Сейчас некоторые криминологи-детерминисты, переориентировав свой взгляд с социального детерминизма на проблему психических причин преступности, все же приняли во внимание естественный факт, что каждый человек не только телесный объект, но, кроме того, представляет собой и субъект – личность, обладающую психическими свойствами и чертами. Глубинная психология, напомню, представляет человека, как состоящего из двух ипостасей: материального телесного тела и самостоятельных духовно-нравственных признаков, из которых формируется личность.
Концепция психического мотивационного механизма поведения полностью связана с личностью человека. Признание тезиса, что без личности – нет преступления, понимаемого, что преступные действия человека определяются личностными духовными качествами, но не физической телесностью, поможет криминологам-детерминистам быстрее понять сущность мотивационной теории преступного поведения.
Постсоветская криминология, как бы не позиционировала социальный детерминизм, заявляя, что негативные противоречия общественного развития обусловливают противоправное поведение, как бы не рекламировала главенство внешнего над внутренним (не обстоятельства изменяются человеком, а человека формируют обстоятельства), наконец-то стала признавать и духовный мир человека, который материализуется его действиями и поступками[78]. И в этой связи авторы данных учебников стали говорить о преступном акте как возможном, а не как закономерном, предопределенном действии субъекта.
И в то же время не могут криминологи-детерминисты прервать, образно говоря, пуповину, при помощи которой они постоянно подпитываются догмами социального детерминизма. В этой связи приведу два примера, которые подтверждают внутреннюю борьбу, происходящую у этих криминологов.
Они пишут, что человек может подняться выше сложившихся обстоятельств, причины и условия преступления для данной личности исчезнут, и оно не совершится. Смысл этого тезиса для сегодняшней криминологии особо актуален, т.к. свидетельствует о том, что человек как личность – свободное существо. И свобода не внешнее качество среды, а личностный признак человека.
Но перед этими словами, чуть выше по тексту, эти авторы поддерживают противоположную мысль В.Н. Кудрявцева о том, что преступление может быть совершено в силу «неблагоприятного стечения обстоятельств». То есть причиной преступных действий названы внешние условия, что в корне недопустимо. Если внешние обстоятельства непреодолимы и выступают причинами преступлений, следовательно, это лицо освобождается от ответственности.
И вторая противоречивая мысль. Криминологи – авторы рассматриваемых учебников – группируя причины преступности по классам, говорят, что причины конкретного преступления связаны с личностью и исследуются на психологическом уровне. Разумеется, это так, поэтому здесь не могут возникать возражения.
Однако несколько ниже по тексту авторы допускают противоположное этому тезису умозаключение, что каждое конкретное преступление имеет социальные причины[79], т.е. социальный детерминизм окончательно не сдал своих позиций.
Странно, но эти же авторы призывают нас помнить, что преступления совершаются людьми. Но этот призыв, как представляется, должен в первую очередь ориентировать самих криминологов-детерминистов, что главным предметом криминологии должна стать личность преступников, которая и продуцирует преступные деяния, впоследствии слагаемых в определенную совокупность, именуемую преступностью.
Понимая это, криминологи-детерминисты статистическое образование всё же продолжают признавать самостоятельным самодетерминирующим явлением. Ведь ни одна из вышерассмотренных теорий причин преступности не берет во внимание и не ставит во главу угла саму личность преступника, как истинного продуцента преступления и преступности вообще. Но сегодняшняя ситуация всё настойчивее ставит вопрос: всё же кто порождает преступность – человек, социальный детерминизм или она сама себя детерминирует?
И уже постсоветская криминология в качестве внутреннего источника преступности называет дефект сознания и нравственную запущенность, являющиеся по сути особой формой жизнедеятельности человека – психической. Но, к сожалению, эти побудительные психические источники преступного поведения криминологи-детерминисты всё равно считают обусловленными общими негативными социальными причинами. Поэтому, утверждают они, преступление невозможно объяснить только особенностями индивида.
И тем не менее хочу повторить вновь, что некоторые авторы из лагеря криминологов-детерминистов все же стали представлять преступное поведение человека зависимым от духовно-нравственных свойств и черт личности, не приобретенных, а развитых на естественной основе. В противном случае неблагоприятные средовые обстоятельства формировали бы однотипные личности без индивидуальных особенностей, которые отличают каждого и делают нас неповторимыми.
Французский философ и писатель Ж.Ж. Руссо говорил, что разум человеческий во многом обязан страстям, которые, по общему признанию, также многим ему обязаны. Мыслитель, пожалуй, точно определил, от чего зависит поведение человека. Когда наблюдается высокая степень преобладания разума над чувствами, тогда снижаются ожидания, что этот человек совершит преступление. И наоборот, когда чувства преобладают над разумом, тогда возможность совершить преступление у этого индивида увеличивается в разы.
В этой связи я должен напомнить библейскую оценку состояния человеческой разумности. Апостол Павел две тысячи лет тому назад отмечал именно «превратность» (ложность) человеческого ума, извращающего истину и делающего различные «непотребства», крайней формой которых являются преступления.
Этот «превратный» разум, продолжающий поощрять «непотребства», стал способствующим фактором преступного поведения. Подчинившись чувствам и склонностям, ставшими в этой связи необузданными, неукротимыми, разум утратил власть и над действиями человека. Лишенный разумной сдержанности, человек предался соблазнам и окончательно актуализировал приобретение материальных благ, которыми искушает его общество потребления. Видя явную подмену духовности возрастающим вещицизмом, отмечая глубокие изменения, происходящие в мыслительных процессах сегодняшнего человека, русский философ и писатель А.А. Зиновьев отмечал, что наиболее вероятный конец человечества – воинствующая глупость: человечество погибнет от глупости, которая для него и есть смертельная опасность[80].
Когда человек, оглядываясь назад, высматривает в далеком прошлом различия в уровне совершенных безнравственных поступков и сравнивает их с сегодняшним днем, то констатирует: они есть. Сущность такого различия состоит в том, что наша эпоха отличается катастрофическим несоответствием уровня духовности и нравственности имеющимся материальным возможностям. Усиливающаяся власть материальной среды над человеком вызвана главным образом духовно-нравственной ущербностью, которая не позволяет в должной мере осознать необходимость самоограничения, без которого невозможно побороть воздействие внешних соблазнов.
Разумеется, этого не могли не заметить и криминологи-детерминисты, продолжающие стоять на страже догм диалектического материализма. Особенно когда были сняты идеологические шоры, долгое время не дававшие нам поднять головы от диалектического материализма и осознать несостоятельность этого учения, после чего криминологи-детерминисты стали всё чаще обращать внимание на саму личность человека, совершающего преступления. И главное на его духовно-нравственное и психическое содержание, представляющее внутреннюю сущность индивида. Так шаг за шагом, постепенно криминологи-детерминисты стали пересматривать вчерашние догмы диалектического материализма, которые являлись незыблемыми на протяжении долгих лет идеологического диктата, пропагандирующего теорию тотального объективного детерминизма.
В этой связи переориентация произошла у многих криминологов, в том числе и у Г.А. Аванесова, опубликовавшего в последние годы жизни сразу две монографии, посвященные новому теоретическому направлению, связанному с изучением базовых мотивов преступного поведения[81]. Главная заслуга этих работ состоит в том, что теория объективной детерминированности преступности была поставлена под сомнение. Автор впервые во весь голос заговорил об обусловленности преступности психической мотивацией, которая представляет собой систему внутренних побудительных причин.
В этой связи следует отметить, что в психологии разработано множество часто противоречивых теорий для объяснения того, почему индивид выбирает те действия, которые совершает; почему некоторые люди обладают более сильной мотивацией, чем другие. В этой связи одни психологи отдают предпочтение роли внутренних механизмов, ответственных за действия индивида; другие видят причину мотивации во внешних стимулах, поступающих из окружающей среды; третьи изучают основополагающие мотивы как таковые, делая попытку выяснить, какие из них являются врожденными и какие – приобретенными; четвертые исследуют вопрос о том, служит ли мотивация для ориентирования деятельности индивида с целью достижения определенной цели или же просто является источником энергии для поведенческих актов, определяемых, например, привычкой.
В этой связи для криминологии важно иметь четкое представление о роли мотивов, запускающих механизм преступного действия, и как они взаимодействуют со свободной волей человека. Поэтому, не вникая в замысловатую трактовку психологической наукой мотива как сложного системного (интегрального) психического образования, автор в понятие «мотив» вкладывает чисто криминологический смысл и отождествляет его с побудительной субъективной причиной поведения (и преступного в том числе). В этой связи Г.А. Аванесов и предложил назвать криминологию мотивационной, после чего ее содержание полностью переориентировалось бы на изучение личности, ее побудительных мотивов преступного поведения и самого психического механизма поведения. И тогда новая теоретическая криминология была бы полностью посвящена изучению личности преступника, являющегося истинным детерминативом преступности. Давно пора прекратить вводить в заблуждение образованную публику всяческими околонаучными надуманными теориями типа тотального детерминизма, управляющего обществом тремя универсальными законами материалистической диалектики.
Ведь исследование вероятностных процессов микромира в физике, обнаружение учеными целесообразного характера развития живых систем в биологии и, наконец, признание свободной воли у человека – всё это свидетельствует об ограниченности принудительной каузальности, якобы которой подчинены психические процессы. Следовательно, сама действительность диктует криминологам-детерминистам сменить парадигму, основанную на концепции материализма, утверждающего тотальный объективный детерминизм.
Однако предложенная Г.А. Аванесовым мотивационная криминология, к сожалению, продолжает стоять на платформе монистического учения марксизма, проповедующего догму о первичности материи. Согласно этой теории, сознание и подобные ему духовные категории не были даны человеку с рождения, они развились в процессе труда и в связи с развитием речи. Монизм пропагандирует эволюционную модель развития неорганической природы в органическую, а затем и в духовную. Эта марксистская теория никогда не приемлет право духа (сознания) на самостоятельное существование, никогда не признает его в качестве первоосновы, сущности всех вещей и явлений.
Поэтому аванесовская мотивационная криминология имеет ряд принципиальных ошибок. Во-первых, автор продолжает вплетать в новую концепцию мотивационной криминологии, ориентированной на познание внутренней психической мотивации преступного поведения, прежнюю теорию, связывающую сознание и, следовательно, поведение с внешними условиями общественной жизни[82], а это и есть социальный детерминизм. Об этом он прямо говорит, что мотивационная криминология должна рассматривать и такие отношения, которые связаны с проблемами причинности и детерминации. Однако нужно помнить, что внутреннее и внешнее, субъективное и объективное (дух и материя) всегда противопоставляются в эмпирических исследованиях и в теории, их нельзя отождествлять друг с другом, как говорит марксизм, что субъект в другом отношении является объектом и поэтому подчиняется объективным закономерностям. Это, выражаясь конкретно, – лукавство.
Во-вторых, Г.А. Аванесов как представитель монистической криминологии, представляющей психику человека материальной структурой, строящейся по законам физиологии в результате взаимодействия органов и тканей организма, полагает, что появление новых мотивов поведения можно прогнозировать. Наблюдая физиологические изменения в организме человека, якобы можно предугадать появление новых побудительных причин поведения – мотивов. Такая точка зрения соответствует марксистскому положению, что психика вне и независимо от материи существовать не может[83], ибо она есть ее продукт.
Разумеется, тотальный материализм не признает психическую сущность мотива, выражаемую термином «движущая сила». Тем не менее, мотив – это энергия души, которая проявляет себя, возбуждая те или иные чувства. В данном случае я говорю о причинах противоправного поведения, имея в виду корысть, зависть, месть, ненависть, ревность, алчность и т.д. – все это переживаемые чувства. Как представляется, прогнозировать появление новых чувств у стороннего человека невозможно, потому что его личность неповторима и трансцендентна.
Оставаясь приверженцем объективного детерминизма, Г.А. Аванесов не смог до конца изменить свое мировоззрение, сформировавшегося под воздействием марксистской идеологии. В этой связи ему даже невдомек, что чувства относятся к группе свойств сущности, внутренней основой трансцендентной личности, которая уже есть сущность самого человека. Для него переживания, как учит марксизм, формируются извне, обществом.
В-третьих, автор мотивационной криминологии обозначил мотив как мысль, умозаключение, продуцентом которых, естественно, является мозг – мягкая ткань, заполняющая череп человека. Схожесть мотива с мыслью (или умозаключением) автор видит в том, что и мотив, и мысль можно выразить вербально.
В этой связи Г.А. Аванесов соглашается с точкой зрения Г.Т. Василя, который считает, если индивид вербально «обнажил» свои мотивы, следовательно, их можно нейтрализовать еще до предполагаемых (возможных) действий. То есть предлагается изолировать человека от общества до его возможных противоправных поступков.
Даже апологеты детерминизма считают, что мотивы играют важную роль, но только в оценке действий и поступков индивида[84]. Да и практики, ведущие борьбу с преступностью, дают оценку содержанию мотива преступления лишь при его проявлении в действии (поведении) индивида. Но если тот или иной мотив не оказывает ни вредного, ни полезного действия, значит, индивид его не проявил в поступке, хотя высказывал намерение это сделать, совершив преступление. Следовательно, мотивы без действий и поступков невозможно обнаружить как объективный предмет. Вербально мы озвучиваем не только мысли, а чаще всего чувства. А вот мотив, представляющий собой этическую (духовную) форму, наполняемую каждый раз разным содержанием: корыстью, местью, ненавистью, алчностью и иными негативными чувствами и переживаниями, озвучить невозможно. Индивид озвучивает своё эмоциональное состояние.
Что же касается предложения изолировать (или нейтрализовать) от общества лиц, «обнаживших» свои мотивы несовершенных действий (как говорил Г.А. Аванесов: «нейтрализуя мотив, мы устраняем преступление»), здесь нужно обратиться к уголовному закону: основанием уголовной ответственности может быть только преступное поведение, а не помыслы и убеждения, даже выраженные вслух.
В-четвертых, неверное представление Г.А. Аванесовым сущности мотива привело его к аналогичному выводу, что мотив преступления может быть общественно опасным. Возьмем, к примеру, такое преступление как кража, мотивом которой, как правило, является корыстное побуждение. Однако нужно признать, что корыстью заражены большое количество из числа так называемых законопослушных людей. В таком случае они как представляющие опасность должны быть изолированы от общества. Но уголовный закон вновь ограждает правоприменителей от поспешных действий. Он гласит, что непосредственно само преступное деяние является выражением опасности личности. Таким образом, общественная опасность – это критерий, с помощью которого законодатель отделяет деликты от преступлений, и дифференцирует административные и гражданско-правовые деликты, дисциплинарные проступки и аморальные поступки.
Следовательно, не может быть в принципе общественно опасным мотив и даже выраженные вербально человеком негативные, безнравственные чувства также не опасны, если они не проявились в действиях. «По плодам их узнаете их», гласит библейская мудрость. Человек выражает свою сущность действиями и поступками. А намерение, пусть даже высказанное человеком вслух, всего лишь мысль, которая может никогда не реализоваться в поступке.
Но мотивы как побудительные причины преступлений имеют разное содержание (сущность) и представляют собой низменные страсти, нравственные пороки и похотные желания, характеризующие личность как метафизическую категорию. По сути это они толкают человека на совершение преступных действий. Но если детерминизм, как мы уже знаем, утверждает тотальную, объективную причинность, то психика человека, по признанию того же марксистского учения, формируется по иным, психологическим, законам. Эти законы индивидуальны, особенностью которых является то обстоятельство, что они могут изменяться под воздействием душевных способностей человека, и в этом смысле они подчеркивают неповторимость каждой личности. В этой связи можно сказать, что личность – категория нравственная, отражающая психику индивида: сознание, свободную волю, характер, темперамент, переживания, способности и т.д., формирование которых происходит невидимо. Поэтому она недоступна для познания криминологией. В этом и заключается особенность личности человека, которая не является объектом, но проявляет себя в поступках индивида.
Возьмем, к примеру, сопутствующее краже стремление человека к личной выгоде, но рядом присутствуют и такие чувства как обогащение, жадность, сребролюбие, стяжательство, алчность и т.д. Криминолог никогда не узнает, что стало определяющим в противоправном поведении личности, поэтому использует подходящий для этого деяния термин «корысть», фиксируя в документе «из корыстных побуждений». И правильно, потому что личность познанию не доступна, ибо она – не материальное образование, а категория метафизическая, трансцендентная.
Психический механизм поведения всегда предполагает свободу воли, что делает преступные действия возможными, но не предопределенными, закономерными. Ибо индивид выражает личностные особенности через действия своего тела, через них проявляет и свои мысли, взгляды, суждения, чувства, если выразиться короче, свой собственный психический склад. Поэтому можно сказать: личностные свойства индивидуализируют человека, делая его категорией особенной, неповторимой.
Итак, резюмируя сказанное, сформулируем следующий вывод. Мотивационная криминологическая теория, ориентирующая на познание всевозможных порочных страстей, главным своим предметом признает личность преступника. Она как категория трансцендентная, духовная напрямую не поддается изучению. Но через исследование ее противоправных деяний, в которых явно или косвенно проявляются побудительные мотивы, а также через анализ и последующего осмысления ответов, полученных путем опросов (очных и заочных), криминологи постигают внутренний мир преступника, а также механизм процесса нравственных изменений и преобразований, происходящих в его личности.
Как заслугу, которая дала возможность представлять человека в качестве двуипостасной сущности, одна из которых категория духовная, есть его личность, строящая социальный мир и преобразующая природный по нравственному лекалу, а не биологическому и тем более не социальному, можно полностью засчитать в актив ученых других отраслей знаний. Это они обнаружили свободную каузальность в материальном мире, давшую уверенность отдельным криминологам заговорить об естественной свободе в психическом мире человека, тем самым отвергнуть господство объективной причинности, могущей детерминировать только закономерное поведение индивида, как необходимое, предопределенное.
