Молодые друзья», братья Зубовы и кружок П. С. Дехтерева-а. М. Каховского

Воцарение Павла I прошло как будто безболезненно для послед­него екатерининского фаворита П. А. Зубова. Конечно, он лишился положения сановника, управлявшего именем императрицы во внут­ренних и внешних делах страны, но опалы поначалу не последовало. Напротив, вопреки ожиданиям Павел проявлял уважение и даже заботу о бывшем временщике. Но это были лишь демонстрации. Истинные чувства Павла I к любимцам своей матери проявились в отношении к брату фаворита В. А. Зубову, стоявшему во главе российских войск в Персии. Воцарившись, Павел отозвал войска в Россию. Минуя В. А. Зубова, царь послал повеление каждому полковнику выступить в непременные квартиры, так что сам главно­командующий со своим штабом и генералитетом чуть было не попал в плен. Но казачий атаман М. И. Платов ослушался императорского повеления и остался охранять В. А. Зубова. После возвращения в Россию Платов угодил в костромскую ссылку, Зубов вышел в от­ставку и поселился в Хорошеве под Москвой.

Действия Павла в Персии, по-видимому, дали первый толчок для образования вокруг В. А. Зубова оппозиции офицеров, служивших под его начальством. Военные преобразования нового царя, насажде­ние гатчинских порядков в армии, введение прусской дисциплины,

дух капральства, пронизывающий все управление, встретили резкое сопротивление в военных кругах. Особенно сильно оно проявилось в ближайшем окружении Суворова. Он не ввел в действие новые уставы, не распустил, согласно приказу императора, своего штаба, по-прежнему увольнял в отпуск офицеров, посылал их курьерами. 6 февраля 1797 г. при не совсем ясных обстоятельствах Суворов был отставлен от службы. С 18 преданными офицерами, подавшими в отставку, он переехал в Кобрин, но офицеры были арестованы, а сам он под надзором перевезен в свое имение Кончанское.²⁵

В конце 1796 г. начались преследования и П. А. Зубова. Павел отрешил его от всех должностей, наложил на него большие денежные взыскания и, наконец, 3 февраля 1797 г., почти одновременно с от­ставкой Суворова, разрешил ему уехать за границу. Дочь Суворова была замужем за третьим братом фаворита Н. А. Зубовым, и эта родственная связь, вовсе не предполагавшая единства замыслов, в гла­зах подозрительного царя несомненно казалась опасной. При проезде П. А. Зубова через Ригу произошел инцидент, толкнувший в лагерь недовольных царем зубовского протеже П. А. Палена: за почести, оказанные бывшему фавориту, он получил выговор и был исключен из службы (П. 315—316).

Весной 1798 г. в Петербургском драгунском полку, расквартиро­ванном в Смоленской губернии, произошел конфликт между шефом полка В. П. Мещерским и офицерским корпусом. Здесь получили широкое распространение те же настроения активного неприятия гатчинской муштры, которые так открыто проявлялись в 1796— 1797 гг. в войсках Суворова. Желая пресечь их, Мещерский издал приказ, запрещавший офицерам полка критиковать новую форму, судить об образе службы, обсуждать повеления начальства. Коман­дир полка П. В. Киндяков потребовал, чтобы шеф персонально ука­зал, кого именно он имел в виду, издавая свой пресловутый приказ. Мещерский отказался и вскоре затем донес инспектору кавалерии Ф. И. Линденеру о том, что в доме полкового командира завелось собрание «легкомыслящих» офицеров. 25 июля была создана след­ственная комиссия во главе с Линденером.²⁶ Следствие протекало в два этапа, вначале в Дорогобуже, потом в Смоленске. 27 июля Мещерский был смещен, а шефом Петербургского полка назначили генерал-майора П. Белуху. Он прибыл в полк ранее Линденера и попытался оградить офицеров от возводившихся на них обвинений. При этом он ссылался на имевшееся у него «по сему делу секретное повеление», указывал на свою дружбу и родство с А. А. Безбородко, В. П. Кочубеем, Д. П. Трощинским, генерал-прокурором А. Б. Кура­киным, генерал-лейтенантом свиты Н. О. Котлубицким, генерал-адъютантом А. И. Нелидовым (л. 158).²⁷ Благодаря этому были уничтожены и не попали в руки следствия наиболее важные доку­менты. Но, несмотря на защиту Белухи, спасти офицеров Петербург­ского полка и связанных с ними отставных лиц оказалось невозможно. Они были обвинены в оскорблении величества и уличены в цареубий­ственных декларациях. Их лишили чинов и дворянства; троих зато­чили в крепость, прочих отправили в ссылку. На этом в сентябре дело

было прекращено. Однако в ноябре Линденер затеял новое дело, произвел вторичные аресты. Он перенес следствие в Смоленск и привлек к нему офицеров других частей, чиновников местной граж­данской и военной администрации. В результате выяснилось, что более двух лет в Смоленской губернии действовал антиправительст­венный кружок. Он состоял из офицеров расквартированных здесь частей — Петербургского драгунского, Московского гренадерского, 4-го артиллерийского полков, чиновников местной администрации, отставных военных и гражданских лиц. Ядро кружка — «канальский цех» — составляли 8—10 человек, носивших конспиративные клички, но связанных с кружком лиц насчитывалось около трех десятков.²⁸ Главными действующими лицами были отставной полковник А. М. Ка­ховский, любимец фельдмаршала Суворова, служивший ранее в его штабе, исключенный из службы командир -Петербургского полка полковник П. С. Дехтерев, сменивший его на этом посту полковник П. В. Киндяков, подполковник А. П. Ермолов, командующий ротой 2-го артиллерийского батальона, капитан В. С. Кряжев, адъютант и управляющий канцелярией смоленского военного губернатора. Кружку покровительствовали шефы Петербургского полка генерал-майоры Боборыкин и Тараканов. С кружком были связаны члены губернской администрации: губернский предводитель дворянства Н. Б. Потемкин, уездный предводитель М. О. Сомов, служащие при военном губернаторе подполковники С. А. Тучков, Тутолмин, поручик Потапов. Возможно, знал о существовании кружка и сам еденный губернатор, генерал М. М. Философов, в прошлом участник оппозиционного кружка братьев Паниных.²⁹ Во всяком случае он оказывал покровительство Дехтереву и Каховскому (л. 171 об.).

Заговорщики имели связи в Москве, Петербурге, Орле, Дорого­буже, Несвиже, Калуге и Киеве. Они тщательно изучали обществен­ные настроения и стремились установить тесные контакты со всеми оппозиционными элементами. Отсюда происходил особый интерес к тем лицам, которые были хоть как-то замешаны в каких-либо антиправительственных проступках. Члены кружка старались вся­чески поддерживать их и противодействовать тому, кто активно или пассивно служил деспотическому режиму Павла I. Члены «каналь­ского цеха» стремились всеми доступными средствами усилить недо­вольство режимом среди населения, содействовали распространению сведений, дискредитирующих правительство, муссировали слухи о со­бытиях, имевших место в действительности, а также и вымышлен­ных, распространяли карикатуры, стихи, песни, вели беседы о поло­жении России, налогах, «утеснении» и «отягощении».

Собрания кружка происходили в имении Каховского Смоляничи, в с. Котлин, принадлежавшем вдове полковника М. И. Розенберг, в доме Петра Киндякова. Здесь читались произведения энциклопеди­стов, пропагандировавшихся «Санкт-Петербургским журналом», — Монтескье, Гольбаха, Гельвеция, Вольтера, а также книги, в кото­рых восхвалялась Французская республика, «ее правление и воль­ности», произносились «вольные и дерзкие рассуждения... о военной строгости и об образе правления». Во время чтения трагедии Воль-

тера «Смерть Цезаря» Каховский воскликнул: «Если б этак и на­шего...!». Обсуждался вопрос об убийстве Павла I. Идею выдвинул И. Бухаров. Майор Потемкин вызвался совершить покушение, Кахов­ский был готов пожертвовать свое имение на расходы для такого предприятия. Вместе с тем члены кружка, видимо, не исключали и открытого военного выступления — в имении Каховского было обна­ружено 6 пуд. пороха (л. 298—301 об., 303).

Руководители кружка служебными и дружескими узами были тесно связаны с зубовским семейством. Согласно показаниям В. С. Кряжева, «Каховский и Дехтерев, будучи подкрепляемы, почитали себе протекторами кн. Платона и Валериана Зубовых» (л. 198 об.). По словам Линденера, Дехтерев Зубовых «почитал более всего и, конечно, во всем ими подкрепляем был» (л. 120 об.). Согласно В. П. Мещерскому, Дехтерев был «любимцем» и «протеже» В. А. Зу­бова, его «творением» и «по нем вышел из ничего в полковники». Оказалось, что Павел Киндяков также был «привязан» к брату фаво­рита и считался у него «приближенным» (л. 295). Среди членов кружка были офицеры, участвовавшие в персидском походе В. А. Зу­бова. Так, А. П. Ермолов, брат по матери Каховского, находился под командованием В. А. Зубова в 1794 г. в Польше, а в 1796 г. — в Закавказье. Отец Ермолова служил под начальством генерал-фельдцейхмейстера П. А. Зубова и был протеже екатерининского фаворита (АВ. XIV. 372), его «правой рукой в делах» (РА. 1887. I. 3). Молодость Ермолова прошла в близости к П. А. Зубову, и будущий «проконсул Кавказа» очень высоко оценивал познания и способности екатерининского любимца. В имении Каховского жил, по словам Мещерского, «неординарного ума капитан», находившийся ранее при казачьем генерале М. И. Платове, доказавшем свою преданность зубовскому семейству. При обыске в платье Дехтерева были найдены две золотые табакерки с портретами П. и В. Зубовых, а также и Каховского (л. 117 об.). Наконец, когда следствие уже было завер­шено, Петр Дехтерев из Томска, где он отбывал ссылку, прислал брату Владимирку письмо с просьбой получить у В. А. Зубова 10 тыс. руб., которые тот ему был должен. В. С. Дехтерев переслал это письмо по почте В. А. Зубову. Оно попало в руки правительства, и брат ека­терининского фаворита был окончательно скомпрометирован.³⁰

Линденер пришел к выводу о том, что весь «смоленский заговор» был делом рук Зубовых, бывших временщиков, потерявших со смертью Екатерины II и силу, и власть. Заговорщики стремились ниспровергнуть павловский режим и физически устранить монарха. В определенной степени стремления Зубовых и членов кружка совпа­дали. Смоленские вольнодумцы представляли собой культурный слой екатерининской военной молодежи, воспитанной на идеях Просвеще­ния. Естественно, павловские методы управления оказались для них неприемлемыми. Но что же они собирались противопоставить режиму Павла? Согласно следственным документам, Дехтерев «похвалял» правление Екатерины II, «нонешнее» же «поносил» и все это дела­лось в намерении «быть под правлением женского пола». Его мнение разделял и Каховский. По словам Кряжева, Дехтерев особенно же-

лал, «чтобы правление было такого же рода, как и прежнее» (л. 198 об.). Но едва ли этим ограничивались цели кружка. Хотя Линденер аттестовал подследственных как «якобинцев», однако, несмотря на их интерес к Французской революции, едва ли они разделяли радикальные идеи 1789—1794 гг. Отношение членов кружка к само­державию и крепостничеству осталось невыясненным. По всей види­мости, устремления смоленских вольнодумцев не шли далее возвра­щения к екатерининскому политическому режиму при известной его либерализации, осуществлении не на словах, а на деле просвети­тельских идей. По мнению руководителей кружка, этот результат мог бы быть достигнут и при помощи возведения на престол вел. кн. Александра. Поэтому, когда обсуждался план устранения Павла с помощью наемного убийцы, то И. Бухаров, поддержанный Дехтере-вым и Каховским, заявил, «что легко можно было бы нанять, кто бы государя умертвил, только бы была доверенность от наследника вел. кн. Александра Павловича, и чрез то переменить правление, что легко... было бы сделать» (л. 198 об.). В этой связи показательна и реакция Каховского в разговоре с извозчиком о том, что «нонешнее» правление хуже «прежнего». Когда возничий воскликнул: «„Госуда­рем сделать не лучше ли Александра Павловича?", — Каховский обнял собеседника и поцеловал его в бороду» (л. 202). Видимо, либерально настроенный наследник был центром притяжения оппози­ционных элементов ³¹ и с его именем связывались надежды на обнов­ление страны в духе времени. Едва ли между смоленскими заговор­щиками и великим князем существовала прямая связь.³² Скорее всего как 2-й петербургский военный губернатор, осуществлявший поли­цейские функции, наследник имел сведения о существовании смолен­ской конспирации, видел в ней потенциальную силу в борьбе за власть и пытался через генерал-прокурора сколь возможно «прикрыть» ее. Поэтому, как ни старался Линденер «распутать» все дело и выявить единомышленников Дехтерева и Каховского «от Калуги до литовской границы и от Орла до Петербурга», следователю посто­янно оказывали противодействие из столицы. Линденер обвинял чи­новника Тайной экспедиции Е. Б. Фукса в пособничестве заговорщи­кам, называл А. М. Каховского любимцем генерал-прокурора, утверждал, что преступники получали сведения от чиновников гене­рал-прокурорской канцелярии М. М. Сперанского и Г. Пшеничного, подозревал самого П. В. Лопухина и, кажется., не решался назвать наследника (л. 130). Но чем больше удавалось узнать Линденеру, чем ближе он подбирался к Петербургу, тем сильнее им были недо­вольны в столице. Лопухин недвусмысленно дал понять это Линде­неру. В конце года ему было приказано прекратить дальнейшее рас­следование и представить все бумаги в Петербург. Линденер, скрепя сердце, вынужден был подчиниться. Но 9 января 1799 г. он донес в Петербург, что располагает сведениями, от которых «не произве-лось бы из ц[арской] фамилии в отеческом чувствии какого-либо неудовольствия». Он имел в виду показания В. С. Кряжева о намере­нии конспираторов совершить покушение на Павла, заручившись предварительно поддержкой великого князя-(л. 186, 197). Сведения

эти были немедленно затребованы Павлом и 4 февраля легли на стол императора. Таким образом, в начале 1799 г. в руках царя были три нити для дальнейшего расследования. Во-первых, предстояло выяснить вопрос о связях смоленского кружка с братьями Зубовыми и для этого требовалось допросить их самих. Во-вторых, надо было провести щекотливейшее расследование об ориентации смоленской конспирации на вел. кн. Александра и установить, знал ли наследник о замыслах кружка. Наконец, требовалось выяснить, почему целый ряд высокопоставленных особ в Петербурге были заинтересованы в том, чтобы в Смоленске узнали как можно меньше. Однако то ли петербургские протекторы смоленского кружка сумели убедить царя во вздорности обвинений Линденера, то ли Павел сам не пожелал проводить новые расследования, которые могли бы окончательно скомпрометировать наследника, но дальнейшего хода дело не полу­чило и скандальных разоблачений не последовало. Тем не менее смоленское следствие оказало сильное влияние на ситуацию в петер­бургских верхах, повлекло за собой многочисленные перестановки действующих лиц и в конечном итоге отразилось на положении «молодых друзей». «Раскрытия» Линденера происходили в такой момент, когда отношения в императорской фамилии обострились до предела — Павел I узнал о цареубийственных декларациях смо­ленских заговорщиков и их симпатиях к женскому правлению как раз в тот момент, когда он был крайне раздражен стремлением императрицы Марии Федоровны вмешиваться в дела и подозревал ее в желании повторить роль Екатерины II. В борьбе придворных группировок смоленское следствие было использовано против Марии Федоровны и ее сторонников (АВ. XVIII. 158—159). Поскольку смоленские вольнодумцы обсуждали вопрос об убийстве Павла, а протекцию им оказывал генерал-прокурор А. Б. Куракин, предан­ный императрице, то следствие по делу кружка Дехтерева — Кахов­ского способствовало удалению с политической сцены всех лиц, связанных с Марией Федоровной. Генерал-прокурор А. Б. Куракин был заменен П. В. Лопухиным, близким Безбородко. Петербургский военный губернатор Ф. Ф. Буксгевден уступил свое место П. А. Па-лену, вновь принятому на службу. Затем были удалены вице-канцлер А. Б. Куракин, вице-адмирал С. И. Плещеев, фельдмаршал Н. В. Реп­нин, фаворитка Е. И. Нелидова и др. (П. 383—395). Потерял свою карьеру сын известной деятельницы екатерининского времени Е. Р. Дашковой Павел, жена которого поддерживала связи со смо­ленским кружком (были обнаружены ее письма к Кряжеву). П. М. Дашков был смещен с должности киевского военного губер­натора и впал в немилость как человек, связанный с кланом Зубо­вых/³ Именно в это время, осенью 1798 г., А. А. Безбородко, дискре­дитированный в ходе следствия, утратил доверие императора и его положение при дворе пошатнулось так, что, когда 6 апреля 1799 г. разбитый параличом канцлер скончался и Павлу доложили об этом, царь с подчеркнутым равнодушием бросил ставшую знаменитой фразу: «У меня все безбородки» (П. 404—405). Потеря кредита канц­лером отразилась и на положении его племянника В. П. Кочубея.

В письмах этого времени «молодой друг» постоянно жаловался на холодность императора (АВ. XVIII. 176, 184, 185, 188, 191, 192). Наконец, натянутыми стали отношения царя и наследника. «Великий князь Александр очень виноват перед своим отцом», — констатиро­вал Ф. В. Ростопчин (АВ. XXIV. 277). Видимо, Павел не мог не ощу­щать и, вероятно, стал смутно осознавать, что имя его старшего сына становится знаменем олпозиции.

В этих условиях продолжать выпуск «Санкт-Петербургского журнала» было по крайней мере рискованно, и «молодые друзья» свернули свою издательскую деятельность.