Интерпретацию Эверетта часто критикуют, хотя вес критических замечаний неодинаков. Я распределю эти возражения на несколько групп.
Возражения, основанные на «расщеплении»
Многие возражения идут от интерпретации — верной или неверной — позиции Эверетта как концепции «расщепляющихся миров». Это понятно, учитывая, что ее нередко называют интерпретацией «множественных миров». К примеру, Белл (Bell 1976) говорит о неясности того, когда должно происходить «ветвящее» событие, неясности, связанной с неясностью понятия измерения, а также об отсутствии предпочтительного базиса для разделения на миры. Понятно, однако, что эти возражения неприменимы к данной интерпретации, не требующей ни объективного «ветвления», ни предпочтительного базиса. Хьюз (Hughes 1989) в сходном ключе возражает против «онтологического ливня», проливающегося в процессе расщепления, а Хили (Healy 1984) отмечает, что создание новых миров нарушает сохранение массы — энергии! Жаль, что «расщепляющая» интерпретация концепции Эверетта обрела такую большую популярность, так как ее очевидные трудности привели к тому, что более интересной интерпретации не уделялось того внимания, которого она заслуживала.
Возражения, связанные с предпочтительным базисом
Некоторые из возражений против интерпретации расщепляющихся миров опираются на то, что она нуждается в предпочтительном базисе, но так обстоит дело и с возражениями против одномирной версии. В частности, возникает вопрос: почему сознания, связанные с суперпозиционным состоянием мозга, соответствуют только его декомпозиции сообразно некоему предпочтительному базису? Почему нет сознаний, порождаемых другими декомпозициями или вообще суперпозиционным состоянием в целом? Это правомочное возражение против версии самого Эверетта, которая, как кажется, требует такой канонической декомпозиции. Но оно не может быть выдвинуто против той версии, о которой я говорил, из которой следует, что суперпозиция порождает соответствующих субъектов дискретного опыта без необходимости постулирования предпочтительного базиса. И я не нуждался в допущении, что это единственные сознания, порождаемые подобной суперпозиционной системой.
Возникает вопрос: «А связаны ли с суперпозицией другие сознания?». Ответ: «возможно». Если принимается двуаспектная теория информации, то мы уже знаем, что с низкоуровневыми процессами в такой системе могут быть сопряжены переживания. Субъекты опыта могут быть сопряжены с процессуальной структурой и при суперпозиции. Не исключено, что сознания сопряжены с другими декомпозициями системы или что большое суперпозиционное сознание сопряжено со всей суперпозиционной системой. Допущение таких сознаний зависит от деталей теории сознания, но трудно понять, как их существование может быть проблемой.
Можно было бы попробовать построить возражение против данной теории на тезисе о возможности суперпозиционных сознаний.
Возражение: почему мое сознание не находится в состоянии суперпозиции? Ответ: потому что я есть тот, кто я есть. Теория предсказывает существование несуперпозиционных сознаний, и мое сознание оказывается одним из них. Спрашивать, почему мое сознание не является одним из суперпозиционных сознаний, это все равно что спрашивать, почему я не мышь. Это просто часть нередуцируемой индексикальности моего существования. Мышиные сознания существуют, суперпозиционные сознания могут существовать, но мое сознание не является одним из них. Возражение: почему у меня нет никакого доступа к суперпозиционным сознаниям, к примеру, к воспоминаниям о суперпозиционных переживаниях? Ответ: данная теория предсказывает, что дискретные сознания, о которых идет речь, будут воспринимать мир всецело дискретным, и что у них не будет прямого доступа к другим частям суперпозиции. Все их воспоминания, к примеру, будут воспоминаниями о дискретных наблюдениях.
В любом случае, интересными сознаниями, связанными с суперпозиционной системой, будут, похоже, только привычные дискретные сознания. Эти сознания сложны и когерентны, и их опыт отражает структуру рациональных процессов. Любые другие сопряженные с ней сознания будут относительно некогерентны и по большей части лишены интересной структуры. Этот вывод подкрепляется «декогеренционной» моделью Гелл — Манна и Хартла (Gell‑Mann and Hartle 1990) и др. Согласно этой модели, интересная структура в волноподобной, сложной адаптивной системе обычно обнаруживается среди компонентов «естественной» декомпозиции; система естественным образом «декогерирует» в определенном направлении. В рациональных системах, таким образом, когерентная когнитивная структура может быть обнаружена только в компонентах этой естественной декомпозиции, и только они будут порождать сложные, когерентные сознания. Любые другие субъекты опыта в такой системе не будут причисляться к субъектам, которых можно называть личностями.
Возражения, основанные на личном тождестве
Целый кластер интуитивных беспокойств связан с тождеством наблюдателя. Возьмем сознание Mi, которое, как я помню, существовало примерно в это время вчера. Сегодня в различных «ветвях» суперпозиции имеется множество сознаний, восходящих к тому сознанию. Мое сознание М 2 есть лишь одно из них. И я вполне мог бы спросить: почему я оказался здесь, а не в какой‑то другой ветви? Как выражается Хофштадтер (Hofstadter 1985b):
Почему мое единое чувство самого себя распространяется по этой случайной ветви, а не по какой‑то другой? Какой закон определяет случайный выбор, выделяющий ту ветвь, за которой, как я чувствую, я следую? Почему мое
чувство себя не сопровождает другого меня после расщепления и не идет
другими путями? Что привязывает яйность к точке зрения этого тела, изменяющегося в этой ветви универсума в данный момент времени?
В ответ на это мы опять‑таки должны сослаться на нередуцируемую индексикальность: мое сознание — вот это , и это вся история. Есть чувство, что за этим должно стоять что‑то более глубокое, и что факт того, что вчерашнее сознание М\ превратилось в сегодняшнее сознание М2, а не в какое‑то другое, немаловажен для мира. Но если смотреть с объективной позиции, в этой ветви нет ничего особо привилегированного. Даже с позиции М\ все сегодняшние сознания равнозначны. Ни одно из них не является единственным законным наследником М \: все они в равной степени несут «яйность» М\. М 2 кажется привилегированным только с этой позиции, с позиции М 2 (разумеется, другие мои двойники в суперпозиции ощущают то же самое по отношению к самим себе). Привилегированная роль М 2 есть лишь еще один индексикальный феномен, подобный тому факту, что я — Дэвид Чалмерс, а не Рольф Харрис. Это сознание — здесь, а не там. Индексикальные факты вообще загадочны, но этот факт не выбивается из их ряда и не привносит в мир дополнительной асимметрии.
У нас есть сильная интуиция того, что личное тождество всегда должно быть связано с каким‑то фактом: если из моего нынешнего состояния возникает множество сознаний, должен существовать некий факт, говорящий о том, какое из них будет мной. Но эта идея была подвергнута мощной критике Парфитом (Parfit 1984), убедительно доказывающим, что фактическая сторона личного тождества исчерпывается фактами о психологической континуальности, памяти и т. п. Если мы соглашаемся с этим анализом, то все завтрашние сознания в одинаковой степени могут претендовать на то, чтобы называться мной, и нет такого факта, который позволил бы различить их. В этом выводе есть что‑то неприятное, превращающее определенный «поток» личного тождества в иллюзию, но анализ Парфита дает основание полагать, что такой поток всегда и был ею.
Наиболее существенным возражением против Интерпретация интерпретации Эверетта является то, что с ее помовероятностей щью нельзя осмыслить вероятности , поставляемые постулатом измерения[196]. В каком‑то случае постулат измерения может говорить нам, что при проведении определенного измерения шанс обнаружения стрелки, указующей вверх, равен 0,9, а шанс обнаружения стрелки, указующей вниз, равен 0,1. По интерпретации Эверетта, на деле происходит то, что как стрелка, так и состояние мозга наблюдателя оказываются в суперпозиции, из чего получается (по меньшей мере) два субъекта опыта. Один из них ощущает стрелку, указующую вверх, другой — указующую вниз. Точно такую же картину мы наблюдали бы, если бы вероятности были 50:50. Конечно, в случае 90:10 амплитуда суперпозиционной волновой функции по большей части сконцентрирована в области «верхнего» состояния мозга, но как это связано с вероятностями?
Эверетт решает этот вопрос, вводя меру на пространстве наблюдателей, соответствующую вероятностям, заданным постулатом измерения (то есть соответствующую квадрату амплитуды соответствующей части волновой функции). Используя эту меру, он доказывает, что в пределе большинство наблюдателей (то есть подмножество наблюдателей с мерой 1) будет обладать воспоминаниями о наблюдениях, согласующимися с частотами, предсказанными вероятностями в постулате измерения. К примеру, среди наблюдателей, проводящих измерение, подобное тому, которое было описано выше множество раз, большинство будет вспоминать, что они обнаружили стрелку, указующую вверх, 90 процентов времени, вниз — 10 процентов времени. Так мы и находим роль для вероятностей. Возникает, однако, вопрос: как обосновать эту меру на пространстве наблюдателей? Если бы мы измеряли это пространство иначе, могли бы возникнуть весьма отличные от тех вероятности. К примеру, если бы мы назначали равные меры всякий раз, когда два субъекта возникают из суперпозиции (независимо от амплитуды), большинство наблюдателей вспоминали бы пропорцию «верхнего» и «нижнего» равной 50:50. Ни уравнение Шредингера, ни психофизические законы не гарантируют «верность» той или иной меры.
Алберт и Левер (Albert and Loewer 1988) решают эту проблему, отказываясь от мер. Взамен они постулируют более радикальные психофизические законы, по которым с каждым состоянием мозга сопряжено бесконечное множество сознаний. С каждым сознанием, постулированным предыдущей концепцией, эта теория соотносит бесконечное множество качественно неотличимых сознаний. Далее, там, где теория Эверетта предсказывает, что сознание разойдется на два сознания, эта теория говорит, что любое сознание пойдет одним или другим путем, с вероятностью, заданной постулатом измерения. Поэтому, если мы берем любое сознание, связанное с состоянием мозга перед вышеупомянутым измерением, то можно будет говорить о 90–процентной вероятности, что оно трансформируется в состояние «восприятия верхнего», и 10–процентной вероятности, что оно трансформируется в состояние «восприятия нижнего». Так сохраняются вероятностные предсказания квантово — механического исчисления.
Ясно, что здесь уже нет той простоты. Новые психофизические законы лишены какой‑либо независимой мотивации, и данная теория нуждается также в дополнительных «интрапсихических» законах, управляющих трансформацией сознаний. Вводя эти ad hoc постулаты, теория приносит в жертву ряд ключевых достоинств интерпретации Эверетта. Можно также попробовать показать проблематичность этих интрапсихических законов, поскольку они постулируют фундаментальные нередуцируемые факты относительно тождества личности во времени. Трудно понять, что делать с этими фактами. Так, их признание потребовало бы отказа от парфитовского анализа личного тождества. У них нет даже естественной супервентности на физических фактах, и это усложняет метафизическую картину. Эту интерпретацию нельзя сбрасывать со счетов, но ее цена велика.
Альтернатива состоит в том, чтобы обойтись без дополнительных ухищрений и посмотреть, нельзя ли сохранить вероятности как- то иначе. Заманчиво истолковать это как проблему индексикальности. Почему из всех мест волновой функции, в которых я мог бы оказаться, я оказался там, где мои воспоминания согласуются с предсказаниями исчисления? Одна из возможностей состоит попросту в том, чтобы признать это элементарным индексикальным фактом: в этой области есть какие‑то сознания и мне случается быть одним из них. Это, однако, кажется неудовлетворительным, так как примечательная регулярность вычисления оказывается удивительным совпадением. Нам нужно показать, что это не так.
Даже если мы признаем, что мое попадание сюда — счастливое совпадение, тут неявно присутствует идея некоей меры на пространстве сознаний. Суть в том, что антецедентно более вероятным является то, что я должен оказаться сознанием одного, а не другого типа, возможно, из‑за относительной избыточности тех классов. Такие неявные меры присутствуют во многих наших рассуждениях о мире. Когда я индуктивно рассуждаю, отталкиваясь от каких‑то данных и делая тот или иной вывод, я знаю, что для некоторых наблюдателей в сходном эпистемическом положении вывод не будет верным, но я допускаю, что для большинства таких наблюдателей он будет верным, даже если в каждом из классов имеется бесконечное множество членов. То есть я допускаю, что антецедентно более вероятно, что я окажусь скорее в одном, чем в другом классе. Подобное рассуждение неявно предполагает некую меру на пространстве сознаний.
Так что не исключено, что мы можем обосновать вероятности, эксплицитно вводя подобную меру. Наверняка большая часть амплитуды волновой функции сосредоточена там, где воспоминания наблюдателей соответствуют предсказания исчисления. Возможно, то, что мое сознание должно оказаться в высокоамплитудной, а не в низкоамплитудной области, является более вероятным. В частности, если мы допустим, что антецедентная вероятность того, что я окажусь одним, а не другим сознанием, пропорциональна квадрату амплитуды соответствующей части волновой функции, то из этого следует, что частотность моих воспоминаний почти наверняка будет предсказана квантово — механическим исчислением.
Но чему объективно соответствует эта мера? Надо ли признавать ее в качестве базового факта о распределении самостей? Можно ли каким‑то образом обосновать ее в качестве канонической меры на этом пространстве? Это трудные вопросы, тесно связанные с тайной самой индексикальности — почему я оказываюсь этой , а не какой‑то другой личностью? Это одна из главных тайн, и совершенно неясно, как можно разрешить ее. Тем не менее идея меры на пространстве сознаний не лишена перспектив и может даже понадобиться для других целей, таких как обоснование индукции. Пока же интерпретация вероятностей остается самой серьезной трудностью, с которой сталкивается интерпретация Эверетта.
Заключение
Надо признать, что в интерпретацию Эверетта практически невозможно поверить. Она постулирует, что мир намного больше, чем мы когда‑либо думали. Согласно этой интерпретации, на деле мир представляет собой громадную суперпозицию состояний, изменяющихся различными путями с начала времен, и в опыте нам дана лишь крошечная его часть. Она также постулирует неопределенность моего будущего: через минуту появится множество сознаний, с равным правом могущих претендовать на то, чтобы считаться мной. С тех пор, как я написал предыдущее предложение, прошла минута; и кто знает, чем заняты сейчас эти другие сознания?
Ясно, с другой стороны, что все ныне существующие интерпретации квантовой механики в известном отношении безумны. В этом фундаментальный парадокс квантовой механики. Три главных кандидата на роль интерпретации — это, возможно, интерпретация Вигнера, согласно которой сознание производит коллапс, бомовская интерпретация, допускающая нелокальные скрытые параметры, и интерпретация Эверетта. Если брать эти интерпретации, то из вигнеровской вытекает, что макроскопические объекты часто находятся в суперпозиции — до тех пор, пока случайный взгляд наблюдателя не приводит к их коллапсу. Интерпретация Бома ведет к представлению о том, что траектория каждой частицы в универсуме зависит от состояния каждой из имеющихся в нем частиц. А из концепции Эверетта вытекает, что мир гораздо больше, чем мы могли бы подумать.
Из них концепция Бома, возможно, наименее безумна, Эверетта — наиболее, а вигнеровская в этом плане находится где‑то между ними.
Но если выстраивать их по теоретической ценности, то все будет наоборот. Концепция Бома неудовлетворительна из‑за ее сложности и искусственности. Концепция Вигнера вполне элегантна, и два ее базовых динамических закона отражают квантово — механическое исчисление, при условии проработки всех ее деталей. Но самой простой оказывается концепция Эверетта. Она постулирует лишь уравнение Шредингера, принцип, признающийся всеми интерпретациями квантовой механики. К ее достоинствам, отсутствующим у других, относится то, что это полностью локальная теория, а также то, что она напрямую совместима с теорией относительности.
Стоит также отметить, что контринтуитивные моменты интерпретации Эверетта содержатся и в двух других интерпретациях. Согласно концепции Вигнера, мы должны признавать, что мир менялся по образцу гигантской суперпозиции Эверетта — и что в нем могли быть суперпозиционные звезды и камни, если и не суперпозиционные кошки — по крайней мере, до тех пор, пока в нем не эволюционировало первое сознательное существо, произведшее коллапс волновой функции. Согласно концепции Бома, неколлапсированная волновая функция Эверетта присутствует в качестве «волны — пилота», определяющей положение различных частиц. Вся структура, имеющаяся в других компонентах, таким образом, наличествует в состоянии мира, хотя ее большая часть нерелевантна для эволюции частиц. Поскольку эти концепции также отводят центральные роли неколлапсированной волновой функции, можно было бы попробовать доказать, что это снижает относительную неправдоподобность концепции Эверетта.
Разумеется, никогда нельзя исключать возможности создания новой теории, которая превзойдет перечисленные концепции по своей правдоподобности и теоретической ценности. Но это не кажется столь уж вероятным. Полное отсутствие экспериментальных аномалий наводит на мысль, что квантово — механическое исчисление сохранится как предсказательная теория. Если это так, то мы не можем ожидать решения этой проблемы под влиянием эмпирических факторов. Не исключено, что новая и усовершенствованная интерпретация могла бы возникнуть вследствие концептуальных разработок, но может оказаться так, что самые перспективные ниши в концептуальном пространстве к настоящему времени уже освоены. В таком случае мы можем застрять в спектре возможностей, похожем на тот, что уже имеется — с существенными уточнениями, быть может, но с плюсами и минусами, сходными с нынешними по своим качественным параметрам. И если говорить об этих возможностях, то интерпретация Эверетта во многих отношениях кажется наиболее привлекательной, хотя в то же время верно, что труднее всего согласиться именно с ней.
В этой работе я отстаивал ряд контринтуитивных концепций. Долгое время я сопротивлялся дуализму сознания и тела, но теперь я одобряю его, и не только в качестве единственной позиции, которую можно защитить, но и удовлетворительной самой по себе. Нельзя исключать, что я где‑то запутался или проглядел новую, радикальную возможность; но я не чувствую дискомфорта, когда говорю, что дуализм скорее всего верен. Я также рассуждал о возможности панпсихизма. Подобно дуализму сознания и тела, он поначалу контринтуитивен, но эта контринтуитивность исчезает со временем. Я не уверен, истинна или нет эта концепция, но она по крайней мере интеллектуально привлекательна, а если поразмыслить над ней, то и не столь безумна, чтобы с ней нельзя было согласиться.
Безумность интерпретации Эверетта — величина иного порядка. Я легко допускаю, что это наиболее интеллектуально привлекательная интерпретация квантовой механики, но признаюсь, что не могу искренне поверить в нее. Если бы Бог вынудил меня поставить на кон мою жизнь в зависимости от истинности или ложности концепций, которые я отстаивал, я достаточно уверенно сказал бы о фундаментальности опыта и с гораздо меньшей уверенностью — о повсеместности опыта. Что же касается интерпретации Эверетта, я разрывался бы на части и, возможно, в конце концов мне не хватило бы смелости сделать ставку на нее[197]. Быть может, она просто слишком уж необычна, чтобы в нее можно было поверить. Неясно тем не менее, можно ли в конечном счете придавать большое значение этим интуитивным сомнениям. Эта концепция проста и элегантна, и она предсказывает существование наблюдателей, которые видят мир именно так, как его вижу я. Разве этого недостаточно? Не исключено, что мы никогда не сможем эмоционально одобрить ее, но мы, по крайней мере, должны всерьез относиться к тому, что она может оказаться истинной.
Примечания
Глава 1
1. См. (Nagel 1974). Обычно считается, что в философском контексте это выражение впервые использовал Фаррел (Farrell 1950). См. также (Sprigge 1971).
2. Разные авторы по — разному используют термин «квалиа». Я использую его, как мне кажется, в стандартном смысле для указания на те свойства ментальных состояний, которые типологизируют эти состояния через то, каково это — иметь их. Употребляя этот термин, я не собираюсь предрешать ход дальнейшего обсуждения таких, к примеру, вопросов, как вопрос о том, является ли знание о квалиа безошибочным, являются ли они интенциональными свойствами и т. д. Квалиа могут быть свойствами как «внутренних» ментальных состояний, так и ощущений. Зачастую удобно выражаться так, как если бы квалиа были свойствами, напрямую реализуемыми субъектом, а не ментальными состояниями этого субъекта; эта практика не приносит вреда, и ее оправдывает тот факт, что квалиа по самой своей сути соответствуют типам ментальных состояний.
3. Такие выражения, как «красное ощущение», «зеленый опыт» и т. п., будут использоваться мной на протяжении всей книги. Разумеется, этим я не хочу сказать, что опытные переживания реализуют тот же тип цветовых свойств, который реализуется объектами (яблоками, деревьями) во внешнем мире. Подобные высказывания всегда можно переформулировать: «опыт того типа, который обычно имеется у меня (в актуальном мире) при взгляде на красные объекты» и т. п., но краткая формулировка выглядит более естественной.
4. Положите 12 стаканов сухой спаржевой фасоли в кипящую соленую (4 столовых ложки соли) воду. Когда фасоль размягчится, поместите ее в холодную воду. Смешайте 2 нарезанных кубиками красных перца, 5 таких же зеленых перцев, 2 нарезанных кубиками большие луковицы, 3 стакана изюма и пучок нарезанной кинзы, добавьте в заправку для салата 1,5 стакана кукурузного масла, 0,75 стакана винного уксуса, 4 столовых ложки сахара, 1 столовую ложу соли, 4 столовых ложки черного перца, 5 столовых ложек порошка карри и 0,5 столовой ложки черешков гвоздики. Подавайте охлажденным. Спасибо Лизе Томас и Encorй Cafй.
5. Богатый материал для размышлений о видах конкретных переживаний см. в Л Natural History of the Semes Экермана (Ackerman 1990). Эта книга может надолго затянуть тех, кто увлечен своим сознательным опытом.
6. Интересно, что Декарт нередко исключал ощущения из категории ментального, связывая их с телом, так что, с другой стороны, не всякое феноменальное состояние (по крайней мере в моей трактовке этого понятия) можно было бы счесть ментальным.
7. Эта обычная интерпретация Райла не учитывает тонкостей его теории, но это хотя бы полезная фикция.
8. Существуют и другие виды функционализма, к примеру патнэмовский (Putnam 1960). Я не рассматриваю их здесь, так как они предлагались в качестве эмпирических гипотез, а не анализов ментальных понятий.
9. Нагель (Nagel 1970) выдвигает сходное возражение против Армстронга, отсылая к проблеме других сознаний.
10. Аргумент Серла основан на тезисе о том, что при отсутствии сознания невозможно было бы объяснить «аспектуальную форму», демонстрируемую интенциональностью, как в случае, когда кто‑нибудь убежден в чем‑то относительно Венеры в ее «утренне — звездном» аспекте, но не в ее «вечерне — звездном» аспекте. Для меня не очевидно, что аспектуальную форму нельзя было бы объяснить иными способами; можно было бы даже попробовать доказать, что современные компьютеры демонстрируют что‑то вроде нее, сохраняя информацию обо мне в одном «аспекте», но не в другом (к примеру, в аспекте моего имени, но не моего номера социального обеспечения). На это можно было бы возразить, что в данном случае идет речь только о «как бы» аспектуальной форме, поскольку подлинной аспектуальной формой является только феноменальная аспектуальная форма; но такой шаг, похоже, привел бы к тривиализации данного аргумента.
11. Указания на эту позицию можно вычитать из некоторых замечаний Локвуда (Lockwood 1989) и Нагеля (Nagel 1986), хотя я не уверен, что кто‑то из них в действительности одобряет именно такое решение.
12. Можно было бы сослаться на аргументы, вроде тех, что выдвигает Крипке (Kripke 1982), призванные показать, что содержание убеждения не определяется психологическими и феноменальными свойствами. Эти аргументы спорны, но в любом случае стоит отметить, что вывод, к которому они подводят, состоит не в том, что такое содержание есть далее не редуцируемый элемент ментального, а скорее в том, что само содержание является чем‑то неопределенным. На деле суть происходящего в том, что соображения, вроде тех, что высказаны в тексте, дают нам серьезное основание считать, что не существует никакого третьего, допускающего независимые изменения, аспекта ментального; поэтому любые вопросы, которые не могут быть улажены с привлечением первых двух элементов, вообще не могут быть улажены.
13. Это «тематически нейтральный» анализ конкретных ментальных понятий, в чем‑то сходный с анализами Плейса (Place 1956) и Смарта (Smart 1959). Ощущение апельсина как опыт — это, грубо говоря, ощущение такого рода, которое обычно порождается апельсинами. Плейс: «Характеризуя остаточный образ в качестве зеленого… мы говорим, что мы имеем опыт такого рода, который, как правило, имеется у нас тогда, когда мы смотрим на зеленое пятно, и который мы научились описывать подобным образом» (с. 49); Смарт: «Когда кто‑то говорит: „Я вижу желтовато — оранжевый остаточный образ“, он говорит примерно следующее: „Происходит нечто подобное тому, что происходит, когда у меня открыты глаза, я не сплю и передо мной лежит хорошо освещенный апельсин"» (с. 150). Однако из‑за присутствия непроанализированного понятия «опыта» этот анализ недостаточен для прямого отождествления феноменальных и физических состояний, как это предлагали сделать Плейс и Смарт. Смарт обходит эту проблему, выводя «опыт» за пределы своего анализа, вставляя взамен двусмысленную фразу «происходит нечто». Если эта фраза трактуется достаточно широко, чтобы покрыть состояния любого типа, то анализ оказывается неадекватным, а если узко — как некий опыт, то анализ будет ближе к делу, но недостаточным для нужного вывода.
14. Джекендоф проводит различие между «феноменальным ментальным» и «вычислительным ментальным». Это различение очень сходно с моим различением феноменального и психологического, хотя я не хотел бы предрешать вопрос о том, являются ли психологические процессы вычислительными по своему характеру.
15. Нилкин (Nelkin 1989) проводит различие между CN (сознанием в «нагелевском» смысле), С1 (первопорядковым состоянием обработки информации) и С2 (второпорядковым прямым невыводным доступом к другим сознательным состояниям). В другой статье (Nelkin 1993) он проводит сходное различие между феноменальностью, интенциональностью и интроспективностью. Байсия (Bisiach 1988) различает С1 (феноменальный опыт) и С2 (доступ частей или процессов системы к другим ее частям или процессам). Нетсоулас (Natsoulas 1978) выделяет множество смыслов термина «сознание». Деннет (Dennett 1969) проводит различие между двумя видами «осведомленности»; первый связан с вербальными отчетами, второй — с контролем за поведением вообще, хотя ни одно из этих понятий не может быть названо с очевидностью феноменальным.
16. Розенталь четко отделяет сознание от «сенсорного качества» и говорит, что его теория касается только первого из них, что могло бы означать, что он не обсуждает феноменальные аспекты. Однако он также утверждает, что состояние сознательно, когда можно говорить о том, каково это — находиться в этом состоянии, и это значит, что предметом его рассмотрения является все же феноменальное сознание. Однако в концепции Розенталя мы почти не найдем указаний на то, как можно было бы объяснить феноменальное сознание. Почему существование высокоуровневой мысли о каком‑то состоянии ведет к наличию чего‑то, что выражает, каково это — находиться в данном состоянии? Помимо рассуждений о том, что два этих феномена, похоже, сосуществуют на практике, Розенталь не предлагает никакого ответа на этот вопрос.
17. Исключение составляет психофизика, которая, похоже, может прояснять различные черты сознательного опыта, пусть ей и не удается полностью объяснить его. В главе 6 я еще вернусь к этому вопросу.
Глава 2
1. Идея супервентности была введена Муром (Мооге 1922). В печатном виде этот термин был впервые упомянут Хейром (Наге 1952). Дэвидсон (Davidson 1970) был первым, кто применил это понятие к проблеме соотношения ментального и физического. Позже Ким (Kim 1978, 1984, 1993), Хорган (Horgan 1982, 1984с, 1993), Хелман и Томпсон (Heilman and Thompson 1975) и другие разработали детальную теорию супервентности.
2. Я использую выражение «A — факт» для краткой записи «реализации A — свойства». Обращение к фактам делает обсуждение менее тяжеловесным, хотя все рассуждения о фактах и их отношениях в конечном счете могут быть выражены в терминах схематики совместной реализации свойств: при необходимости я детализирую это в примечаниях. В частности, следует отметить, что тождество индивида, реализующего А — свойство, не имеет значения для A — факта в моем понимании: важна лишь реализация свойства. Если бы тождество индивида частично конституировало A — факт, то любой A — факт влек бы за собой факты о сущностных свойствах этого индивида, и тогда дефиниция супервентности вела бы к контринтуитивным выводам.
3. Я допускаю, возможно, несколько искусственно, что индивиды имеют четкие пространственно — временные границы, так что их физические свойства — это свойства, реализованные в таком регионе пространства — времени. Если в контексте рассуждений о локальной супервентности мы должны были бы счесть физически тождественными пространственно раздельные объекты, то нам надо было бы исключить из супервентностной базы любые свойства, касающиеся абсолютного пространственно- временного положения (хотя можно было бы избежать необходимости обращения к пространственно раздельным объектам, рассматривая всего лишь возможные объекты, находящиеся в том же самом положении). К тому же я всегда говорю так, будто низкоуровневые и высокоуровневые свойства реализуются индивидами одного типа, так что, к примеру, стол реализует микрофизические свойства — будучи охарактеризован через распределение этих свойств. Строго говоря, более точно, возможно, было бы сказать, что микрофизические свойства реализуются только микрофизическими сущностями, но мои формулировки упрощают картину. В любом случае самые важные проблемы, с которыми мы будем иметь дело, связаны не с локальной, а с глобальной супервентностью.
4. Можно по — разному уточнять, что означает тождество миров относительно некоего множества свойств; это не имеет большого значения для нашего обсуждения. Быть может, лучше всего было бы сказать, что два мира тождественны относительно их A — свойств, если существует взаимно — однозначное соответствие между классами индивидов, реализующих A — свойства в обоих мирах, при котором каждый из двух соответствующих индивидов реализует те же A — свойства. Говоря о глобальной супервентности, мы в таком случае должны допустить, что соответствия, вследствие которых два мира рассматриваются как A — неразличимые, так и В — неразличимые, совместимы друг с другом; то есть ни один индивид не соотнесен с одним коррелятом при A — соответствии, с другим — при В — соответствии. Дефиниция глобальной супервентности обретает следующий вид: любые два A — тождественных мира (при некоем соотнесении) В — тождественны (в экстенсионале этого соотнесения).
Более привычный способ сделать это состоит в допущении, что А — тождественные миры должны включать в себя совершенно одинаковых индивидов, реализующих те же самые свойства, однако, как указывает Маклафлин (McLaughlin 1995), это неоправданно сильное допущение: оно приводит к тому, что кардинальное число мира и сущностные свойства индивидов с неизбежностью оказываются супервентными вообще на любых свойствах. Предлагаемая мной дефиниция обходит эту проблему, обеспечивая то, чтобы отношение детерминации заключало в себе исключительно схематику A — свойств и ничего более.
5. С одним исключением: Бог не мог бы создать мир, который не был создан Богом, хотя мир, не созданный Богом, судя по всему, является чем‑то логически возможным! Я проигнорирую такого рода усложнения.
6. Отношение такого рода возможности к выводимости в формальных системах весьма неочевидно. Можно попробовать доказать, что аксиомы и правила вывода конкретных формальных систем обосновываются именно в терминах уже имеющихся у нас понятий логической возможности и необходимости.
7. Интуитивное понятие естественной возможности концептуально предшествует дефиниции в терминах законов природы: регулярность может считаться законом именно тогда, когда она имеется во всех ситуациях, которые могли бы сложиться в природе, то есть во всех естественно возможных в интуитивном смысле ситуациях. Иногда это формулируется следующим образом: чтобы нечто могло считаться законом, это нечто должно иметься не только в актуальных, но и в контрфактических ситуациях, и для определения релевантных контрфактических ситуаций требуется более фундаментальное понятие естественной возможности.
8. Для отсылки к необходимости такого рода нередко используются также термины «физическая необходимость» и «каузальная необходимость», но я не хочу предрешать вопрос о том, являются ли все законы природы физическими или каузальными.
9. Важное различие логической и естественной супервентности нередко замалчивается или игнорируется в литературе, зачастую не конкретизирующей модальность отношений супервентности. Естественная (или номологическая) супервентность обсуждается ван Кливом (van Cleve 1990), использующим ее для объяснения одной из разновидностей эмерджентности. Сигер (Seager) проводит сходное различие между тем, что он называет конститутивной и коррелятивной супервентностью. Они напрямую соответствуют логической и естественной супервентности, хотя Сигер анализирует данные понятия несколько иначе.
10. Слабая супервентность требует лишь, чтобы в мире — но не в мирах — не было «В — различий без A — различий» (детали см. в (Kim 1984)). Модальная слабость этого отношения делает его слишком слабым для большинства целей. В лучшем случае оно может пригодиться для выражения концептуальных ограничений нефактуальных рассуждений (как в (Наге 1984)), хотя, как указывает Хорган (Horgan 1993), даже эти ограничения, похоже, предполагают кроссмировую зависимость. Сигер (Seager 1988) обращается к слабой супервентности для выражения некоей систематической внутримировой корреляции, не являющейся строго необходимой, но естественная супервентность является гораздо лучшим средством для решения этой задачи.
11. Глобальная естественная супервентность без локализованной регулярности — когерентное понятие, если исходить из неюмистской концепции законов, хотя, быть может, и нет, если опираться на юмистскую концепцию (основанную на понятии регулярности). Однако, даже если исходить из неюмистской концепции, трудно понять, какого рода данные могли бы свидетельствовать о существовании подобного отношения.
12. Хорган (Horgan 1982), Джексон (Jackson 1994) и Льюис (Lewis 1983b) обсуждают сходную проблему в контексте определения материализма.
13. Измененная дефиниция может быть более точно сформулирована в духе прим. 4. Пусть B(W) — класс индивидов с В — свойствами в мире W. Можно сказать, что W' В — превосходит W, если имеется взаимно — однозначное соответствие /: B(W) — > B(W') (то есть между B(W) и подмножеством Ј(W')), такое что для любого а £ B(W), f(a) реализует каждое В — свойство, которое реализует а. В таком случае В — свойства логически супервентны на A — свойствах в W, если любой мир, A — неотличимый от W, оказывается В — превосходящим W, где релевантные В — соответствия опятьтаки ограничиваются экстенсионалами А — соответствий.
Чтобы убедиться в необходимости этого ограничения, вообразим, что в нашем мире имеется исчислимое бесконечное множество психологически тождественных умов, один из которых реализован в эктоплазме, тогда как другие реализованы физически. Интуитивно ясно, что в этом мире психологическое не является супервентным на физическом, но всякий физически неотличимый мир будет психологически превосходящим. Хотя мы ожидаем, что любой такой мир без эктоплазмы будет свидетельствовать против супервентности, между психологическими аспектами того мира и нашего мира существует взаимно — однозначное соответствие. Проблема в том, что это соответствие не связано с соблюдением физического соответствия, соотнося физическую сущность с эктоплазматической сущностью; поэтому нам нужно дополнительное ограничение.
14. Для целей данной дефиниции отношение содержания миров друг в друге может рассматриваться как что‑то изначальное. Льюис (Lewis 1983а) и Джексон (Jackson 1993) отмечали бесплодность продолжения анализа такого рода понятия до бесконечности. Что‑то надо принимать в качестве исходного, и отношение содержания представляется не менее ясным, чем какие бы то ни было другие отношения. Кто‑то мог бы предпочесть рассуждения не о мирах, содержащих W в качестве собственной части, а о мирах, содержащих качественный дубликат W в качестве своей собственной части; это работало бы не менее эффективно.
15. Обратим внимание, что, согласно данной дефиниции, существуют позитивные факты, не являющиеся реализациями позитивных свойств. Возьмем, к примеру, реализацию свойства быть бездетным — или — кенгуру. Быть может, надо более строго определить позитивный факт как реализацию позитивного свойства, но, насколько я могу судить, более слабая дефиниция не дает каких‑либо нежелательных эффектов.
16. Тезис о логической супервентности свойств в нашем мире, по — видимому, должен отсылать к закономерности. Если бы дело обстояло так, что при несколько ином стечении обстоятельств в нашем мире (быть может, при несколько иных случайных флуктуациях) в нем жили бы нефизические ангелы, несмотря на соблюдение законов природы, то логическая супервентность биологических свойств на физических свойствах была бы просто исторической случайностью. Более сильный и интересный метафизический тезис получается при замене в дефинициях логической супервентности отсылок к нашему миру и актуальным индивидам на отсылку к естественно возможным мирам и индивидам. Это исключает сценарии, подобные упомянутому выше. В качестве бонуса это позволяет нам определять, являются ли логически супервентными такие нереализованные свойства, как быть небоскребом высотой в милю. Согласно предыдущей дефиниции, все подобные свойства бессодержательно супервентны.
Это дает следующую дефиницию: В — свойства логически супервентны на A — свойствах, если и только если для любой естественно возможной ситуации X и любой логически возможной ситуации У, если X и Y А — неотличимы, то Y В — превосходит X (с обычным ограничением). Или более кратко: для любой естественно возможной ситуации В — факты об этой ситуации выводимы из A — фактов. Эта модификация существенно не влияет на обсуждение в тексте, и поэтому я опускаю ее ради простоты. Но это обсуждение несложно переформулировать в терминах более строгой дефиниции путем простой замены по всему тексту соответствующих отсылок к «нашему миру» на отсылки ко «всем естественно возможным мирам», как правило, без каких бы то ни было потерь в плане убедительности высказываемых в этих местах тезисов.
Итог напоминает стандартную дефиницию «сильной» локальной супервентности (Kim 1984), в которой присутствует два модальных оператора. Согласно этой дефиниции, В — свойства супервентны на А — свойствах, если необходимо для всякого X и всякого В — свойства F, что если х имеет F, то существует такое A — свойство G, что х имеет G, и необходимо, что если какой‑либо у имеет G, то он имеет F. (A — свойства G при необходимости могут мыслиться как комплексы более простых A — свойств.) Проблема с ангелами делает очевидным, что первый модальный оператор должен всегда пониматься в смысле естественной необходимости, даже если второй выражает логическую. Не столь гладко обстоит дело со стандартной дефиницией глобальной супервентности (A — неотличимые миры являются В — неотличимыми), и она нуждается в модификации в предложенном мной ключе. При необходимости можно дать и параллельную дефиницию «метафизической» супервентности. Разумеется, проблема с ангелами не возникает в случае естественной супервентности, так как нет оснований считать эктоплазму естественно возможной, и поэтому прямолинейная дефиниция естественной супервентности будет удовлетворительной.
17. Не исключено, что мы должны использовать более сильную дефиницию логической супервентности, и тогда материализм истинен, если все позитивные факты о всех естественно возможных мирах вытекают из физических фактов об этих мирах. Возьмем мир без эктоплазмы, в котором нефизическая эктоплазма является тем не менее естественной возможностью, — быть может, он возник бы при несколько иных случайных флуктуациях. Кажется, что мы вправе сказать, что в таком мире материализм ложен или, по крайней мере, истинен лишь в слабом смысле.
18. Для этой эквивалентности мы нуждаемся в правдоподобном принципе, что если мир А есть собственная часть мира В, то ряд позитивных фактов, верных в В, неверны в А, то есть существует такой факт, который является верным в Б и во всех больших, чем В, мирах, но при этом неверен в А.
19. Сказанное также приблизительно соответствует дефинициям Хоргана (Horgan 1982) и Льюиса (Lewis 1983b), но, в отличие от последних, не опирается на несколько туманное понятие «чуждого свойства» для исключения эктоплазматических миров из списка релевантных возможных миров.
20. В философской литературе множественная реализуемость нередко рассматривается в качестве главного препятствия на пути «редукции», однако, как доказывает Брукс (Brooks 1994), она, похоже, имеет весьма отдаленное отношение к тому, как редуктивные объяснения используются в науке. К примеру, биологические феномены, такие как крылья, могут быть реализованы множеством разных способов, но биологи все равно выдвигают редуктивные объяснения. Более того, как показали Уилсон (Wilson 1985) и Черчленд (Churchland 1986), многие физические феномены, нередко считающиеся парадигмами редуцируемости (к примеру, температура), в действительности являются множественно реализуемыми.
21. Кто‑то мог бы сказать, что мы не должны говорить, к чему отсылала бы «вода», если бы XYZ — мир оказался актуальным, поскольку в этом случае слово, звучащее как «вода», было бы совершенно другим словом! Если это вызывает беспокойство, мы можем просто говорить о том, к чему отсылало бы слово с таким же звучанием; или, еще лучше, можно мыслить эти сценарии в качестве эпистемических возможностей (в широком смысле), а кондиционалы — в качестве эпистемических кондиционалов, избавляясь тем самым от беспокойств по поводу сущностных свойств слов. В любом случае суть дела, а именно зависимость референции актуального мира от того, каким оказывается этот мир, остается незамутненной независимо от того, каким образом мы будем описывать данный сценарий. В тексте я по большей части проигнорирую эту тонкость.
22. Не все убеждены в правильности тезиса Крипке и Патнэма о том, что вода с необходимостью есть Н20 и что XYZ — это не вода; сомнения на этот счет высказывает, к примеру, Льюис (Lewis 1994). Ясно, что наша лингвистическая практика, похоже, осталась бы по большей части неизменной, даже если бы мы использовали термин «вода» для указания на водянистую материю в контрфактических мирах. Тот факт, что этот вопрос несложно развернуть как в ту, так и в другую сторону, наводит на мысль, что при объяснении таких феноменов, как вода, на самом деле не столь уж важны моменты, связанные с вторичным интенсионалом. Действительно, тот факт, что мы всегда можем заменить «воду» такими терминами, как «водянистая материя», указывает на то, что апостериорная необходимость едва ли может оказать серьезное влияние на рассмотрение вопросов, связанных с объяснением, физикализмом и т. п. Сиверт (Siewert 1994) обходит проблемы, порождаемые апостериорной необходимостью, именно в таком ключе. Я и сам подумывал о том, чтобы поступить так же, но в итоге решил, что двумерная модель представляет интерес и сама по себе.
23. Разумеется, могут существовать и пограничные случаи, в которых будет неопределенным, отсылало бы понятие к некоему объекту, если бы данный мир оказался актуальным. Это не проблема: мы можем допускать неопределенность в первичном интенсионале, подобно тому как мы иногда допускаем неопределенность референции в нашем собственном мире. Могут также существовать случаи, в которых имеется несколько в равной степени приемлемых кандидатов на роль референта понятия в каком‑то мире (так, возможно, обстоит дело с «массой» в релятивистском мире — это слово могло бы отсылать либо к массе покоя, либо к относительной массе); так же как мы терпели бы разделенную референцию в подобных актуальных случаях, мы не должны были бы исключать ее наличие, говоря о значении первичного интенсионала.
В некоторых пограничных случаях могло бы оказываться даже, что отнесение объекта к экстенсионалу понятия зависит от разного рода случайных исторических факторов. Хороший повод для размышления на эту тему дает статья Уилсона (Wilson 1982), где обсуждаются подобные случаи, включая, к примеру, гипотетическую ситуацию с друидами, которые решили бы классифицировать самолеты в качестве «птиц», если бы они вначале увидели самолет в небе — но не тогда, когда они вначале нашли бы самолет, потерпевший крушение в джунглях. Можно было бы попробовать классифицировать два этих различных сценария в качестве различных вариантов реализации актуального мира, сохранив, таким образом, фиксированный, детализированный первичный интенсионал; или же можно было бы счесть подобные случаи неопределенными относительно ядра первичного интенсионала. Так или иначе, но небольшая размытость по краям первичного интенсионала полностью совместима с тем, каким образом я применяю данную модель.
24. См. (Field 1973). Думаю, что анализ в терминах первичных интенсионалов позволяет счесть «изменение значения» менее частым, чем обычно думают. Так, случай с относительностью не дает основания считать, что первичный интенсионал «массы» изменился за последний век, хотя наши представления об актуальном мире, несомненно, претерпели изменение. (По сходным причинам можно было бы попробовать использовать анализ в терминах первичных интенсионалов для противостояния идеи «холизма значения» мысли.) Любое «развитие» первичных интенсионалов в лучшем случае оказывается чем‑то более тонким, как в примерах Уилсона (Wilson 1982), где ядро остается неизменным, но исторические случайности могут изменять классификационные практики по краям. Впрочем, все это заслуживает гораздо более детального анализа.
25. Некоторые различия: (1) каплановское содержание очень близко вторичному интенсионалу, но он трактует характер как функцию от контекста к содержанию, тогда как первичный интенсионал есть функция от контекста к экстенсионалу. Однако при условии придания жесткости первичный интенсионал может быть напрямую извлечен из характера, и наоборот. Я говорю о первом по соображениям симметрии и простоты. (2) Каплан использует свою концепцию для решения проблем, связанных с индексикальными и демонстративными терминами, такими как «я» и «то», но не применяет ее к терминам естественных видов, таким как «вода», поскольку он считает, что «вода» указывает на Н20 во всех контекстах (одинаковое по звучанию слово на Двойнике Земли — это попросту другое слово), и он считает, что процесс фиксации референции в данном случае является частью не семантики, а «метасемантики». Как и прежде, для моих целей не столь уж важно, является ли он частью метасемантики или семантики; важно лишь то, что фиксация референции определенным образом зависит от того, каким именно оказывается актуальный мир.
26. Могло бы показаться, что первичный интенсионал хорошо определен лишь по отношению к возможным мирам, центрированным на индивидах, мыслящих надлежащие мысли или выражающих их надлежащим образом. Думаю, однако, что первичный интенсионал может быть естественным путем распространен на более широкий класс миров: мы можем удерживать понятие из нашего собственного мира и рассматривать его применение к другим мирам, трактуемым в качестве актуальных (см. Chalmers 1994с), хотя его референция в некоторых из таких миров может быть неопределенной. Но это мало влияет на последующее изложение.
27. Отметим, что, строго говоря, первичный интенсионал указывает на жидкость в нашем историческом окружении: если я совершаю путешествие на Двойник Земли и говорю «вода», я по — прежнему отсылаю к Н20.
28. Отношение между вторым и третьим соображениями в этом параграфе — то есть между куайновской эмпирической ревизуемостью и крипкеанской апостериорной необходимостью — сложно и интересно. Как отмечает Крипке, разрабатываемая им модель позволяет решить некоторые, но не все проблемы, поднятые Куайном. Анализ Крипке объясняет апостериорные пересмотры интенсионалов, а значит, и изменения определенных аспектов «значения». Двумерный анализ, однако, находится в согласии с одноинтенсиональным объяснением истинностных значений, приписываемых им в актуальном мире, и поэтому не объясняет куайновской возможности фальсификации ряда предполагаемых априорных концептуальных истин в актуальном мире перед лицом достаточных эмпирических данных. На мой взгляд, предполагаемые концептуальные истины такого рода попросту не являются концептуальными истинами, хотя и могут быть близки им.
29. В применении двумерной модели для установления содержания мысли есть одна тонкость, связанная с тем, что иногда мысль может признавать центрированный мир в качестве потенциального окружения, даже если он не содержит копию самой этой мысли. К примеру, если я мыслю: «Я в коме», я признаю те центрированные миры, центральный индивид в которых находится в коме, независимо от того, содержат ли они мысли. Поэтому при определении первичных интенсионалов и первичных пропозиций мышления надо действовать осмотрительно; более осмотрительно, чем я действовал здесь в случае языка.
30. Миры должны трактоваться долингвистически, возможно, в качестве дистрибуций базовых качеств. По — видимому, лучше не рассматривать их в качестве совокупности тех или иных утверждений, поскольку подобные утверждения описывают мир, и мы видели, что они могут делать это разными способами. При рассмотрении мира в качестве совокупности утверждений мы утратили бы это различение. Быть может, миры могут рассматриваться в качестве совокупностей пропозиций (Adams 1974) при надлежащем понимании пропозиций, в качестве максимальных свойств (Stalnaker 1976), положений дел (Plantinga 1976), структурных универсалий (Forrest 1986) или же в качестве конкретных объектов, аналогичных тем, что есть в нашем мире (Lewis 1986а). Не исключено и то, что это понятие можно попросту признать элементарным. В любом случае, рассуждения о возможных мирах обоснованы не больше и не меньше, чем рассуждения о возможности и необходимости вообще. Подобно математическим понятиям, эти модальные понятия могут с пользой употребляется еще до осуществления по отношению к ним удовлетворительного онтологического анализа.
Я буду всегда рассматривать миры «качественно» и абстрагироваться от вопросов «этовости». Иными словами, я буду считать два качественно тождественных мира тождественными, и меня не будут интересовать вопросы о том, не могли ли индивиды в таких мирах иметь разные «идентичности» (некоторые авторы пытались доказать, что могли). Эти вопросы о трансмировой идентичности ставят множество интересных проблем, но они по большей части несущественны для моего использования модели возможных миров.
31. В частности, кто‑нибудь мог бы отрицать равенство значения и интенсионала в случае математических терминов. Часто утверждается, что такие положения, как «существует бесконечное множество простых чисел», не являются истинными по значению, несмотря на их истинность во всех возможных мирах; те, кто высказывает этот тезис, скорее всего, воспротивились бы приравниванию значения к интенсионалу.
Другие могли бы не согласиться с тезисом о том, что первичный интенсионал термина, такого как «вода», является частью его значения; возможно, они считают, что значение данного термина исчерпывается его референцией, полагая, что первичный интенсионал имеет отношение скорее к прагматике, чем к семантике. Третьи могли бы сопротивляться тезису о том, что вторичный интенсионал является частью значения. В любом случае от использования термина «значение» ничего не зависит. Меня интересует истинность по интенсионалу независимо от того, будут ли интенсионалы значениями или нет.
32. Эта дефиниция представимости близка той, что дана Ябло (Yablo 1993): Р представимо, если можно вообразить мир, который можно использовать для верификации Р. Различие в том, что положение «который можно использовать для верификации» не исключает возможности неверного описания представленных ситуаций, так что эта версия представимости в лучшем случае является лишь небезупречным руководством в плане установления возможности. Моя дефиниция устраняет этот источник путаницы. Разумеется, он возвращается в виде большей пропасти между тем, что является на первый взгляд представимым, и тем, что является действительно представимым; поэтому приходится более осмотрительно судить о представимости.
33. Не исключено, что можно применить эту критику к аргументу Декарта: поскольку он может представить себя без тела, его бестелесность есть нечто возможное, и поэтому он нефизичен (так как любая физическая сущность с необходимостью телесна). «Я бестелесен» может быть представимым-1 и поэтому возможным-1, но из этого не следует, что это положение представимо-2 и возможно-2. Напротив, смысл, в котором положение «я телесен» было бы необходимым, если бы он был физическим объектом, связан с необходимостью-2, а не с необходимостью-1. (Первичный интенсионал понятия «я» указывает на индивида в центре любого мира; вторичный интенсионал указывает на Декарта в любом мире.)
34. Можно было бы сказать, что в метафизической необходимости нет ничего особо «метафизического». При таком взгляде она оказывается всего лишь разновидностью концептуальной необходимости с апостериорным семантическим уклоном, идущим от двумерной природы наших понятий. Подробнее о том, что апостериорная необходимость — предмет не только метафизики, но и соглашения, см. (Putnam 1983) и (Sidelle 1989, 1992).
35. Хорган (Horgan 1984с) развивает и обосновывает концепцию, согласно которой все высокоуровневые факты логически супервентны на микрофизических фактах. По его словам, высокоуровневые факты привязаны к микрофизическому «семантическими ограничениями», так что в мире есть лишь микрофизика и «космическая герменевтика». Нельзя, однако, не обратить внимания на то, что он избегает говорить о проблеме сознательного опыта. Среди других сторонников разного рода формулировок тезиса о логической супервентности — Джексон (Jackson 1993), Кирк (Kirk 1974) и Льюис (Lewis 1994).
36. Аргументы в пользу того, что факты об абстрактных сущностях логически супервентны на физическом, можно найти у Армстронга (Armstrong 1982).
37. Сознательный опыт, вероятно, вносит свой вклад в этот первичный интенсионал, если вода отчасти индивидуализируется той разновидностью опыта, который она порождает. Индексикальность точно делает это, что явствует из слова «нашем» во фразе «прозрачная, пригодная для питья жидкость в нашем окружении». Эти факты не подрывают логической супервентности с поправкой на сознательный опыт и индексикальность.
38. Как в известном методе предложений Рамсея для применения теоретических терминов; см. (Lewis 1972).
39. Этот пример был предложен в качестве задачи Нэдом Блоком.
40. Сходный тезис о требовании анализируемости для супервентности высказывали Джексон (Jackson 1993) и Льюис (Lewis 1994).
41. Альтернативное правдоподобное объяснение предполагает, что для того чтобы нечто было красным, это нечто должно быть такой вещью, которая имеет тенденцию порождать суждения о красном. Это избавило бы от обсуждаемых здесь проблем, поскольку суждения, похоже, логически супервентны на физическом.
42. За исключением, возможно, того, что в то время, как у меня имеется убеждение о Билле Клинтоне, у моего двойника имеется убеждение о двойнике Билла Клинтона. Но опять‑таки мы можем отвлечься от проблем, связанных с трансмировой идентичностью.
43. Ближе всего к такому аргументу аргумент, приводимый крипкеанским Витгенштейном (Kripke 1982), который, по сути, доказывает, что из физических и феноменальных фактов нельзя вывести интенциональные факты, поскольку такой вывод не может быть опосредован физическим, функциональным или феноменальным анализом интенциональных понятий. Соответствующие аргументы (особенно те, которые направлены против функционального анализа) спорны, но в любом случае, как отмечалось ранее, вывод данного аргумента состоит не в том, что интенциональные факты — это дополнительные факты, а в том, что они, строго говоря, вообще не факты.
Если согласиться с крипкеанско — витгенштейновским аргументом против выводимости, интенциональность оказывается в положении, напоминающем то, в котором оказывается мораль (см. ниже). В обоих случаях, (1) похоже, отсутствует концептуальная выводимость В — фактов из А — фактов, притом что (2) если в нашем мире есть В — факты, то они есть и в любом представимом A — неотличимом мире. Единственный осмысленный вывод заключается в том, что, строго говоря, В — фактов не существует и что В — атрибуции должны трактоваться в дефляционистском ключе. Возможность того, что В — факты есть фундаментальные дополнительные факты, исключается соображениями представимости, показывающими необходимость существования априорной связи A — фактов с В — фактами, если последние вообще имеют место.
44. Если существуют субъективные моральные факты, то моральные атрибуции имеют определенные условия истинности, зависимые, однако, от того, кто приписывает их. Если это так, то моральные понятия имеют индексикальный первичный интенсионал, и здесь имеется логическая супервентность с поправкой на индексикальность. За такой анализ ратуют сторонники «субъективистского морального реализма» (Sayre‑McCord 1989), трактующие «добро» в духе «доброго для меня» или «доброго в моем сообществе». Поскольку здесь присутствует субъективность, этот реализм оказывается, однако, очень мягким. Из этой позиции, к примеру, следует, что два человека, спорящих о том, что есть добро, могли бы и вообще не иметь расхождений.
45. Аргументы Крипке (Kripke 1972), к примеру те, где говорится о референции имени «Гедель» в разных ситуациях, наводят на мысль, что первичный интенсионал, связанный с использованием имени, обычно нельзя выразить краткой дескрипцией. Они могут также указывать на то, что первичный интенсионал не может быть выражен какой‑либо конечной дескрипцией, хотя я не так в этом уверен (они точно показывают, что любая подобная дескрипция должна включать металингвистический элемент и условие, требующее надлежащей каузальной связи с субъектом). Однако ничто в этих аргументах не указывает на то, что имя (как оно используется в любом наличном случае) вообще лишено первичного интенсионала. В самом деле, сами аргументы Крипке опираются на рассмотрение зависимости референции имени от того, каким оказывается актуальный мир, то есть на оценку первичного интенсионала имени в разных центрированных мирах.
46. Ясное обсуждение этого вопроса можно найти у Нагеля (Nagel 1986).
47. Как негативным фактам удается ускользнуть от приведенных выше аргументов в пользу логической супервентности? Аргумент от представимости не проходит, как показывает пример с ангелами. Аргумент от эпистемологии не проходит из‑за явного наличия эпистемологической проблемы того, как мы можем познавать универсальные положения неограниченного объема (мы не можем быть уверены в том, что ангелов не существует). Аргумент от анализируемости не проходит, так как нельзя провести анализ этих негативных фактов в одних лишь терминах позитивных фактов (без использования второпорядкового факта «и это все»).
48. Как законам удается ускользнуть от приведенных выше аргументов в пользу логической супервентности? Аргумент от представимости не проходит, как показывает пример выше. Аргумент от эпистемологии не проходит из‑за явного наличия проблем с эпистемологией законов и каузальности, засвидетельствованных скептическими выпадами Юма. Аргумент от анализа не проходит, так как закономерность требует поддерживающей контрфактичность всеобщей регулярности, и такие контрфактуалы нельзя проанализировать в терминах конкретных фактов об истории мира (при всем уважении к Льюису (Lewis 1973)). Конкретные факты об истории мира в пространстве и времени совместимы с истинностью самых различных контрфактуалов.
49. Юмистские взгляды на законы и каузальность защищают Льюис (Lewis 1986b), Макки (Mackie 1974) и Скайрмс (Skyrms 1980). Аргументы против такого рода позиции можно найти у Армстронга (Armstrong 1982), Кэрролла (Carroll 1994), Дретске (Dretske 1977), Молнара (Molnar 1969) и Тули (Tooley 1977).
50. Среди тех, кто, напротив, похоже, считает, что логическая супервентность — это скорее правило, чем исключение, — Армстронг (Armstrong 1982), Хорган (1984с), Джексон (Jackson 1993), Льюис (Lewis 1994) и Нагель (Nagel 1974).
51. Подробнее на эту тему см. (Horgan and Timmons 1992b).
Глава 3
1. Кирк (Kirk 1974) живо описывает зомби и даже очерчивает ситуацию, в которой мы могли бы поверить, что некто в актуальном мире превратился в зомби, специфицируя соответствующие промежуточные случаи. В сходном ключе Кемпбелл (Campbell 1970) обсуждает «имитированного человека», физически идентичного нормальному, но полностью лишенного опытных переживаний.
2. Такую косвенную аргументацию в пользу логической возможности зомби приводит Кирк (Kirk 1974).
3. Якоби (Jacoby 1990) прекрасно показывает, что аргументы от представимости не более проблематичны для функционалистских концепций сознания, чем для материалистических концепций в целом. Он считает это доводом в пользу функционалистских концепций, я — доводом против материалистических концепций.
4. В действительности это привело бы к замене красного не синим, а желтым, так как оба этих цвета находятся в предельных позитивных точках своих осей. Эти детали, однако, несущественны. Любопытные характеристики, присущие цветовому пространству человека, на понятн
