при других раскладах свадьбой «покрывали» и чужой «грех». В противном случае возникал скандал, и традиция предписывала стороне жениха высказывать в самых резких формах свое возмущение в отношении родственников невесты. У них отбирали пищу или сыпали мякину в их еду, бросали в нее тараканов, заставляя все это есть, втыкали лучины в их куски свадебного каравая, на родителей невесты одевали хомуты с колокольцами и в таком виде водили их по деревне.

Такие нормы поведения, в рамках современных отношений неэтичные и неприемлемые, вполне объяснимы особенностями архаического менталитета, тесно связывавшего поведение людей и природные явления. Считалось, что не только природа определяет действия человека, но и его поведение влияет на характер природных явлений. Соединение мужского и женского начал отождествлялось с бросанием семени-зерна в тело матери-земли, неурочное произведение этих действий не давало результата, что было тождественно неурожаю в аграрной практике. Поэтому делался вывод, что «нечестность» невесты может повлечь за собой неурожай. И не случайно рубахе невесты со следами произошедшего соития приписывалось обладание оплодотворяющей силой, почему ее помещали в сосуд с зерном. 

С конца XIX в. молодых отправляли на постель уже в конце первого дня свадьбы на всю ночь, соответственно обряд бужения молодых и манипуляции с рубахой новобрачной производились на следующий день.

Одним из самых значимых моментов свадьбы было разделение и раздача присутствующим главного свадебного блюда. Обычно таким блюдом было хлебное изделие, их видов и названий насчитывалось в русском свадебном обряде огромное количество: каравай, лентеной, роща, сад, круглый пирог, круглик, курник, рыбник, пряник, кокура, моленное, банник, благословенный хлеб, утка и т.д., название «каравай» было самым распространенным, это слово означало не только хлеб вообще и свадебный хлеб, но и саму свадьбу и эпизод его дележа.

 Раздел свадебного хлеба имел смысловое значение. В зависимости от статуса участника пира он получал верхнюю или нижнюю часть, корку, начинку, украшение, но всегда первый его кусок, а им была середина, получали молодые. В эту часть запекали деньги, чтобы новая семья была богатой. Полученные куски гости ели осторожно, потому что в них тоже были запечены различные предметы гадательного свойства: зерно – к урожаю, уголек – к печали, монета – к богатству, щепочка – к смерти и т.д. Функцию главного свадебного блюда могло выполнять и не хлебное блюдо: честь (куски говядины), жаркое, каша и другие.

Во время свадьбы исполнялись и другие обрядовые действия. Так, в один из ее моментов дружка мог сорвать с невесты головной убор и надеть на нее шапку жениха. Видимо, когда-то головной убор имел особенности, свидетельствующие о родовой или племенной принадлежности владельца. Смена головного убора невесты показывала ее переход в социальную группу жениха.

У некоторых групп русских невеста за свадебным столом сидела с закрытым платом лицом, он назывался покрывало. Его ритуальное снятие называлось раскрывание молодой. Это действие совершала обычно свекровь, плат снимали не руками, а каким-нибудь апотропейным предметом – ухватом, кочергой, кнутом, пирогом, стрелой, потому что невеста, как представитель чужого коллектива, несла опасность. После этого невеста могла есть, пить, разговаривать, плясать с гостями. Таким образом, согласно одному из объяснений, демонстрировалось окончание переходного «смертного» периода в ее жизни, возрождение ее в новом состоянии. По другому объяснению обряд «раскрывания» - реликт тех времен, когда невесту похищали в другом родовом коллективе. При открывании лица производилось знакомство с ней, не случайно само слово «невеста» означает «неизвестная».

После «раскрывания» гости поочередно подходили к молодой, она должна была их целовать, в ответ на что подходившие одаривали ее. К этому действию иногда приурочивались испытания молодой игрового характера: гости сорили на полу деньгами, чтобы она его подметала, требовали от нее показать, как она мнет коноплю, и т.д., при этом тоже одаривали ее деньгами.

Один из моментов свадебного действия представлял собой принесение невестой даров духам и демонам нового для нее пространства. Она оставляла сорочку в бане жихарихе, развешивала пояски в хлеве, амбаре, могла бросить поясок за печь, деньги – в колодец и т.д. 

Среди участников свадебного пира могли быть ряженые, в основном это были те же персонажи, что и на других этапах свадебной обрядности. Один из ряженых изображал «смерть», его клали в доме молодой, оплакивали, при этом «кадили» подожженным лаптем, в это время кто-то прял на гребне зажженную кудель, затем бросал ее в гостей, после чего «покойник» вскакивал и пускался в пляс.

В зависимости от достатка семьи на столе могло быть большее или меньшее количество блюд, но всегда старались подать четное их количество, ибо с четным числом связывалось представление о счастье. По этой причине четным должно было быть и число фигурок на свадебном пироге. Окончание трапезы фиксировалось особым блюдом, которое называлось разгонным, или вставальным явством, им могли быть три булочки, сочень, кисель, это блюдо было положено пробовать, но не есть.

Свадьба продолжалась несколько дней, и в конце XIX в. именно утром второго дня производилось «бужение молодых» и приуроченные к нему обряды, в том числе и публичное признание «честности» невесты. Для молодоженов при этом могли готовить особое блюдо – яичницу, кашу, блины, иногда теща подавала молодому это блюдо отдельно со стопкой вина. Если невеста была «честной», тот одаривал тещу монетой, которую клал в посуду из-под выпитого им вина. В противном случае о «нечестности» невесты он сообщал каким-либо действием, например, откусывал, но не ел блюдо, в сочне или яичнице делал дырку и испорченное блюдо отдавал обратно.

Второй и третий день свадьбы проходили обычно в доме родителей молодой, это застолье имело свои названия – хлебины, отводины, яичница, к теще на блины, новые гости, сырный стол и другие. Родственники молодого приносили свое угощение. К этому этапу свадьбы приурочивали такие обрядовые действия, как первое хождение новобрачной к водному источнику, в который она бросала ценности – деньги, кольцо, пояс и т.п., поиски ярки, имитирующие поиски «пропавшей» молодой ее родителями, когда же они ее находили, то, ссылаясь на многие изменения в ней, отказывались от своих прав.

На третий день свадьбы, обычно, заключительный, производили ритуальное испытание молодой – она должна была разжигать печь, готовить еду, мести пол, гости ей всяческим мешали – разливали воду, разбрасывали мусор по полу (с деньгами) и т.п. Мать молодой должна была угощать зятя блинами и яичницей, а тот мог проинформировать присутствующих о нечестности невесты проеданием дырки в блине, опрокидыванием блюда с яичницей.

Послесвадебная обрядность. В течение года после свадьбы новобрачные именовались молодыми. Этот срок не случаен – за это время у них должны появиться дети, что окончательно демонстрировало переход их в новый социальный статус. Молодоженам еще можно было ходить на посиделки, участвовать в играх, водить хороводы.

Послесвадебная обрядность включала в себя попеременное гощение молодых у родственников с обеих сторон, оно называлось отгостинки, или перезва. Гощение, естественно, сопровождалось трапезой, совместная еда символизировала установление новых социальных связей. Чаще всего хождение молодых в гости приурочивалось к календарным праздникам – Масленице, Пасхе, Фомину Воскресенью, Петрову дню. Молодые приносили свое угощение, а также подарки (полотенца, платки и т.п.). В пятницу масленичной недели зять обязательно шел к теще, а та угощала его блинами, качеством которых выражала свое отношение к замужеству дочери. Если была довольна браком, то блины пекла из хорошей, пшеничной или гречишной муки, масленые, а если нет, то выставляла припечники – ржаные постные. На Севере для дочери с зятем теща на Сорок мучеников (9/22 марта) пекла 40 особых кренделей, которые назывались тетерки. В Петров день (29 июня/12 июля) теща готовила для молодых пироги и сладкий сыр, или тесть с тещей сами посещали молодых с угощением, в первую очередь в угощение входили яйца, в этот день был обычай «сажать молодых на яйца».

Существовали особые обрядовые действия общественного славления молодых, т. е. публичного поощрения браков. На Масленицу в больших селах устраивали столбы – молодожены в лучших одеждах, обычно после церковной службы, на площади, что рядом с церковью, становились друг перед другом, а гуляющая публика смотрела на них, обсуждая качество нарядов и пригожесть молодых. Все это продолжалось примерно в течение часа, после чего молодые отправлялись кататься на лошадях. В субботу пасхальной недели и завершающее ее Фомино Воскресенье к новобрачным для окликания молодых приходили их сверстники еще не вступившие в брак, - вьюнишники. Иногда среди пришедших были и взрослые. Они становились под окнами и пели величальные песни, за что положено было их одаривать: молодежь – конфетами, орехами, пряниками, красными яйцами, взрослых – брагой и пивом. В праздничные дни после свадьбы в доме молодых могли устраиваться угощения для таких же молодых семей, эти трапезы назывались молодишники, или кокурки.