Загадочная смерть в округе Бэттенкил 7 страница

смутившись, – когда узнала про Банни. (Накануне Фрэнсис рассказал мне, что во время телефонного разговора с его матерью случилась истерика, справиться с которой удалось только при помощи транквилизаторов.)

– Милейшая женщина, – ласково сказала миссис Коркоран. – Я очень огорчилась,

узнав, что она угодила в Центр Бетти Форд.

– Она провела там всего два дня, – сказал Фрэнсис.

Миссис Коркоран выгнула бровь:

– Вот как? Она так быстро поправилась? Впрочем, мне хвалили это заведение.

Фрэнсис кашлянул:

– Ну, вообще-то она просто поехала туда немного отдохнуть. Сейчас так многие

делают.

На лице миссис Коркоран отразилось легкое удивление:

– Надо же, как свободно ты обсуждаешь эту тему. Это правильно, на мой взгляд. Признав, что нуждается в помощи, твоя мама поступила как культурная, современная женщина. Раньше люди просто замалчивали эти проблемы. Например, во времена моей молодости…

– О, а вот и он! Где черта помянешь, там он и появится, – пророкотал мистер Коркоран. Генри, одетый в темный костюм, медленно и тяжело спускался по лестнице. Фрэнсис

встал, я тоже, но Генри нас проигнорировал.

– Проходи, сынок, не стесняйся, – сказал мистер Коркоран. – Угощайся пивком.

– Нет, спасибо, – ответил Генри.

Приглядевшись, я вздрогнул – гипсово-белое лицо Генри походило на посмертную

маску, лоб густо покрывала испарина.

– Ну и чем вы там целый день занимались, а, проказники? – игриво вопросил его

мистер Коркоран.

Но Генри молчал.

– Ладно уж, признавайся. Разглядывали журнальчики с голыми красотками? Или, может, приемник собирали?

Дрожащей рукой Генри вытер лоб:

– Я читал.

– Чита-ал? – протянул мистер Коркоран, словно не веря своим ушам.

– Да, сэр.

– И что же ты читал? Что-нибудь хорошенькое?

– «Упанишады».

– Золотая голова. У меня в подвале целая полка книг, можешь взглянуть, если хочешь. Есть даже парочка старых детективов про Перри Мейсона. Славные, кстати, книженции. Все как в сериале, только Перри немножко ухлестывает за Деллой и иногда вставляет крепкое словцо.

Миссис Коркоран многозначительно кашлянула.

– Генри, я так полагаю, молодые люди хотели бы узнать, где им расположиться,

забрать из машины багаж и так далее, – произнесла она светским тоном.

– Хорошо.

– Проверь, достаточно ли в нижней ванной мочалок и полотенец. Если нет, возьми из бельевого шкафа в прихожей.

Прежде чем Генри успел ответить, мистер Коркоран внезапно возник у него за спиной

и вмешался в разговор.

– Этому парню, – сказал он, хлопнув его по плечу (я заметил, что шея у Генри напряглась и он стиснул зубы), – цены нет. Правда, он просто сокровище, Кэти?

– Он нам очень помог, – сухо сказала миссис Коркоран.

– Помог – не то слово. Ума не приложу, что б мы без него делали. Знаете, ребятки, –

продолжал он, вцепившись в Генри мертвой хваткой, – молите бога, чтоб у вас были такие друзья. Они на дороге не валяются, точно вам говорю. Никогда не забуду, как Бан позвонил мне из колледжа чуть ли не в первый же вечер. Па, говорит, видел бы ты, с каким шизиком меня поселили! А я ему отвечаю, дескать, потерпи, сынок, присмотрись получше. И что же? Не успел я глазом моргнуть, как у него через слово был все Генри да Генри. Бросил уж не помню что и засел за древнегреческий. Рванул в Италию. Аж сиял от счастья.

Мистер Коркоран похлопывал Генри по плечу с грубоватым дружелюбием. На глазах у него опять наворачивались слезы.

– То-то и оно – не суди о книге по обложке. Конечно, как посмотришь, так может показаться, что Генри аршин вставили не скажу куда, но лучшего товарища нет на всем

белом свете. Эх, подумать только – когда я последний раз говорил с нашим Банстером, он был весь в предвкушении, как летом полетит с этим парнем во Францию…

– Мак, остановись, – прошипела миссис Коркоран, но было поздно. Он уже рыдал.

Это было не так кошмарно, как в прошлый раз, но все равно ужасно. Обхватив Генри,

он всхлипывал у него на плече, а Генри стоял не шевелясь, со стоическим спокойствием вконец измученного человека, устремив в пространство невидящий взгляд.

Всем было жутко неловко. Миссис Коркоран снова принялась ощипывать папоротники, а я, с пылающими ушами, рассматривал собственные колени, как вдруг хлопнула дверь и в

просторной прихожей показались два человека. Я сразу понял, кто они, – ошибиться было невозможно. Против света я не мог различить черты их лиц, но они болтали и смеялись, и

мне показалось – боже, мое сердце еле выдержало, – что я слышу издевательский, резонирующий хохот Банни.

Они подошли прямо к отцу, не обратив никакого внимания на его слезы.

– Привет, пап, – сказал старший. Ему было около тридцати, у него были волнистые

волосы, а лицом он поразительно походил на Банни. На плече у него примостился малыш в бейсболке с надписью «Рэд Сокс». Его брат – помладше, веснушчатый, худой, с кругами под глазами и неестественно темным загаром – забрал ребенка.

– Иди к дедушке, – сказал он, передавая его мистеру Коркорану.

Мгновенно перестав плакать, тот с обожанием посмотрел на ребенка и подбросил его в воздух.

– Чемп! – раздался его возглас. – Где это ты гулял? Неужели ездил кататься с папочкой и дядей Брейди?

– Мы свозили его в «Макдоналдс», – сказал Брейди. – Купили ему детский обед. Мистер Коркоран изобразил изумление:

– И ты съел его целиком? Съел целый обед?

– Скажи да, – громко зашептал отец ребенка. – Скажи: «Да, деда».

– Хватит заливать, Тед, – расхохотался Брейди. – Он и кусочка не проглотил.

– Зато он получил подарок. Правда, малыш? Получил ты подарок, а? Покажи.

– Давай-ка поглядим, – приговаривал мистер Коркоран, разжимая ребенку кулачок.

– Генри, – сказала миссис Коркоран, – будь так любезен, помоги девушке отнести

сумки. Брейди, а ты отведи молодых людей вниз.

Мистер Коркоран наконец извлек игрушку – пластмассовый самолетик – и стал

показывать, как он летает.

– Ты только посмотри! – восхищенно шептал он.

– Поскольку речь идет об одной ночи, – продолжала миссис Коркоран, – я надеюсь, никто не будет возражать, если мы поселим вас по двое.

Мы потянулись за Брейди. Оглянувшись, я увидел, что мистер Коркоран повалил

Чемпа на каминный коврик и принялся тормошить и щекотать. Спускаясь по лестнице, мы слышали полный ужаса и восторга детский визг.

 

Нас поселили в подвале. У дальней стены, между столами для пинг-понга и пула, были расставлены походные раскладушки, в углу лежала груда спальных мешков.

– Какое убожество! – воскликнул Фрэнсис, едва мы остались вдвоем.

– Это всего на одну ночь.

– Я не могу спать в одной комнате с другими. Я же глаз не сомкну.

Я присел на раскладушку. Пахло затхлой сыростью, лампа над столом для пула

отбрасывала тоскливый зеленоватый свет.

– И пыль кругом, – продолжал Фрэнсис. – Думаю, нам стоит перебраться в гостиницу.

Оглядываясь в поисках пепельницы, он не переставал презрительно шмыгать носом и жаловаться на пыль, но даже если б в комнату пустили смертоносный радон, мне и то было бы все равно. Я думал об одном: как, во имя всего святого, пережить следующий день? Мы приехали минут двадцать назад, а мне уже хотелось застрелиться.

Фрэнсис все ныл, а я по-прежнему пребывал в каталепсии отчаяния, когда зашла Камилла – элегантная незнакомка в облегающем костюме черного бархата, лакированных туфельках и гагатовых сережках.

– Привет, дорогая, – сказал Фрэнсис, протягивая ей пачку сигарет. – Хочу сменить эту

мерзкую ночлежку на номер в ближайшей приличной гостинице. Не откажешься составить мне компанию?

Глядя на сигарету, зажатую между ее обветренными губами, я понял, как сильно скучал по ней последние дни.

– Вам еще повезло, – сказала она. – Я вот прошлой ночью спала с Марион.

– В одной комнате?

– В одной кровати.

Потрясенный Фрэнсис распахнул глаза.

– Правда? Вот это да! Кошмар какой, – благоговейно прошептал он.

– Чарльз сейчас как раз с ней наверху. Она закатила истерику из-за того, что

пригласили ту бедную девушку, которая ехала с вами.

– А Генри где?

– Вы его еще не видели?

– Вот именно что видели, но даже словом не перемолвились.

– И как он тебе показался? – помедлив, спросила она, выпустив облачко дыма.

– Прямо скажем, не лучшим образом. А что?

– То, что ему плохо. Головные боли.

– Те самые?

– Он говорит, да.

– Как же он тогда ходит, и вообще? – недоверчиво поинтересовался Фрэнсис.

– Не знаю. Он только на лекарствах и держится. Постоянно пьет свои таблетки.

– Почему он в таком случае не в постели?

– Догадайся. Сейчас вот миссис Коркоран отправила его на ближайшую ферму за молоком для этого треклятого ребенка.

– Он машину-то вести может?

– Понятия не имею.

– Фрэнсис, твоя сигарета! – воскликнул я.

Вскочив, он поспешно схватил ее и зачертыхался, обжегшись. По лаку расползалось

коричневое пятно – он оставил сигарету на краю стола, и она прожгла дерево.

– Мальчики, – раздался с лестницы голос миссис Коркоран. – Маль-чи-ки. Можно к

вам? Мне нужно проверить термостат.

– Скорей, – прошептала Камилла, ловко затушив свою. – Здесь нельзя курить.

– В чем дело? – взвизгнула миссис Коркоран. – Что у вас горит?

– Ничего, мэм, – крикнул Фрэнсис в ответ и, спрятав окурок, прикрыл ладонью выжженное пятно как раз в тот момент, когда она вошла в комнату.

 

Тот вечер был одним из худших в моей жизни. Дом наводнялся народом, и время тянулось в жуткой размытой чересполосице: родственники, соседи, хнычущие дети, заставленные грязной посудой подносы, забитая машинами аллея, надрывающийся телефон, режущий свет, идиотские разговоры. Грузный плешивый тип с крысиными усиками загнал меня в угол и часа два кряду хвастался рыболовными успехами и процветающим бизнесом в Чикаго, Нэшвилле и Канзас-Сити. В конце концов я от него отделался и заперся в ванной на втором этаже – какая-то пузатая мелочь молотила в дверь и обливалась слезами, умоляя открыть, но я не обращал внимания.

Ужин, поданный в семь, представлял собой неаппетитное сочетание готовых блюд из кулинарии (салат с макаронами, утка в кампари, волованы с паштетом из гусиной печенки) и гастрономических пожертвований соседей (запеченный тунец, заливное в пластиковых контейнерах и совершенно несъедобный десерт под названием «тортик с вывертом», описать который я не в состоянии). Гости бродили по комнатам с бумажными тарелками в руках. За черными окнами шумел дождь. Хью Коркоран, сняв пиджак, протискивался с бутылкой сквозь темную бормочущую толпу, подливая напитки. Он задел меня локтем, но даже не оглянулся. Хью был похож на Банни еще больше, чем остальные братья (смерть Банни словно бы обернулась неким ужасным репродуктивным актом – куда бы я ни посмотрел, везде мелькали, возникая из ниоткуда, бесчисленные Банни), и при взгляде на него становилось понятно, каким был бы Банни в тридцать пять, так же как по его отцу было легко представить Банни в шестьдесят. Sic oculos, sic ille manus, sic ora ferebat…116 Я знал Хью, a он меня – нет. Я едва преодолел позыв подойти к нему, тронуть за руку, сказать что-нибудь, не знаю что – просто чтобы увидеть, как он озадаченно нахмурится, как в его наивных затуманенных глазах появится столь хорошо знакомое мне удивленное выражение.

Смех, мельтешение, чужие лица, назойливая трескотня. С трудом отцепившись от какого-то малолетнего кузена Банни (узнав, что я из Калифорнии, он пристал ко мне, как клещ, с вопросами про серфинг), я проплыл сквозь бурлящую людскую массу и отыскал Генри. Повернувшись спиной к гостям, он курил в одиночестве перед стеклянной дверью в сад.

Я встал рядом, но он даже не взглянул на меня. Снаружи косые струи дождя

разбивались о голую, залитую светом террасу – бирючина в бетонных вазах, декоративные обломки статуи, белеющие на темной поверхности.

Прожектора были направлены под таким углом, что все предметы отбрасывали неестественно длинные, трагические тени. Это зрелище, походившее на постъядерный

пейзаж, было стерильно-претенциозным, вполне в духе современного дизайна, но еще от него почему-то веяло чем-то древним, словно бы я смотрел на покрытый пемзой дворик в

Помпеях.

– В жизни не видел более уродливого сада, – сказал я.

– Да, – отозвался Генри. – Цемент и зола.

Сзади слышался гул разговоров и всплески хохота. С террасы свет проникал сквозь

забрызганное стекло, и бледное лицо Генри прочерчивали кривые серые дорожки. Некоторое время мы стояли молча.

– Может, тебе прилечь? – спросил я наконец.

Он прикусил губу. Половина его сигареты свисала пепельным хоботком.

– У меня не осталось таблеток.

– Ты сможешь без них?

– Разве у меня есть выбор? – не шелохнувшись, ответил он.

 

 

116 Те же глаза, и то же лицо, и руки… (Энеида, III, 490).

Камилла заперла дверь в ванную изнутри, и, встав на четвереньки, мы принялись перебирать залежи лекарств в шкафчике под раковиной.

– «От повышенного давления», – прочитала она.

– Не пойдет.

– «Антиастматическое».

В дверь постучали.

– Занято! – крикнул я.

Забравшись в шкафчик по пояс, Камилла рылась в глубине около труб. До меня доносилось звяканье пузырьков и ее приглушенный голос:

– «При отите по одной капсуле два раза в день».

– Давай посмотрим.

Она протянула мне какие-то антибиотики, по меньшей мере десятилетней давности.

– Это все не то, – сказал я, пододвигаясь ближе. – Нет ли там чего-нибудь с надписью

«только по рецепту врача»? «От зубной боли»?

– Не вижу.

– «Может вызвать сонливость»? «Не управлять машинами и механизмами»?

Кто-то снова постучал и пару раз нетерпеливо дернул ручку. Я стукнул в дверь и

включил оба крана на полную.

Ничего подходящего в ванной не отыскалось. Если бы Генри страдал от дерматита,

сенной лихорадки, ревматизма или конъюнктивита, наши находки принесли бы ему облегчение, но из болеутоляющих были только таблетки экседрина. Но от отчаяния я все же ссыпал горстку этих таблеток в карман и прихватил две сомнительные капсулы из пузырька с надписью «вызывает сонливость», хотя и подозревал, что это всего лишь антигистамины.

Я надеялся, что загадочный посетитель ушел, но, выглянув наружу, с досадой обнаружил там прислонившегося к стене Клоука. Увидев меня, он лишь презрительно скривился, но усмешка сползла с его лица, когда вслед за мной из ванной, поправляя юбку, вышла растрепанная Камилла.

Она же, если и смутилась, ничем этого не показала.

– О, привет, – сказала она, деловито отряхивая колени.

– Привет.

Отвернувшись, он с показным равнодушием принялся мурлыкать что-то себе под нос.

Я понимал его. Все мы знали, что Клоук неравнодушен к Камилле, но дело было даже не в этом – она, мягко говоря, не относилась к девушкам, которые на вечеринках закрываются с парнями в ванной.

Проскользнув между нами, она сбежала по ступенькам. Я последовал было за ней, но

Клоук многозначительно кашлянул. Я обернулся – он снова привалился к стене и теперь смотрел на меня так, словно только что узнал всю мою подноготную. Его мятая рубашка была не заправлена, покрасневшие глаза заставляли предположить, что он обкурился, хотя, возможно, он просто устал.

– Ну что, как оно?

Я прислушался. Камилла, судя по всему, уже спустилась и слышать нас не могла.

– Нормально.

– Эк вы, однако.

– Чего?

– Смотри, поосторожней. Если Кэти прознает, что вы трахаетесь в ванной, глазом не

успеете моргнуть, как потопаете домой.

Несмотря на его безразличный тон, я живо вспомнил недельной давности встречу с

дружком Моны. К счастью, в плане физической угрозы Клоук не представлял особой опасности, к тому же ему хватало своих проблем.

– Слушай, ты не то подумал, – сказал я.

– Да мне по фигу. Просто имей в виду.

– Нет, это ты просто имей в виду. Ничего такого мы не делали. Хочешь верь, хочешь не

верь.

 

 

Лениво скользнув рукой в карман, Клоук достал пачку «Мальборо» – такую мятую, что

наличие внутри сигареты казалось исключительно маловероятным.

– Я в принципе догадывался, что она с кем-то встречается.

– Хватит уже.

– Не мое, конечно, дело. – Дернув плечом, он выудил сплющенную сигарету и скомкал пачку в кулаке. – Просто я тут тусовался у них последнее время – а то на кампусе меня уже все достали – и как-то раз слышал, как она говорила по телефону.

– И что?

– Так, ничего особенного – просто три часа ночи, девушка что-то шепчет в трубку, какие тут варианты? – Он уныло усмехнулся. – Думаю, она решила, я в отрубе, но вообще-то мне тогда фигово спалось… Так чего? – продолжил он, видя, что я не собираюсь отвечать. – Ты, конечно, хочешь сказать, не в курсе?

– Нет.

– Так я и поверил.

– Нет, серьезно.

– Чем же вы занимались в ванной?

Помедлив немного, я протянул ему на ладони горстку таблеток из кармана. Нахмурившись, он наклонился ближе и внезапно его подернутые пеленой глаза загорелись живым светом разума. Выбрав капсулу, он деловито рассмотрел ее на свет:

– Что это, по-твоему?

– Судафед, от аллергии. Не надейся, ничего хорошего мы не нашли. Клоук усмехнулся.

– А знаешь почему? – спросил он, впервые глядя на меня с искренним дружелюбием. – Потому, что не там искали.

– То есть?

Он кивком указал назад:

– В том конце коридора. В комнатушке при хозяйской спальне. Надо было сразу меня спросить.

– Откуда ты знаешь? – изумился я.

Он спрятал капсулу в карман и насмешливо вздернул брови:

– Я ж, можно сказать, вырос в этом доме. Старушка Кэти сидит, примерно так, на шестнадцати разных колесах.

Я шагнул в сторону спальни.

– Только не сейчас, – предупредил Клоук.

– Почему?

– Там бабушка Банни. После еды ей обязательно нужно прилечь. Заглянем попозже.

 

Внизу народ немного рассосался, но все равно было шумно. Камиллы нигде не было. Чарльз, в сильном подпитии и с выражением неимоверной скуки на лице, стоял в углу, прижав стакан к виску, а Марион, вытирая глаза, что-то ему рассказывала. Ее волосы были стянуты, словно у выпускницы, огромным пышным бантом. С самого приезда я не обменялся с Чарльзом ни словом из-за того, что Марион следовала за ним как приклеенная. Я не очень понимал, почему она прицепилась именно к нему, – хотя, если подумать, с Клоуком она не разговаривала, молодые Коркораны были либо женаты, либо помолвлены, а из прочих лиц мужеского пола в ее возрастной группе (кузены Банни, наша компания, Руни Уинн и Брэм Гернси) Чарльз был, несомненно, самым симпатичным.

Через плечо Марион он послал мне выразительный взгляд, но прийти ему на помощь у меня не хватило духа. Я отвернулся и чуть было не грохнулся: один из младших Коркоранов, спасавшийся от злорадного лопоухого братца, с разгона боднул меня в бедро.

Двое чертенят принялись носиться вокруг меня. Тот, что поменьше, с истошным

визгом кинулся на пол и обхватил меня за колени.

– Говнюк! – всхлипнул он.

Его преследователь замер на месте и расплылся в гадкой, едва ли не сладострастной улыбке.

– Па-а! – слащаво пропел он. – Па-ап!

Хью, стоявший в другом углу со стаканом в руке, повернулся к ребенку:

– Брэндон, лучше оставь меня в покое.

– Пап, а Кори назвал тебя говнюком!

– Это ты говнюк! – зарыдал маленький. – Ты, ты, ты!

Стряхнув Кори с ноги, я отправился на поиски Генри и обнаружил его на кухне вместе

с мистером Коркораном. Приобняв Генри за плечи, тот распинался, обращаясь к выстроившимся полукругом слушателям.

– Так вот, наш дом всегда открыт для молодежи, – поучительно провозгласил он. – У

нас всегда найдется лишнее местечко за столом. И молодежь, доложу я вам, так и тянется к

нам с Кэти. Вот он, например. – Мистер Коркоран пихнул Генри в бок. – Никогда не забуду, как он заявился ко мне в один прекрасный день. «Мак, – говорит (меня все ребята зовут Мак), – Мак, мне нужен дельный мужской совет». А я ему: «Конечно, сынок, конечно, только сначала послушай. Меня уж ничем не удивишь. Я вырастил пятерых сыновей, да и сам рос с четырьмя братьями, так что по части мужских советов я, можно сказать, дока…»

Он с головой ушел в эти выдуманные воспоминания. Генри, бледный и больной,

сносил его тычки и хлопки, как хорошо дрессированная собака сносит шалости избалованного ребенка. Рассказ был смехотворен от начала до конца: Генри, пылкий и сумасбродный юнец, хотел, несмотря на отговоры родителей, с бухты-барахты купить подержанный самолет.

– Парень стоял как скала, – продолжал мистер Коркоран. – Был готов разбиться в лепешку, но заполучить самолет. Когда он мне все это выложил, я подумал минутку, а потом собрался с духом и говорю: «Генри, сынок, я тебя понимаю – похоже, прелесть что за машинка, – но я тебе вот что скажу: хочешь, называй меня старым болваном, но я согласен с твоими предками. И сейчас объясню почему».

– Пап, ты путаешь, – раздался голос Патрика, заглянувшего на кухню за виски. Он был

густо покрыт веснушками и пониже ростом, но песочного цвета волосы и заостренный нос были точь-в-точь как у Банни.

– Ты все перепутал. Генри тут ни при чем. Это был Уолтер Баллантайн, старый приятель Хью.

– Вздор, – мотнул головой мистер Коркоран.

– Точно тебе говорю. И в конце концов он все равно купил самолет. Хью! – крикнул он

в гостиную. – Хью, помнишь Уолтера Баллантайна?

– А как же. – На пороге появился Хью, волоча за руку Брэндона. Тот вертелся как уж на

сковородке, отчаянно пытаясь освободиться. – И чего насчет Уолтера?

– Он же в итоге купил ту «бонанцу»?

– Да, только не «бонанцу», а «барона», – пояснил Хью, с ледяным спокойствием игнорируя прыжки и вопли сына. – Да погодите, дайте договорить, – осадил он отца и брата, запротестовавших в один голос. – Я ездил с ним в Данбери смотреть «бонанцу», но хозяин запросил слишком много. С этими самолетиками и так расходов не оберешься, а тот к тому же еще требовал ремонта. Хозяину просто надоело тратить на него деньги, потому и продавал.

– А «барон»? – заинтересовался мистер Коркоран, выпуская Генри из объятий. – Мне вообще-то говорили, отличная вещь.

– Уолтер с ним намучился. Он купил его через Справочник для бережливых у одного конгрессмена в отставке. Так вот, этот деятель летал на нем во время предвыборных

кампаний и…

Хью метнулся за Брэндоном – тот, извернувшись, вырвался на свободу и теперь летел

по комнате пушечным ядром. Увернувшись от подножки отца, он с ловкостью заправского

футболиста обошел блок Патрика и, бросив отчаянный взгляд на преследователей, врезался прямо Генри в живот.

Удар получился мощным. Ребенок заревел. Пробежавшая судорога не оставила в лице

Генри ни кровинки. На секунду мне показалось, он вот-вот упадет, но, устояв каким-то чудом на ногах, он выпрямился медленным, исполненным достоинства движением раненого слона. Запрокинув голову и показывая на Генри пальцем, мистер Коркоран весело расхохотался.

 

Я не очень поверил словам Клоука насчет лекарств, но позже, поднявшись с ним наверх, убедился, что он не соврал. При спальне действительно имелась крошечная комнатка, где стоял лакированный туалетный столик черного дерева с миниатюрными ключиками в многочисленных ящичках. В одном из них, рядом с роскошной коробкой шоколадных конфет, мы обнаружили аккуратную, заботливо собранную коллекцию пузырьков с цветными, как леденцы, капсулами. Выписавший их «Э. Дж. Харт, практикующий врач», похоже, практиковал не вполне традиционную медицину, щедрой рукой раздавая страждущим самые разнообразные снадобья, включая амфетамины. Обычно дамы возраста миссис Коркоран налегают на валиум и тому подобное, но она, судя по всему, предпочитала другие препараты, и ее запасов хватило бы на то, чтобы отправить целую банду «Ангелов ада» в оголтелый пробег по бездорожью.

Я сильно нервничал. В комнате пахло духами и новой одеждой, большие наборные зеркала на стенах множили малейший жест. Загляни сюда кто-нибудь, у нас не было бы ни пути к отступлению, ни мало-мальски благовидного объяснения, что мы здесь делаем. Я следил за дверью, а Клоук с достойной восхищения оперативностью просматривал коллекцию.

Далман: желтый с оранжевым. Дарвон: красный с серым. Фиоринал. Нембутал.

Милтаун. Я вытряхивал по две капсулы из каждого протянутого Клоуком пузырька.

– Чего ты? – спросил он. – Этого ж мало будет.

– Не хочу, чтоб она хватилась.

– Блин, да бери сколько хочешь, – фыркнул он, открыв очередной пузырек и

прикарманив добрую половину содержимого. – Она решит, что это кто-то из ее невесток… Возьми-ка вот этого, – прибавил он, высыпая почти все оставшиеся капсулы мне на ладонь. – Классная штука. Настоящая химия. Во время экзаменов можно толкнуть по десять-пятнадцать баксов за штучку, легко.

 

Я спустился вниз: в правом кармане – стимуляторы, в левом – транквилизаторы и антидепрессанты. У подножия лестницы я столкнулся с Фрэнсисом.

– Слушай, не знаешь, где Генри? – спросил я.

– Нет. А ты Чарльза не видел? – истерично выпалил он.

– Что-то случилось?

– Он украл у меня ключи от машины.

– Че-го?

– Вытащил их из кармана пальто и смылся. Камилла заметила, как он отъезжал. Но это еще не все – он не опустил верх! Машина старая, в такой дождь двигатель все равно заглохнет, но если… Черт побери. – Не договорив, он схватился за голову. – Так он тебе точно не попадался?

– Я видел его с Марион около часа назад.

– Да, ее я уже расспросил. Он сказал, что съездит за сигаретами, но это было уже час

назад. Значит, видел его? А случайно не разговаривал с ним?

– Нет.

– Он был пьян? Марион говорит, да. Как тебе показалось, он сильно пьян? Фрэнсис, похоже, и сам был далеко не трезв.

– Не очень, – ответил я. – Слушай, помоги мне найти Генри.

– Я же сказал, я не знаю, где он. Зачем он тебе?

– У меня для него кое-что есть. Фрэнсис замер.

– Φάρμακα? – спросил он.

– Да.

– Дай и мне, умоляю, – попросил он, выпучив глаза и выжидающе привстав на цыпочки.

Снотворного Фрэнсису, на пьяную голову, было никак нельзя. Я протянул ему таблетку экседрина.

– Спасибо. – Он запил ее виски, пролив половину на пиджак. – Надеюсь, ночью отдам концы. Как ты думаешь, куда он мог деться? Вообще, сколько времени?

– Около десяти.

– Может, он решил поехать домой, а? Сел в машину да и рванул в Хэмпден. Камилла

говорит, конечно, нет, ведь завтра похороны, но я уже не знаю, что думать, – надо же, просто взял и исчез! Если б он действительно за сигаретами поехал, точно уже вернулся бы, правда?

– Он скоро появится, – сказал я. – Слушай, извини, мне надо идти. Еще увидимся. Обыскав весь дом, я нашел Генри в подвале. Он сидел на раскладушке, один в темноте.

Когда я включил свет, он, не поворачиваясь, покосился на меня. Я протянул ему две капсулы.

– Что это? – спросил он.

– Нембутал. Прими, станет легче.

Он проглотил их, не запивая.

– Есть еще?

– Да.

– Давай сюда.

– Больше двух сразу нельзя.

– Давай сюда.

Я отдал ему остальные.

– Генри, только, пожалуйста, поаккуратней с ними. Это ж все-таки не конфеты, сам

понимаешь.

Достав из кармана синюю эмалированную коробочку, он аккуратно сложил туда

капсулы:

– Виски ты мне, конечно, не принесешь.

– Эти лекарства нельзя мешать с алкоголем.

– Я уже пил сегодня.

– Я знаю.

– Слушай внимательно, – сказал он, поправляя очки. – Мне нужно виски с содовой. В

высоком стакане. Побольше виски, поменьше содовой, как можно больше льда. И стакан воды без льда. Именно в таком сочетании.

– Я никуда не пойду.

– Хорошо. Тогда я схожу сам.

Я поднялся на кухню и смешал ему виски с содовой, правда, в обратной пропорции.

– Это ведь для Генри? – спросила Камилла, когда я наполнял второй стакан водой

из-под крана.

– Да.

– Где он?

– Внизу.

– Как у него дела?

Кроме нас, на кухне никого не было. Поглядывая на дверь, я шепотом рассказал ей про

содержимое туалетного столика.

– Очень похоже на Клоука, – рассмеялась она. – Он такой… порядочный на самом-то

деле. Помню, Бан говорил, что Клоук напоминает ему тебя.

Последнее замечание удивило и немного обидело меня. Я хотел возмутиться, но передумал и вместо этого, поставив стакан на стол, спросил:

– Кому ты звонишь в три часа ночи?

– Что-что?

Нахмурив брови, она очень натурально изобразила удивление. Увы, она была столь

искусной актрисой, что я не мог быть уверен в ее искренности.

Я не сводил взгляд с ее лица – на нем по-прежнему читалось лишь недоумение, но едва

у меня мелькнула мысль, что пауза передержана, как Камилла со смехом встряхнула головой: