Именно здесь, на лесных росчистях, зарождалась новая для Нечерноземья плодосменная система земледелия с чередованием яровых, а иногда и озимых культур. В Калязинском у. в первый год сеяли овес, потом рожь, на третий год ячмень104. В Кашинском у. на третий год часто снова сеяли овес105. Во многих районах Нечерноземья в первый год сеяли лен, на второй — ячмень или овес, потом шла озимь, т. е. летом землю «парили»106. Очень важную роль для восстановления плодородия таких земель играли посевы репы107. Такая система уже в XVIII в. получила в народе свое название — «обороты», что почти не отличается от позднейшего «севооборота» — термина агрономической науки108.
При первых признаках «выпашки» земли, т. е. падения урожайности, землю вновь запускали под лес. В Олонецкой провинции была практика осушения заболоченных земель. Они непрерывно использовались десять лет подряд, после чего временно запускались под сенокос109. В частности, в Олонецком погосте «жители сей округи находятся в необходимости окапывать пашни свои канавами для осушения их от влажности, противной растению посеянных семян»110. Чрезвычайно знаменательно и другое. Росчисти после 8—10 лет активного севооборота включались в дальнейшем в трехпольный севооборот, т. е. становились обычными полевыми землями. Например, в Костромском крае, где жители обычно «чистят под поля лес» на наиболее высоких местах, также периодически восстанавливали лесные перелоги. Срубив лес, используют его на дрова. «Потом коренья некоторые вырывают и другие по большей части выжигают и, таким образом перекопав землю и распахав сохами, сначала сеют репу или пшеницу, рожь и ячмень и заборанивают. На сих местах хлеб родится в первый год в восьмеро (т. е. сам-8, — Л. М.) а инде и более, а репы на десятине до 60-ти четвертей»111. В том же Кашинском уезде при первых признаках выпашки росчисть часто начинали удобрять, т. е. включали ее в число регулярных пашен112. Часто этот процесс сливался с общей тенденцией увеличения пашенных угодий, обусловленной ростом народонаселения. Но не менее часто ввод новых земель в трехпольный севооборот означал более сложные процессы.
Бич полеводства — выпаханность земель
Паровая система земледелия с жестким трехпольным севооборотом, создавая столетиями для русского крестьянина оптимальные условия хозяйствования и способствуя существенному развитию производительных сил, не была вместе с тем замкнутой, так сказать, «безотходной» по своей агротехнике системой. Важнейшим изъяном модели парового трехполья в эпоху позднего феодализма является, как уже говорилось, постоянная тенденция к снижению плодородия регулярных пашен. Так называемая выпаханность почвы была буквальным бичом для русского крестьянина. Зародившаяся в XVIII в. русская агрономическая наука видела в этом главную и чуть ли не единственную беду сельского хозяйства. Андрей Болотов многократно напоминал, что земля, ежегодно выпахиваясь, теряет свою силу 113. Другой видный русский агроном Иван Комов писал в свое время: «Земля редко столь добра бывает, чтобы навозу не требовала, а хотя где (как у нас в степях на юге) и найдется, но ее севом хлеба так выпахать можно, что кроме дикой травы ничего родить не будет»114. Кратковременный пар лишь замедлял темпы потери плодородия, но не ликвидировал ее. «Как бы земля хороша ни была, — писал П. Рычков, — однако через десять, двадцать, а ин-де через 30 лет и более выпахиваясь, лишается растительной своей силы»115.
Причины выпаханности почв многообразны, но, кратко резюмируя их, можно говорить о постоянном дефиците в добавочных вложениях труда и капитала в землю.
Тем не менее речь идет не только об узости простора для этих вложений, речь идет о том, что в сельскохозяйственной практике XVIII столетия чаще всего эти вложения просто отсутствовали (объективные условия истощали поле). Как известно, основой поддержания и повышения плодородия почвы являлось удабривание почв главным образом навозом рабочего и продуктивного скота. Однако уже во второй половине века наблюдается острая нехватка навозного удобрения. Это связано прежде всего с вовлечением в пахотный массив все возрастающего числа земель малоплодородных или вовсе «худых». Эти земли требовали повышенных норм удобрения. Даже в Нижегородской губ., многие уезды которой были в зоне Нечерноземья, практически во всех уездах (кроме Починковского) земля нуждалась в удобрении116. Но скота, а следовательно, и навоза в губернии было мало.
Наблюдатель прямо писал о Нижегородском и Арзамасском уездах: «Удобрение земли производят навозом, но весьма слабое и недостаточное. А причиною тому — малое скотоводство»117. В Княгининском у. «распахивают в пашню множество лугов»118, и это существенно повышало урожайность. В Семеновском у. удобрение навозом настолько необходимо, что «бес тово не-можно ожидать плодов по причине великих песков»119. В Галицкой провинции «жители с немалым трудом и великим количеством навоза свои земли удабривать принуждены»120.
Вместе с тем, как показывают отдельные исследования, около 60 % земель церкви, удобряемых навозом, получало его в половину меньше нормы121. Многие земли удобрялись нерегулярно122: Так, в 80-е годы XVIII в. в Бронницком у. «у редкого земледельца и половина унавоживается». А.Т. Болотов уже в 60-е годы писал о Каширском уезде, что там обычно «большая половина земель ненавозных», а навозные удобряются в 9-й и 12-й год123. В связи с тем, что удобрялись далеко не все пахотные земли, в XVIII в. бытовала весьма характерная классификация пахотных земель: «навозные, добрые, средние и худые»124. К такому положению приспосабливали и высев культур. Как уже говорилось, овес, греча сеялись на мало или вовсе не удобряемых землях, на землях худых и «средственных». Так, в Покровском уезде по реке Клязьме возле села Покров «земля везде, несмотря на песчаную пошву, наполнена пашнями. Но здесь сеют по большей частию овес, лен и гречу, которые и при малом утучнении хорошо урожаются на тощей пошве, и сей товар продают»125. По свидетельству академика И. Лепехина, в районе Киржача в некоторых деревнях крестьяне «высушивают болотные места и иловатую землю удобряют известью, с трудом отправляя свое хлебопашество»126.
Выпаханные земли, как правило, в конце концов забрасывались, но взамен их в пахотный массив включались новоросчистные земли. Упоминания о них в XVIII в. постоянны и повсеместны. В Галицкой провинции «для расчищения поль и лугов довольно рубят лес и кустарник; оный выжигают и сеют пшеницу, где весьма изрядно родится»127. Во Владимирском ополье, там, где были лесные территории, «выжигают леса и кустарники для расчи-щения полей»128. В Кашинском у. Тверской губ. там, где «лесу много… всякий год выжигается под пашни»129. В Рязанской провинции, «где находятся к полям леса и кустарники, то для размножения полей выжигают и разчищают»130. Такие сведения постоянно фигурируют в материалах по Новгородской, Смоленской, Московской, Ярославской, Костромской, Вологодской, Тверской, Нижегородской, Вятской, Тамбовской, Рязанской, Калужской и др. губерниям.
«Запуски» ДаЛЬНИХ полей Важнейшую часть их составляют прежде всего так называемые дальние поля, иногда именующиеся как «запольные земли» трехпольного севооборота. В Калужской провинции к ним относилась, в частности, земля, «которая от пол отделена и навоз на нее возить далеко, и пашется без одобрения столько лет, доколе в силах производить хлебные произрастения. А когда урожай на ней начнет становиться худ. Тогда оной земли дают отдыхать до тех пор. Покуда на оной выростет небольшой лес или кустарник… Потом опять оную распахивают и почитают ее за новую землю»131.
Такая же система была во многих уездах Пермской губ. В Обванском у. «удабривание земель производят блиским пашням. А некоторые еще кресть-яна имеют отдаленные верст до 4-х и далее пашни. Сеют на них года по трое. И [так как] без удабривания земли она везде одинаков плод [не] имеет, то оставляют ее на тож время (т. е. на 3–4 года запускают, — Л. М.) и бывает на той пашне покос. А принимаются за другую, у кого таковые есть»132. Точно так было и в Алапаевском у., где отдаленные пашни тоже не удобряли, а «когда земля не будет давать от себя плодородие, то оную запускают года на 3–4. А когда земля отдохнет, то начинают пахать и хлеба сеять»113. В Ирбитском у. «от отдаленности селениев землю ничем не удобряют, но только перепаривают»134. В Пермском у. так же, как в Обванском у., на отдаленных верст до 4-х и далее пашнях сеют подряд «года по З», а потом «оставляют ее на то же время, и бывает на той пашне покос. А принимаются за другую…»135
Там, где почвенные условия менее благоприятны, как, например, в Шад-ринском у., запуск неудобряемых пашен более продолжителен («а дальнюю пашню по выпашке, когда уже не станет родить хлеб… покидают до тех пор, покудова на ней будет расти трава называемая пырей, довольно годная к продовольствию лошадей, коя урости по выпашке не ранее начинает, как через 20 и более годов. А потом и урожай на оной всякому хлебу бывает по-прежнему, как и на новой земле»136). В других районах землю забрасывали совсем. Так, в Осиновском у. «в Аманеевской и некоторых деревнях Дубровской волости по выпашке совсем покидают, которая и зарастает лесом, ибо в оных жительствах состоит земля пещаная и в себя никакого навозу не принимает и с ним плодородия не производит… Вместо ею и расчищают в других местах»137. Как видим, здесь нет даже тех минимальных преимуществ, какие были в степях Шадринска, где землю даже после 20 лет можно вернуть в хозяйственный оборот.
На Урале были и такие районы, где старопахотных, веками обрабатывавшихся, а потому удобряемых систематически навозом земель не было совсем. Так, в Екатеринбургском у. «пашенные земли ретко жители удабривают навозом, а по большей части ничем не удобряют, а поступают таким образом, ежели которая пашенная земля не так будет родить хлеб, то оную несколько лет оставляют залежью. А потом оную паки (т. е. снова, — Л. М.) вспахивают, ибо есть у некоторых издревле излишние земли»138.
Таким образом, в Уральском регионе архаичные системы земледелия играли большую роль в экономике края. Благодаря им общий уровень урожайности был практически настолько высоким, что дал основание в 1787 г. высказать автору топографического описания следующее суждение: «Ест ли бы [здесь]… не находилось толь великое множество заводов, то бы оно (Пермское наместничество, — Л. М.) за продовольствием своим могло бы снабжать хлебом и другие наместничества. Напротив того, сии заводы, закупая весь излишек у крестьян хлеба, причинствуют, что сюда часть хлеба привозится из Тобольского, Уфимского и Вятского наместничеств»139.
Классическое трехполье недостижимо
О некоторых социально-бытовых аспектах регенерации таких полей, определенных под господскую пашню, очень выразительно пишет А. Олишев применительно к Вологодскому краю. «Известно всем, что мужики навоз по равным частям для возки между собою делят и каждой из них старается часть свою вывозить скорее. И тогда начинают, как у нас обыкновение есть, всегда с удворины, то есть с перваго близкого места у села, то всяк старается чаще кучу подле кучи класть, чтоб в близости скоряе кончить свою работу, а на зады или весьма редко или совсем ничего не остается»140. Подобные земли, в конце концов, запускались, хотя по статусу своему числились пашней. Как уже говорилось, исследование «Экономических примечаний» второй половины XVIII — начала XIX в. показало, что в итоге этих, большей частью стихийных, но тем не менее постоянных процессов запуска одних и освоения других пашенных массивов в совокупности пашенных угодий существовал постоянный резерв пустующих земель в виде залежей, перелогов, внеочередных паров и т. п. Следовательно, объективно, то есть вне четко осознанной культурной традиции, трехпольная система земледелия сочеталась с периодическим обновлением той или иной части общего массива полевых земель141. Иначе говоря, в XVIII столетии, как и в более раннюю эпоху, паровая система земледелия с трехпольным севооборотом далеко не всюду была классической, т. е. замкнутой и целиком автономной системой. На просторах России она существовала во многом за счет постоянного обновления части полевых земель из резервов пашенных угодий. Лишь со второй половины века эти резервы, дававшие серьезный импульс сохранению и повышению плодородия полевых земель, начинают исчезать. В итоге это приводит к абсолютному господству замкнутой системы полевого трехполья, которая при отсутствии должных вложений труда и капитала ведет в конечном счете к падению плодородия земли. Вот так, например, выглядело это изменение в соотношении площади пашенных угодий и посевных площадей по Тульской губ. в 1788–1859 гг.142:
Таблица 1.2. Соотношение посева и пашни в Тульской губернии
Годы
Площадь посева (тыс. дес.)
Доля посева от площади пахотных угодий (%)
1788
894
46,7
1821
1451
76,9
1847
1972
98,1
1859
1983
99,2
Вполне естественно, что охарактеризованный нами процесс систематического, хотя в значительной мере стихийного обновления части земель парового трехполья нельзя считать доказательством существования архаических пережитков переложной системы. При перелоге обязательно соотношение регулярной пашни с залежью как 1:5, но такого соотношения нигде в XVIII в. уже не было. Залежь или перелог составляли в этих краях от 20 % до 50 % регулярной пашни. Больше того, после 4—5-летнего или 10—12-летнего отдыха переложные земли вводились в орбиту парового трехполья, а это принципиальное отличие от перелога.
Агрономическая мысль XVIII столетия пыталась обобщить эту практику народного опыта, предлагая так называемую 4-польную и 7-польную системы разделения полей. В основе их было восстановление плодородия путем продления отдыха. А.Т. Болотов писал: «Полугодовой пар, а особливо мало скотом унавоженный, мало пользы приносит, но чтоб также мало пользы происходило от трехлетнего перелога, того, кажется мне, никоим образом утвердить неможно»143. В дальнейшем предложенные в XVIII в. системы были модернизированы травосеянием.
Толока и залежи Черноземья
Если в нечерноземной зоне стройность модели парового трехполья стихийно, но в конечном счете более или менее систематически нарушалась ввиду выпаханности земель, то в черноземной полосе к нарушению трехпольного севооборота там, где он был, приводило совсем иное обстоятельство. Здесь к периодическому обновлению пахотных угодий толкало бессилие крестьянина в борьбе с сорняками. Буйное плодородие чернозема и древняя традиция агрикультуры приводили к тому, что поля трехпольного севооборота весьма скоро погибали от сорняков. Даже в конце века современники отмечали, что «чернозем, лучшая почва… приносит с хлебом пополам дикую траву», что «при вымалачивании хлеба выходит почти половина куколя и другой дикой травы семян», что «дикая трава, ростом превзойдя весною посеенной хлеб, ячмень и овес заглушает»144.
Однолетний пар служил традиционным средством повышения плодородия и здесь, но функция его была вместе с тем иной. Как правило, это было так называемое «толочное поле». «Толока» — специфический и для этой зоны весьма эффективный способ борьбы с сорняками. На поле иногда на 10–15 дней, а чаще на весь период пара выгоняли скот, который выедал и выбивал копытами ненужную растительность: «где более скот ходит и земля от травы лутче выбита, там отменно хороший хлеб родится»145. Толока — повседневный и повсеместный прием агротехники Черноземья и степных районов146. А где скотоводство было развито слабее, применялось выжигание полей. Иногда это принимало огромные масштабы. Для 60-х годов XVIII в. современник отмечал, что, например, в Саратовских местах «часто случается, когда вся степь весною походит как бы на великое огненное море»147. Главное же состояло в очищении почвы от сорняков и червя. Во многих районах Тамбовской губ. стерню из-под озимых специально жгли под посевы овса, ячменя, мака, гороха и проса148. Но в той же Тамбовской губернии практиковалась и толока. Причем часто комбинировались оба способа удобрения земли: «А под яровой хлеб, как-то под овес, под ячмень, мак, горох, просо и гречю приуготовляют землю прежде вызжением, где скотом не выбито озимого жнива. Потом, выпахав и выбороня, сеют, запахивают и заборонивают… В исходе майя месяца навозом земли совсем не удобривают. А только стараются прежние жнива выбить скотом и, где более скот ходит и лутче толока, там отменно хороший и хлеб родится»149.
Помимо этого существовала и широкая практика запуска выпаханных (засоренных) полей на три, «а за излишеством — на четыре года»150. Постоянному введению в оборот новых земель способствовало и еще одно обстоятельство — потребность в хороших сенокосах, которые бывали лишь на землях, запущенных из-под пашни151.
Таким образом, внутренние противоречия парового трехполья, его изъяны приводили к постоянной практике расчистки и распашки новых земель152. В одном из самых интересных экономико-географических очерков о России XVIII столетия, помещенном в известном Словаре Аф. Щекатова, классификация пашенных земель дана с учетом именно этого обстоятельства:
«Земля обыкновенно, а особливо в губерниях, лежащих в окружностях Москвы, делится иногда на четыре поля, т. е. на новину, озимь, яровые и перелог»153. Точно такую же классификацию находим и в более раннем источнике — Путешествии Ивана Лепехина 1768–1769 гг.: крестьяне разделяют пашню на четыре рода, из которых «первой называется новиною, другой — яровою, третьий — озимью, а четвертый — паром»154.
Новина была в итоге временной возможностью выйти из-под зависимости трехпольного севооборота и увеличить посев наиболее выгодных с точки зрения рынка культур. «Обыкновенные на новине сеяные хлеба», как правило, были лучшими155. В Орловской губернии это была пшеница, урожай которой достигал сам-10—12156. В черноземных районах Тульской губернии это были мак и просо. (В инструкции А. Шестакову предписывалось занимать «по 9 дес. каждый год из лугов под мак и под просо»157.) В Курской губ. на новине садят арбузы, пшеницу, просо158. В нечерноземной полосе новину отводили большей частью под лен. Об этом можно судить по наблюдению Ив. Лепехина, который писал, что «первый посев на новине обыкновенно бывает лен»159. Практиковалось это и в издавна славящейся льнами Псковской губернии. Там, как писал А. Болотов, «сеется лен либо на нововзрезанных местах, либо на пашенной в яровом поле ячменной земле»16». Причем на новине сначала «взрезывали… луг резами и давали недели 2 на солнце выгореть, потом заборанивались опрокинутыя дернины бороною и, не делая более ничего, тотчас по дернинам и сеелось, а потом заборани-валось в другой раз»161. Лен на новине на псковщине считался лучшим.
Модификации трехполья
Борьба с сорняками в сочетании с влиянием климатического фактора привела в XVIII веке в черноземных районах России, а также Слободской Украине к серьезнейшей модификации трехполья. Изменения эти столь значительны, что иногда ставят под сомнение саму возможность говорить о функционировании здесь трехпольного севооборота.
Стремление сохранить «зимнюю сырость»162 для весенних всходов яровых культур привело к широчайшему распространению в Черноземье зяблевой вспашки. В Острогожской провинции в середине века обычно «с половины сентября принимались за пахоту, заготовляли на вешнее время в Другой год к посеву ярового хлеба ниву. Даже до тех пор, пока усилятся морозы»163, т. е. до ноября включительно. Зяблевая вспашка безусловно содействовала вымерзанию корней многих сорняков. Весной же большую часть яровых хлебов (яровую пшеницу-арнаутку или «горновку», овес, яровую рожь, ячмень, коноплю и др.) сеяли уже по вспаханному осенью полю и просто заборанивали семена, дабы всходы появились как можно раньше. От такой практики иногда страдали лишь посевы ячменя, всходы которого угнетались весенними заморозками и отставали в росте от сорняков, которые потом, в свою очередь, угнетали его, засоряя поля. Возможно, что именно по этой причине сроки сева яровых (как это будет видно из дальнейшего изложения) в этой зоне не были слишком ранними. Весной же пахали землю лишь под просо и гречиху, боящихся весенних утренников и сеявшихся позднее других культур.
Чрезвычайно ранняя зяблевая вспашка и раннее созревание основных яровых культур повлекли за собой другое важное изменение в классическом трехполье. Озимые культуры в этой зоне сеяли после яровых, а паровое поле, наоборот, стало засеваться яровыми лишь следующей весной. Именно такая практика отражается в не вполне ясном на первый взгляд описании севооборота в Острогожской провинции: «В озимовом поле, где бывает рожь, сеются и другие скороспеющие хлебы, то есть яровая рожь, пшеница. ячмень, овес и горох, а в яровом — кроме озимой ржи весь вышеописанный хлеб, к тому ж [еще] просо, греча, конопля и лен»164. Иначе говоря, традиционно считавшееся озимым паровое поле шло под «скороспеющие» яровые хлеба. И, наоборот, в поле, традиционно считающемся яровым, сеялась также озимая рожь. Вместе с тем, современник отмечает, что этот кардинально иной севооборот существовал в крае наряду с традиционным.
Столь сильная «модернизация» парового трехполья была, видимо, итогом длительного приспособления к специфике природно-климатических условий степного черноземья, где колоссальное плодородие сочеталось со знойно-жарким, большей частью засушливым летом. В этих условиях выносливая озимая рожь успешно боролась с сорняками и использовала «зимнюю сырость, будучи посеяна не на «толочном поле», а сразу после яровых. Главный же упор агрикультуры был на подготовку земли для яровых. Здесь применялись, так сказать, двойные усилия для борьбы с дикой степной травой. С начала весны и дотачала осени — «толока», когда все выедалось и вытаптывалось скотом. Потом — зяблевая вспашка, предназначенная, по понятиям земледельца XVIII века, для вымерзания корней сорняков и для накопления «зимней сырости». В итоге этих мер яровые, где лучше, где хуже, но могли выстоять против натиска степной растительности и сорняков. Впрочем, по данному, весьма сложному вопросу не лишними будут и дополнительные разыскания.
Казацкое хлеборобство
Опыт своеобразной «модернизации» системы парового трехполья, накопленный в южнорусских степях и на Украине, нашел поистине замечательное продолжение на Северном Кавказе, где в казачьих селениях, в частности Моздокского полка, были достигнуты выдающиеся результаты. Земли Моздокского полка черноземные, глинистые и местами песчаные, а местоположение, как говорили в XVIII в., «ровное», лишь местами встречались бугорки и буераки165. Условия для хлебопашества в этих ровных «чернопещаных» степях были благоприятны, если бы не постоянные засухи.
Пытливый наблюдатель, охарактеризовавший земледелие этого края, не преминул заметить, что первые поселенцы начали с того, что перенесли на эти земли практику и традиции «внутреннего земледельства», т. е. приемы классического трехполья, когда поле из-под яровых («вешняя пашня») следующим летом готовилось под озимые. Но этот опыт давал здесь печальные итоги: «по сему то [хлеб] родился слабее несравненно… — редок соломою, тощ колосом, изредка кустами, от зерна происходящей, и притом еще низок в разстении и не таков в умолоте»166. Постепенно стала ведущей иная система обработки земли. Землю вспахивают плугом волами «весною однажды и засевают яровым всякого рода хлебом. А потом боронят четыре раза. По снятии ж всей вешней жатвы (т. е. яровых, — Л. М.) засеивают (не пахав поля, — Л.М.) озимыми семенами. Как-то: рожью, пшеницей и ячменем (!). И потом только заборанивают по четыре раза, не (т. е. ни, — Л. М.) сколько уже земли не пахавши»167. «От сего-то посредства (т. е. способа обработки, — Л. М.) пашни, — восклицает наблюдатель, — родится там лутчей хлеб… — густой, не имевший никакой нечисти, постороннего рода разстении, колосом тучный и составляющий от одного зерна особые кусты, и в умолоте довольно избыточной»168. «Озимовые в самом лутчем урожае родятца до сам-16169, просо до сам-125 (невиданный для XVIII в. урожай, — Л. М.), греча до сам-30, овес сам-18, горох сам-35, семя конопляное сам-15, алляное (льняное, — Л. М.) сам-4»170. Урожайность, как видим, для полей регулярной эксплуатации — выдающаяся. Низок лишь урожай льняного семени, то есть растения явно не подходящего для этой зоны. Конечно, надо помнить, что это урожаи удачного, незасушливого года.
По разумению наблюдателя, секрет агрикультуры здешнего края — не только в изменении севооборота (пар перед посевом яровых, а не озими), но и в способе обработки земли. Пашут плугами (видимо, украинского типа), запрягая по три пары волов. Суть этой пашни в том, что «оборачивают по бороздам землю», отчего ложится она «оставаясь плитами», т. е. цельными пластами. А чаще всего вспашка здесь начинается очень рано: «иногда по обстоятельству тамошнего климата в начале февраля, а иногда в половине и исходе» того же февраля171. Во всяком случае, «познейше марта месяца никогда по сие время — замечает наблюдатель, писавший в 1785 г., — …не начиналось». Ранняя вспашка давала запас влаги: перевернутый толстый пласт земли «содержит под собою некоторого рода влагу, помогающую в возрасте (в развитии, в росте, — Л. М.) всякого рода хлеба при случае бывающих там таких жаров, которые при самом наливе… весьма вредят или совсем заваривают (засушивают, — Л. М.)»172. После вспашки сразу сеют («ранний сев всякого рода ярового хлеба, кроме арбузов, есть превосходнейший»). Затем наступает бороньба: «боронят четыре раза, но отнюдь не так, чтоб всю землю раздробить мелко (курсив мой, — Л. М.), но по одной поверхности»173, то есть боронят так, чтоб умягчить лишь поверхностный слой, не разрушая пласты вспаханной земли, под коими накопилась влага. Видимо, были и особые местные сорта ярового, которым влага наиболее нужна лишь «о ту пору, когда он выметывает колос. А до той поры, хотя б случились и великия засухи, но оной оживляетца росами, [которыми] время от времяни оденит (т. е. оденет, — Л. М.) под собою землю, и тем удерживает себя наивсегда»174. Для озимых ранний сев был также предпочтительней, но он был реален, если «перепадали дожди». В этом случае начинали сев с 23 августа, в противном же случае — он отодвигался до глубокой осени вплоть до крайнего срока — в декабре. Однако опытный наблюдатель отмечает, что и поздно посеянная озимь хотя и «не имеет в осени и чрез всю зиму всходы, но при благорастворенной весне настигает ранний (т. е. раннего сева хлеб, — Л. М.)». Правда, поздно посеенный озимый хлеб хуже раннего выдерживает засуху («при засухах равнятца с оным не может»), но все-таки себя оправдывает («труд земледельца платит»)175.
Важно отметить, что выдающийся агрикультурный опыт Моздокского района достигался сравнительно меньшими затратами рабочей силы. Речь идет о том, что при вспашке применялся тяжелый плуг, а не соха. Выгода плуга двойная. Во-первых, «потому что к оному потребен рабочий (т. е. пахарь, — Л. М.) один и погонщиков, щитая от 10 лет, — по два». Видимо, и пахарь, и тем более погонщики, — могли быть дети и юноши. А это важно, ибо взрослое мужское население — казаки — были в первую очередь заняты службой. Наблюдатель так и заключает, что к сохе нужен хоть и один, но «рабочей совершенных лет»176. Во-вторых, сохе необходима лошадь, а лошади нужны были для казачьей службы и были в цене. Таким образом, как «и лошади там против рогатого скота несходны, так и люди не все развязаны на произведение пашни»177. Сверх того, плуг дает иной по качеству результат («от сох хлеб родится не таков, каков от плугов»).
В XVIII в. в степной зоне осваивались и устойчивые к зною сорта, в частности, пшеница-арнаутка (по-российски ее звали «горновка»), любившая сухую и теплую почву. В округе Таганрога и Мариуполя в придонских степях получали сказочные урожаи пшеницы: «тридцатикратные и даже сороковые пшеничные жатвы в сих странах не суть редкость». Правда, речь идет о новине в первые 4–5 лет «на одном поле без унавоживания»178. При этом обработка земли оставалась минимальной.
Но этого хватало ненадолго, и вскоре поле запускалось на 3–4 года для получения в итоге наиболее чистой «нововзрезанной пашни». Постоянный запуск земель в залежь и распашка их создавали «оборот», так сказать, параллельный паровому трехполью, хотя проявлялся он лишь частично, поскольку и эти земли подвергались периодической «толоке». Однако подобная практика создавала резкие, во-первых, диспропорции в величине озимого, ярового и «толочного» полей, во-вторых, приводила, в сущности, к «пестрополью».
Гибкость «пестрополье»
Парадокс заключается в том, что залежная система земледелия и «пестрополье» более чутко, чем классическое трехполье, реагировали на запросы рынка. Именно на них наиболее успешно воздействовали стоимостные факторы товарного производства. Здесь не было стеснений рамками ярового клина, и удельный вес тех или иных культур во второй половине XVIII в. в значительной мере был обусловлен не только потребностями крестьянского хозяйства, но и запросами рынка. Типичным примером в этом случае могут быть данные о площадях под отдельными культурами в двух уездах Курской губернии (80-е годы XVIII в.). Так, в Корочанском уезде рожь (озимая) занимала 12349 дес., пшеница — 63,06 дес., овес — 6571 дес., греча — 6255 дес., горох — 2693 дес., просо — 2659 дес., ячмень — 2578 дес., конопля — 3588 дес. и, наконец, лен — 1076 дес. Даже если всю пшеницу отнести к озимой, что очень маловероятно, то и тогда озимые составят всего 18655 дес., или около 40 % всего посева, а яровые составляют 25420 дес., или около 60 % посевов. Резко выделяются огромным удельным весом во всем посеве пшеница (14 %), греча (14 %) и конопля (7 %). По другому уезду, Щигровскому, картина несколько иная. Здесь не было таких огромных посевов пшеницы (ок. 3 %), но посевы гречи были еще более грандиозными (ок. 31 %). Также велики и посевы овса (ок. 26 %), а рожь составляла всего около 36 % всех посевов179. Если по Корочанскому уезду площадь ржи взять за единицу (иначе говоря, величину обычного ярового клина при трехполье), то пшеница составит 0,5; греча — 0,5; овес — 0,5; ячмень — 0,2; горох — 0,2; просо — 0,2; конопля — 0,33 и только лен — 0,1180. Иначе говоря, под яровыми, коноплей и льном было 2,4 единиц собственно ярового клина (за единицу здесь принят клин озимой ржи). Сходные аномалии классического трехполья наблюдаются к концу века и в более северных районах. По ведомости 1797 г. в так называемой Брянской округе (уезде) Орловской губ. ржаное озимое поле составило 80,6 % посевной площади (78480 дес.), а все яровые — 19,4 % (18845 дес.)181. В Ливенском у. той же губернии ржаное поле тогда же составило 61 % (80460 дес.) посевной площади и т. д.182
