Российская федерация. 1992-2004 4 страница

Подводя итоги политики приватизации 1992—1998 гг., следует от­метить, что она рассматривалась как важнейшая часть процесса сис­темной трансформации, предполагавшей утверждение рынка, либе­ральной демократии и открытости внешнему миру. При этом инициа­торы курса исходили из неподготовленности большинства населения к решительному движению в этом направлении. Они, тем не менее, считали допустимым осуществить намеченные реформы «сверху», ис­пользуя имеющийся властный ресурс. А это возможно только при под­держке того политического режима, который готов реализовать именно этот вариант преобразований. Поэтому на первых этапах экономичес­кая политика была во многом подчинена задаче сохранения и упроче­ния сложившейся к началу 1992 г. системы властных отношений.

Для того чтобы придать процессу изменения отношений собствен­ности необратимый характер, его осуществляли директивно (спуска­ли из Центра жесткие планы и добивались их выполнения), в сжатые сроки, принимая как неизбежное зло многочисленные отступления от несовершенного законодательства. В результате были минимизиро­ваны масштабы государственной собственности, произошло ее пере­распределение, концентрация в руках ограниченного круга новых вла­дельцев. Далеко не все смогли ощутить позитивные итоги ухода госу­дарства из сферы регулирования экономики, негативно оценивался уровень социальной защищенности населения. Для всех было очевид­но, что пока не удалось создать экономический и правовой механиз­мы эффективного использования новых отношений собственности в целях роста отечественного производства и повышения благосостоя­ния больших групп российского общества. Сторонники избранного курса объясняют незавершенностью качественного изменения отно­шений собственности, полагая, что переход имущества от формаль­ного владения к эффективному использованию займет определенный исторический период.

Криминализация экономической жизни. Рыночные преобразования в России привели к росту преступности, породили качественные пе­ремены в структуре экономики и общества. Происходящее в России в 90-е годы С. С. Говорухин назвал «великой криминальной революци­ей». По выражению Г. А. Явлинского, страна стала «криминальной оли­гархией с монополистическим государством». В. С. Черномырдин гово­рил о «тотальной криминализации российского общества».

В публицистике и научной литературе часто пишут о «коррумпи­рованности власти», отражающей сращивание власти и криминала. Многие признают усиление влияния преступности на развитие эко­номики и общества, беспреиедентность масштабов взаимодействия госчиновников и криминальных группировок. Это, в частности, на­шло отражение в появлении нового смысла в слове «крыша». Под этим

707

23*

ныне понимают неформальные (чаше всего преступные) объедине­ния, захватившие и успешно выполняющие функции, которые в силу своей слабости не в состоянии выполнять государство. Речь идет, прежде всего, о сборе налогов, обеспечении безопасности граждан и пред­приятий, о выполнении принятых законов.

«Крыша* может выступать как параллельная власть, сосуществу­ющая с легальной, например, с владельцами контрольных пакетов акций предприятий. Однако методы действия «крыш» преимущественно криминальны: шантаж, запугивания, убийства тех собственников и управленцев, которые нарушают определенные «условия» и «обяза­тельства». «Крыша» может возбуждать судебные дела с участием под­ставных лиц для сокрытия истинных заказчиков убийств, оказывать давление (в разных формах) на работников правоохранительных ор­ганов с целью недопущения раскрытия преступлений. И, как пишут, чем крупнее бизнес, тем более мощной должна быть охраняющая его «крыша». С легкой руки бывшего министра финансов России А. Лив­шица в обиход политиков и бизнесменов вошла фраза «Надо делить­ся». Не меньшее распространение получил связанный с «дележом» неформальный термин «наезжать».

Следствием стремительного перехода к рынку стала криминализа­ция социальной структуры российского общества, что связано со зна­чительным ростом численности «групп риска», которые появились в начале 90-х. Это — обнищавшие слои населения; определенная часть безработных и не полностью занятых; «социальное дно» — нищие, бомжи, бывшие заключенные, беспризорные и т.п.; некоторые груп­пы беженцев из «горячих точек» на территории бывшего СССР; неус­троенные лица, демобилизованные из армии и находящиеся в состо­янии «поствоенного шока». Все эти группы способны репродуциро­вать криминогенное поведение и асоциальную мораль, выходящие за пределы собственно перечисленных слоев.

1991 — 3992 годы ознаменованы всплеском преступности, рост ко­торой продолжался и в последующем. Так, в 1992 г. увеличение числа правонарушений составило более 70% в сравнении с предыдущим годом. Росли «традиционные» виды преступности: кражи имущества, хищения государственной собственности, хулиганство, бандитизм, убийства на бытовой почве, изнасилования и др. Появились и такие, почти не известные ранее в стране, преступления, как политический терроризм, захват заложников с целью выкупа, заказные убийства, связанные прежде всего с предпринимательской деятельностью. К 1995 г. в стране совершалось более тысячи заказных убийств в год. Резко рос­ли обороты наркобизнеса, которые, по оценкам МВД, в 1992 г. дос­тигли 2 млрд долларов в год и увеличивались ежегодно на 1 млрд. Широкий размах приобрела торговля оружием.

Если в 1991 г. в России действовало не менее 3 тыс. организован­ных преступных групп, то на конец 1994-го сообщалось о 5,5; а на ^;

708

коней 1995-го — уже о 6,5 тыс. таких «объединений». Около 50 из них имели «отделения» по всей стране. В распоряжении этих организаций «под ружьем» находились группы хорошо подготовленных боевиков. Около тысячи группировок организованы по этническому принципу: азербайджанская, грузинская, чеченская, таджикская, армянская, осетинская и др. О точной численности «бойцов» преступного мира судить трудно; в печати встречались упоминания о десятках и даже сотнях тысяч. В российских тюрьмах и лагерях в 90-е постоянно нахо­дилось около миллиона людей, приговоренных к разным срокам за различные преступления; мест для вновь осужденных не хватало.

В прессе часто публиковались материалы, авторы которых били тревогу по поводу масштабов криминальной деятельности в различ­ных отраслях экономики (например, в автомобилестроении, алюми­ниевой промышленности), а также в регионах России. Так, в Красно­ярском крае, по свидетельству газеты «Известия», в 1994 г. действова­ли полторы сотни бандитских группировок, объединенных в пять сообществ, по 2—2,5 тыс. человек в каждом. «Они контролируют все банки, рынки, 90% коммерческих и 40 — государственных структур. Город разделен на 8 секторов. Но это не просто шайки рэкетиров. Ныне хорошо организованные группы вторглись в область экономики. Красноярский союз товаропроизводителей должен был объявить край "зоной, неблагоприятной для развития экономики". Из-за тотальной криминализации, вездесущего рэкета свертывается производство, со­кращаются рабочие места. Сопротивление подавляется жестоко. За де­каду убрали пять гендиректоров и президентов компаний... Некогда подпольные "малины" снимают оборудованные компьютерами офи­сы, набирают штаты клерков и отнюдь не шарахаются от человека в милицейской форме. Реальной силой обладают сегодня именно лиде­ры откровенно бандитских и полукриминальных групп, что свиде­тельствует как о силе криминального сообщества, так и о немощи официальных властей».

Рост преступности и криминальных группировок привел к появле­нию таких новых профессий, как частные телохранитель и детектив, которые обычно объединялись в рамках частных охранных структур и агентств, число которых также росло. К защите частного предприни­мательства и бизнесменов привлекались и высококвалифицирован­ные кадры, ранее работавшие в правоохранительной системе, но ока­завшиеся невостребованными государством в новых условиях. Мас­штабы деятельности «криминалитета» диктовали необходимость адекватных ответных мер, значительного увеличения частных ассиг­нований на эту сферу (создание служб безопасности, приобретение спецтехники и т.п.), что приводило к «ползучей» милитаризации об­щества в целом. При этом до 10% частных охранных фирм действова­ли без лицензий, порой понятие «защита» трактовалось достаточно широко.

709

С криминализацией экономической жизни связана и ее теневиза- ция, хотя второй процесс шире первого, Теневая, «неофициальная» экономика включает некриминальные виды предпринимательской деятельности, находящиеся вне системы государственного учета и регулирования и, как правило, вне сферы выполнения официальных налоговых обязательств. С криминальной ее роднит избирательное от­ношение к существующему законодательству, вовлеченность в «не­формальные» контакты с представителями госаппарата, а также за­нятие некоторыми видами бизнеса (например, в 1992—1995 государ­ство контролировало лишь '/ производства алкогольной продукции, приносившего очень высокую прибыль).

От криминальной экономической деятельности теневую отличает то, что это — преимущественно социально необходимая и полезная активность, легализации которой в современной России препятству­ют некоторые политические, экономические, правовые и другие фак­торы. Причина масштабной «теневизации» хозяйственной жизни в том, что на смену административному регулированию экономики, суще­ствовавшему 75 лет, пришло если не полное отсутствие государствен­ного управления, то его явная недостаточность. Как отмечал извест­ный экономист Е. Ф. Сабуров, «государственное управление экономи­кой исчезло, а какое-либо иное не возникло». Начало перехода к рынку не сопровождалось созданием адекватных ему новых институтов, форм государственного регулирования. Между тем и отечественные, и зару­бежные исследователи признают ныне исключительную роль государ­ства в обеспечении условий функционирования именно «свободной», рыночной экономики.

В книге по истории развития капиталистического хозяйства в Ев­ропе (Как Запад стал богатым? Новосибирск, 1995) отмечается, что «правительства предоставляли правовые механизмы, обеспечивавшие возврат кредитов и выполнение соглашений; они решительно опреде­ляли и защищали права собственности, без которых невозможны ин­вестиции и торговля; они создавали правовые нормы, отвечавшие потребностям предприятий; они субсидировали сооружение каналов, железных и шоссейных дорог; разумно или ошибочно, но они защи­щали с помощью тарифов и квот национальную промышленность от иностранной конкуренции. Некоторые достижения правительств, та­кие, как бесплатное обязательное образование и транспортные систе­мы, просто изумительны».

По мнению многих российских экономистов, эти универсальные для всех демократических обществ и рыночных экономик задачи рос сийское государство в 90-е годы решало недостаточно эффективно, указывая, прежде всего, на состояние налоговой, денежно-кредит­ной и банковской систем, налоговой службы страны. Некоторые авто­ры оценивают ситуацию еще жестче. Социолог Р. В. Рывкина полагает, что «государство оказалось фактором не институционального поряд-

710

ка, а дезорганизации работы всех функциональных институтов рос­сийской экономики на этапе ее перехода к рынку».

Теневизация экономических отношений обусловлена и той поли­тической нестабильностью, которая сопровождала реформы с самого начала. Многочисленные политические кампании — преодоление по­следствий «путча», противостояние президента и Верховного Совета, борьба за новую Конституцию, выборные кампании — все это отвле­кало от решения сложных экономических проблем, отодвигало их на второй план. При этом часто доминировала не борьба против свергну­тых классов, а противостояние политических группировок. Эксперты выделили четыре группы политических факторов, воспроизводивших в 90-е угрозу распада государства и дестабилизировавших экономи­ческую жизнь. Они определялись характером взаимодействия: 1) за­конодательной и исполнительной власти; 2) центральных и местных органов власти; 3) взаимоотношений России с бывшими союзными республиками; 4) взаимоотношений между регионами России.

Политическая нестабильность провоцировала то, что стали назы­вать «правовым беспределом», когда многие законы не действовали, а граждане (как руководящие работники, так и исполнители) часто считали необязательным связывать себя правовыми рамками. Отсут­ствие необходимых и несовершенство имевшихся актов также огра­ничивали возможности полнокровной и эффективной работы судеб­ной системы и института прокурорского надзора. Все это делало про­блематичным здоровое развитие экономики и обрекало ее на уход в «тень». Много внимания в литературе обращают на проблемы охраны безопасности граждан в 90-е годы, что связано с изменениями, про­исходившими в это время с милицейскими службами.

Особую роль в теневизации экономики отводят действовавшей в России в 90-е годы налоговой системе. Можно встретить ее определе­ние как «несовершенной», «порочной», «полностью неадекватной ре­альным условиям в стране», «основным препятствием для развития предприятий, привлечения как национальных, так и иностранных ин­вестиций». Указывают, во-первых, на высокий уровень налоговых ста­вок, делающий затруднительным рентабельное ведение бизнеса; во-вторых, на скрытую налоговую дискриминацию ряда секторов эконо­мики {особенно предприятий-производителей); в-третьих, на неясность и противоречивость налоговых норм, что допускало их различные трак­товки и применение. В этой связи не выглядят удивительными резуль­таты исследования (опроса руководителей предприятий различных форм собственности), проведенного в 1996 г. Рабочим центром эко­номических реформ при правительстве России. Выяснилось, что толь­ко 1,5% предпринимателей оформляют в установленном порядке сделки и уплачивают все налоги. Треть (33,1) считали, что 25% сделок оста­ются в тени; 29% опрошенных предпринимателей полагали, что в

711

«тени» совершается около 50% сделок. Остальные (около 36,4) были уверены, что теневыми являются 70—90% деловых операций.

Точных данных о масштабах теневизации экономики, естествен­но, нет. Но в литературе встречаются оценки, согласно которым в теневом секторе России производится от 25 до 40% товаров и услуг. В 1994—1995 гг. стеневой экономикой в качестве рабочей силы сопри­касались не менее 60 млн человек, которые — самое меньшее — укло­нялись от уплаты налогов.

Одной из важных составляющих теневой экономики стала корруп­ ция, понимаемая как поборы, которые вынуждены испытывать граж­дане в своей трудовой и другой деятельности. Некоторые политики полагают, что ее причиной является дефицит правовой базы, для ее искоренения достаточно принять закон или разработать и реализовать какую-либо антикоррупционную программу. Другие считают, что кор­рупция в России носит системный характер и представляет собой след­ствие роста масштабов теневых процессов, без минимизации которых излечить страну от этой «болезни» едва ли возможно.

Теневизация экономики повлекла за собой теневизацию всей сис­ темы общественных отношений, в которые оказались втянутыми сфе­ры как материального производства, так и обслуживания (в широком смысле) населения. Распространение теневых процессов на полити­ку, органы правопорядка, СМИ, медицину, образование, науку спо­собствует формированию и воспроизводству «теневых» стереотипов поведения, которое само становится важным фактором социального развития.

О характере российской экономики середины 90-х годов можно судить по тому, какие виды деятельности отечественные бизнесмены считали наиболее прибыльными. Проведенный среди них опрос дал следующую картину. На первое место была поставлена торговля, в особенности сырьем, валютой, электроникой и алкоголем. На втором по доходам оказался банковский бизнес. На третьем месте находилась государственная служба. (Имелись в виду доходы некоторых чиновни­ков, получаемые ими за «содействие» предпринимателям. В начале 90-х широкий общественный резонанс вызвало предложение известного политика легализовать взятки, уподобив их чаевым, которые получа­ет официант ресторана за хорошее обслуживание.) На четвертом ме­сте по доходности стояло брокерство. На пятом — воровство, под ко­торым понималась реализация недостаточно контролируемых и охра­няемых ресурсов. Шестое место в списке занимали операции с недвижимостью. На седьмое поставлены консалтинговые услуги. И на­конец, на восьмом оказалось производство товаров широкого потреб­ления — отрасль, которая составляет основу динамичного развития естественно развивающейся экономики.

Изменения в социальной структуре. Экономические преобразова­ния 90-х годов оказали большое влияние на социальную структуру

712

общества. Масштабы, глубина и особенности ее трансформации оп­ределяются, во-первых, изменениями отношений собственности, прежде всего появлением частной и развитием предпринимательства; во-вторых, глубокими переменами в системе занятости (плановое использование рабочей силы уступило место стихийному рынку тру­довых ресурсов); в-третьих, снижением уровня жизни подавляющей части населения; в-четвертых, социальной аномией (разрушением од­ной системы ценностей и несформированностью другой) и социаль­ной депривацией (ограничением или лишением доступа к материаль­ным и духовным ресурсам).

Основу современной социальной структуры по-прежнему состав­ляют рабочий класс, крестьянство и интеллигенция. Но по сравнению с советским прошлым их количественные показатели и социальные роли изменились. Появились и новые социоструктурные слои. Ведущие тенденции социальных изменений состоят в углублении неравенства (экономического, политического, социального) и маргинализации зна­чительной части населения. Неравенство между регионами достигает соотношения 1:10. Увеличивается разрыв в оплате труда в различных отраслях хозяйства. Особенности процессов социального расслоения определяются их быстротой и биполярностью: верхние слои (до 8% на­селения) все более обособляются от тех, кто тяготеет к полюсу бедно­сти. Это приводит к гипертрофированным формам социального нера­венства, создавая внутри одной страны две России, все более отдаляю­щиеся друг от друга. Наблюдается процесс «размывания» границ прежних классов групп и слоев, что связано с исчезновением зависимости меж­ду качественным содержанием труда и его оплатой: большее значение имеет не кто и как, а главное — где работает.

Переплетение в современной России прежней советской и новой постсоветской социальных структур не позволяет рассматривать ны­нешнее общество как единую социальную систему. Фактически оно распадается на отдельные сегменты или уклады: авторитарный, оли­гархический, либеральный, криминальный, в которых, в свою оче­редь, существуют собственная иерархия, система ценностей, мораль, социальные институты. Эти сегменты находятся в сложных, часто кон­фликтных отношениях между собой.

Для характеристики российского общества социологи используют многомерные стратификационные модели с использованием различ­ных критериев. В их числе имущественное положение и доход, образо­вание, позиция во властной структуре, социальный статус и престиж, самоидентификация. По мнению академика Т. И. Заславской, страти­фикационная модель современного общества в России выглядит сле­дующим образом: элита (правящая политическая и экономическая) — до 0,5%; верхний слой (крупные и средние предприниматели, дирек­тора крупных и средних приватизированных предприятий, другие суб­элитные группы) — 6,5; средний (представители мелкого бизнеса,

713

квалифицированные профессионалы, среднее звено управления, офи­церы) — 20; базовый (рядовые специалисты, помощники специали­стов, рабочие, крестьяне, работники торговли и сервиса) — 60; ниж­ний (малоквалифицированные и неквалифицированные работники, временно безработные) — 7; социальное «дно» — до 5%.

По уровню материального благосостояния выделяют следующие слои: богатые (средств достаточно не только для удовлетворения по­требностей, но и для организации самостоятельной экономической деятельности) — 7%; состоятельные (средств хватает и для высокого уровня жизни, и для приумножения капитала) — 7; обеспеченные (средств достаточно для обновления предметов длительного пользо­вания, улучшения жилищных условий, собственного переобучения и образования детей, для организации отдыха во время отпуска) — 15,8; малообеспеченные (средств хватает только на повседневные расходы и в случае крайней необходимости — минимум для лечения и укреп­ления здоровья) — 57; неимущие (наличие минимальных средств лишь для поддержания жизни и отсутствие средств для улучшения своего существования) — 20,2%.

Социальная структура современной России заметно отличается от развитых стран. В нашем случае обращает на себя внимание малочис­ленность средних слоев, которые во всех обществах рассматриваются как цементирующая сила. При этом за 90-е годы Россия «потеряла» средний класс интеллектуалов и интеллигенции («новый» средний класс), получив средний класс предпринимателей («старый» средний класс). В то же время многочисленная часть российского населения пребывала в состоянии маргинальности, связанном с вынужденным переходом человека из одной социально-профессиональной группы в другую и существенным изменением статуса. В это число входят не­сколько групп: 1) квалифицированные рабочие, специалисты, ИТР, часть управленческого корпуса, работавшие в государственном секто­ре экономики (ВПК, конверсионные производства, закрывающиеся предприятия), имевшие в прошлом высокий статус, а ныне оказав­шиеся в среде социально беспомощных; 2) представители мелкого и среднего бизнеса, «новых» профессий, соответствующих рыночным условиям («челноки», охранники, члены криминальных сообществ и т.д.), чье положение оставалось неустойчивым; 3) мигранты (вынуж­денные переселенцы из зон конфликтов в России и «ближнего зару­бежья»). Маргинализация общества сопровождается ростом напряжен­ности, экстремизма, различных форм нетерпимости. Получают рас­пространение разные виды девиантного поведения: пьянство, наркомания, проституция и т.д.

Спад производства, безработица, инфляция, конверсия и подоб­ные причины привели к резкому уменьшению доходов большей части населения. В их числе оказались люди, по прежним меркам достаточно обеспеченные. Появились «новые бедные», ядро которых составляют

714

научные работники, учителя, врачи, руководители низшего уровня, инженеры. В основном это люди дееспособного возраста. Дальнейшее развитие социальной структуры российского общества будет зависеть от скорости и направленности экономического реформирования и социальной политики государства, способности населения адаптиро­ваться к радикальным переменам.

§ 3* Формирование и развитие новой политической системы. 1992-1999

Углубление конституционного кризиса. Январь—октябрь 1993. Вре­мя с конца августа 1991 до декабря 1993 г. было особым периодом политической истории России, который называют «августовской рес­публикой». Его начальная грань связана с обретением Россией факти­ческой независимости после «путча», а последняя — с политико-юри­дическим оформлением новых отношений в результате референдума по Конституции и выборов в Думу. «Августовская республика» была начальной — революционной — фазой трансформации всех обще­ственных подсистем, причем вектор изменений был направлен от со­ветского социализма к капитализму. 1992—1993 гг. стали началом: в экономике — смены форм и способов перераспределения собствен­ности, уходом государства из сферы прямого управления экономи­кой; в социальной — демонтажа социальных институтов и гарантий, созданных за годы Советской власти; в идеологической — агрессив­ной либеральной экспансии, имевшей целью изменение традицион­ных социокультурных стереотипов народов России. Однако главные события развернулись в политической области. В 1992-1993 гг. решался ключевой вопрос всякой революции — о власти. Внешне он принял форму столкновения двух моделей ее организации: президентской и парламентской республики.

В начале 1993 г. острота конфликта между съездом народных депу­татов, с одной стороны, и Президентом РФ — с другой, определя­лась не только неудовлетворительными итогами развития страны в 1992 г., но и противоречиями конституционного строя России, кото­рые стали особенно очевидными в это время. Государственно-полити­ческий строй определялся Конституцией 1978 г., однако, вследствие внесения поправок, в 1990—1992 гг. он претерпел большие изменения (всего к лету 1993 г. в Конституцию внесено 320 поправок).

В 1990 г. в РСФСР {вслед за СССР) был введен новый государ­ственный институт — съезд народных депутатов. Это делалось для де­мократизации политической жизни и сферы управления (ограниче­ния власти КПСС, партийно-государственной номенклатуры). С од­ной стороны, съезд стал вершиной системы Советской власти. Согласно

715

Конституции, он был «правомочен принять к своему рассмотрению и решить любой вопрос, отнесенный к ведению Российской Федера­ции». С другой — именно съезд поправкой кет. 1 внес в Конституцию норму, провозглашавшую принцип разделения властей. В соответствии с этим учрежден действующий на постоянной основе парламент, при­нято решение о создании Конституционного суда, введена должность Президента, который определялся как «высшее должностное лицо, глава исполнительной власти» России. Все это коренным образом ви­доизменяло традиционную систему Советов, построенных на соеди­нении нормотворчества, контроля и исполнительно-распорядитель­ных функций.

В процессе самостоятельной деятельности между четырьмя этими институтами (съездом, Верховным Советом, Конституционным су­дом и Президентом) неизбежно возникал вопрос о разделении пол­номочий. И если функции последних трех в системе разделении влас­тей были понятны, то съезд постепенно превращался бы в рудимен­тарный элемент переходного времени. Передавая свои полномочия соответствующим ветвям власти, он явно требовал реорганизации как выполнивший свои учредительные функции. Все это обсуждалось уже с конца 1991 г.

Первоначально противоречие между всевластием съезда и испол­нительной властью в лице президента было разрешено через компро­мисс, заключенный на V съезде народных депутатов РСФСР, когда он добровольно, но на время (на один год) передал часть своих ог­ромных конституционных полномочий президенту. Это решение уже тогда содержало большой конфликтный потенциал, так как в своих политических и экономических воззрениях Б. Н. Ельцин проявлял го­товность опираться лишь на радикально-либеральные силы. Начало эко­номических преобразований вызвало раскол сложившейся в 1990—1991 гг. протестной коалиции, и к концу 1992-го президент мог опираться лишь на последовательных сторонников либеральных реформ и тех, кто получил от них выгоду, а таких было меньшинство. В этих условиях съезд, выражавший интересы более широких слоев населения, объек­тивно становился препятствием на пути избранной модели преобра­зований, что и обусловило резкие атаки на него со стороны исполни­тельной власти, которые с конца 1992 г. шли по нарастающей.

В конце 1992 — первой половине 1993 г. в центре дискуссии между высшей законодательной властью и президентом был вопрос о по­рядке формирования правительства и, следовательно, решающем вли­янии на характер и методы проводимого экономического курса. При­тязания парламента на решающую роль в определении состава Каби­нета министров обосновывались неудачами первого этапа реформ, что связывалось с некомпетентностью и неспособностью исполнитель­ной власти учесть весь спектр существующих в обществе интересов. Сторонники же президента рассматривали события в более широком

716

историческом контексте. В отличие от подходов 1988 — середины 1991 г., когда переход от социализма («тоталитаризма*) к демократии видел­ся как относительно безболезненный и ограниченный во времени акт, в конце 1991 — 1993 г. ситуацию анализировали совершенно иначе. Утвердилось представление о том, что между тоталитаризмом и демок­ратией неизбежен достаточно продолжительный во времени переход­ный период «диктатуры демократии» («демократуры»), в рамках кото­рого будут утверждаться новые ценности и нормы. С учетом того, что смысл и направленность происходящих изменений в обществе понима­ли далеко не все, а еще существовало и сопротивление (сознательное или стихийное) применявшимся необычным мерам, представлялось, что «диктатура демократии» должна была осуществляться в форме авто­ритарного правления. Этот «просвещенный авторитаризм» в условиях России связывался с концентрацией властных ресурсов в руках прези­дента, который своей последовательной борьбой против «тоталитар­ных» структур в 1987—1991 гг. доказал преданность демократическим идеалам и продемонстрировал готовность решительно их отстаивать.

В 1993 г. стороны использовали различную аргументацию для обо­снования своего права определять содержание и методы реформ. Сто­ронники высшей законодательной власти и Конституционный суд де­лали акцент на следование «букве закона», настаивая на соблюдении действовавших законов и Конституции. Сторонники же президента подчеркивали ее «социалистическое происхождение» и обращали вни­мание на содержавшиеся в ней лакуны и противоречия. В полемике с оппонентами они использовали политико-правовые аргументы, ставя во главу угла «дух закона», трактуя «право как справедливость». В этой связи сторонники президента прямо ставили под сомнение «консти­туционность Конституции». Большую легитимность политики прези­дента связывали с его прямым избранием 12 июня 1991 г., а также с победой «августовской демократической революции» в России. Юри­сты из президентского окружения особое значение придавали факту всенародного избрания Ельцина, поскольку, по их мнению, выбира­ли не просто человека — главу исполнительной власти, но политика с определенной политической и экономической программой, кото­рая и была освящена результатами общенародного голосования. По этой логике, съезд и Конституция обладали более низким уровнем легитимности, так как появились ранее, в условиях «ушедшего соци­алистического порядка». На этом основании вполне легитимными счи­тались формально антиконституционные меры по ограничению дея­тельности съезда, которые якобы соответствовали «духу» общенарод­ного волеизъявления. Отсюда вытекал также соблазн трактовать правовые нормы с точки зрения политической целесообразности.