ГЛАВА IX Совиный парламент

Четверо совят стояли в прихожей большого дупла, где заседал Совиный парламент, и ждали, когда их примут Борон с Барран.

— Там обсуждается очень важное дело, — сообщил им один из стражников. Тихое тинг-тинг в его голосе выдавало настоящего мохноногого сыча.

— Да нам совсем ненадолго, — объяснила Гильфи.

«Очень на это надеюсь», — подумал про себя Сорен. Он был не на шутку напуган, поскольку друзья, посовещавшись, единогласно выбрали его парламентером.

Какая-то незнакомая сова высунула голову из дупла и проухала:

— Можете войти. Ведите себя тихо и ждите, когда вам разрешат говорить. — С этими словами она указала крылом на ветку, куда они могли присесть.

Сорен огляделся. Это было не особенно большое дупло, намного меньше того, куда Борон и Барран привели их в самом начале. Здесь тоже горели свечи, а еще тут была длинная березовая ветка, согнутая полукругом. На этой белой ветке восседало около дюжины парламентариев. Сорен увидел среди них Стрикс Струму, которую накануне повстречал в коридоре. Она сидела рядом с крупным виргинским филином необычной красноватой окраски с ярко-черными когтями. Еще здесь была очень старая и дряхлая пятнистая совка, с отвратительно редким и облезлым оперением. Сорен в жизни своей не видел такой лысой совы, хотя, честно признаться, до сих пор он почти не встречал стариков… В довершении всего у этой совки была длиннющая лохматая борода и зазубренный от старости клюв. А еще она косила на один глаз.

— Это не сова, а просто какое-то позорище! — прошептала Гильфи. — Великий Глаукс, вы только взгляните на ее лапы! А когти-то, когти! — она помолчала и поправилась: — Я имею в виду оставшиеся.

В самом деле, на одной лапе у совки было всего три когтя.

И тут Сорен зажмурился от стыда и страха, потому что старик повернул голову и уставился прямо на него своим косящим глазом. Сорену показалось, что желудок у него вот-вот вывернется наружу.

— Насколько я тебя понял, Элван, — говорил Борон, глядя на крупную бородатую неясыть, — ты утверждаешь, что нам нужно объединить искателей-спасателей с угленосами?

— Не постоянно, Борон. Думаю, это потребуется только во время вылетов на поля сражений. А то родители повадились улетать на битву и оставлять птенцов без присмотра. Обычно-то они вовремя замечают лесной пожар. К примеру, вчера мы спасли маленького воробьиного сычика и мохноногого сыча. Мы принесли их сюда, но, поверьте, не так-то просто тащить и угли, и обгоревших совят! Птенцов ведь не бросишь в корзинку с углями, верно? А ведь мы могли и проглядеть кого-то! Страшно делается, как подумаешь об этом!

Старая пятнистая совка вопросительно приподняла изуродованную лапу.

— Да, Эзилриб? — повернулся к нему Борон.

— У меня вопрос к Бубо, — низко пророкотал старик. — Что ты думаешь по поводу этого пожара? Само полыхнуло или опять налет бродяг?

— Пока не могу сказать, — почтительно ответил филин, к которому он обратился. — Бродягам, конечно, не впервой баловать с огнем.

— Вот как, — протянул неопрятный старик и поскреб голову вторым когтем на своей изуродованной лапе.

— Следующий вопрос, — повысил голос Борон. — Что слышно о голоде в Амбале?

Амбала! Сорен с Гильфи переглянулись. Царство Амбала было родиной отважной Гортензии. Друзья познакомились с ней в Сант-Эголиусе и сначала презрительно сочли самой оболваненной совой во всей Академии.

Оболванивание лунным светом было самым страшным из того, что проделывали с совятами в Сант-Эголиусе. Птенцов заставляли спать в полнолуние, подставив головы лунному свету, отчего несчастные теряли волю, забывали собственные имена и становились послушными рабами своих жестоких надзирателей.

Сорен с Гильфи придумали способ обмануть стражей и избежать губительного воздействия лунного облучения. Впоследствии оказалось, что Гортензия тоже только притворялась оболваненной. На самом деле она была лазутчиком в стане врага и тайком спасала совиные яйца, похищенные патрулями Сант-Эголиуса. К несчастью, ее обман раскрылся, и Гортензия погибла. С тех пор в ее родном царстве Амбала совы слагали песни и легенды о своей героической соплеменнице. — Да, — заговорила еще одна сова, — количество яиц сокращается, поговаривают, что всему виной расплодившиеся грызуны. Еды там совсем мало.

Сорен с Гильфи переглянулись. Они-то знали, что грызуны тут совсем ни при чем! Яйца похищали патрули Сант-Эголиуса. Выходит, они обладают уникальной информацией! Может быть, это заставит Борона с Барран больше считаться с ними?

— Мы займемся этим, — прогудел Борон. — А сейчас, мне кажется, что наши новички просят слова, — он обернулся и взглянул на друзей.

«Просят слова? Да что он такое говорит?» — Сорен был совершенно не готов выступать перед таким большим собранием!

— Ну-с, кто будет говорить первым?

Сумрак, Копуша и Гильфи дружно уставились на Сорена.

— Иди-ка сюда, дружок, — подбодрил его Борон, указывая на сучок в центре образованного веткой полукруга.

«Великий Глаукс! Мне придется подняться туда и остаться один на один с этими важными совами!»

Сорен с тоской посмотрел на нижнюю ветку, где он так уютно пристроился с друзьями. Великий Глаукс, а вдруг этот жуткий старик Эзилриб дотронется до него своей противной изуродованной лапой?

Сорен почувствовал предательскую дрожь в первом желудке. Вот будет позор, если он вдруг срыгнет от страха!

— Я… То есть… Меня зовут Сорен. Я родился в лесном царстве Тито. Я…

Перед тем как идти сюда, они с Гильфи договорились, что он расскажет королю, как был похищен патрулями Сант-Эголиуса. При этом Гильфи полагала, что Сорену не стоит вдаваться в подробности и объяснять, как братец Клудд вытолкнул его из родительского дупла. —

— Полагаю, не стоит начинать свой доклад с описания неудавшейся попытки каинаизма, — важно заявила она.

Сорен понятия не имел о том, что такое «каинаизм», пока Гильфи не объяснила, что за этим словом скрывается обыкновенное братоубийство. Тогда он с легкостью согласился. Не хватало только, чтобы доблестные стражи Га'Хуула решили, будто он происходит из семьи убийц! Он совершенно ничем не походил на своего братца Клудда!

— Меня похитили патрульные Сант-Эголиуса. Там, в каньоне, я встретил Гильфи.

Сначала ему было трудно удержаться от того, чтобы не смотреть на изувеченную лапу Эзилриба, но постепенно Сорен почувствовал себя более уверенно.

Совы слушали его внимательно, однако не выказывали особого удивления и ничего не сказали даже тогда, когда он рассказал им о Гортензии и заявил, что падение численности яиц в Амбале вызвано бандитскими налетами патрулей Сант-Эголиуса.

— И что же? — мягко спросила Барран, когда Сорен закончил свой рассказ.

— Как что? — растерялся совенок.

— Чего ты хочешь, дружок?

— Мы четверо — одна стая. Мы вместе летели, вместе сражались и спаслись, поддерживая друг друга. Понимаете, мы — стая. Мы своими глазами видели, какая страшная опасность нависла над всем совиным миром, над каждой совой. Мы хотим сражаться с этим злом. Хотим стать доблестными рыцарями вашего братства… — И тут он заметил, как Эзилриб, подавив зевок, вытащил откуда-то сушеную гусеницу и принялся неаппетитно чавкать. — Мы… мы уверены, что знаем то, чего никто не знает. Мы многое можем! — Я нисколько в этом не сомневаюсь, — кивнул Борон. — У каждой совы есть какой-нибудь особый дар и, пройдя курс обучения, вы откроете его в себе. После соответствующей подготовки вы сможете стать членами одного из наших клювов, а если окажетесь способными и прилежными, то перейдете на более высокий уровень и приобретете особые навыки.

Король коротко объяснил, почему они не смогут стать членами одного клюва.

— Было бы неразумно учить всех одному и тому же. Если вы приобретете разные навыки, то ваша стая от этого станет только сильнее. Но обучение требует времени.

Сорен, не оглядываясь, почувствовал, как Сумрак недовольно завозился за его спиной. А еще он заметил, как старый Эзилриб, несмотря на свою зевоту и неаппетитное жевание, пристально наблюдает за ним.

Внимательный взгляд старика заставил совенка оцепенеть. Он казался себе беспомощной мышкой, на которую нацелилась парящая в небе птица. Никогда в жизни он не видел такого острого, пронзительного взгляда, и это при том, что остальные члены Совиного парламента даже не замечали странного поведения старого Эзилриба. Со стороны казалось, что старик крайне недоволен тем, что приходится слушать пустые речи глупого совенка.

— Обучение займет немало времени, — продолжал Борон, — так что вы успеете хорошенько подумать. Вам придется набраться терпения — боюсь, пока вам его очень недостает. Но самое главное, это преданность и самоотверженность. Благородство сов, которых вы видите перед собой, не было дано им с рождения, но одной храбрости тоже недостаточно. Благородство — не только в блеске боевых когтей, не только в отчаянном полете по тлеющему следу лесного пожара, чтобы стать благородным, мало превратить слабость в силу, восстановить разрушенное, низвергнуть спесивых и лишить власти тех, кто попирает беззащитных.

Слушая речь Борона, Сорен невольно позабыл свои страхи. Его желудок совсем успокоился.

— Благородство — это твердость сердца и мудрость желудка, способного противостоять искушению пустых мечтаний, а также восприимчивость разума, которая позволяет нам сострадать чужой боли, как сделал один из вас, тот кто вчера всю ночь просидел возле несчастной малышки из семьи воробьиных сычиков, потерявшей свое дерево, гнездо, родителей и яйцо. Вот из всего этого состоит настоящее благородство, которое каждую ночь поднимает стражей Га'Хуула в ночное небо, — Борон помолчал и посмотрел на совят. — Помните, что я сказал вам, когда вы прибыли сюда? Одно путешествие закончено, но началось другое. Завтра ночью вы начнете свое обучение.