По рукописи Торварда Олавссона

Жили-были старик со старухой. Они обитали в маленькой избёнке, и была у них дочка по имени Хельга — самая красивая девица тех времён. И вот, подошло то время, когда старуха почувствовала что скоро умрёт. Тогда позвала она свою дочь и говорит, что жить ей в тягость, и невыносимо уж нести бремя земной жизни. Сожалела она, что ничем больше не сможет помочь она Хельге.

— Хотя дам я тебе одно шило, — молвила старуха. — Будет оно говорить «да», если тебе вдруг нужда в том случится.

Затем старуха умерла.

Как-то вечером велел старик своей дочери Хельге разделить с ним ложе. Она не соглашалась, а старик требовал этого всё настойчивей. Тут она и сказала, что забыла, мол, забросать огонь углями на ночь, но сделать это всё же необходимо, не то случится пожар. Отправилась она в кухонную комнату[45], воткнула шило в стену и попросила его говорить «да», а сама опрометью бросилась в ночную темень. Спустя какое-то время старик позвал Хельгу, и шило за неё ответило, притом постоянно твердило «да-да». Наконец утомило сие бесконечное «даканье» старика, он увидел, что его дочь пропала, стал носиться по дому, выскочил наружу — искал её, но не находил. Тогда возвратился он восвояси, и не будет больше о нём речи в этом рассказе.

О Хельге же надобно поведать, что она убежала в дремучую чащу и шла всю ночь, лишь бы оказаться подальше от этого ужаса. С первыми же лучами восходящего солнца вышла она к приветливому маленькому домику. Она зашла внутрь и увидела некого молодца, который развлекается сам с собою игрой в тавлеи[46]. Он радушно её принял и предложил тут поселится, ибо это показалось ему самым для неё подходящим: он одинок, и ему нужна помощница по хозяйству. Хельга согласилась. Она спросила, как его зовут. Он ответил, что его имя Херрауд[47]. По прошествие какого-то времени Хельга уже ждала ребёнка.

Днём Херрауд промышлял то охотой в лесу, то рыбной ловлей. Ночевал же он всегда дома. Но вот повадился он возвращаться всё позже и позже, а однажды не пришёл вовсе. Хельга ждала-ждала его, да вдруг почувствовала себя нехорошо и, присев на минутку, мгновенно погрузилась в тяжкую тревожную дрёму. Тут и увидела она во сне свою матушку. Словно пришла она к Хельге, да и говорит:

— Предал тебя твой молодец Херрауд, потому как завлекла и очаровала его безобразная тролльша[48]. Намеревается он на ней жениться. Сейчас же уходи из этого дома, да обуйся задом наперёд, и поспеши укрыться в землянке, которая тут неподалёку, у самого старого дуба. Да не мешкай — это ведьмовская великанша[49] хочет тебя убить.

Хельга тотчас проснулась, завязала на себе обувку задом наперёд, и поспешила спрятаться в землянке[50]. Вскорости к их дому прибежала собака и стала искать Хельгу: носилась взад-вперёд, пытаясь унюхать её след, но не нашла, и с тем убралась восвояси. И тогда услышала Хельга шум вдали, будто что-то тяжёлое падает сверху, от чего содрогнулась и наполнилась гулом вся земля. Увидела она сквозь щель в землянке, что это приближается мерзкая тролльша. Она рыскала там и тут, изучая следы, но также не смогла ничего разобрать, и удалилась прочь.

После этого Хельга покинула землянку, и побрела в лесную глушь. Долго она блуждала, пока не вышла к какому-то быстрому лесному ручью. Вскоре прибежал туда за водой кургузый ребёнок, Хельга незаметно опустила колечко в его ведёрко. Ребенок ушёл, а чуть позже из-под земли вырос карлик-дверг. Подошёл он к Хельге, поблагодарил за щедрый подарок его ребёнку и пригласил к себе в гости[51]. Они отправились к большому камню, который открылся, и зашли в него, словно в дом. Внутри сидела жена карлика-дверга. Она также поблагодарила Хелыу. В этом камне разрешилась Хельга от бремени красивым мальчиком.

Как-то карлик-дверг молвил, обращаясь к ней: — Сегодня твой Херрауд женится на ведьмовской великанше, и если ты вдруг захочешь взглянуть на свадьбу — я могу это устроить. Хельга ответила, что очень желала бы взглянуть хоть одним глазком. Тогда карлик-дверг отправился с ней в одну пещеру. Там он накинул на неё плащ-невидимку. Он велел Хельге проследить — чем будет занята невеста каждый вечер после того, как уходит она с пиршества. На последний же вечер свадьбы должна Хельга показать Херрауду, чем та занимается. Сами торжества продлятся три дня. Под конец велел карлик-дверг позвать его по имени[52], если случится нужда. И, сказавши это, он исчез.

В той пещере наблюдала Хельга за сказочным волшебством, а они проходили с невероятным шумным весельем и радостным гамом. Прекрасная статная невеста восседала на скамье и была ростом не выше среднего. Херрауд веселился от души. Вечером невеста покинула пещеру, и не захотела, чтобы её кто-нибудь сопровождал. Она отошла недалеко от входа, трижды повернулась вокруг себя и сказала:

— Стану я какой родилась!

И превратилась она в огромную безобразную тролльшу. Затем она молвила:

— Явись турс трёхголовый[53], брат мой, с большой бочкой, полной конской и человечьей плоти.

Тогда появился турс с бочкой, и принялись они оба трапезничать. Насытившись, ведьмовская великанша обернулась трижды и молвила:

— Стану я какой была!

И оказалась она опять стройной девушкой. На второй вечер всё снова повторилось как в первый раз. На третий же вечер нашла Хельга Херрауда, но он её не узнал. Она незаметно привела его к ведьмовской великанше как раз в тот момент, когда та принялась насыщаться человечиной. Поразился Херрауд до глубины души, да связал из верёвок ловушку у входа в пещеру, а сам удалился внутрь. И как только невеста попыталась войти — она попалась в ловушку. Принялась она звать на помощь своего братца. Немедленно явился разъярённый трёхголовый турс. Хельга же, не растерявшись, призвала поскорей карлика-дверга. И вот видит она, что прилетела птица, набросилась на турса, разбила ему клювом все три башки так, что он упал замертво. А невеста повесилась на верёвках, из которых сплетена была ловушка. И не показалась она Херрауду очень уж красивой, когда валялась мёртвой в своём истинном обличий. Только теперь Херрауд заметил Хельгу и был очень ей рад. Он умолял простить его, и говорил, что это ведьмовская великанша заморочила его и толкнула на предательство. Перебрались Херрауд с Хельгой из пещеры в свой прежний домик в лесу и справили там свадьбу. А в самый день их свадьбы карлик-дверг принёс им их сына и положил на колени Хельге. Херрауд щедро отблагодарил его за помощь.

Херрауд и Хельга любили друг друга до самой старости, и здесь заканчивается этот рассказ.

 

Краткое примечание

 

В данной сказке заметны чрезвычайно древние языческие корни. Так, все наиболее дикие и злые деяния в этой истории (сожительство ближайших родственников, каннибализм, поедание конины) служили основой самых ранних сводов запрещений, утвержденных католической церковью для германских язычников. Языческий ритуальный каннибализм был запрещён как в христианских норвежских законах, где связывался с колдовством и «состоянием тролля», так и в более ранних франкских и древнесаксонских судебниках. «Если ворожей-оборотень (stria) любого пола съест человека, он будет приговорён к штрафу в 8000 динариев или 200 солиди» («Салическая правда»). Если кто-нибудь верит в то, что некий муж или жена — ворожей-оборотень (strigani), то есть, тот, кто ест людей, и посему его (её) сожжёт, или же отдаст его (её) тело на съедение другим, или же сам съест ворожея — лишится тот головы» («Первый саксонский капитулярий»). Запрещение есть конину встречается в первых исландских христианских законах (см., напр. «Сагу о Ньяле», гл. V, или «Islendingabok», XIII в.). По мнению Э.В.Гордона, это было связано с тем, что в языческой среде конь считался священным животным, его приносили в жертву, а часть его плоти, сваренную после жертвоприношения, съедали («An Iutroduction to Old Norse», с. 209). Обилие отсылок к антиязыческим законам позволяет предполагать, что в создании сказки участвовал некий верующий христианин, привнесший в текст элементы назидательности.

В данной сказке заметно влияние древней «Саги об Эгиле Одноруком и Асмунде Убийце берсерков».

ОБ ОДНОМ КНЯЗЕ [54]

/ AF POLINIANO KEISARA /

Как сказывают, жил на свете один князь по имени Полинианус. Был он горд и имел при себе множество вассалов. Жена его также слыла гордячкой, выделялась знатностью происхождения и жаждой власти; но при всём притом не хранила верность супругу, ибо благоволила одному рыцарю гораздо более нежели чем собственному мужу. Вследствии чего и желала тайно, всем сердцем, своему Полинианусу смерти. Тут как раз обьявляет ей князь, что хочет он совершить паломничество за море и наказывает ей вести себя благопристойно в его отсутствие, да рачительно относиться к его добру и деньгам, и просит её об этом пламенно.

— Божьей милостью будет всё сохранно, — отвечает она.

И лишь только ступил муж её за порог — тотчас посылает она за одним ворожеем[55], и когда пришёл тот к ней, говорит она: "Муж мой только что отбыл паломником в далёкие земли. Если ты своим искусством найдёшь способ погубить его, да так, чтоб сюда он уже больше не воротился — за сию услугу получишь ты тогда от меня всё чего не пожелаешь." Ворожей и отвечает: "Знаю я способы как известь князюшко где бы он нынче ни был, но за такие мои труды жажду я ничего иного, чем сердечной твоей любви."

Соглашается она на это условие. Затем приступает ворожей к делу и вылепливает из воска с землёю-прахом истукана с подобным князю обличием и помещает его пред собой на расстояние полёта стрелы.

Сейчас же самое время вернуться к Полинианусу, который продолжает своё паломничество и, гласит сага, был он уже на дороге в великий Рим-град, как однажды по пути, встречает он некоего книжника. Приветствуют они друг друга и князь спрашивает встречного о новостях, но тот вдруг замолчал и лишь вздохнул тяжко. Князь и говорит: "Добрый мой книжник, открой мне, что гнетёт тебя, что омрачает твой разум?" Отвечает книжник: "Печалюсь я по причине грозящей тебе гибели, — молвил он, — вне сомнения, умрёшь ты нынче же, если не будет что-либо предпринято." Встревожился князь: "Поведай в чём тут дело." Книжник и говорит: "Да будет тебе известно, что жена твоя — шлюха, ведёт себя соответственно, и так уж повелось с нею давно. В день сей готовится она сжить тебя со свету."

И когда услышал князь всё это, встал он словно громом поражённый, бормоча: "Знал я прекрасно о том, что жена моя шлюха и притом давно, однако не ведал, что приуготовляет она мне погибель. Но если существует на свете хоть какое-нибудь средство или способ спасти мою жизнь — не медли, яви его мне и буде он успешен — всё моё добро и состояние перейдёт в твои руки." Успокаивает его книжник: "Разумеется на всё есть совет да помощь. Даже в этом случае. Особенно, если будешь ты во всём меня слушаться." Князь соглашается: "Готов я сделать всё, что ни прикажешь."

— Мда-с, — говорит книжник, — хозяюшка твоя наняла одного ворожея и погубит он тебя сегодня же своим ведьмовством[56] и нашёптыванием[57]. Изготовил он истукана личиной подобного тебе, воздвиг его перед собою и вот-вот зачнёт стрелять. И попади он в грудь твоему двойнику, умрёшь ты мгновенно на том самом месте, где застигнет тебя его выстрел. Конечно в случае, если никто не убережёт тебя от сего. Итак, сейчас же, живее, поступай как я тебе велю и возможно, тогда, спасу я твою жизнь. Скорей разоблачайся и поспеши в моё жилище, в ту из комнат, где успел я уже приготовить ванну и войди в неё.

Князь исполнил всё, как было велено и затем протягивает ему книжник золотое зеркальце, поясняя: "Ну теперь, убедишься ты посредством его, что всё только что поведанное мною — правда."

Некоторое время спустя просит он князя в ванне повторить ему, что тот видит в зеркальце: "И описывай подробно то, что открывается тебе!"

Князь отзывается: "Вижу я, что всё происходит в доме моём равно как и рассказал ты мне. Колдун сгибает свой лук и целится в моё подобие." Книжник и говорит: "Теперь, во имя жизни, насколько ты ею дорожишь — только ты заметил, что натянул он тетиву и собирается пустить стрелу, в тот миг пока она летит, не мешкая ныряй в воду, если желаешь смерти избегнуть! Ибо попади он в двойника, мигом отзовётся это в тебе самом".

И когда князь смотрит в зеркало и замечает, что проклятый колдун окончательно изготовился к стрельбе, быстро погружается он под воду. Затем поднимает он голову опять и спрашивает его книжник: "Что видишь ты сейчас?" Отвечает князь: "Колдун стреляет в двойника выстрелом, который наводит на меня дрожь." Ободряет его книжник: "Благая надежда в произошедшем только что для тебя, — молвил он, — попади ворожей в истукана — быть тебе сейчас уж мёртвым." Велит книжник смотреть ему далее в зеркальце и сообщать обо всём, что он там увидит. Князь и говорит ему, что ужасный лук снова согнут и приготовляется колдун стрелять ещё.

— Повтори всё в той же последовательности что и раньше, — торопит книжник, — иначе ты покойник.

Тотчас прячет князь голову пол воду, а когда появляется над поверхностью вновь, говорит он книжнику: "Мгновенье назад был я очень испуган, ибо казалось мне, что вот-вот попадёт он в двойника. Затем, ага, вижу колдун зовёт хозяйку говоря: "Если я промахнусь и в третий раз, тогда обречён на смерть я, но не твой муж; а моя хозяюшка рыдает и содрогается." Говорит книжник: "Ещё взгляни в зеркало и скажи что видишь." Князь отзывается: "Он собирается вновь натянуть тетиву, чтоб выстрелить по истукану и сейчас напуган я более всего."

— Делай всё как раньше и нет тогда никакой нужды бояться.

Князь следует указанию и когда опять выглядывает из воды, смотрит он в зеркальце и лик его становится куда более светел, чем до сих пор. Книжник и спрашивает у него: "Молви, что произошло, что видишь?" Князь отвечает: "Колдун выстрелил в истукана, но поразил в результате свои лёгкие и тотчас же испустил дух; а хозяюшка, вся в великой скорби, подхватила его тело и отволокла под своё ложе." Книжник и говорит: "Помог я сейчас тебе спастись, а значит наступило время получить мне мою награду, и после ступай себе с миром." Князь отдал ему сколько тот потребовал и затем расстались они.

Возвращается князь домой в свою землю и извлекает труп колдуна из-под кровати своей супруги. Отправляется он затем к управителю тех краёв, должность которого по-английски называется мэр и доносит ему о деяниях жены своей в его отсутствие и в подтверждение своих слов открывает что обнаружил он под её ложем. Тогда заковали её и предав казни изъяли сердце из её груди и разъяли его натрое другим в назидание. Князь же женился заново и завершил свои дни на земле в мире и покое и тд. и тп.

 

Краткое примечание.

 

В своих комментариях Хуго Геринг указывает на то, что источником этого рассказа мог быть некий эпизод из "Деяний римлян" ("Gesta Romanorum", гл. 102). Также он считает, что Йоун Халльдорссон был знаком с ныне утраченным среднеанглийским вариантом этой же легенды о князе, неверной жене и магии, что явствует из наличия в исландском тексте английского термина "мэр", и некоторой путаницы при описании должностей: к примеру, князь (буквально "цезарь, царь") испрашивает правосудия у мэра!

В этой связи можно упомянуть здесь и о существовании подобной истории (но без найма колдуна, и с печальной концовкой) в "Истории франков" Григория, Епископа Турского, кн. VI, гл. 13.

Колдун, нанятый неверной женой, использует для попытки умервщления князя древнейший приём запрещённой магии. Этот приём упоминает, например, в 8 веке в своих церковных законах англосаксонский архиепископ Эгберт (Ecgbyrht). В зависимости от степени тяжести причинённого вреда, наказанием там за подобные колдовские манипуляции служил либо принудительный трёхгодичный пост на хлебе и воде, либо же аналогичный семигодичный пост. В старинных русских руководствах по заговорной и вредительской магии XVI-XVIII вв. встречаются описания сходных приёмов волшбы.

Вода, также, является одним из довольно распространённых средств борьбы и обезвреживания вредоносного колдовства. (См. о том же — Дж. Толкин "Властелин Колец", том первый; "История Среднеземья, том 10.)

ЧАРО-ЛЕЙФИ

/ GALDRA-LEIFI /

(прислано преподобным Магнусом Гримссоном)

Жил человек по имени Торлейв. Он был сыном Торда. Торлейв родился на самом верхнем хуторе горного кряжа Тунгур или Хреппар. Как-то, в первый год своей жизни, лежал он годовалым младенцем в колыбели, а рядом сидела его мать; тут вдруг входит к ним незнакомая юная девица и здоровается с последней. Просит она затем мать Торлейва помочь её матери, поскольку та лежит в родах и никак не может разрешиться от бремени. Получает она ответ, что нельзя мол оставить Торлейва без присмотра. На это, девица соглашается побыть с ним в её отсутствие. Cледуя затем указаниям незнакомки cпускается женщина к внешней границе, возделанного вокруг их хутора, поля и подходит к одному холму там; в нём же открыты были двери[58]. Мать Торлейва входит внутрь и оказывается в том месте, где лежит некая женщина в родовых муках. Она её приветствует и тотчас делает всё, что необходимо в таких случаях. И омывши и спеленав новорожденного, возвращается она домой. Застаёт она там картину великого веселья: юная незнакомка забавляет лежащего в колыбели младенца, а тот смеётся ото всей души. И незамедлительно по возвращению матери Торлейва удалилась девица.

Вырос там Торлейв подле своей матери и начал он с очень ранней поры проявлять в себе незаурядные способности. Решили тогда люди, что должно быть это дар — следствие добрых пожеланий эльфы[59]. Позже стал Торлейв скальдом и считали его крафта- или аквайда-скальдом (поэтом-магом). Полагали также, что занимается он волхованиями[60] и прозвали его потому Чаро-лейфи.

 

Краткое примечание.

 

Традиционно принято при комментировании подобных рассказов обращать внимание на "лейтмотив" о людской помощи эльфам при родах. Хотя ведь и сами эльфы весьма часто помогают смертным в подобных ситуациях, о чём множество свидетельств. Однако, наиболее интересным, на наш взгляд, является здесь упоминание того, что эльфы способны наделять понравившихся им людей особыми ("эльфийскими") дарами:

...Время настало когда предначертано было, чтоб Артур (британский король) родился.

Как только он появился на свет, эльфы приняли его, они заговорили (bigolen) ребёнка могучими чарами (galdere), они дали ему силу величайшего воина.

Во-вторых, они предначертали ему быть благородным королём.

Третье он получил от них — дар долгой жизни.

Они вручили ему, королевскому наследнику,

наиболее превосходные дары,

дабы он стал самым щедрым изо всех живущих людей.

Этим эльфы наделили его и, затем, этот ребёнок процветал...

Так написал в 13 веке, в своей поэме "Брут", английский священник Лайамон. Это стало одним из последних отголосков древней германской веры в то, что сразу после рождения к каждому ребёнку приходят "богини" судьбы норны (cр. греческое мойры), и предначертывают всю его будущую жизнь. В зависимости от того, норны какого именно рода пришли к новорожденному зависела его судьба:

" И эти (норны) из рода "богов", а другие эльфийского рода. Третьи же из семейства карликов-двергов. Т.е. некоторые норны из рода асов, некоторые эльфо-рода, а некоторые дочери Двалина. " (Младшая Эдда, "Видение Гюльви")

" Много их и все они разные: некоторые из семейства асов, некоторые из семейства эльфов, некоторые дочери Двалина. " ("Сага о Вёльсунгах", гл. 18).

Позже, в период упадка представления об образе истинных эльфов, их отделили от норн, и обьявили и тех и других "злыми", определив их в пособники колдунам и тд. (Cм. "Сагу о Хрольве Жердинке", гл-вы 15, 47-48.)

В данном рассказе благодарные "добрые" эльфы (хотя уже не норны эльфо-рода) наделили Торлейва Тордарсона (Чаро-лейфи) одним из основных эльфийских даров — способностью к волшебному стихосложению, имеющему магическую силу завораживать (очаровывать) слушателей, и талантами к белой магии: искусству постигать таинства чародейских знаков (galdra-stafir), резать руны (rúnir), разбираться в травах (grös), диво-камнях (náttúru-steinn), силой изгонять призраков, немёртвых и тд. (Cм. об этом подробнее продолжение саги о Чаро-лейфи в сборнике Йоуна Арнасона.)

Таких как Чаро-лейфи поэтов, в Исландии, называли krafta-skáld(ами) или ákvæða-skáld(ами). Йоун Арнасон даёт им следующее определение:

" Те люди, которые всегда были на чеку, готовые выдать стихотворные "висы" экспромтом своей (от злых сил) защиты ради и, особенно те, что произносили слова, которые непременно сбывались (áhrins-orð) прозывались "скальдами силы" (krafta-skáld) или "поэтами провозглашающими грядущее, повелевающими чему должно сбыться" (ákvæða-skáld). [Их называли так,] ибо полагали, что настолько могучая чародейская сила (kynngi-kraftur) была присуща их стихам или были они настолько духовно сильны (and-ríkur), что ничто не могло им противостоять. Самый лучший пример тому — "Прядь о Торлейве Ярловом скальде" (Торлейве), который отомстил Хакону Языческому Ярлу за смерть своих товарищей и захват имущества, сочинив о Хаконе "нид" (позорящую поэму), возымевшую cамые неблагоприятные последствия для Хакона. " (См. ещё краткое примечание к рассказу "Юная эльфа по имени Има".) Также, "силовые скальды" обладали способностью, посредством своей поэзии, насылать глубокий сон на врагов и так часто спасались они от близкой смерти. (См. например, "Сагу о Хёрде", гл. XVII и "Сагу об Одде-стреле", гл. XVI.) Здесь же уместно вспомнить эльфу Лютиэнь из книги Дж.Толкина "Сильмариллион", которая обладала подобными талантами. Об эльфах, наделяющих смертных особыми "духовными" дарами повествует и рассказ того же автора под названием "Кузнец из Большого Вуттона".

Ф.Нансен утверждает, что в известной ему версии исландской баллады про эльфов "Сон Катлы" (16 в.), ребёнок этой смертной Катлы, получивший имя от эльфа Ари (но не его сын), некий Ари Марссон, стал прославленным мореплавателем, ибо "унаследовал" вместе с эльфийским именем таланты и удачу моряка. (См. F.Nansen "In northern mists".)

Краткая версия рассказа о Чаро-Лейфи даётся также в книге К.Маурера (на нем. яз.)

В заключении, говоря о Чаро-Лейфи (Торлейве Тордарсоне), необходимо, конечно, упомянуть здесь самое громкое событие его жизни, — в 1611 г. вместе с другим "силовым поэтом" того времени Йоуном Гвюдмундссоном Учёным (наиболее, кстати, известным "специалистом" по Сокрытому Народу в средневековой Исландии), Торлейв посредством сочинённых ими магических рифм изгнал самого страшного за всю историю Исландии "немёртвого" (draugur), который своими яростными нападениями запугал было целую область Стад (Поселение) в Снай-фьоле (Снежных Горах).

ВИЗИТ В ХОЛМ

/ HOL-GANGAN /

(прислано преподобным Магнусом Гримссоном)

 

О священнике Эйрике из Вогр-оса (1667-1716 гг.) существует довольно много саг и противоречивых рассказов. Из Сельвог, области священника Эйрика, присланы самыe лучшие и наиболее примечательные истории о нём. Преподобный Магнус Гримссон также собрал немало саг об этом священнике "со слов и по записям Брюньольва Йоунссона, школьника из Хруни, со ссылками на то, что рассказывают об Эйрике жители Борга-фьорда. Эйрик был сведущ в мистериях древних[61] и чародействе[62]. Часто входил он в холмы и, вообще, совершал множество необычных вещей. Он никому не повредил своим ведовством[63], хотя иногда и "подшучивал", особенно над теми, кто приставал к нему со своим любопытством, и навязывался к нему, непрошенный, в спутники. Обычно Эйрик исчезал со своего хутора каждый субботний вечер и возвращался не раньше воскресного утра. Никто не знал где проводил он всё это время."

Однажды попросил некий юноша позволения у священника Эйрика отправиться вместе с ним туда, куда уходил тот каждый субботний вечер. Эйрик долго отказывался и говорил, что не будет ему большой пользы от этого. Однако парень очень настаивал и наконец уступил священник и пообещал захватить его с собой как-нибудь. И вот, некоторое время спустя, отправляется он, как обычно, в путь и берёт юношу с собой. Погода тогда стояла тихая и ясная. Они пересекают возделанное, вокруг хутора, поле и подходят к одному холму там. Священник ударяет по нему тонким прутом спроти[64]. В следствие чего холм открывается и выходит оттуда некая зрелая женщина. Она приветствует Эйрика как старого знакомого и приглашает его внутрь. За ней следом появляется незнакомая юная девица и зовёт священникова спутника также внутрь.

Все вместе входят они в холм и оказываются в просторной комнате. Сидело там по кругу множество народу на досчатом возвышении на полу. Сажает Эйрик юношу у самой двери, сам же помещается среди людей напротив. Кажется священникову спутнику весьма странным то, что молчат все там, словно воды в рот набрали и поэтому стоит внутри гробовая тишина.

Тут выходят прочь обе женщины, но вскоре возвращаются обратно, неся в руках нож и корыто. Затем направляются они к сидящему с самого края круга, на противоположной от парня стороне двери человеку. Подхватывают они его, кладут головой на корыто и режут беднягу в нём словно ягня. Покончивши с этим, хватают они его соседа, а вслед за ним всех остальных, по порядку, и повторяется с несчастными вновь вся ужасная процедура. Никто даже и не пытался сопротивляться, и притом не один не проронил не звука.

Cтранно, но незаметно было по Эйрику, чтоб он проявлял хоть какое-нибудь беспокойство по поводу происходящего, чего конечно нельзя было сказать о пришедшем с ним юноше. Видит он, что страшные эти женщины даже и не думают остановиться, пока всех там не перережут; и когда приходит очередь Эйрика, хватают они его и режут как прочих. Тогда возопил парень, вскочил на ноги, бросился опрометью к двери, и был таков. Побежал он затем домой на хутор со страшной вестью, и пятки его так и сверкали, а вокруг звенела весенняя исландская ночь.

Но когда, запыхавшись, приближается он к родному хутору, то вдруг видит, что стоит там священник Эйрик в дверях, опершись руками в верхнюю их перемычку. Улыбнулся он при виде парня и говорит: "Почему бежишь ты так стремительно, дорогой?" Парень и не знал что на это ответить; ибо сейчас устыдился самое себя, потому как понял, что священник просто напросто об-морочил его.[65]

Тогда Эйрик и говорит: "Я тут вдруг подумал, что наврядли, мой дорогой, пожелаешь ты когда-нибудь вновь подобное увидеть?!"

 

Краткое примечание.

 

В этом рассказе один из самых известных исландских магов (а их там было предостаточно!) Эйрик Магнуссон из Вогр-оса проучил некого назойливого юношу при помощи наваждения (sjón-hverfing). Касательно самого наваждения: примечательно в нём здесь то, что как и в первой истории "О мастере Перусе" существа-иллюзии, возникающие на некоторое время по желанию мага, не произносят ни звука. Вероятно, именно здесь проходит "водораздел" между белыми оптическими обманами и чёрными иллюзиями "scin-cræft", scin-lac, scin-(ge)dwola, ge-dwimor) последние суть некромантия. (Сравни фантом Эйлинель, созданный волшбой саурона, когда Эйлинель уже была мертва. Её призрак может голосом жаловаться своему мужу Горлиму. При помощи этого трюка вызова призрака умершей Эйлинель, некромант заманил в ловушку и захватил в плен скрывающегося воина Горлима. См. Дж.Толкин "Сильмариллион": "О Берене и Лютиэнь" и "Балладу об освобождении из рабства" (Лэйтиан).) Или:

" (Самозванец) по имени Десидериус...обманывал людей иллюзиями некромантии... О том, что он был сведущ в злом искусстве некромантии было известно из следующего...ибо когда кто-нибудь говорил о нём что-нибудь плохое вдали от него и тайно, (Десидериус) бывало упрекал того прилюдно говоря: "ты сказал обо мне то-то и то-то, а не пристало говорить подобное о таком святом человеке как я." Ну как иначе мог бы (Десидериус) узнавать об этом, если не демоны были его соглядатыми. "

"История франков" Григория, Епископа Турского, кн. IX, гл. 6

 

Возможно, англосаксонский термин для обозначения некромантии "ge-dwimor", изначально, также как и исл. sjón-hverfingar, имел двойное значение. На это намекает профессор Дж.Толкин в своей книге "Властелин Колец", том 2, где в одной из песен встречается следущее: "В Dwimor(-dene), то есть в эльфийской (зачарованной) стране Лориэн [буквально Долине Иллюзий]..." Толкин же употребляет в отношении совращённого тьмой мага-предателя Сарумана (одного из действующих лиц в его книге) прилагательное "dwimmer-crafty", т.е. "использующий иллюзии-фантомы для устрашения и подчинения других": "Саруман — колдун лукавый и dwimmer-crafty" ("Властелин Колец", том 2, гл. II). Вероятно, разница тут в механике создания иллюзий, и тех целях, которые преследует создающий эти иллюзии "многознающий". Белые оптические обманы нацелены на развлечение (например, исл. kukl фокусников, или эльфийские оживающие драмы), на спасение (ср. "Сагу о Хёрде", где описано как чародейка Скроппа пыталась путём наведения м о рока спасти себя и хозяйских дочерей от грабителей. Те видели вместо Скроппы и дочек ясеневые сундуки), или вспомним истории о Перусе. Наконец, священник Эйрик, в "Визите в холм" проучил назойливого "сую-нос-в-чужие-дела". Всё это — создание нематериальных иллюзий посредством внушения, гипноза (?), искусства слов и тд. Чёрные иллюзии творят через вызов и мучение душ умерших, "поднятие" мёртвых, пособничество злых духов (демонов), и делают это с целью запугать, терзать и тд., с тем, чтоб подчинить своей воле и заставить служить.

Описание того, как страшные женщины возвращаются, неся в руках нож и корыто, живо напоминает один эпизод из "Саги о Греттире":

" Торстейном Белым звали одного человека... У него была жена по имени Стейнвор...Считалось, что на дворе у них неладно — захаживают туда тролли... Около полуночи (гостивший там Греттир) услыхал снаружи страшный шум и вслед за тем вошла в покои огромная великанша. В одной руке она держала корыто, а в другой огромный нож. Войдя, она осмотрелась и, увидев (Греттира), бросилась на него..."

"Сага о Греттире", гл-вы LXIV-LXV, изд. подготовили О.А.Смирницкая и М.И.Стеблин-Каменский

ГЕЙРМУНД ВЕРЗИЛА И ЭЛЬФ

/ НULDU-MADHUR-INN OG GEIRMUNDUR HAI /

(из книги-сборника свидетельств об истинности существования эльфо-народа, составленного Олавом Свейнссоном с острова Пюрк-ей)

Когда был я осёдлым бондом[66] в Арна-стапи[67], однажды вечером под Новый год, треть или же четверть моих домашних и работников покинула хутор и вышла за ограду. Тут видят они, те что отправились прогуляться — вереница нагруженных лошадей спускается по полю вниз. Не удосужились они пересчитать сколько именно их там было; однако явно не меньше десятка, не учитывая трёх со всадниками: незнакомыми женщинами в сёдлах. Подъехали они со своим караваном к одному холму, который находится среди тамошних скал прямо над ущельем под названием Пумпа и исчезли все вместе, как показалось людям, внутри этого холма. Разумеется, был то Сокрытый Народ, переезжающий на зимние свои квартиры.

Заметил я когда жил в Арна-стапи и поблизости с Хелла, что Сокрытый Народ обитает там повсюду в холодных скалах, но не знаю я того, какой народ населяет остывающюю горную породу или лавовые пустоши[68]. Посему сошлюсь я в этом моём рассказе на то, что говорится в саге о Гейрмунде Верзиле; она же гласит:

"Тогда добрался я до большого лавового поля; в тот момент очутился я в скверном положении, потому как мои недруги шли за мной по пятам и расстояние между нами катастрофически сокращалось, того и гляди вот-вот меня настигнут. Стремглав бросился я по этому полю, они же — за мной следом. Натыкаюсь я вдруг на незнакомца облачённого в серую короткую куртку из грубой ткани. Обращается он ко мне со следующими словами: "Плохи твои дела Гейрмунд Верзила, ведь именно так можно сказать, когда враги твои настолько близко, а ты уж из сил совсем выбился. Но хочу я помочь тебе, если ты конечно не против?!" Едва мог я вымолвить хоть слово, ибо сильно запыхался, но всё ж ответил: "Это принял бы я с благодарностью!"

Cовсем уж тогда приблизились мои враги и галдели изрядно. Тут вскинул незнакомец свою руку надо мной, затем взял меня самого за руку и повёл прочь от них. Посоветовал он мне теперь идти помедленей и наконец отдышаться "потому, как враги твои потеряли тебя из виду" — cказал он. Заметил я затем, что они и правда меня не видят, так как услышал их негодующие и разочарованные крики: "Что произошло с негодяем? Лава его поглотила что ли, ведь не видим мы его?!" Наблюдаю я далее, как они ищут меня и не могут найти. Через некоторое время убрались они с лавового поля восвояси. Тогда вновь обратился ко мне незнакомец: "Ну что ж, избавлен ты от своих врагов на сей раз и сейчас расстанемся мы."

Я сердечно поблагодарил его за помощь и спросил как его звать и где его дом. Он и отвечает: "Имя моё Кари, но не открою я тебе где мой дом." Заметил я тогда: "Может статься, что ты живёшь на этом лавовом поле?" — ибо я вообразил, что он разбойник. На это говорит он: "Не живут льювлинги[69] в остывающих скалах, скорее селятся там злые духи земли и наихудшие из немёртвых и напускают они на живых мороку[70]."

Изчез он вслед за тем, я же некоторое время бродил по лавовому полю, до тех пор, пока совсем не утомился и не прилёг поспать. "

 

Краткое примечание.

 

Это ещё одно из свидетельств того, как Сокрытый Народ помогает людям. Эльф Кари ясно даёт понять, что между добрыми эльфами-льювлингами и просто мёртвыми людьми — гигантская разница. Таким образом, рассказ этот весомое доказательство абсурдности утверждения некоторых исследователей о том, что эльфы якобы суть умершие люди. (Подробнее об этом же см. комментарий к рассказу "Юная эльфа по имени Има".)

В тексте упомянуты ещё (злые) духи земли (исл. illar land-vættir). Обычно, в древнескандинавской традиции, land-vættur — это дух-покровитель какого-либо края, который может принимать любой облик. Обладает силой изгонять из своих земель неугодных ему смертных. Что-то наподобии нашего лешего, полевого и тд. Существуют как добрые, так и злые land-vættir. (См. также определение land-vættur данное в "Церковных законах Гула-тинга".)

Здесь же уместно привести цитату из рукописи исландца Йоуна Гвюдмундссона Учёного (16-17вв.) о трёх различных родах эльфов:

" Сказано ещё в "Одураченьи Гюльви" о том, что карлики-дверги зародились во плоти (мёртвого гиганта) Юмира, и в самой земле, и обитают там некоторые из них, а другие в камнях. То же можно сказать и об эльфах, что живут они в скалах и в холмах... Люди полагают также, что эльфы — это народ подразделяющийся на три рода, или имеющий три основных места обитания. Одно — в море. Второе — внутри земли или под землёй, которое люди называют "Эльфо-мир", а иногда подземный мир, что многие наши истории поясняют. И люди видят, что этот род не имеет носового хряща между ноздрями. Живут же они пол обычного нашего срока (на земле). Третий род, который мы называем Сокрытым Народом или льювлингами также населяет холмы и скалы; и часто сочитались они с нашим родом. Этот эльфийский род живёт дольше, отличается красотой, и имеет правильную форму, как у нас. "

Из рукописи Йоуна Гвюдмундссона Учёного "Собрание сведений и фактов для лучшего понимания Эдды", 1641. Цитируется по изданию "Einar G. Petursson Eddurit Jo ns Guðmundssonar Lærða", bd.II, bls 37

Желая помочь, льювлинг Кари создаёт над Гейрмундом Верзилой так называемый "шлем невидимости" (huliðs-hjálmur), т.е. он делает человека невидимым для его преследователей. Это очень древний магический способ обмана зрения, известный среди всех германских (скандинавских) племён. К сожалению, только в древнеисландской литературе сохранилось былое спокойное отношение к сей чародейской процедуре. В поэзии англосаксов и континентальных саксов "heoloð-helm" (шлем невидимости) ассоциируется исключительно с врагом рода человеческого. Так, к примеру, в аллегорической англосаксонской поэме о чудовищном ките ("Fastitocalon"), который сначала представляется мореходам островом, а после их высадки на него, идёт с ними на дно, проводится аналогия с людьми, коих нечистый (словно этот кит) заманивает к себе земными соблазнами, а затем "сокрытый шлемом невидимости... он увлекает их в преисподнюю... точно огромный кит, что топит моряков с их "жеребцами волны" (т.е. кораблями)." [C перевода на современ. английский С.Брэдли.] (Примеры из саксонской поэзии см. в моих комментариях к рассказу "Московский викинг Ингорь Олегов".) [СМ ИНГОРЬ]

Совсем по другому обстоит дело в древнеисландской литературе — шлемом невидимости там, с помощью чародеев, пользуются обычные люди, чтоб спастись от преследования, мести, расправы и т.д. (См. к примеру, "Сагу о Боси и Херрауде", "Сагу о побратимах" или "Сагу о Торстейне Погибели Хуторов". Некоторое исключение — история о колдуне Эйвинде Источнике из "Саги об Олаве Трюггвасоне".)

Из "Саги о побратимах":

" Чародейка Грима "вскинула" (bregða yfir) шлем невидимости над Тормодом с тем, чтоб (преследователи) не могли его видеть. " (версия А)

" Вскинула (bregða yfir) Грима свои руки над головой Тормода с тем, чтоб преследователи его не заметили. " (версия Б)

Одно из самых поздних (уже деградированных) представлений о шлеме невидимости можно найти в безымянной исландской рукописи о магии (16-17вв.), переведённой и изданной С.Флаувэрсом под названием "The Galdrabok". В ней дан "рецепт" того, как самому сделать себе "huliðs-hjálmur". Древний термин "шлем невидимости" выжил также в названии одного из диво-камней, т.е. "hulin-hjálms-steinn". (См. комментарий к второй истории о Перусе.)

Из исландского сборника "Саги людей прошлого", том 3: