Российское феодально-крепостническое государство на рубеже XVIII и XIX ВВ. 3 страница

Александра видели в том, чтобы спасти феодально-крепостническую систему от гибели. Но если у С. Б. Окуня царь-консерватор исполь­зовал либеральные идеи, чтобы оставить все по-старому, то под пером А. В. Предтеченского Александр предстал как реформатор, убежденный в необходимости пойти на частичные уступки. Исходя из таких посылок, А. В. Предтеченский трактовал деятельность Негласного комитета. Идея М. Н. Покровского о решительном влиянии дворцового переворота на внутреннюю политику Алек­сандра, развитая затем С. Б. Окунем, была совершенно чужда А. В. Предтеченскому. Если С. Б. Окунь привлечение «молодых друзей» к государственной деятельности выводил непосредственно из особенностей политической обстановки начала XIX в., то А. В. Предтеченский рассматривал образование Негласного коми­тета вне связи с последствиями дворцового переворота. Нельзя сказать, чтобы А. В. Предтеченский вовсе не учитывал конкретной ситуации, сложившейся после мартовских событий, но в его книге -•не было ни ведущих деятелей мартовских событий, ни сановной оппозиции как таковой. Хотя А. В. Предтеченский признавал, что в политической идеологии правящих верхов проявлялись «аристо­кратические тенденции», однако ученый не считал их сколько-нибудь важным фактором, влияющим на внутриполитический курс царя. Не придавал А. В. Предтеченский никакого значения и стремлениям «молодых друзей» удержать влияние на императора исключительно в своих руках. Для историка все члены Негласного комитета во главе с царем — это прежде всего единомышленники. Даже тогда, когда А. В. Предтеченский столкнулся с документами, которые, по его словам, свидетельствовали о своеобразном «заговоре» «молодых друзей» против императора, ученый отнесся к этому с легкой иро­нией.

Таким образом, если в трактовке С. Б. Окуня Негласный комитет был создан для того, чтобы разрешить две задачи — предотвратить революционный взрыв и помочь царю разгромить сановную оппози­цию, — _то в представлении А. В. Предтеченского никакой оппозиции вельмож не существовало и «молодые друзья» трудились над раз­решением только одной из этих двух задач: они стремились путем реформ предотвратить гибель феодально-крепостнического государ­ства. Но при этом исследователь отмечал, что члены Негласного комитета поставили перед собой очень скромные задачи, предпола­гали провести ряд совершенно незначительных преобразований, «предопределив тем самым ничтожество реальных последствий всех разговоров вокруг реформ».

А. В. Предтеченский подверг скрупулезному анализу деятель­ность Негласного комитета. Наблюдения А. Е. Преснякова, изложен­ные скупо и лаконично, были теперь подробно развиты и подкреплены новым материалом, извлеченным из архива П. А. Строганова. А. В. Предтеченский полагал, что и для Александра, и для его «молодых друзей» необходимость реформ подразумевалась сама собой. Поэтому для ученого было несомненно, что инициатива в постановке вопроса о реформах всецело находилась в руках Неглас-

ного комитета. Касаясь вопроса о происхождении указа 5 июня 1801 г., А. В. Предтеченский считал, что высказывания членов Негласного комитета по поводу Сената, относящиеся к весне 1801 г., вполне гармонируют с основной мыслью этого документа и поэтому он «мог быть издан при их непосредственном участии». Историк, правда, допускал мысль, что указ был вызван к жизни требовани­ями, исходящими от. Сената, но это не меняло сущности оценки указа как первого шага Негласного комитета на пути приспособле­ния форм государственного управления к изменяющимся социально-экономическим условиям. Исходя из этого, А. В. Предтеченский объяснял поведение «молодых друзей» в ходе сенатской реформы. Существенным звеном в построениях А. В. Предтеченского был пункт о существовании у «молодых друзей» определенной программы преобразований. Стремясь восстановить такую программу и не располагая документами, в которых она как некое единое целое нашла бы свое отражение, ученый произвольно воссоздал ее, соеди­нив воедино различные проекты, мнения, записки, наконец, просто высказывания П. А. Строганова за период 1801 —1803 гг. В итоге А. В. Предтеченский пришел к выводу, что планы Негласного комитета в момент его образования были таковы: подчинение власти монарха закону, преобразование Сената, создание «надзорной власти». В требованиях сенаторов историк обнаружил «аристокра­тические тенденции». Они, по его мнению, заключались в стремлении сенаторов «гарантировать неприкосновенность привилегий аристо­кратического дворянства». Но «аристократическая конституция», о которой хлопотали сенаторы, не могла встретить поддержки со стороны «молодых друзей» по той причине, что, закрепив за дво-рянскЪй аристократией «монополистическое положение путем предо­ставления Сенату совершенно исключительного значения в ряду государственных учреждений», сенаторы только лишь усиливали бы напряжение обстановки и помешали бы Негласному комитету про­вести в жизнь свою программу. Поэтому они отклонили требования сенаторов летом 1801 г. А. В. Предтеченский убедительно показал, что уже осенью этого года «молодые друзья» относились к сенатской реформе совершенно равнодушно. Это равнодушие к затеянной ими же самими реформе исследователь объяснил тем, что «неболь­шого запаса решимости», каким располагали «молодые друзья» весной 1801 г., «хватило им ненадолго». К осени этого года члены Негласного комитета уже успели поостыть. Они не отказались вообще от мысли о реформах, но «в способах их осуществления стали еще более осторожными, чем в первые недели нового царство­вания». Указ 5 июня стал казаться им преждевременным. Поэтому они приняли почти полностью программу сенаторов. Сам же царь постоянно колебался. Первоначально он встал на сторону сенаторов, затем — «молодых друзей». Временами в нем просыпались «ин­стинкты самодержца». В ходе обсуждения сенатской реформы в Непременном совете против нее выступили крайние реакционеры, у которых любая попытка внести в социально-экономические отно­шения и государственное устройство страны малейшие изменения

вызывала решительный протест. Царь прислушался к ним и в итоге принял компромиссное решение: утвердил указ, который не заключал в себе почти ничего нового по существу, кроме права представле­ния. Но и оно, как вскоре выяснилось, оказалось чистейшей фикцией. Воля монарха осталась, как и раньше, единственным реальным законом. Александр оставил мысль о реформах и пошел по пути дальнейшей централизации и бюрократизации государственного аппарата. Так, А. В. Предтеченский отказался от традиционного противопоставления «старых служивцев» и «молодых друзей», но ввел в конкретную историю подготовки реформ третью группировку откровенных реакционеров, о существовании которой впервые упо­мянул Н. К. Шильдер. Сопротивление этой группировки, продемон­стрировавшее нежелание господствующего класса вносить в госу­дарственное устройство страны сколько-нибудь существенные пере­мены, во многом предопределило отказ Александра от реформатор­ских планов. Таким образом, в работе А. В. Предтеченского получила конкретное воплощение мысль его учителя о сопротивлении господ­ствующего класса как одной из главных причин неудачи рефор­маторских замыслов царя. Соответственно и процесс дальнейшей бюрократизации и централизации государственного аппарата А. В. Предтеченский выводил из планов реформ с тем, однако, существенным отличием от построений А. Е. Преснякова, что этот процесс рассматривался не как создание средств для более успешной реформаторской деятельности, а как альтернатива ей.¹⁸

^Взгляд на реформы начала XIX в. как на попытку приспособить государственный аппарат России к новому уровню социально-эконо­мического развития страны был высказан и в докторской диссерта­ции А. И. Парусова. Как и С. Б. Окунь, он считал, что постановка вопроса о государственных преобразованиях явилась ответом Алек­сандра на конституционные стремления дворянской верхушки. Но в отличие от С. Б. Окуня А. И. Парусов считал выразителем этих стремлений не «екатерининских стариков», а ведущих деятелей дворцового переворота 1801 г. Однако, высказав впервые эту точку зрения, А. И. Парусов не привел конкретных данных о влиянии конституционных стремлений заговорщиков на преобразовательскую деятельность царя, да и сам факт существования у руководителей переворота конституционных замыслов не был в достаточной степени им аргументирован.¹⁹

В 1981 г. Н. П. Ерошкин выпустил в свет монографию, в которой он предпринял попытку дать характеристику основных особенностей и тенденций развития абсолютизма первой половины XIX в., обоб­щить развитие высшей государственности феодально-крепостниче­ской России указанного времени. В рамках этой крупной задачи история борьбы вокруг проблемы преобразований в начале XIX в. занимала весьма незначительное место. Рассматривая реформы первых лет александровского царствования как приспособление политических и правовых институтов к новым развивающимся в нед­рах крепостного строя буржуазным отношениям, Н. П. Ерошкин лишь в самой незначительной степени касался их конкретной истории.

Признав наличие у руководителей мартовских событий определенных конституционных планов, Н. П. Ерошкин тем не менее оставил открытым вопрос о том, как отразились эти планы в реформаторской деятельности царя, а противоречивость либеральной политики Алек­сандра объяснил необходимостью лавировать между тремя пра­вительственными группировками: верхами екатерининской бюрокра­тии, новой павловской бюрократией и «молодыми друзьями».²⁰ Не получил окончательного разрешения этот вопрос и в содержа­тельной кандидатской диссертации С. М. Казанцева, в которой впервые в советской юридической науке был дан историко-правовой анализ реформ и эволюции высших и центральных органов Россий­ской империи начала XIX в.²¹ То же следует сказать и о работе Н. В. Минаевой, посвященной главным образом истории общест­венно-политической мысли первой четверти XIX в. и лишь в самой незначительной степени затрагивавшей конкретную борьбу вокруг реформ начала столетия.²²

Таким образом, советские ученые усматривают причины реформ, проводившихся в России в первые годы XIX в., прежде всего в сфере социально-экономических отношений — в процессе вызревания капиталистического уклада в недрах феодальной формации, в обо­стрении классовой борьбы. Единодушны советские исследователи и в оценке проведенных преобразований как попытки господствую­щего класса приспособить государственный аппарат страны к новому уровню социально-экономических отношений. Однако в трактовке конкретных обстоятельств и политических причин, обусловивших вступление царизма в начале XIX в. на путь реформ, мнения исследо­вателей довольно существенно расходятся, что в значительной сте­пени, объясняется недостаточной изученностью этого вопроса затрагивавшегося в работах, посвященных анализу более общих проблем.

Автор поставил перед собой задачу выяснить конкретные при­чины, заставившие царизм вступить на путь реформ, максимально подробно восстановить фактическую историю обсуждения вопроса о преобразованиях и сопровождавшей их борьбы, учесть все нюансы быстро меняющейся политической обстановки в стране, сопоставить первоначальные реформаторские планы с их конечными результа­тами, дать им оценку и рассмотреть внесенные ими изменения в плане эволюции российского крепостнического государства.

Работая над этой темой, автор опубликовал целый ряд источнико­ведческих статей, в которых были подвергнуты специальному анализу наиболее важные источники, послужившие затем основным материа­лом при написании книги. Среди них документы двух высших законо­совещательных учреждений страны, в которых обсуждался вопрос о реформах: официального — Государственного совета и неофици­ального — Негласного комитета.^и Вместе с тем автор подготовил ряд публикаций, благодаря которым в научный оборот были введены ранее неизвестные тексты. ²⁴ Вышесказанное делает излишним по­дробный обзор использованных источников.

РОССИЙСКОЕ ФЕОДАЛЬНО-КРЕПОСТНИЧЕСКОЕ ГОСУДАРСТВО НА РУБЕЖЕ XVIII и XIX вв.

Россия вступала в XIX столетие мировой державой, игравшей важную роль на европейской арене. Это было крупнейшее государ­ство континента, самое обширное по занимаемой площади и наименее многолюдное по плотности населения.

Россия занимала территорию в 17.4 млн кв. км.²⁵ На ней, по дан­ным V ревизии (1795 г.), проживало 37.4 млн человек. Классовое и сословное деление общества отражало феодальную природу «чиновничьи-дворянской монархии». Дворяне — господствующий класс феодалов-крепостников — насчитывали приблизительно 726 тыс. человек, т. е. 1.94 % всего населения страны.²⁷ Классовое господство дворянства осуществляли бюрократический аппарат, состоявший из 15—16 тыс. чиновников, и армия, командный состав которой насчитывал 14—15 тыс. офицеров при общей численности вооруженных сил 413.5 тыс. человек.²⁸

В рядах духовенства находилось приблизительно 220 тыс. чело­век.²⁹ Городские сословия, важнейшими среди которых были купе­чество и мещанство (4.24 % всего населения), насчитывали 1.5 млн человек. Подавляющее же большинство населения — 89.84 % — составляли крестьяне. Их было 32.6 млн человек. Крестьяне делились на две группы: помещичьи — 19.6 млн (53.88 % всего населения) — и казенные— 13 млн (35.96% всего населения). Между собой они соотносились как 59.97 и 40.03 %. Несмотря на абсолютный рост численности крестьянства и городских сословий, примерно в 2.5 раза, в течение XVIII в. соотношение их доли в общем количестве населения почти не изменилось. Численность крестьянства в общем количестве населения уменьшилась на 0.01 %, а городских сословий возросла всего на 0.19 %. При этом рост городских сословий шел параллельно с распространением крепостного права вширь. Доля помещичьих крестьян среди всего населения в последней четверти XVIII в. возросла с 49.07 (1782 г.) до 53.83 % (1795 г.), среди же других категорий крестьянства — с 53.3 до 59.97 %.³⁰

Крестьянство, мещанство и купечество (94 % всего населения) были податными сословиями, дворянство и духовенство таковыми не являлись. В 1796 г. общая сумма государственных доходов равня­лась 73.1 млн руб. Основным источником казны были прямые налоги: подушная подать и оброчный сбор (24.7 млн руб., 33.8 %). Важней­шую часть государственных доходов (27.2 млн руб., 37.2 %) состав­ляли косвенные налоги: на вино (22 млн руб., 30.1 %) и соль (5.2 млн руб., 7.1 %). Совокупно с подушной податью и оброчным сбором они давали государству 51.9 млн руб. (71 %). Доходы же от развития горнозаводской промышленности (2.3 млн руб., 3.2 %) и внешней торговли (6.4 млн руб., 8.7 %) вместе давали менее 12 %. Столь невысокий удельный вес этих статей бюджета свидетель­ствовал о неразвитости производительных источников дохода и отражал общую экономическую слабость феодально-крепостниче­ского государства. На протяжении всего XVIII в. налоговая система

России не претерпела принципиальных изменений. Источники дохо­дов оставались прежними, менялось лишь их соотношение. Доля пря­мых налогов неуклонно сокращалась, косвенных — постоянно возрастала. Главная тенденция изменения доходной части бюджета во второй половине XVIII в. заключалась в увеличении доходов от эксплуатации государственной монополии на продажу вина и соли, составлявшую один из главнейших финансовых источников сущест­вования дворянского государства. Общая сумма расходов в 1796 г. равнялась 78.2 млн руб. Из них императорская фамилия поглощала

России не претерпела принципиальных изменений. Источники дохо­дов оставались прежними, менялось лишь их соотношение. Доля пря­мых налогов неуклонно сокращалась, косвенных — постоянно возрастала. Главная тенденция изменения доходной части бюджета во второй половине XVIII в. заключалась в увеличении доходов от эксплуатации государственной монополии на продажу вина и соли, составлявшую один из главнейших финансовых источников сущест­вования дворянского государства. Общая сумма расходов в 1796 г. равнялась 78.2 млн руб. Из них императорская фамилия поглощала 8.8 млн руб. (11.2 %), армия и флот — 27.7 млн (37.4 %), государ­ственный аппарат — 30.2 млн (38.6%), внутреннее управление — 37.4 млн руб. (47.9 %). В течение XVIII в. расходы на двор выросли почти в 2.5 раза. Вместе с тем во второй половине XVIII в. наблюда­лось снижение расходов на армию и флот с 2/3 бюджета в 20—30-х гг. до 37.4 % в конце столетия. В то же время доля расходов на внутрен­нее управление неуклонно повышалась. Расходы государства посто­янно превышали его доходы, что приводило к хроническому дефициту в бюджете. В 1796 г. он равнялся 5.1 млн руб.³¹

Динамика структуры населения и доходной части бюджета отра­жала преимущественно аграрный характер феодальной экономики России, общее направление и темпы социально-экономических сдви­гов, происходивших на протяжении XVIII в. как в промышленности, так и в сельском хозяйстве страны.

В конце XVIII в. в России действовали 167 горных заводов (около 80 тыс. рабочих) и 2094 предприятия обрабатывающей промышленности (82 тыс. рабочих). Горнозаводская промышлен­ность уже в середине века обеспечивала внутренние потребности и работала на экспорт. Россия занимала первое место в мире по вы­плавке чугуна и экспорту железа. Однако в последней четверти XVIII в., когда внутренний рынок вполне удовлетворялся производи­мым металлом, а на внешнем рынке спрос на русское железо стал уменьшаться, наблюдалось замедление темпов строительства горных заводов, сокращение объема выпускаемой продукции, уменьшение экспорта. Иным было положение в обрабатывающей промышлен­ности, которая с конца XVIII в. находилась на подъеме. Если в сере­дине века она еще не могла удовлетворить внутренних потребностей, то в конце его ее ведущие отрасли уже сумели выйти на внешний рынок.

Основной чертой развития промышленности последней четверти XVIII в. явилось становление мануфактуры из мелкого товарного производства. Этот процесс, почти не затронув горнозаводского дела, интенсивно шел в обрабатывающей промышленности, прежде всего в текстильном производстве (1082 предприятия, 74 тыс. рабо­чих), в его основных отраслях—полотняной, суконной, шелковой и хлопчатобумажной, а также в фарфорово-фаянсовой, писчебу­мажной и сахаро-рафинадной промышленности. Если в ведущих отраслях текстильного производства — в полотняной и суконной — наблюдался рост дворянского предпринимательства, основанного на принудительном труде, то на предприятиях шелковой, кожевенной,

галантерейной и химической промышленности, где главенствующее положение занимало купечество, в широких масштабах применялся вольнонаемный труд крестьян-отходников. С 1767 по 1799 г. число вольнонаемных рабочих во всей обрабатывающей промышленности возросло с 17.8 тыс. (32.2 %) до 33.6 тыс. (41.1 %). Именно здесь интенсивно шел необратимый процесс становления новых капи­талистических отношений, которые принимали устойчивый ха­рактер, образуя капиталистический уклад в недрах феодальной формации.

В целом же экономика феодально-крепостнической России носила аграрный характер. Основной ее отраслью являлось земледелие. Наибольшее распространение получили такие культуры, как рожь и овес, в конце века — пшеница. Из технических культур важную роль играли лен и конопля. Главным земледельческим орудием являлась соха, основной агрономической системой — трехполье. Урожайность была невысокой, но стабильной, производительность труда имела тенденцию к повышению. Во второй половине XVIII в. сложилось географическое и общественное разделение труда, опреде­лилась специализация отдельных районов. Рост неземледельческого населения городов (приблизительно с 4 до 6 % всего населения Европейской России за столетие), увеличение в абсолютных цифрах числа людей, непосредственно занятых в промышленности (примерно с 220 тыс. в 60-х гг. XVIII в. до 420 тыс. в 90-х гг.), развитие неземле­дельческого отхода (в среднем по Европейской России около 2 % всех крестьян) — все эти явления оказывали стимулирующее воз­действие на товарность сельского хозяйства.³³ Но самым важным его стимулом явился экспорт хлеба. За весь XVIII в. из России было вывезено (в переводе на рожь) 12322 тыс. четв. хлеба, из них 11096 тыс. четв. — в 1762—1801 гг. Среднегодовой вывоз хлеба в это время составлял 320.2 тыс. четв. Во второй половине XVIII в. вывоз русского хлеба возрос в 11.5 раза. В середине века в общей сумме русского вывоза хлеб составлял только 1 %, в конце же столетия — 19 %.³⁴ Хотя доля вывозимого хлеба в общем сборе хлебов была невелика (в конце века — около 3.4 % товарного хлеба), экспорт оказывал сильное влияние на рост хлебных цен. Русский хлеб вывозили в 12 стран, главным образом в Англию. В Западной Европе вследствие «революции цен», произошедшей еще в XVI—XVII вв., цены на хлеб были значительно выше, чем в России: в начале XVIII в. — в 6—8 раз, в конце — в 2—3 раза. Тесные экономические контакты с Западной Европой привели к выравниванию цен, вслед­ствие чего цены в России в течение XVIII в. стремились подняться до уровня общеевропейских. Цены на хлеб за XVIII в. выросли в Рос­сии в среднем в 5.8 раза. Уже в 60—80-е гг. наблюдалась согласован­ность уровней хлебных цен в разных районах страны, что свидетель­ствовало о складывании общероссийского хлебного рынка. Сущест­венную роль в развитии сельскохозяйственного производства во вто­рой половине XVIII в. играло и винокурение. В силу вышеотмеченных причин в указанный период происходил процесс роста посевных площадей и увеличения посевов. Товарность хлеба в конце века

достигла 10 % чистого и 7 % валового сборов. Рост товарности сель­ского хозяйства резко обозначился уже в середине XVIII в.

Под влиянием товарно-денежных отношений происходил про­цесс превращения натурального крестьянского хозяйства в мелко­товарное. Воздействие товарно-денежных отношений на господское хозяйство повлекло за собой усиление феодальной эксплуатации крестьянского труда. С середины XVIII в. как общая тенденция (несмотря на многочисленные отклонения) стали наблюдаться рост денежного оброка и усиление барщины. При этом увеличение бар­щины обгоняло рост денежного оброка. Повинности барщинных крестьян примерно вдвое превосходили оброчных. Оброки возросли приблизительно в 2—2.5 раза, барщина — не менее чем в 2 раза и превышала 3 дня в неделю. Господская запашка также увеличилась примерно в два раза.³⁵ Стремясь выжать из своего хозяйства как можно больше прибыли, помещик старался увеличить барскую запашку за счет крестьянского надела. Движение в таком направ­лении ясно обозначилось в последней четверти XVIII в., однако далеко не все возможности были исчерпаны в этот период. «Крепост­нические отношения хотя и тормозили развитие производительных сил, но еще не исключали возможности некоторого прогресса на основе этих отношений».³⁶ Стремление к повышению доходности толкало помещика к расширению своего земельного фонда и за счет внешних приобретений. В 1796 г. пашня Европейской России состав­ляла 71.6 млн га. Помещичье землевладение занимало 60—80% всего хозяйственного фонда страны. Благодаря Генеральному меже­ванию, проводимому с середины 60-х гг., за дворянством было закреплено около 50 млн десятин земли. Главным объектом земель­ной экспансии явилась казенная деревня.³⁷

Выгодные условия, сложившиеся в сельскохозяйственном произ­водстве, его высокая доходность привели к тому, что сюда стал устремляться купеческий капитал. Обходя законодательство, купцы и мещане путем фиктивных сделок и при посредстве подставных лиц приобретали землю и живущих на ней крестьян, равно как землю без крестьян и крестьян без земли. Подрыв монопольного характера дворянского землевладения осуществлялся и с другой стороны. Перестройка натурального крестьянского хозяйства в мелкотоварное побуждала крестьян также расширять пашню и увеличивать посев, привлекать для этого дополнительные рабочие руки. Игнорируя законодательные запреты, наиболее зажиточные крестьяне либо самостоятельно, либо с помощью помещика обходным путем приобре­тали земли, а иногда и крепостных крестьян.³⁸ К сожалению, мы не имеем возможности количественно измерить эти явления, но каче­ственная оценка их вполне очевидна: они расшатывали и подрывали изнутри монопольную дворянскую собственность на землю. Важно отметить, что правительство заметило этот осуществлявшийся явочным порядком процесс и не могло с ним не считаться. Одним из важных следствий роста товарно-денежных отношений, операций купли и продажи земли, перехода ее из рук в руки, поляризации земельного богатства явились сильное развитие торговли крепост-

зо

ными, продажа их без земли, рост прослойки дворовых. Продажа крепостных без земли — явление, произвольно выросшее из самого существа крепостного права и являвшееся обратной стороной про­цесса наступления помещика на надельную землю крестьян, — при­няла особенно значительные размеры именно в последней четверти XVIII в. В это же время сильно увеличилось число дворовых, поло­жение которых более всего приближалось к рабскому. В 1802 г. их было около 910 тыс.³⁹

Воздействие товарно-денежных отношений на феодально-крепостническую систему приводило к появлению в ней качественных сдвигов, которые уже не укладывались в основные законы функцио­нирования этой системы. Это и знаменовало собой начало разложе­ния феодального строя, покоящегося на натуральной системе хо­зяйства.

Процессы, происходившие в социально-экономической области, отражались на положении классов феодального общества и находили опосредствованное выражение в правовой сфере. Основными клас­сами России являлись феодалы и крестьяне, промежуточное положе­ние между ними занимали городские сословия — купечество и мещан­ство, — пока еще не сформировавшиеся в новый класс буржуазии.

Господствующим классом являлось феодальное сословие крепост­ников-помещиков. Права дворянства были закреплены в Жалован­ной грамоте, изданной в 1785 г. 92 статьи этого документа — важней­шего законодательного акта второй половины XVIII в. — представ­ляли собой памятник исключительных дворянских привилегий. Важнейшие из них состояли в следующем: свобода дворян от обяза­тельной службы, от уплаты податей, постойной повинности, телесного наказания, подсудность лишь дворянскому суду, монопольное право владения землей и крепостными, лишение дворянского звания только властью монарха. За дворянством было закреплено также право владеть недрами в своих имениях, заниматься торговлей, устраивать заводы, в том числе винокуренные, быть свободным от конфискаций имущества. Жалованная грамота предоставляла дворянам, находив­шимся на службе или вышедшим в отставку по достижении обер-офицерского чина, право самоуправления в уезде и губернии, где они владели земельной собственностью. Органом дворянского само­управления было дворянское собрание, уездное и губернское, соби­равшееся каждые три года для выборов губернских и уездных предводителей дворянства, а также должностных лиц в судебные и административные учреждения. Неслужившие дворяне, а также вышедшие в отставку, не достигнув обер-офицерских чинов, были лишены права участия в местном самоуправлении (ПСЗ.1.16187).

Начиная со второй четверти XVIII в. шел процесс расширения и укрепления дворянских прав. Развитие привилегий дворянства происходило в направлении превращения его из служилого сосло­вия в свободное от обязательной службы, приобретения прав сослов­ного самоуправления, расширения прав дворянского звания, наконец, закрепления наиболее важных из этих прав исключительно только за дворянами.'¹" Самым важным правом; на котором покоилось

экономическое и политическое господство дворянства, являлось монопольное владение землей и крепостными.

Крепостные крестьяне не имели своей земли и были вынуждены пользоваться помещичьей, которая отдавалась им во временное владение. Помещичьи крестьяне были обязаны нести повинности в пользу государства (платили подушную подать и поставляли рекрутов) и помещиков (отрабатывали барщину или платили оброк). Кроме того, крепостные отправляли целый ряд натуральных повин­ностей в пользу помещика и государства. Размеры государственных повинностей устанавливались государством, размеры повинностей в пользу помещика не были зафиксированы законом и целиком зависели от произвола господина. Помещик мог переселять своих крестьян из одной вотчины в другую, брать во двор, закладывать, отдавать в приданое, продавать с землей и без земли, оптом и в роз­ницу, разлучая при этом членов одной семьи, отпускать на волю. Крепостной всецело принадлежал юрисдикции своего.помещика (за исключением дел об убийствах и разбоях), который регулировал по собственному усмотрению брачные отношения крепостных. Поме­щику принадлежало право наказания крестьян. Он мог ссылать их в Сибирь на поселение, отдавать в каторжные работы с правом забрать назад, сдавать в рекруты в счет будущих наборов, отправ­лять в смирительный дом, подвергать денежному штрафу, телесному наказанию, отбирать все имущество. Единственное ограничение права помещика на личность крестьянина заключалось в том, что владелец не мог лишить его жизни. Юридически помещик имел право на все движимое и недвижимое имущество крестьянина. Закон запрещал крепостному приобретать на свое имя землю, дом илу лавку, без разрешения помещика вступать в винные откупа, брать деньги под заемные письма, отлучаться из вотчины, записы­ваться в купечество. Кроме того, закон запрещал приносить жалобу на притеснения помещиков. Формально законодательство ограждало крестьян от злоупотреблений помещичьей власти. Но на практике эти законы.применялись лишь в исключительных случаях. Что же касается обязанностей помещиков по отношению к своим крестьянам, то они состояли в следующем. Помещик нес ответственность за ис­правную уплату податей и отбывание повинностей крестьянами в пользу государства, обязан был кормить своих крепостных во время неурожая, не допускать их нищенства.