Очерк первый судьбы паровой системы земледелия 2 страница

Слабая устойчивость к болезням, необходимость тщательной обработки почвы способствовали слабому распространению яровой пшеницы в крестьянском хозяйстве Заволжья и Оренбургского края. П. Рынков подчеркивал:

«Чтобы хорошо пшеница родилась, двойная работа земледельцу надобна: ибо с начала весны наперед всего вспахав и выбороня землю, должны ее покинуть, дабы она прела, что называется здесь пар. Потом ту ж землю еще пашут, сеют и боронят в другой раз, чего при другом хлебе весьма редко наблюдают, но, спеша севом, оставляя пар (т. е. не делая его, — Л. М.), довольствуются одним паханием». Таким образом, посевы пшеницы были и в этих краях, но занимали третьестепенное место прежде всего из-за большой трудоемкости возделывания. Были и чисто местные препятствия расширению пшеничных посевов — даже новые земли под пшеницей быстро выпахивались («после 2-х или 3-х севов требует пшеница новой роспашной земли»)42. Снова пшеничное поле и здесь одолевали головня, куколь и т. п.

Все это приводило в XVIII в. к реальному проявлению традиционного критерия целесообразности, который синтезировал такие параметры культуры, как продовольственные достоинства, стабильность урожайности, затраты труда и рабочего времени. Итог был один — минимальные, сравнительно с товарными потенциями, посевы в крестьянском хозяйстве как озимой, так и яровой пшеницы.

В качестве редких исключений в районах Суздальского и Владимирского опольев — очагов древних культурных зон плодородия — по данным М.А. Баранова, в 21 вотчине Спасо-Евфимьева монастыря Суздальского у. в 1761 г. посевы пшеницы составляли 15 % ярового поля. А во Владимирских вотчинах монастыря (с. Мордош, Коврово, Торки и Новое) в том же году посевы пшеницы составили 27 % ярового поля43. Возможно, что в севообороте такой процент вообще эпизодическое явление. В конце века посевные площади под пшеницей в Орловской губ. — наиболее крупном районе производства пшеницы — достигали всего 9,8 % (49399 дес.)44.

Пшеница была, таким образом, культурой, возделываемой прежде всего помещичьим хозяйством. Она имела большой удельный вес, максимально допустимый в рамках трехпольного севооборота, на огромных просторах Тульской, Орловской, Курской, Тамбовской, Пензенской, Симбирской, Воронежской и др. губерний. Преимущество и здесь было за яровой пшеницей.

Наконец, в конце века одним из редчайших случаев были небольшие посевы яровой пшеницы в Олонецкой губернии, климат которой был мягче, чем в соседней Архангельской губернии, особенно по берегам Ладожского и Онежского озер, где теплые осенние дни были и в сентябре. Посевы пшеницы встречаются здесь в Петрозаводском, Олонецком, Вытегорском, Каргопольском и даже в Повенецком уездах45. Однако урожай ее был столь мал, что не избавлял от закупок ее в Вологде и Белоозере46.

Греча и горох  

Среди остальных культур ярового клина необходимо упомянуть горох и гречу, также входившие почти всюду в непременный ассортимент крестьянского хозяйства. Посевные площади под ними достигали иногда 8 % и 12 % ярового поля. В крестьянском хозяйстве дорожили не только их ценнейшими качествами как продовольственных культур. «Гречу и больше сеют и лучше употреблять в России знают, нежели во всей Европе, — писал И. Комов. — Ибо там птицу только да скотину кормят ею, а у нас самую питательную для человека пищу из нея готовят, как всякому известно»47. Греча крайне неприхотливая культура: «пашут под нее обыкновенно один раз и сеют, после всякой уже яри, под борону»48. Главное же, и греча и горох возделывались с успехом на «ненавозных» землях. В Каширском у., например, гречиха сеялась «на самой худой земле»49. Урожай сам-3 и сам-4 считался здесь поэтому прекрасным. Больше того, на тучных черноземах она давала далеко не лучшие урожаи. Горох сеялся на более качественных, но тем не менее не унавоженных землях. Этих культур не было в ассортименте крестьянского хозяйства лишь там, где почвенные и климатические условия являлись решающим препятствием к их посеву (например, ранние заморозки в Вологодской и Оренбургской губерниях). Вместе с тем важно отметить, что в Центральной России и овес, и греча, и горох постоянно страдали от осенних заморозков.

Наконец, непременным элементом ассортимента культур парового трехполья были лен и конопля. Первая из этих культур очень плохо росла на черноземе, вторая, наоборот, на подзоле, хотя обе сильно истощали почву. Но, будучи важнейшим элементом натурального крестьянского хозяйства, они в минимальных размерах (до 2 %) сеялись даже в самых неблагоприятных зонах (правда, в Оренбургской губ. лен совсем не рос). Остальные яровые культуры (полба, чечевица, репа, просо, «бор», мак и др.) сеялись лишь по тем или иным природно-климатическим зонам в размерах, значительно уступающих всем остальным культурам. Просо лучшие урожаи давало на «жирных землях». Вместе с тем, как писал современник, оно «любит» землю «между лесов и притом умеренно мокрую, иногда хорошо родится на супесках», но совсем не родится на каменистых почвах. Бор любит косогоры и «чищобы от лесов»50.

Живучесть трехпольного севооборота помимо действенности традиционного фактора целесообразности и рациональности опиралась и на натуральный характер крестьянского хозяйства. В XVIII в., даже во второй его половине, в условиях довольно сильного проникновения товарно-денежных отношений в деревню, натуральный характер крестьянского хозяйства все же преобладал. При сравнительном многообразии ассортимента культур, возделываемых в крестьянском хозяйстве, вовлечение в орбиту товарно-денежных отношений производства одной-двух, редко трех культур не могло повлиять решающим образом на натуральный характер хозяйства в целом. Такое влияние становилось реальностью лишь в итоге вековых процессов развития общественного разделения труда.

Крестьянину почти все необходимо было иметь свое. Такова специфика феодального хозяйства, такова специфика и взращенной этим хозяйством психологии крестьянина. Объективно-исторические процессы общественного разделения труда и развития специализации производства лишь постепенно разлагали натуральный характер крестьянского хозяйства, преодолевая консерватизм его экономической структуры. Болотов прямо объясняет отсутствие в Тульском крае ощутимого роста посева пшеницы: поскольку она сеется в яровом поле, а обычно эту часть поля засевают ячменем, то яровую пшеницу и не сеют, «чтоб, надеясь на пшеницу, и ней (т. е. ее, — Л. М.) не получить и ячменя лишиться»51. П. Рычков пишет о том, что мужик сеет то, что «для него нужнее». Овес мужику нужнее пшеницы — и не старается он уже для нее. Если же он затратит труд на пшеницу, «то необходимо уже принужден он будет уменьшить сев свой овсяной или ячменной и другой, в котором ему так же нужда»52.

Таким образом, трехпольный севооборот, порожденный определенным уровнем развития производительных сил и натуральным характером хозяйства, был могучим фактором реальной действительности. Новые моменты в развитии агрикультуры с трудом пробивали себе дорогу.

Черездесятинщина Передовая агрономическая мысль XVIII столетия в лице одного из своих виднейших деятелей, А.Т. Болотова, уже к 60-м годам четко осознавала известный анахронизм и консерватизм трехпольного севооборота, и, впрочем, не только его, но и системы общинного землепользования и землеустройства. «Земли, которые крестьянин и на себя и на господина своего пашет, лежат не вместе, но в разных местах и от дворов по большей части в дальнем расположении… Я нигде не находил, чтоб крестьянин имел землю свою всю вместе, подле двора своего или, по крайней мере, в близости она-то; но везде генерально разбросана она по всем полям, кои к той деревне принадлежат»53. Эти обстоятельства усугубляются дробностью и разбросанностью и дворянского землевладения. Крестьянин из-за этого «принужден будучи версты за две, за три, а иногда за шесть и более верст как для своей, так и для господской [пашни] ездить, а иногда и из других деревень приезжать»54. Сложное переплетение дробности помещичьего землевладения и общинного землепользования и землеустройства создавало, в частности, ситуации, когда «ни помещику, ни крестьянину всю землю свою унавозить никак невозможно, хотя б он и довольное количество навоза имел». «Отдаленность большой части десятин и временем, и неимением туда, за посеенным хлебом, проезда мешают ему возить оной на них. Чего ради унавоживаются только придворныя земли или в близости лежащие десятины, а про-чия всегда без всякого унавоживания оставляются и весьма худую пользу приносят»55. Консерватизм и архаизм трехполья и дробности полей А.Т. Болотов

суммировал в коротком и емком определении Черездесятинщина (что в XIX в. стало именоваться «чересполосицей»). «Черездесятинщина» была основным препятствием малою своею землею по своему хотенью пользоваться»56. Либерал-помещик А.Т. Болотов ясно представлял агрикультурный и агротехнический прогресс, связанный с ликвидацией «черездесятинщины» и принудительного севооборота. Крестьянин, не будь всего этого, «мог, например, земле своей иной целой год дать отдыхать или землю свою не летом, а зимою или весною унавозив в тот еще год, чего-нибудь насадив или насеяв, пользу получить. А она бы под пшеницу или под рожь с лучшею выгодою поспеть могла. Или, например, по своему произволению, смотря по земле, озимой или яровой хлеб лучше на ней сеять»57. «Еже ли бы… крестьянин всю землю… вместе имел, то мог бы он… по примеру других государств, землю свою окопать и огородив… и внутри разделив и всегда… унавоживать и на все употреблять, на что похочет»58, а то ведь «принужден он по неволе там озимой или яровой хлеб сеять, где у соседей его озимой и яровой посеяны, в противном случае от скота он весь съеден будет»59.

Разумеется, это были трезвые наблюдения, но не реальные мысли. Жесткая определенность трехпольного севооборота паровой системы земледелия и в середине XVIII в. все еще имела в своей основе экономические реалии, среди которых натуральный характер хозяйства и веками отработанная система севооборота, ломать которую было нереально. Правда, в ее рамках были возможны хотя и ограниченные, но весьма симптоматичные сдвиги в развитии агрикультуры и агротехники.

У каждого хлеба Иного севооборота в рамках трехполья быть свой норов те могло, но выбор для той или иной культуры поля того ли иного достоинства существовал вполне определенно. Имея в виду яровые поля, можно говорить, что в 60-е годы XVIII в. лучшие загонки в районах южнее Тулы и Рязани отводились под пшеницу и ячмень. Они выступали в черноземных районах своеобразными конкурентами. Овес как наиболее могучая по выносливости культура сеялся на худших и посредственных землях. Для льна и конопли, если это были товарные культуры, отводились лучшие земли, хотя они сильно истощали почву. Просо в черноземных регионах сеялось преимущественно на новых землях. Наряду с обычным просом в Курской, Воронежской, Оренбургской и др. губерниях был широко распространен уже упоминавшийся «бор» или «дикуша». Эта разновидность проса, известная и в Европе, отличалась способностью давать урожаи сам-20, сам-30 и более при самой примитивной обработке поля (и даже и вовсе без нее). В Оренбургском крае в XVIII в. в агрикультуре обычного проса сохранилась, видимо, весьма древняя традиция: «чтоб родное (урожайное, — Л. М.) и доброе просо иметь, то некоторые мужики так скоро, как оно всход окажет, перепахивают его сохой, токмо… оную перепашку [надо] зделать в дождливую погоду»60. Перепаханные таким способом всходы давали в итоге обильный урожай (рекордный — сам-60).

В ассортименте культур крестьянского хозяйства России были вместе с тем и такие, которые активно использовались в трехпольном севообороте ради улучшения плодородия полей. Для черноземов России и отчасти ее Центра это гречиха. Здесь проявлялось наиболее важное свойство гречихи очищать поля от сорняков, поскольку густая листва ветвистой гречи подавляла все вокруг.

Посевы гороха, так же как и посевы гречи, играли важную агрикультурную роль как средство восстановления плодородия. Русская земледельческая культура, видимо, чисто экспериментальным путем выявила эти особенности гороха. П. Рычков, опираясь на народную практику, писал, что «земля после гороху утучняется и бывает мягка». Больше того, на тучных землях горох «нежился»61 и бежал в плети, давая плохой урожай. А.Т. Болотов прямо писал, обобщая практику, что навоз для гороха просто вреден62. Самое же интересное в наблюдениях А.Т. Болотова заключается в том, что горох избегали (за так называемой «вредностью») сеять на одной и той же земле. То есть сеяли, но не чаще одного раза в 6—10 лет63. Таким образом, объективно создавалась ситуация, когда в рамках трехполья «гороховый клин», так сказать, кочевал по всем полям, способствуя восстановлению плодородия и обогащению почвы азотом.

Столь целенаправленная практика использования ценнейших свойств гороха явственно проступает даже по самым скупым сведениям о распространенности культур. В Сергачском у. Нижегородской губ., где даже при унавоживании урожайность была очень низка, очень широко практиковался посев в полях репы (эффект занятого пара) и гороха64. В Меленковском, Ковровском, Юрьев-Польском, Переяславском, Александровском уездах Владимирской губ. преобладали посевы трех культур — ржи, овса и гороха65. В Гороховецком и Муромском у., кроме ржи, овса и гороха, чаще всего сеялась греча66. В Суздальском, Киржачском и Покровском уездах той же губернии, кроме ржи, овса и гороха, существенное место занимали посевы ячменя67. В Вязниковском у. преобладали посевы ржи, овса, ячменя и гречи, а в Шуйском — ржи, ячменя, овса и гречи68. Разумеется, ассортимент культур этих районов явно вынужден обстоятельствами. Столь широкое распространение в яровых полях посевов гороха, а кое-где и гречи, скорее всего проявление усилий по поддержанию плодородия довольно тощих почв этого региона (исключая небольшие территории Владимирского и Суздальского опольев).

Спасительница-Греча  

Действенность этого свойства гречи четко проступает, в частности, в наблюдениях И.А. Гильденштедта по районам вблизи Лугани, а также южнее Белгорода, где «яровые поля, особенно бывшие под гречихой, засеваются рожью, не будучи перепаханными; посев только заборанивается»69. Свойство гречи улучшать почву использовалось повсюду, где имелись не слишком плодородные земли. Петр Рычков, обобщая наблюдения крестьянской практики, писал, что «та земля, на которой бывает греча посеена, хотя б она и плохая, по снятии ее бывает весьма мягкою и тучной, чего ради и сеют ее на старых десятинах нарочно, чтоб одобрить землю». А.Т. Болотов также отмечал, что в пределах Тульской провинции сеялась «гречиха на самой худой земле, что осталась от посева овса»70, который, в свою очередь, сеялся далеко не на лучших землях. В Калужской провинции греча обычно сеялась также на не очень удобренных землях71. Наоборот, Ив. Лепехиным подмечено было, что «тучная земля к урожаю сего (т. е. гречихи, — Л. М.) не способна»72. На худых почвах греча давала, по мнению Болотова, прекрасный урожай (сам-3, сам-4). Если почва была чуть лучше, урожай поднимался до сам-5». В Васильском у. Нижегородской губ. в селе Богородском посевы гречи на глинистой и серопесчаной почве вытеснили даже лен и коноплю74.

Необходимо отметить еще одну важную сторону высокой агрикультуры возделывания в России гречихи. Общеизвестно, что гречиха, будучи отменным медоносом, опыляется почти исключительно пчелами. Вследствие этого огромные посевы гречи там, где было мало лугов, требовали специальной организации опыления гречи, а не простого стихийного действия природных опылителей. По Рязанской провинции мы имеем прямые данные о массовом разведении пчел для опыления гречи. Здесь «почти у всякого мужика по нескольку ульев пчел есть»75. Главный мед был гречишный: «когда гречи недород, то и пчел по здешнему местоудовольствию получить не от чего»76. Так, видимо, было и в других районах.

Следовательно, в рамках консервативного трехполья агрикультура возделывания гречи на громадных пространствах черноземного Центра России была на весьма высоком уровне, являясь вместе с тем средством повышения плодородия.

В более северных районах Нечерноземья (за исключением ополий Владимира, Суздаля и др.) греча такой роли уже не играла. Здесь ее сеяли лишь там, где она вообще могла дать урожай. Так, в Костромской губ. сеяли ее лишь в южных районах, «избирая под нее сухие места, наклоненные к солнцу… дабы оная могла уходить от морозов»77.

Подсеки и росчисти в России  

Как уже говорилось, в XVIII веке помимо полевого земледелия было широко распространено в российском Нечерноземье земледелие, связанное с эпизодическим использованием лесных росчистей, то есть глубоко архаичная агрикультура, сохранившаяся с незапамятных времен. В историографии послевоенного периода, когда социально-экономическая проблематика была особенно популярна, об этой стороне земледельческой практики великорусских крестьян писали мало, словно стесняясь этой архаики. Между тем живучесть архаичных приемов земледелия была связана не с воображаемой культурной отсталостью крестьян, а с острой жизненной необходимостью. Суть ее заключается в том, что земли регулярного трехпольного севооборота не обеспечивали крестьянство этой гигантской части страны минимально необходимой аграрной продукцией. И это было связано, как будет показано дальше, с катастрофической нехваткой удобрений для полевых земель. Именно поэтому в России земледелие на лесных росчистях, «палах», сохранялось и было важной составной частью зернового и овощевого производства.

Типичная архаика подсечного земледелия сохранилась в XVIII в. в изобильных лесом местностях. Причем там, где земледелие не играло сколько-нибудь значительной роли. В частности, современники писали, что в южной части Олонецкой провинции в 60-х гг. XVIII в. «жители по большей части питаются купленным хлебом»78. Тем не менее, подсечное земледелие местами еще сохранялось. Виды подсеки зависели от возраста леса. Десяти — двенадцатилетний лес с кустарником давал после рубки и выжигания пашню со сравнительно коротким сроком пользования и не очень высоким урожаем. Рубка и выжигание «посредственно крупного или 50 лет стоявшего леса» давали пашню, на которой «в хорошие годы рожь в 20, а овес по два лета в 10, 12 и 15 крат»79 приносили урожай по сравнению с посеянным. Наконец, встречался тип лесной пашни, называвшейся «подстой». Для подстоя лес не сводили, ибо это был, как правило, двухсотлетний строевой бор. Он очищался от кустарников, а большие деревья оголялись от коры и засыхали. Земля же иногда вспахивалась, а иногда сев шел прямо по выжженной почве, на которой находилось «столько уголья, моху, хворосту и пеплу, сколько потребно к прикрытию семян. И так сеют хлеб на голую выжженную землю, и загребают семена граблями»80. Влаги на такой земле было достаточно от тени стоявших деревьев. Иногда при «подстое» деревья «очерчивали», т. е. обрабатывали почву отрезом или чертежом. «На сей земле в хорошие годы обыкновенно родится рожь и овес по 2 лета сряду от 40 до 50 крат» по сравнению с посевом81. Столь баснословная урожайность была обратнопропорциональна сроку использования такой пашни. Подсечное земледелие вообще давало эффект лишь за счет одномоментного насыщения почвы пеплом и компонентами гниения хвороста, сучьев и т. п. Это был крайне экстенсивный способ земледелия, сохранившийся только в роли реликтового явления, и к 80-м годам XVIII в. он, видимо, исчезает, будучи вытесненным росчистями многократного использования.

Уровень агрикультурных знаний русского крестьянства уже был таков, что земледелец Нечерноземья не гнался за одномоментным баснословным урожаем на лесном пепелище. Четко осознавался, хотя и не всюду, вред от бурного лесного пожара. Как правило, в XVIII в. лесные росчисти освобождались от стволов и крупных сучьев. Их увозили на дрова и какие-нибудь поделки.

В Кашинском у. Тверской губ. расчистка пашни из-под леса сопровождается практическим использованием всего леса, кроме прутьев и сучьев, которые сжигают на месте в кучах82. Такая практика приводит к тому, что иногда первый урожай бывает самым скромным. Так, в Корчевском у. Тверской губ. «в первый год хлеб родится не весьма хороший по причине множества корней и больших глыб, подавляющих часть зерен. А на другой год, когда сии глыбы перепашутся и коренья перегниют и земля зделается мяхче и рыхлее, тогда хлеб родится самой лутчей. Таковое плодородие продолжается пять лет»83. Это, видимо, средний по продолжительности срок службы «нивы» или росчисти, хотя часто срок был гораздо короче. Например, в Вышневолоцком уезде, где было очень много росчистей, новины обрабатывали не очень старательно: «на вновь выжженных местах обрабатывают оную обыкновенно же сохою, но без полицы. Сие называется «цапать». По снятии трех, четырех или пяти хлебов «нивы запускаются под сенокосы, а под пашню новыя места расчищаются»84. Не исключено, что именно краткий срок действия «нивы» издавна породил обычай подсева, о чем уже говорилось, на новых сечах ячменя ко ржи, чем создавалась огромная экономия труда. Правда, в Осташковском у. росчисти служили еще меньше: «через два хлеба запускают под лес»85.

Вместе с тем в ряде мест Тверского края росчисти обрабатывают очень тщательно, и это сильно продлевает плодородие безнавозной земли. Так, в Калязинском уезде «везде семьянистом (то есть многосемейными крестьянами, — Л. М.) немалое число земли под пашню расчищается. Разчистка бывает следующим образом. Срубают лес осенью и оставляют на год или на два на месте, дабы земля под сучьями подопрела. После того крупный лес отбирают, отсекая сучья, и употребляют, куды годен. А сучья и мелкой лес сбирают в груды и жгут. Потом подымают сперва отрезом, а после сохами и, несколько поборонив, сеют овес. Некоторые же в тот год не сеют никакого хлеба, а переворотя землю, оставляют до будущего, дабы лучше корень и трава засохли и сгнили. Потом перепахав два раза, сеют рожь или яровое. И таковое место, чем далее пашется, тем более урожай приносит. Так, что до восьми хлебов снять можно»86.

А в Старицком уезде крестьянский опыт лесных росчистей привел к четкому разделению самих типов росчистей. Росчисть из-под крупного леса называется «ляды», а из-под мелкого — «моложи». Причем на лядах сеют рожь, а на моложах — яровое. Затраты труда на такие «специализированные» росчисти резко увеличиваются. Зато в первый же год крестьяне получали невиданный урожай («на новом поле урожай бывает сам-10»). «Но по снятии пяти хлебов земля начинает терять свою доброту и после без навоза родит плохо»87.

Немалую роль в продлении срока действия росчистей играли, видимо, своего рода севообороты. Правда, при всех условиях отмечено, что лучший урожай — это урожай второго года высева. Крестьяне Ржевского уезда считали, что «на новых местах хлеб родится лучше, а особливо другой раз или, по их названию, «на оборотах» посеянный». В Качестве примера можно привести обстоятельное использование росчистей в Новоторжском уезде. Здесь «в исходе июля срубают лес под корень и оной оставляют на месте до будущей весны, а тогда оной зажигают. А когда обгорят сучья и ветви, то убирают мелкий на дрова, а лучший — на строения. Землю поднимают сохою и сеют пшеницу или ячмень. На другой год — рожь, а потом овес. Первый и второй хлеб приходят в восьмеро и в девятеро. Сенокосы расчищаются таким же образом, но… срубленный лес не жгут, а убирают прочь. По прошествии двух или трех лет оставшиеся пенья выламывают»88. Таким образом, получив в первый год высокий урожай пшеницы и ячменя, во второй год урожай ржи еще выше (сам-9). В третий год неприхотливый овес, видимо, приносит также весомую прибавку в зерновой баланс крестьянской семьи. Кстати заметим, что в Новоторжском уезде роль урожаев на «нивах» была столь велика, что автор топографического описания уезда назвал почвы уезда весьма плодородными, хотя урожай в уезде в целом невелик (рожь и ячмень всего урожается сам-3 и сам-4, но ближе к Старицкому уезду — сам-5 и сам-6, овес сам-3, конопля и лен сам-2 и сам-3)89.

Следует отметить и роль репы в севооборотах на лядинах. Обильные урожаи репы «по лядам» («изрядно родится») отмечены по Осташковскому уезду90. В Бежецком у., где расчищалось ежегодно немалое количество земли, в первый год обычно сеяли репу, во второй год — ячмень и только на третий год сеяли рожь. «Плодородие… против навозной земли», что означало урожайность, равную удобренной навозом земле. По снятии «семи хлебов» росчисти снова запускались под лес91.

Такова земледельческая практика одного из многих районов Нечерноземья, где, видимо, и родилась ставшая спустя столетия не совсем понятной пословица: «Не поле кормит, а нива» (то есть росчисть).

Росчисть продленного действия  

В некоторых местностях по истечении первых лет использования росчисти на эти земли или возили навоз, или начинали «двоить» пашню.

Так, в Кашинском у. однократная вспашка и боронование были лишь в первые два года, «но для третьего хлеба пашня двоится»92. В районах крайнего севера, в частности в Архангельском у., расчистку лесных участков проводили весной, срубая лес под самый корень. Целый год он лежит недвижимо. Будущей весной его поджигают, но сгорает, видимо, мелочь, так как несгоревшие деревья и сучья берут на дрова. Затем землю рыхлят сохою и сеют рожь. Со второго года землю регулярно удобряют навозом и сеют только ячмень, «которого сначала бывает урожай средствен, а потом от частого унавоживания приходит в большом количестве»93. Без удобрения новины служат 4–5 лет. В Онежском у. срубленный лес оставляли на два года, «чтоб подопрел». Крупный лес отбирали на дрова и строение. А затем остатки жгли. Новина здесь использовалась также подряд 4–5 лет94.

В разных вариантах подобная практика была» в 80-х годах XVIII в. и в соседней Олонецкой губернии, большая часть которой была покрыта лесами. Наблюдатель фиксирует, что лес здесь «каждую весну… разчищают с крайним трудом, но с малою для размножения пахотных земель пользою, потому что, сняв несколько раз, а в других местах и один только хлеб, оставляют разчищенные с трудом земли, не быв в состоянии удобривать их за отдаленностью положения»95. Как уже было сказано, характернейшей чертой Олонецкой губернии был острый недостаток хороших земель и их крайняя разбросанность и отдаленность от мест, удобных для поселения. «Многие в округах Олонецкой губернии волости, состоящие из 6—8-ми тысяч душ, поселены на расстоянии 40 верст, имея земли свои в отдалении 60-ти — 70-ти верст в пусте лежащие»96. В северных лопских погостах Повенецкой округи… на четвертой год после разчистки производят хлеб, не применяя при росчисти «ничего кроме топора и огня». «В первую весну, подсекши лес, оставляют его на месте, дабы згниением мелких сучьев и листьев земля зделалась тучною. На другой год, собравши порубленный лес в кучи, зжигают. На третий — посеевши рожь или репу, пашут и боронят вычещенную землю, которая называется палами и нивами»97. Именно здесь, в Повенецкой округе, «палы не рождают более одного хлеба, быв земледельцами всегда оставляемы за отдаленностью» (отсюда и способ расчистки, при которой срубленный лес никак не используется).

Однако «в других местах» губернии «на сих нивах» хлеб поспевает на третий год, «ибо в первую весну, подрубив лес, оставляют его на месте до следующей [весны], по наступлении которой оной сжигают и тогда же сеют хлеб. Сии палы рождают пять ли шесть хлебов сряду, не быв ничем удобрены. Но, когда перестают быть урожайны, то земледельцы паки оныя оставляют в пусте и запускают рости лес, принимаясь за расчистку новых нив»98. Точно так же расчищали лес и под луга, и «на расчищенных среди лесов пожнях, обделывания которых толиких требует трудов, с какими сопряжена и разчистка нив», «не меньше знатное получается количество сена»99.

На юге Владимирской губернии, между реками Клязьмой и Окой, расположены были бесконечные леса. По свидетельству П.-С. Палласа, «многие деревни принуждены выжигать для очищения места под пашни… Здешния жители обыкновенно заготовляют пашни следующим образом: подкладывают огонь под коренастые деревья и не помышляют о том, что до половины сгорелые древесные стволы остаются на пашне вышиною в сажень и больше наверх земли. Или огонь простирается далее надлежащего места и опустошает пространство на несколько квадратных верст. Я находил такия пожарища и видал, что у многих деревень на пашнях стоят часто обгорелые высокие пни, которых вырывать не стараются…» Практика эта была постоянной, так как «пашня не чрезвычайно тучна и скоро истощевается по причине лежащего под тонким черноземом песка»100.

На. Урале при известном земельном просторе специфика рельефа вела к тому, что практика систематического унавоживания сосредоточивалась на очень небольших площадях, пахотные массивы земель часто забрасывались, а вместо них в хозяйственный оборот вовлекались новые земли. По Шадринску, в частности, наблюдатель прямо отмечает: «А тот хлеб сеют не на одной земле, но из году в год делают приумножение»101. В Осинском у. «в волостях Касевской, Дубровской, Олховской, Аманеевской, Осинской, Сте-пановского островку в деревнях Мазуниной и Пуговской, Колпаковской сотни в деревне Лушках росчищают черные леса: ельник, пихтовник, липниг (т. е. липняк, — Л. М.) и частию в нем березник и осинник. По росчищении в первый год сеют репу, в другой — льны, в третей — яровой, то есть пшеницу, ячмень, овес и горох. А потом и рожь. И когда она выпашется и потеряет свои жирные соки — урожая производить не будет, — тогда удобряют скотским навозом», т. е. вводят традиционный трехпольный севооборот102. Интересно, что в Соликамском у. были тенденции к нарушению трехпольного севооборота на основных землях. Здесь «землю ж удабривают навозом. Потом сеют хлеб, которой снимается два и три [раза], а после оного делают повторение: ко удабриванию навозы наваживают… Так продолжают и далее»103. Иначе говоря, между периодами пара сеяли не только два, но и три года подряд, т. е. был четырехпольный севооборот.