Д) Критика методологии контрреволюционного троцкизма и «левого» оппортунизма.

Мы уже говорили о том, что в истории рабочего движения сложились два типа извращений революционной теории и практики пролетариата. Наряду с социал-реформизмом, откровенно правым оппортунизмом, всегда существовали и вели борьбу против марксизма анархо-синдикалисты и тому подобные ревизионисты «слева». Представители этого типа ревизионизма, на деле проводя оппортунистическую линию, на словах стремились быть «левее» партии пролетариата, выдвигая архи-революционные требования и лозунги.

Характерная особенность «левого» оппортунизма — трескучая революционная фразеология, прикрывающая мелкобуржуазное существо их взглядов. Теоретическая основа их взглядов и их политической практики — идеализм, объективизм, абстрактный догматизм, полный разрыв с диалектикой. Ревизионисты «слева» отрицают необходимость гибкой тактики, маневрирования, учёта всех условий обстановки на основе материалистической диалектики они не ставят себе задачей правильно учесть все конкретные этапы развития и трудности, подлежащие преодолению. Они действуют всегда догматически «прямолинейно», односторонне, по субъективному произволу. Как писал Ленин в заметках — «К вопросу о диалектике» по поводу идеализма: «Прямолинейность и односторонность, деревянность и окостенелость, субъективизм и субъективная слепота voila (вот) гносеологические корни идеализма»[519].

Эта оценка Ленина вполне приложима к троцкистам, к анархо-синдикалистам и ко всякого рода «левым» уклонистам. Она вскрывает сущность философских основ их политических воззрений. По вопросу о «левых» взглядах мы находим чрезвычайно важные указания у Маркса и Энгельса, так как им тоже приходилось вести борьбу на два фронта. После революции 1848 г. в рабочем движении Германии возникла фракция меньшинства Виллиха — Шапера, которая критиковала Маркса и Энгельса за их якобы недостаточную последовательность и «не революционность» в вопросах революционного движения в Германии.

Догматизм, идеализм, субъективизм и волюнтаризм — такова философская характеристика этого «левого» течения, данная Марксом. Таковы же черты, такова методологическая сущность «левых» течений в рабочем движении не только в XIX столетии, но и в XX в. Эта характеристика не устарела и до сих пор. Наоборот, она получила ещё большее подтверждение своей правильности в теории и в политике разных «левых» групп в послеоктябрьский период. Наиболее отчётливое выражение эта антимарксистская методология получила в троцкизме, в этой разновидности меньшевизма, прикрывавшейся на прошлых этапах левой фразой и ставшей ныне передовым отрядом контрреволюционной буржуазии.

В корне неправильна попытка вовсе обойти вопрос о методологии троцкизма, как это делали меньшевиствующие идеалисты, не рассматривать и не критиковать его общие теоретические, философские основы. Несостоятельна также попытка всё дело свести к «личным настроениям Троцкого», который время от времени... «совершенно неожиданно вступает в конфликт с основным руководящим ядром нашей партии сплошь и рядом по самому неожиданному поводу или случайному вопросу, не имеющему существенного значения»[520].

В действительности же не только у самого Троцкого, но и у всех троцкистов мы имеем некоторые общие характерные для них методологические установки. За кажущимися «случайными» и «неожиданными» выступлениями Троцкого мы должны вскрыть их классовую основу, их теоретические корни, их связь со всей системой взглядов троцкизма.

Стремление оторвать политическую практику троцкизма от его теоретических основ, как мы уже указывали, крайне характерно для меньшевиствующего идеализма, проводящего разрыв между теорией и практикой. Но «философское» обоснование такому разрыву теории и практики пытается дать и сам Троцкий, который полагает, что теоретическая деятельность должна протекать независимо от партийно-политической практики. Например, в своём докладе, посвящённом Менделееву, Троцкий прямо заявляет, что «отдельные учёные могут совершенно не думать о практических результатах своих исследований. Чем шире, чем смелее, чем независимее от практической потребности дня работает его мысль, тем лучше»[521].

Это говорилось советским учёным. Это Троцкий призывал их к тому, чтобы они не думали о практических результатах своей работы для социалистического строительства. Оказывается, чем меньше они будут знать о потребностях соцстроительства, тем лучше!

В этом отрыве теории от практики, науки от партийной позиции, в буржуазном объективизме Троцкий видит «сущность марксизма». «Именно в том и состоит сущность марксизма, — пишет Троцкий, — что он окончательно подошёл к обществу как предмету объективного исследования, рассматривая человеческую историю как гигантский лабораторный дневник... Именно такой объективный подход сообщает марксизму непревзойдённую силу исторического предвидения». Объективизм, оторванный от революционно-практической деятельности, — так выглядит марксизм в изображении Троцкого.

Следуя положению Плеханова, что «партийная наука, строго говоря, невозможна», Троцкий старался обосновать это положение в дальнейшем, интересами буржуазного читателя. «Но читатель в праве требовать, — писал он в своей работе, — чтобы исторический труд представлял собой не апологию политической позиции, а внутренне обоснованное изображение реального процесса революции. Исторический труд только тогда полностью отвечает своему назначению, когда события развёртываются на его страницах во всей своей естественной принудительности»[522]. Здесь политическая позиция противопоставляется Троцким «реальному процессу», как будто проведение пролетариатом в жизнь своей политической позиции само по себе не представляет собой реального процесса. Отрицая на словах «вероломное беспристрастие», Троцкий выдвигает вместо него... «научную добросовестность».

Троцкий совершенно не понял сущности марксизма, его коренного отличия от буржуазной науки, заключающегося в последовательном проведении принципа партийности. «Марксизм отличается от всех других социалистических теорий, — писал Ленин, — замечательным соединением полной научной трезвости в анализе объективного положения вещей и объективного хода эволюций с самым решительным признанием значения революционной энергии, революционного творчества, революционной инициативы масс»[523].

Но «объективизм» Троцкого является лишь замаскированным прикрытием для его подлинного субъективизма, его софистики, его игры бессодержательными фразами. Троцкий неоднократно выступал против чётких революционных лозунгов со своими эклектическими лозунгами, прикрывающими его либеральную политическую линию. Его лозунги — образец софистики, подмены революционных оценок мелкобуржуазными, оппортунистического уклонения от определённого ответа на жгучие политические вопросы. Иногда с внешней стороны его лозунги выглядят как будто «диалектически», по формуле, которую Плеханов выдавал за вполне диалектическую: «Ни да, ни нет». На деле же это сплошная подмена диалектики софистикой. В период Брестского мира Троцкий бросает пустую фразу: «Ни мир, ни война», во время империалистической войны: «Ни побед, ни поражений». Та же меньшевистская формула — «ни да, ни нет» — получила своё выражение в отрицании Троцким большевизма и меньшевизма в его эклектической попытке подняться выше «крайностей», в стремлении создать своё «особое» течение. На деле эта софистика Троцкого приводила к политическому оппортунизму, к пассивности и предательству революционного пролетариата в решительные моменты борьбы. В связи с отрицательным отношением Троцкого к борьбе большевиков на два фронта — против ликвидаторов и отзовистов — Ленин указывал, что Троцкий «на деле служит самую верную службу ликвидаторам и отзовистам, а потому является тем более опасным злом в партии, чем хитрее, изысканнее, фразистее оно прикрывается»[524]. «Эта точка зрения свахи и составляет всю «идейную основу» примиренчества Троцкого»[525]. Беспринципный эклектизм и софистика, оппортунизм, прикрытый громкими пустыми фразами, — таков троцкизм на прошлых этапах.

Формула «ни да, ни нет» есть абсолютное отрицание чего бы то ни было, абстрактное движение на словах, а по сути дела пассивное топтание на месте. Это есть та «нищета философии», о которой Маркс, характеризуя Прудона, писал: «Да превращается в нет, нет превращается в да, да становится одновременно и да и нет, нет становится одновременно и нет и да. Таким путём противоположности взаимно уравновешиваются, нейтрализуются и парализуются»[526].

Таков именно смысл «философии» отрицания и у Троцкого. Это философия либерального затушёвывания, смазывания действительных противоречий жизни, классовой борьбы, попытка обойти острые утлы, увильнуть от прямого ответа. Подобная «философия» приводит Троцкого к тем же результатам, какие получились и у Прудона. «Несмотря на величайшее старание взобраться на высоту системы противоречий,Г. Прудон никогда не мог подняться выше двух первых ступеней: простой тезы и антитезы, да и сюда он доходил лишь два раза, причёмодин раз перекувырнулся и упал»[527]. Как и у Прудона, здесь у Троцкого получилась не диалектическая логика противоречий, а формальная логика абстрактных отрицаний.

Субъективизм, софистика и формальная логика уводят Троцкого при рассмотрении любого вопроса от конкретного изучения к абстрактным рассуждениям с точки зрения «общих принципов» и потому к политически неверным выводам. В дискуссии о профсоюзах Ленин говорит: «Когда я беру вопрос о производственной роли профсоюзов, я вижу ту коренную неправильность у Троцкого, что он всё время говорит об этом «в принципе», об «общем принципе». У него во всех тезисах речь идёт с точки зрения «общего принципа». Постановка уже в этом коренным образом неправильна»[528].

По вопросу о профсоюзах Троцкий не даёт конкретного анализа положения и задач профсоюзов в условиях диктатуры пролетариата. Поэтому Троцкий не мог понять сущности профсоюзов, а, следовательно, и той роли, которую профсоюзы должны играть в переходный период. Абстрактный подход лишает Троцкого возможности правильно понять и характер Советского государства, элементы бюрократизма в последнем, правильное соотношение экономики и политики, административных органов и профсоюзных.

Вся профсоюзная платформа Троцкого, по определению Ленина, делает «шаг назад от деловых тезисов... ставящих конкретные, практические, жизненные, живые задачи... к абстрактным, отвлечённым, «опустошённым», теоретически неверным, по-интеллигентски формулированным общим тезисам, с забвением наиболее делового и практичного»[529]. «Чтобы поставить этот вопрос правильно, — писал Ленин, — надо от пустых абстракций перейти к конкретному, т. е. данному спору»[530]. От общих рассуждений, от тезисов о «производственных атмосферах», «производственной диалектике» и т. п. надо было перейти к изучению практического опыта производственной пропаганды, действительной работы профсоюзов как школы объединения, школы солидарности, школы управления и т. д. Троцкий нарушил это основное правило, основное требование диалектики — требование конкретности «своими тезисами, всем своим подходом к вопросу». У Троцкого «весь подход... всё направление у него неверно», так как он идёт назад, «от живого дела к мёртвой схоластике всяких «производственных атмосфер»[531].

Характерной особенностью троцкистского идеализма является его волюнтаризм (от слова «воля»). Для троцкизма воля есть самое главное, ей подчиняется всё остальное. Марксизм-ленинизм, как мы знаем, никогда не отрицал роли личности в истории, тем более роли и активности целого класса. Наоборот, он подчёркивал необходимость и громадное значение сознательного выражения воли рабочего класса. Но в то же время основой этой деятельности личности и класса марксизм-ленинизм считает не произвол, а экономические интересы класса, коренящиеся в объективной действительности. Энгельс указывал, «что свобода воли означает не что иное, как принятие решения со знанием дела». Практическая деятельность, волевые действия и устремления, политика и тактика пролетариата должны быть основаны на объективной необходимости. У Троцкого же волевые устремления не являются выражением этой классовой осознанной внутренней необходимости, но навязываются им извне. «Заскоки», преждевременные требования, «идеалистические прыжки» через необходимые этапы развития действительности мы можем проследить на ряде примеров выступлений троцкизма: игнорирование им основных этапов революции в его теории перманентной революции, отношение к Брестскому миру, непонимание китайской революции 1925–1926 гг., программа «сверхиндустриализации», лозунг раскулачивания в 1927 г.и т. д.

Особенно наглядно представлен идеализм в «исторических работах» Троцкого: в «1905 г.», «Уроках Октября», «Истории русской революции»; во всех этих работах Троцкий развивает взгляды целиком в духе меньшевистской исторической концепции Плеханова, выводя русский деспотизм не из развития русской экономики, не из внутренних условий развития в России классовой борьбы, а из внешних условий — из необходимости защитить страну от внешних нападений. Троцкий и меньшевики эти положения списали у буржуазно-либеральных историков — Милюкова, Ключевского и др. Недаром Ленин ещё в 1911 г., принимая во внимание ранние работы Троцкого и сравнивая его с Мартовым, писал: «У Троцкого «философия истории» та же самая. На первый план выдвигаются «сектантский дух», интеллигентский идеализм, идеологический фетишизм».

Исторический идеализм сказывается у Троцкого и в его подходе к сущности исторического процесса. В произведении «Моя жизнь» Троцкий писал: «Широко говоря, весь исторический процесс есть преломление закономерного через случайное. Если пользоваться языком биологии, то можно сказать, что историческая закономерность осуществляется через естественный отбор случайностей»[532]. По Троцкому выходит, что весь исторический процесс есть естественный отбор случайностей. Если механисты отрицают объективный характер случайности, то Троцкий в противовес им превращает случайность в абсолютный закон общественного развития. Здесь мы имеем прямое отождествление случайности с объективной закономерностью, при котором игнорируется объективная необходимость как основа, на которой могут иметь место и случайности. Мы имеем здесь переход на точку зрения буржуазного эмпиризма и идеализма в области истории.

Наряду с основными идеалистическими особенностями воззрений Троцкого мы находим в них и значительную дозу механицизма. Хотя Троцкий сам указывает, что «либерально-манчестерские попытки» механического перенесения дарвинизма в социологию приводили только к ребяческим аналогиям, и считает, что «на этих пошлостях останавливаться нет надобности», он всё же сам себе противоречит, попадает в объятия буржуазного натурализма и социального дарвинизма. Троцкий объявляет, что дарвинизм является предпосылкой марксизма, что по его глубокому убеждению «в широком материалистическом и диалектическом смысле марксизм является применением дарвинизма к человеческому обществу»[533].

В докладе о Менделееве Троцкий также заявил, что «мы живём в эпоху отсеивания и отбора»[534].

В том же докладе о Менделееве мы находим у Троцкого и ряд других механистических трактовок, в частности пресловутую теорию сведения высших форм движения материи к низшим формам. «Психология, — говорит он, — сводится для нас в последнем счёте к физиологии, как эта последняя — к химии, физике и механике»[535]. «Химия сводит существо химических процессов к механическим и физическим свойствам частиц»[536].

Следовательно, существо тех или иных сложных процессов, по Троцкому, можно вскрыть только путём сведения этого высшего к простому, к первичному. Так, например, явления сознания — «душа есть — сложная система условных рефлексов, целиком коренящаяся в первичных рефлексах физиологии, которая в свою очередь через могучий пласт химии пропускает свои корни в подпочву физики и механики»[537].

Эту теорию сводимости всех явлений к механике Троцкий склонен распространить и на общество. «То же самое можно сказать и о социологии. Для объяснения общественных явлений нет надобности привлекать какие-либо вечные или потусторонние начала. Общество есть такой же продукт развития первичной материи, как земная кора или амёба. Таким образом от сложнейших явлений общественной идеологии научная мысль методами своего алмазного бурения добирается до материи, до её составных элементов, до частиц с их физическими и механическими свойствами»[538].

Следовательно, и к обществу Троцкий применяет свой универсальный «закон» сводимости всех сложнейших явлений к простейшим. Вместо изучения общественных явлений во всём их своеобразии, Троцкий предлагает изучать физиологические и механические свойства простейших элементов, подходить к общественной жизни, к классовой борьбе так же, как физиолог подходит к амёбе. Вместо диалектического материализма мы имеем здесь механицизм самой пошлой разновидности, самую вульгарную метафизику, плоский эволюционизм и эклектику.

Троцкий рабски хватается за всякое буржуазное модное течение в области науки и объявляет его материалистическим, даже материалистическо-диалектическим течением. Так рефлексология академика Павлова, который в экспериментальных работах дал ценные данные, подтверждающие материализм, но в общих установках допускает ряд механистических ошибок, — эта рефлексология признаётся Троцким за единственно научную психологию, идущую «целиком... по путям диалектического материализма»[539].

То же самое мы встречаем в оценке Троцким фрейдизма. Фрейдизм рекомендуется Троцким как «рабочая гипотеза, которая может дать и несомненно даёт выводы и догадки, идущие по линии материалистической психологии»[540]. Та же история с характеристикой философских взглядов Менделеева. Менделеев в теории познания стоит явно на идеалистических, именно на агностических, юмовско-кантианских позициях, — он отрицает возможность познания сущности вещей. Если, по Ленину, агностицизм противоречит и несовместим с диалектическим материализмом[541], то, по Троцкому, агностицизм — это только «словесные уступки», которые не влияют на существо взглядов. И Менделеев «по методам и по наиболее высоким своим достижениям является не кем иным, как диалектическим материалистом»[542]. Троцкий не мог дать правильного разбора взглядов того или иного учёного с позицией диалектического материализма, так как по своим философским взглядам он сам не имел и не имеет ничего общего с марксизмом- ленинизмом.

Такое же своеобразное соединение идеализма с механицизмом мы можем обнаружить при разборе взглядов и других троцкистских теоретиков — Преображенского, Воронскогои т. д. Если у т. Преображенского в «Новой экономике» особенно сильно проявились элементы механицизма, то критико-литературные работы Воронского носили явно идеалистический характер.

Те же методологические установки характерны и для «полутроцкистов группы Зиновьева — Каменева». Здесь мы также находим соединение субъективизма, — например в вопросе о «диктатуре партии», в их изображении диктатуры пролетариата как диктатуры партии над рабочим классом, — с абстрактным догматизмом и механицизмом — механистическое перенесение отношений капитализма в советские условия и трактовка нэпа как «госкапитализма» и т. д. Здесь мы также находим схоластический подход к новым фактам жизни, неспособность правильно понять и верно применить марксизм-ленинизм, его материалистическую диалектику.

Эти методологические особенности троцкистско-зиновьевской оппозиции были вскрыты т. Сталиным на VII пленуме ИККИ, когда он характеризовал, зиновьевское понимание «ревизионизма». «По Зиновьеву, выходит, что всякое улучшение, всякое уточнение старых формул или отдельных положений Маркса, или Энгельса, а тем более их замена другими формулами, соответствующими новым условиям, есть ревизионизм. Почему, спрашивается? Разве марксизм не есть наука, и разве наука не развивается, обогащаясь новым опытом и улучшая старые формулы?.. Если, например, Маркс говорил в середине прошлого столетия, что при восходящей линии развития капитализма победа социализма в национальных границах невозможна, а Ленин в 15 г. XX столетия сказал, что при нисходящей линии развития капитализма, при умирающем капитализме, такая победа возможна, — то выходит, что Ленин впал в ревизионизм в отношении Маркса... По Зиновьеву, выходит таким образом... что всякое улучшение отдельных положений и формул тех или иных классиков марксизма, есть ревизионизм»[543].

Общность методологических установок объединяет троцкистов Советского союза с различными троцкистскими и полутроцкистскими группами в Германии и в других странах (Корш, Бордига и др.).

Целый ряд общих методологических черт имеется у троцкизма и со всеми видами «левого» оппортунизма. «Левый» оппортунизм и «левые» загибы на современном этапе социалистического строительства с «администрированием» и «перепрыгиванием» через ближайшие конкретные задачи, как например выступления против развёртывания советской торговли, за отмирание советов в районах сплошной коллективизации, за отмирание денежной системы, за отмирание школы и т. д., с их бюрократически-администраторскими, механистическими «планами» — также грешат субъективизмом, абстрактностью и т. д.

Сочетание субъективизма и волюнтаризма с механистическим фатализмом и приводило «левых» оппортунистов и троцкистов к неожиданным перелётам от одной крайности к другой — от политики административного зажима к крикам о «демократии», от планов «сверхиндустриализации» в лагерь противников подлинной индустриализации.

Необходимо, однако, отметить, что, несмотря на своеобразное сочетание в философских основах троцкизма и «левого» оппортунизма субъективно-идеалистического понимания с механистически-фаталистическим, — главное, основное, что характеризует их философское существо, есть субъективно идеалистическая основа. В этом состоит известный водораздел по линии методологии между «левым» и правым оппортунизмом. Философия «левого» оппортунизма отражает социальное бытие главным образом разоряющейся городской мелкой буржуазии СССР и выражает их чаяния и интересы в области политики. Их политическим выражением являются мелкобуржуазный радикализм, мелкобуржуазная революционность, с оппортунистическим существом и внешней революционной фразеологией.

Как мы уже могли убедиться, и общие социальные корни и целый ряд общих идеалистических положений и наконец зачастую сама политическая практика связывают с троцкизмом меньшевиствующий идеализм. Ряд представителей меньшевиствующего идеализма в своё время боролся против партии, находясь в рядах троцкистской оппозиции (Карев, Стан, Гоникман и др.). На определённом историческом этапе развития троцкизма и существования его в качестве фракции коммунизма меньшевиствующий идеализм поставлял троцкизму его основное методологическое оружие, выступая в качестве философского проводника троцкистских идей. Эту же роль меньшевиствующий идеализм играл и продолжает играть по отношению к «левому» оппортунизму. Неудивительно, что меньшевиствующие идеалисты не занимались критикой методологии троцкизма. Если они и пытались «критиковать» с этой стороны троцкизм, то в лучшем случае обнаруживали в нём элементы механицизма, т. е. они не могли вскрыть самого идеалистического существа теоретических, философских основ троцкизма.

Глава VI. ОСНОВНЫЕ ВОПРОСЫ ЛЕНИНСКОГО ЭТАПА В РАЗВИТИИ ДИАЛЕКТИЧЕСКОГО МАТЕРИАЛИЗМА.