Дорога, которая шла по человеку

 

Чтобы человек стаи мудрее, его надо эмоционально раскачать. А раскачать его можно только на весах: огорчение — радость. Других весов нет. В состоянии, застывшем в одной из этих крайностей, он думать не будет. Просто не пожелает думать.

«Книга Света»

 

Заблуждение думать, что человек идет по дороге жизни. Максимум, что он делает, это переставляет ноги. Все остальное за него совершает дорога. Таким образом, выбор человека — это выбор дороги и изредка выбор дорожного поворота. Человек, который выберет правильно хотя бы пять дорожных поворотов из семи, уже может считать себя счастливчиком. Тот же, кто выбрал верно семь поворотов из семи, живет в постоянном страхе, ибо никакая удача не длится вечно, а тем, кому так повезло, ошибок уже не прощают.

Исключение составляют люди, которые не любят чужих дорог и упорно прокладывают свои. Однако, учитывая, что местность кругом топкая и леса непролазные, финал чаще бывает печален. Облепленные комарами, они медленно погружаются в жизненную трясину или на четвереньках кое как выползают на одну из известных дорог. Правда, у тех, кому хватило характера, есть шанс проложить свою дорогу. Такие герои остаются в истории.

На эти абстрактные рассуждения автор переключился, описывая, как Эдя Хаврон целеустремленно шерстил кварталы на Мосфильмовской и все никак не мог найти дом, в который накануне привез Аню. Дома были все одинаковые. Номер же дома, вертко, как намыленный, выскочил из памяти Эди.

Единственное, что Эдя запомнил, это то, что подъезд был второй слева, а дом стоял лицом к дороге. В том месте, где дорога выходила на улицу, помещался кирпичный загончик для мусорных баков. Таким образом поиски Эди свелись не столько к поискам дома, сколько к поискам банального мусорника.

Через некоторое время Эде повезло. Мусорник был обнаружен не столько визуально, сколько по запаху. Танцуя от мусорника, как молодая балерина от печки, подъезд Эдя нашел довольно быстро. И уже в подъезде, вскочив туда вслед за молодой мамой с коляской, которой он любезно придержал кодовую дверь, Эдя внезапно понял, что не знает номера квартиры, в которой живет Аня. Этажа и того не знает.

Молодая мама с коляской успела куда то исчезнуть. Эдя поднялся к лифтам и остановился рядом с дверью, ведущей на лестницу. Он стоял и размышлял, что делать дальше. Вариант первый: стоять у лифта и ждать. Рано или поздно Аня появится. Площадку у лифта не обойдешь. Вариант второй: побеседовать с другими жильцами. Другое дело, что в двухсотквартирном доме искать девушку по имени Аня занятие безнадежное. Описания же в стиле «волосы темно русые, глаза добрые добрые» изначально граничат с идиотизмом.

Вероятнее всего, Эдя выбрал бы первый вариант и уселся бы где нибудь у подъезда, попивая пивко, но неожиданно в сознании у него зазвенел колокольчик интуиции. Это было странное ощущение, тем более что глобально циник Хаврон мало доверял такому абстрактному чувству, как интуиция. И вообще кто может похвалиться, что знает границу, где заканчивается интуиция и начинаются банальные глюки?

Следуя интуиции, Эдя поднялся на лифте на верхний этаж и стал спускаться по лестнице, останавливаясь на каждой площадке. Он слышал звуки телевизора, детский плач, бульканье белья в недрах стиралок, зудящее бормотание дрели, но это было все не то. Хаврон прошел уже семь или восемь этажей, как вдруг услышал раздраженный мужской голос:

— Ты впустишь меня или нет? Я всю ночь звонил тебе как идиот!

Ему что то ответили, что именно, Эдя не расслышал.

— Ты об этом еще пожалеешь! Ты будешь на коленях прощения просить! Я все для тебя сделал, а ты ведешь себя как…

Звука пощечины Эдя не услышал. До его слуха донеслись звуки борьбы и тонкий крик, похожий на птичий. Хаврон догадался, что женщина ударила мужчину, а тот схватил ее за плечи или за горло.

Не раздумывая, он бросился на площадку. Дверь справа была распахнута. Хаврон увидел широкую спину мужчины, который выворачивал девушке руку. Когда Эдя вбежал, девушка повернулась к нему. Он увидел ее напуганное лицо — овальное, широкоскулое, с чуть раскосыми глазами. Увидел и узнал в ту же секунду — это была Аня.

С непонятной злостью Эдя схватил мужчину за плечо и рванул на себя. Мужчина качнулся как маятник и, отпустив руку девушки, кинулся на Хаврона. Ни Эдя, ни его противник не произнесли ни слова — это была молчаливая и яростная схватка. Эдя попытался ударить его в лицо, но удар прошел вскользь. Мужчина с разбегу протащил Хаврона через площадку к лестнице и впечатал спиной в стену. Придерживая Эдю одной рукой, другой он стал замахиваться, но тут Хаврон, обретя спиной опору, атаковал его левым локтем в лицо. Удар вышел не таким уж сильным — корпус Эди был слишком завален назад. Противник отпрянул, одновременно ловко, как кот лапой, хлестнув Эдю кулаком по скуле.

Хаврон услышал стук своего черепа, похожий на стук костяшками пальцев по деревянному столу, и поплыл. Пользуясь этим, мужчина быстро ударил его еще раз. При этом его левая нога, соскользнув с площадки, оказалась на лестнице. От неожиданности противник Эди покачнулся и, стремясь сохранить равновесие, открыл подбородок. Эдя дважды ударил его, причем второй удар был таким, что болью отдался в кисти. Противник упал и, стараясь удержаться, покатился по ступенькам. Хаврон догнал его на середине лестницы и ускорил движение прицельным пинком. Он был последовательным сторонником мнения, что не ударишь лежащего — схлопочешь от стоящего. На площадке противник Эди кое как поднялся. В углу рта у него запеклась кровь. Невидяще посмотрев на Хаврона, он, хватаясь за перила, стал спускаться по лестнице. Эдя больше за ним не гнался. Ему и так ясно было, что враг его двигается исключительно на автопилоте.

Эдя вернулся к Ане и невольно напугал ее яростью, оставшейся на его лице после схватки. Аня отшатнулась и, прижавшись к косяку двери, глядела на него.

— Это ты? — спросила она.

— Вроде я, — кивнул Эдя, не зная, что еще добавить. Только сейчас он понял, что, отправляясь к девушке, не подготовил никакой речи. Те немногие мысли, что были, спутались во время драки.

Неловкое молчание.

— У тебя кровь идет, — вдруг сказала Аня.

— Да уж… — усомнился Эдя.

— Что да уж? Я же вижу. На носу и на скуле.

— Разве?

Хаврон дотронулся до носа, и действительно, на ладони появилась кровь. Эдя удивился: ему казалось, по носу его не били — или, может, в азарте он этого не заметил?

— И правда, кровь…

Аня отодвинулась, пропуская его.

— Тебе нужно умыться!

Хаврон зашел внутрь. Квартира оказалась небольшой, двухкомнатной. Слева был виден стоявший в комнате диван, накрытый красным пледом. На пледе лежала мягкая игрушка туманного пошива: не то собака, не то тигр. Громадный холодильник на кухне трижды в минуту вздрагивал так, будто внутри был кто то заперт.

Аня куда то исчезла. Хаврон услышал плеск воды.

— Ты где? Иди сюда!

Умываясь, Эдя узрел в зеркале свое лицо и озадаченно присвистнул. Будь он актером, с карьерой пришлось бы завязывать. Под правым глазом чернел фонарь. Нос медленно, но неуклонно опухал. В жизни все не как в кино, где герои обмениваются мощными ударами, падают с небоскребов, а после расходятся с цветущими здоровьем физиономиями и с такой же укладкой волос, как до драки…

За своим плечом в зеркале Эдя увидел девушку.

— Не шевелись! — строго сказала Аня, поднимая руку. Эдя почувствовал, как что то обожгло ему скулу и переносицу.

— Ой! Щиплет, — пожаловался он.

— И хорошо, что щиплет. Теперь йод!

— Не надо йод! Йодом будет некрасиво, — запротестовал Хаврон.

Аня засмеялась.

— Ты так заботишься о своей красоте? — спросила она.

— На внешность мне плевать. Или почти плевать. Но мужчине несолидно ходить измазанным йодом. Побитым можно, а с йодом нет. Это хуже, чем мальчишка в зеленке.

— Ты и ведешь себя как мальчишка. Это он тебя так отделал?

— Какой еще он? — недоуменно спросил Эдя. По необъяснимой причине он почти забыл о драке. Так, какое то мелькание.

Аня испытующе посмотрела на него. Наивный и одновременно пристальный взгляд.

— Тот мужчина, с кем ты дрался. Юрий.

— Похоже, что он. Аи!

Эдя вновь ощутил покалывающее прикосновение ватки.

— Опять кровь пошла. Тебе не больно? — спросила Аня.

— Не больно. Но ты явно недоиграла в детстве в медсестру.

Не слушая, Аня продолжала деловито промывать рану.

— Тут справа у тебя какой то шрам. Ты что, часто дерешься?

— Бывает, что и часто. Но все больше полосами, — признал Эдя.

— И сейчас у тебя полоса?

— Вроде того. А так я человек тихий. Вилка со стола упадет, я уже вздрагиваю, — с лицом хронически врущего пионера сообщил Хаврон.

Опустив руку, Аня посмотрела на порозовевшую ватку.

— Спасибо тебе. Это, наверное, судьба, — вдруг сказала она с посерьезневшим лицом.

— Какая такая судьба?

— Ты уже второй раз появляешься в такие минуты, когда… ну ты понимаешь… В принципе в этой ситуации не было ничего критического. Ты мог бы и не бросаться на Юрия. Он бы все равно ушел. У него не хватило бы духу ударить меня. Я первая дала ему пощечину.

— Ты поступила правильно. Мужчина должен держать себя в руках, — важно сказал Эдя. В эти минуты он искреннейшим образом забыл, как сам регулярно доводил свою сестру.

— На него это мало похоже… — задумчиво сказала Аня. — Обычно Юрий никогда не вел себя так, но сегодня он был в ярости. Ты с ним не знаком?

Эдя удивился.

— С кем, с Юрием этим? Конечно, нет.

— Тогда тем более странно. Никогда не видеть друг друга, и вдруг такая ненависть! Вы рвали друг друга как звери в лесу!

— А если бы я сказал, что мы знакомы: тогда рвите на здоровье? — улыбнулся Эдя.

Аня растерялась. Своим вопросом в духе Сократа Хаврон поставил ее в тупик.

— Нет. Но тогда ненависть может накапливаться постепенно. Капля за каплей. И потом прорывает. Понимаешь?

— Моя твою понимаешь, — заверил Эдя и вдруг ревниво спросил: — А кто тебе этот Юрий?..

Аня пожала плечами.

— Никто. То есть не совсем, конечно, никто. Он человек, которого я знаю и, который, как мне кажется, меня любит. Я закончила институт культуры и, как это часто бывает, пошла работать в фирму, не имеющую к культуре никакого отношения. Фирма торгует оборудованием для упаковки продуктов. Горячая упаковка, пакеты, термопленка и так далее. У этой фирмы два совладельца — один из них Юрий. Я проработала там год, а три месяца назад ушла.

— Из за этого типа?

— Не только из за него. Сама работа была не для меня. Допрос окончен?

Эдя что то промычал, чувствуя, что неосторожным вопросом нарушил хрупкую легкость их беседы. Сейчас же что то изменилось. В ванной, где они с Аней стояли, стало вдруг тесно. Эдя обнаружил, что лампочка горит тускло, увидел крючок с полотенцем на приоткрытой двери и выглядывающий из коридора поблескивающий стеклами

шкаф. Вещи наплыли со всех сторон, хотя только что их не существовало. Чужие вещи.

— А что ты вообще делал в моем подъезде? Что то я не слышала лифта. Следил за мной? — спросила Аня с подозрением.

— Не следил. Искал, — ответил Эдя так же сухо, как прозвучал вопрос.

— Зачем?

— Хотел узнать, все ли с тобой в порядке. Аня поморщилась.

— Хочешь сказать, что в прошлый раз я вела себя как истеричка, от которой нужно прятать ножницы?

— Ну ножницы не ножницы, а мосты точно.

— Значит, ко мне тебя привела исключительно жалость? Ты что, член секты сострадательных гуманоидов? — спросила Аня.

Эдя многозначительно промолчал. В психологической войне, которую вот уже много тысячелетий ведут мужчина и женщина, каждое несказанное слово стоит двух сказанных.

— Хочешь чего нибудь съесть? — предложила Аня, так и не дождавшись ответа.

Эдя деловито кивнул и направился на кухню. Когда он проходил мимо холодильника, тот затрясся и задрожал не в такт, ощутив исходящую от Эди опасность.

Опустившись на табуретку, Эдя посмотрел на стол. На столе лежало несколько клочков бумаги, странно, почти бессмысленно исчерченных простым карандашом. Эдю это удивило. Обычно так калякают дети, однако этот рисунок определенно не был детским.

— Тебе чай с сахаром? — спросила Аня.

— Можно, конечно, и чай с сахаром. Но вообще то предпочтительнее кофе с колбасой, — не задумываясь, отвечал Хаврон.

— Ты прямо как мой дядя. Он тоже не любил Чайковского с сахарковым. Требовал кофейского с колбасейским, — не удивившись, сказала Аня.

— Я вечный дядя. Теперь до гроба из дядей не вылезешь, — проворчал Эдя.

Пока Хаврон пил кофе, Аня сидела рядом. Они говорили о чем то легком, избегая опасных тем. Аня взяла карандаш и неосознанно стала водить по бумаге, Эдя выжидал, видя, что она совсем не смотрит на лист. Если окликнуть ее сейчас, она уронит карандаш и непонимающе уставится на свои каракули.

— Слушай… Помнишь ты рассказывала, что уколола руку, когда просовывала ее в решетку водостока? — спросил Эдя словно невзначай.

— Я не уколола. Мне в нее точно впилось что то…

— В правую?

— Нуда, а что?

— Да ничего. Так просто, — сказал Эдя, стараясь не смотреть на ее кисть.

Наконец Аня отложила карандаш и устало стала тереть лицо.

— У меня весь день болит голова. И одновременно чудовищное беспокойство. Не сидится на месте. Хочется встать и куда то идти. Сама не пойму, что такое, — пожаловалась она Эде.

— Ты очки не надевала? — спросил Эдя. Аня посмотрела на него почти с ужасом.

— Сегодня нет, — ответила она тихо.

Эдя протянул руку и осторожно взял лист. Как и предыдущие, он представлял собой переплетение случайных линий. Экспериментируя, Эдя то удалял лист от глаз, то приближал, то переворачивал страницу. Даже заставил себя не моргать, чтобы вызвать слезу и сделать взгляд расплывчатым. В хаосе линий смутно угадывалось что то цельное. Вот только что?

— Дай очки! — приказал Эдя.

— Зачем?

— Дай!

Аня пошарила в сумке и протянула ему очешник. Эдя решительно взял очки. Надел их и сразу ощутил назойливое, бесцеремонное давление артефакта. Мир стал дробиться. Распадаться на клубки энергий. Стремительных, быстрых, случайных. Они соприкасались, как тонкий дым из множества курительниц, сплетались на бесконечно краткий миг, тут же расплетались и, сохранив свою целостность, уносились куда то.

Эдя встал и, заставляя себя не отвлекаться, уставился на лист сквозь стекла очков. Смотрел он не так уж и долго, но внимательно. Изучив первый лист, он последовательно изучил и остальные три. Аня услышала, как он удовлетворенно хмыкнул.

Затем Хаврон стащил с переносицы очки и придвинул их вместе с листом к Ане.

— Посмотри!

— Зачем?

— Посмотри! — повторил Эдя.

Аня взяла очки и, не надевая, обреченно поднесла их к глазам.

— Три лица и дом с табличкой адреса? Да? — спросила она, поочередно взглянув на все три листа.

Эдя кивнул.

— Три лица и дом, — согласился он.

— Примерно такой же дом я видела вчера во сне… Думаю, это он и был.

— А лица? — сразу спросил Эдя.

— Лиц я не видела. Только дом. Кроме дома, там было еще что то. Что то главное, небольшое, красное… Я проснулась, но так и не смогла вспомнить.

 

* * *

Меф подпрыгивал на заднем сиденье «УАЗа», то и дело стукаясь носом о плечо сидевшей у него на коленях Дафны. Несмотря на то что это было плечо любимой девушки, носу от этого легче не становилось. Мамай вел машину как камикадзе.

Склонившись так, что лицо почти касалось лобового стекла, хан сосредоточенно крутил баранку. Его бритый затылок матово поблескивал. Меф уже даже не оглядывался, когда они во что нибудь врезались. Эссиорх, мчавшийся на мотоцикле вслед за «УАЗом», едва успевал изменять вероятностный поток и предотвращать жертвы.

— Если это называется «ехать тихо, не привлекая внимания», то хотел бы я видеть, что в его представлении «ехать громко»! — сердито сказал Эссиорх.

— Успокойся, дорогой! Нас не вычислят. Я накладываю заклинания двойничества на все проезжающие машины. Даже нашего Тухломошу и того заглючило бы, — успокоила его. Улита.

Мефу надоела тряска, и он сделал Мамаю внушение единственно понятным тому способом. Мамай неохотно внял. Машина поехала спокойнее. Слева от Мефа сидели Ирка и Багров. Антигон, улюлюкая, подпрыгивал в багажнике. Ему одному сумасшедшая гонка доставляла удовольствие. Даже при том, что он имел хорошие шансы вылететь на шоссе. Однако уважающего себя кикимора такими пустяками не напугаешь.

Не успел Меф расслабиться, что он больше не подскакивает, как Даф сделала неосторожное движение затылком и заехала ему в нос.

— Ой! Это не я! — сказала Даф, хотя отрицать очевидное было нелепо. Дафна, разумеется, прекрасно это поняла и засмеялась.

— Ну вот! Уже и ты! — ворчливо сказал Меф, потирая нос.

— Что «уже и я»?

— Уже и ты врешь, как остальные.

— Кто врет? Я?

— Не оправдывайся! Все девушки врут. Светлые они, темные или просто серые мышки — неважно. Патологически врут. По сто раз в день. Взять ту же Нату — это вообще уникум. Позвони ей, когда она обедает, она скажет, что голову моет. Сто раз ее спроси — сто раз соврет!.. Но Ната ладно! Другие не лучше!

Даф негодования Мефа не разделила.

— Тут надо еще разбираться, что, зачем, почему. Валить все в одну кучу — все равно, что выливать чай в суп. Какая разница? Все равно живот один. Разобрался?

— Не очень.

— Объясняю. Ложь бывает трех видов: ложь во спасение, беспардонная ложь и ложь творческая. Ложь спасительная — это еще сравнительно простительный вид лжи. Например, девушке не хочется тащиться на свидание, ну просто не хочется и все, а ее достают. Отказать в лоб нельзя, человек обидится, вот девушка и выдает нечто вроде: «Ой, я бы с удовольствием! Но мне на один вечер книгу принесли! Она мне для курсовой нужна», или «Ты знаешь, а у сестры моей бабушки завтра день рождения. Я ей пирог делаю». И плевать, что пирог уже три часа как готов, а книга — это так, отговорка. Понимаешь? — сказала Даф.

— Не а, глупости она какие то говорит. Книга… пирог… — непреклонно заявил Меф.

— Почему глупости? — удивилась Дафна.

Она заметила, что Ирка повернулась и внимательно, изучающе, без всякой симпатии на нее смотрит. И Дафне захотелось намеренно казаться хуже, чем она есть.

— Ну раз она соврет, ну два, а потом парень все равно поймет, что его динамят, — продолжал Мефодий. — Я бы на месте этой девушки сделал так. Если парень не нравится, надо честно сказать: «Милый, нам не по пути! При следующей попытке пригласить меня на свидание — отрежу нос!»

Даф расхохоталась и хохотала так долго, что Депресняк с тревогой посмотрел на нее и принялся умывать ухо. Он не любил громких звуков, за исключением тех, что сам производил по ночам, призывая в гости кошек, находившихся от него, судя по силе мява, километрах в двенадцати.

— Чего ты хохочешь? — недовольно спросил Меф.

— Какое счастье, Буслаев, что ты не девушка! Это у тебя в голове все по полочкам. Девушка же часто и сама себя не знает. Нужен ей этот парень или не особо и нужен. Это только в кино все ясно, и то потому, что оно идет всего полтора часа, — Даф мягко коснулась руки Мефа.

На всякий случай, чтобы он не принял на свой счет. Парни порой обижаются из за такой ерунды, которую любая подруга приняла бы не моргнув глазом.

— Ну а беспардонная ложь, по твоему, что? — спросил Меф.

Тут уже Дафна была беспощадна:

— Беспардонная ложь — это наглая, нарочитая, мерзкая ложь. Когда привязывают к остановке проволокой скулящую собаку, поспешно уезжают на маршрутке, а потом говорят: «Ой, деточка, горе какое, а Терри убежал!» Или рассказывают о тебе гадости, чтобы разлучить с человеком, который тебе дорог. Или отправляют в другой город по несуществующему адресу, зная, что у тебя нет денег на обратный билет. Или пишут помадой на телефонной будке «Бесплатно целуюсь со всеми подряд!» и приписывают телефон бывшей подруги. В общем, это самый нечистоплотный и дурно пахнущий вид лжи. Кто решился на него хотя бы раз, потом смердит всю жизнь.

— Хм… Ну а последняя ложь? Как ты ее назвала: творческая? — спросил Меф.

Голос Даф вновь смягчился.

— Творческая ложь — это нечто в духе того, что ты говорил о Нате. Например, когда ты выдумываешь, что видел, как грабили магазин, хотя на самом деле спокойно просидел весь вечер дома. В общем, творческая ложь — это безобидные враки ради врак.

— Странные рассуждения для стража света! Большая ложь всегда начинается с мелкой. Раз так — не надо и классифицировать, — не выдержав, произнесла Ирка. Все, что ни говорила Даф, вызывало у нее отторжение.

— Это не столько официальные рассуждения стража света, сколько личные наблюдения. Уже здесь, в лопухоидном мире. К тому же страж света вовсе не обязан быть юродивым дураком идеалистом, как некоторым кажется, — спокойно сказала Даф.

— Все равно твои мысли мне не нравятся. Совсем не нравятся, — проговорила Ирка.

Даф не стала больше избегать ее взгляда и спокойно встретилась с Иркой глазами.

— Ты хочешь сказать, что сама ничего не утаиваешь, валькирия? Ничего и никогда? — спросила она негромко.

И хотя Дафна наверняка ничего не знала да и не могла знать (тайны валькирий не открыты даже стражам света), она заметила, что валькирия одиночка смутилась и побледнела.

«Она что то скрывает. Но что?» — подумала Дафна.

Несколько секунд спустя валькирия вступила в принужденный разговор с Багровым. Некромаг отвечал односложно. По его недоброму прищуру заметно было, что замешательство валькирии не укрылось и от него.

Неожиданно Антигон заерзал в багажнике и стал колотить по спинке. Повернув голову, Меф увидел, как Эссиорх на мотоцикле стремительно нагоняет «УАЗ», заходит вперед и начинает уверенно подрезать. Мамай остановился. Улита, красная, взбудораженная, бежала к ним, размахивая руками.

— На Арея напали! Скорее! — крикнула она возбужденно.

— Откуда ты знаешь?

— Я ЗНАЮ! Просто знаю!

— Где он? В резиденции? — крикнул Меф. Однако на этот вопрос Улита не могла ответить точно.

Гнать на «УАЗе» через весь город на Большую Дмитровку было уже поздно. Пришлось телепортировать. Становясь в очерченный круг рядом с Даф и Улитой, Меф извлек из ножен меч. В носу и на небе он ощущал металлический привкус. Так всегда случалось у него, когда он настраивался на серьезный и беспощадный бой.

Заметив поблизости Багрова, лезвие изогнулось, потянулось к нему. Узнало.

— Нельзя! — сказал Меф строго, точно разговаривал с собакой.

Отводя в сторону меч, чтобы тот перестал ощущать некромага и успокоился, он заметил, что валькирии одиночки в круге нет. Ирка исчезла раньше остальных.

Материализовавшись в золотистом искрящемся круге посреди приемной канцелярии на Большой Дмитровке, 13, Меф сразу прыгнул вперед, готовый атаковать. Однако рубиться было не с кем. Приемная оказалась пуста. Эссиорх стоял рядом с Улитой. В резиденции мрака хранитель из Прозрачных Сфер ощущал себя неуютно. Стены давили на него, вытягивали силы. Слишком много тьмы, слишком много подлости, слишком много смерти. Дома всегда помнят. Они не забывают.

Меф рванулся в кабинет Арея. Окна распахнуты настежь. Ветер лениво шевелит грязные шторы и перекатывает по столу пергаменты. И здесь никого и ничего. Никаких следов боя.

Меф опустил руку с мечом, не спеша пока убирать его в ножны.

— Не нравится мне это! — сообщил он подошедшей Дафне.

На одном плече у Даф сидел Депресняк, над другим прозрачным шарфиком вилась Гюльнара.

— Тебе не нравится, что здесь нет Арея? — уточнила Дафна.

— Да.

— А мне не нравится другое. Здесь нет ни одного комиссионера или суккуба. Не только в резиденции, но и поблизости. Понимаешь?

Меф мрачно кивнул. Дурной знак. Комиссионеры и суккубы всегда обо всем пронюхивают первыми. Что, интересно, они узнали сейчас? Гюльнара без особых церемоний перетекла через стол Арея и зависла над его креслом.

— Кстати, валькирии тут тоже нет. И меня это не удивляет. В отличие кое от кого (не буду называть имен!) валькирия одиночка не блондинка! — насмешливо сказала джинша.

 

* * *

Готовясь к телепортации, Ирка, в отличие от Мефа, Эссиорха и Улиты, не представляла, где она в результате окажется. Если те вполне определенно воображали себе приемную на Большой Дмитровке, то единственным желанием Ирки было материализоваться рядом с Ареем. Так и произошло. Уникальная магия валькирий, границы которой сама Ирка представляла себе весьма приблизительно, перенесла ее в неизвестное ей место.

Она стояла у длинного бетонного забора. Вдоль забора тянулись пять или шесть складских помещений с высокими воротами. И — ни одного человека вокруг. Ирку это удивило. День, правда, клонился к вечеру, однако было еще не слишком поздно.

За ее спиной кто то завозился. Ирка стремительно обернулась, готовая метнуть копье. Она увидела Антигона. В правой руке у кикимора была булава. Указательным пальцем левой он легкомысленно ковырял в ухе.

— Как ты тут оказался?

— Антигон с тобой, отвратительная хозяйка! Настоящий мерзкий слуга не должен покидать свою госпожу!

Ирка кивнула и быстро пошла вдоль склада. Чувство тревоги не покидало ее. При этом тревога была не острой, а приглушенной, рассеянной. Опасность выветривалась, как выветривается со временем острый запах.

«Где Арей? Неужели я опоздала?» — задумалась Ирка.

Она шла, внимательно вглядываясь вперед, туда, где среди низеньких складов помещалось трехэтажное офисное здание, как вдруг Антигон окликнул ее. Кикимор, как и следует хорошему оруженосцу, двигался позади Ирки, вот только шастал по кустам и смотрел по сторонам куда больше, чем она.

— Бегите сюда, госпожа!

Там, где стены двух складов почти примыкали друг к другу, Ирка увидела Арея. Он сидел, прислонившись спиной к стене и уронив голову на грудь. Правая ключица у него была разрублена почти до середины груди. Любой смертный от подобной раны давно оправдал бы свое название. Рядом валялся метательный нож, который Арей, видимо, выдернул из своего бедра прежде, чем пропустил страшный рубящий удар.

На бетон под Ареем натекла лужа мерцающей крови. Его страшный меч лежал метрах в трех от правой руки. Левой рукой Арей пытался еще вцепиться в свой дарх, однако ослабевшей руке это было не по силам. То и дело она соскальзывала по сосульке дарха и вновь упорно ползла вверх.

«Как же это возможно? Он же лучший, лучший! Разве с лучшим могло такое случиться?» — беспомощно подумала Ирка. И тотчас поняла, что да, могло. Когда Ирка подошла, Арей с трудом разлепил глаза и тяжелым взглядом посмотрел на Ирку. Валькирия усомнилась, что он вообще ее узнал.

— Какая удача, противная хозяйка! Срезайте скорее его дарх! Он даже двинуться не может! — засуетился Антигон.

Наверное, Арей его услышал. Правая рука Арея потянулась к мечу, но он валялся слишком далеко. Тогда раненый попытался придвинуть к себе меч взглядом, но не сумел и этого.

Ирка смотрела на Арея и с ясностью видела недавний бой. Пока одни тартарианцы выслеживали Эссиорха, другие выманили Арея из резиденции и разом набросились на него. Первые раны были получены бароном мрака из засады прежде, чем он успел обнажить клинок. А уже после быстро теряющий силы Арей бился с врагами, пока совсем не ослабел.

«Почему беглецы из Тартара не добили Арея?» — подумала Ирка и тотчас поняла, что они ощутили приближение валькирий. Тартарианцы решили, что тех будет как всегда двенадцать. А раз так — зачем рисковать? Валькирии добьют Арея и сами. Филомена или Таамаг не слишком церемонятся со стражами мрака, даже с ранеными. На одиночку же они едва ли рассчитывали.

Ирка подошла к Арею шага на два и присела на корточки, положив копье на колени. Она была в растерянности. Все, казалось, складывалось в ее пользу. Вот — Арей, вот его дарх. Просто не поленись и возьми. Сражение, которое в любом другом случае стоило бы ей жизни, теперь было выиграно чужими руками.

Антигон беспокойно подрыгивал рядом.

— Чего ты тянешь, госпожа? Сейчас появится Дохляндий Осляев! Спеши! Срезай дарх!

Арей с усилием поднял голову. Захрипел. Попытался вцепиться в дарх. Пальцы соскользнули. Ирка завороженно смотрела на длинную сосульку, перемазанную мерцающей кровью. Сосулька гипнотически шевелилась, как елочная игрушка в новогоднюю ночь. Смотреть на дарх было физически больно. Он обжигал глаза, как обжег бы и руку. Однако в этой боли было что то притягательное, завораживающее. Глаза слезились, дыхание обрывалось.

Антигон подбежал к Ирке и нетерпеливо потянул ее за руку.

— Это же дарх стража мрака! Срежь его! Подцепи зазубриной на копье!

— Я не могу! Он беспомощен!

— О, вечное небо! — простонал Антигон, дергая себя за бакенбарды с такой яростью, что вырвал сразу целый клок волос. — Ты же не кошелек у него вытаскиваешь! Это эйдосы! Их сотни! Они страдают! Спаси их, хозяйка!

Ирка послушно встала и, стараясь не глядеть на страшные раны в груди Арея, потянулась копьем к цепи его дарха. Мечник тоскливыми глазами следил за приближающимся наконечником. Почти коснувшись дарха, Ирка внезапно осознала, что собирается сделать, и отдернула копье.

— Я не могу! Не я его победила. Он не причинял мне зла.

— Не причинял тебе — причинял другим. Он страж мрака! Понимаешь: мрака! — завопил Антигон. — Он сейчас затянет раны и прикончит тебя! Думаешь, он не отрубил бы тебе голову, если бы сражался с тобой? Да тысячу раз!..

— Он ранен!

— Ну так что из того? Ранен и ранен! А ну, лежи! Антигон шагнул к Арею с явным намерением

припечатать его булавой. Это было сделано так спокойно и с такой непоколебимой уверенностью, что Ирка невольно вспомнила Бабаню, которая с таким же праведным лицом давила мух на оконном стекле. И плевать, что мухи были сонные и едва ползали. По мнению Бабани, мухи вообще не заслуживали того, чтобы жить.

Не задумываясь, Ирка подсекла древком копья колени Антигона, а ногой ловко выбила из рук упавшего кикимора булаву. Булава отлетела далеко в сторону.

— Не смей! Ты хотел ударить раненого! Ты болен!

Кикимор, морщась, поднялся с земли. В его взгляде был бесконечный укор.

— Зато вы здоровы, прекрасная хозяйка! По вашему выходит, что и упырю осиновый кол в грудь загонять не надо, пока он днем в гробике лежит и детскую кровь не тянет! — проворчал он с обидой.

Ирка не могла отвести взгляд от дарха. Его неуловимо закругляющиеся грани заставляли глаза скользить по ним. Боль исчезла. Теперь они завораживали. Притягивали. Расслабляли. Ирка вспомнила историю о молодом человеке, который случайно обнаружил в чаще потерянный дарх и так долго смотрел на него, что очнулся, лишь став глубоким стариком. Странно, что он не умер от жажды, холода и голода. Хотя, возможно, дарх сам дает силы тому, кто на него смотрит.

Силой заставив себя оторвать взгляд от дарха (ощущение при этом было такое, как однажды зимой, когда она по глупости лизнула полозья санок), Ирка повернулась к Арею спиной. Она понимала, что оказывать помощь мечнику не надо. И перевязывать его не надо. Раны он залечит и сам.

Увидев, что валькирия одиночка уходит, Антигон прыгнул и повис у хозяйки на ноге.

— Что вы делаете, хозяйка? Вы что, все забыли?

Если не будет дарха, вы лишитесь шлема и доспехов!.. Вы убиваете себя, госпожа!

— Плевать… Ты не понимаешь, Антигон! И никогда не поймешь! — сказала Ирка устало.

Честный кикимор действительно ничего не понимал. Зато умел разбираться в интонациях. Руки Антигона разжались. Он отпустил ногу и обреченно потащился за Иркой. Когда они уходили, Арей набрался сил уже настолько, что лежащий на земле меч медленно, рывками подползал к его ладони.

Отойдя шагов на двадцать, Ирка остановилась. Она внезапно поняла, что никуда идти не нужно. Да и куда теперь спешить? Ее жизнь закончена. Задание провалено. Копье и шлем почти утрачены. Два три штриха, и все.

Ирка уже очерчивала наконечником копья круг для телепортации, когда кикимор хлопнул себя по лбу.

— Ой, булаву забыл! Не оставлять же! — охнул он и ненадолго отбежал.

Ирка едва заметила его отсутствие. Она ощущала себе обреченной. Она смотрела на свои ноги и думала, что вскоре они станут мертвыми. Будут лежать на коляске, а Бабаня станет укладывать их, точно два синих бревна. Что ж, лучше так, чем копьем срывать дарх с раненого. Через свою жизнь перешагнуть можно, а через подлость нет. Подлость как стеклянная гора, вершина которой в небесах, а подножье в Тартаре. Один раз начав скользить, скользишь бесконечно.

— Ну что, хозяйка? Мы в «Приют валькирий»? — бодро спросил вернувшийся Антигон.

Ирка усмехнулась. Ее существо заполнилось странной, обреченной отвагой. Теперь она не моргнув глазом шагнула бы и в доменную печь. Страх только тогда остается страхом, когда существует иллюзия спасения. Если же дорога идет дальше без развилок, то нет и страха.

— Пускай будет в «Приют», — сказала Ирка.

Когда они материализовались посреди комнаты в «Приюте валькирий», Ирка устало рухнула в гамак. Скрип гамака о деревянную балку убаюкивал ее, расслаблял. Не хотелось ни о чем думать, ничего знать.

Антигон сразу взял ведро и, прихрамывая, отправился за водой.

— Чаечку сделаем. Бубликов украдем. Чаечек с бубликами — вкусно до тошноты! — бормотал кикимор.

Скоро он вернулся и с таким рвением стал суетиться в углу, переливая воду из ведра в чайник, что Ирка испытала острое подозрение.

— А ну подойди! — велела Ирка. Антигон брякнул ведром.

— Зачем, хозяйка?

Ирка свесила с гамака ноги.

— Подойди! — повторила она властно. Антигон осторожно приблизился. Примерно

с таким же желанием подходит собака, которая сделала что то недозволенное и справедливо опасается трепки.

— Что у тебя в кармане? — спросила Ирка, заметив, что кикимор скосил на него глаза.

— Ничего, хозяйка!

— А ну покажи!

— Хозяйка! Неужели вы способны шарить по карманам у своего старого бедного слуги? За все мои старания, за все гадости, что я вам сделал… Ночей не спал… то есть спал… прокисшее варенье ел…

Нос Антигона уныло зашмыгал. Понимая, что препираться он будет до бесконечности, Ирка подтащила его к себе и сунула руку ему в карман. Страшная боль обожгла ей пальцы. Пробежала по кисти и растаяла где то в районе локтя. Стиснув зубы, Ирка выдернула из кармана у кикимора длинную сосульку.

Мгновение — и она узнала его. Да и можно ли было не узнать дарх, который она так долго разглядывала полчаса назад!

— Ты его украл, Антигон! Сказал, что идешь за булавой, а сам… Я просто идиотка! — крикнула Ирка.

Не отдавая себе отчета, что делает, она замахнулась на Антигона. Тот подставил ей свою смешную голову с такой радостной готовностью, что Ирка спохватилась. Вот уж точно — задумала наказать зайца морковью!

— Еще не поздно. Так и знай. Я верну его Арею! — твердо сказала Ирка, вставая и начиная готовиться к телепортации.

К ее удивлению, Антигон даже не попытался ей помешать. Более того, он не скрывал своего торжества.

— Возвращайте, если хотите, ужасная хозяйка! Только поздно уже! — нагло заявил он.

— Поздно?

— Нет уже эйдосов — тю тю! Я отдал их пажу Бэтлы, а он своей госпоже! Теперь они уже у света. Можете отрубить мне голову и съесть ложкой мозги, если это не так…

— Пажу Бэтлы? Когда ты его видел?

— Когда ходил за водой. Я вызвал его, и он ждал меня тут, за деревьями, — хихикнул Антигон.

Ирка увидела, что затычка из дарха Арея вытащена, а в самом дархе нет ни единого эйдоса.

 

Глава 11

ГЛИНЯШКИ

 

Это только кажется, что за все платят деньгами. За все действительно важное платят кусочками души.

«Книга Мрака»

 

Оставшись одни в квартире у Эссиорха, Ната, Чимоданов и Мошкин скучали недолго. Ната стала рыскать в ящиках стола у Эссиорха. Чимоданов, не заморачиваясь с правами на частную собственность, принялся рыться в запчастях. Особенно ему понравилась цепь от мотоцикла. Он даже хлестнул цепью по столу, едва не задев Вихрову. Ната швырнула в Чимоданова книгой.

— Это был намек. В следующий раз кину чем нибудь реально тяжелым, — сказала она.

Чимоданов намек понял и, сердито урча, как спешащий в могилу мертвяк, отодвинулся на безопасное расстояние. Ната продолжала возиться с ящиками. Ящиков в столе у Эссиорха было три. Два завалены все теми же скучными запчастями. В третьем Ната обнаружила заурядную с виду тетрадь с собакой на обложке. Попыталась открыть, но прозрачный белый огонь сразу охватил ей руку до локтя.

Ната отскочила, замахала рукой и, видя, что сбить огонь не удается, рванула в ванную. Позвать на помощь Мошкина, который в углу комнаты скромно листал журнальчик для домохозяек, она не догадалась. Однако огонь погас еще на пороге, когда расстояние между Натой и тетрадью увеличилось метров до трех. Ната испуганно оглядела руку. Никаких ожогов. Даже едва заметные, похожие на персиковый пух волоски на запястье не свернулись от жара.

— Ну и гады же эти светлые! — сказала Ната огорченно.

— Я бы на твоем месте радовался, что заклинание ставили светлые, — заметил Чимоданов.

— Почему?

— Рука целая. Если бы заклинание ставили темные, у тебя бы торчала обугленная кость, а на ней некоторое количество готового шашлыка, — с явным удовольствием сказал Петруччо.

Евгеша закончил читать рецепт приготовления гуся с яблоками, грустно облизнулся и закрыл журнальчик для домохозяек.

— Только людям аппетит распаляют. Хотя я же, по моему, не люблю гусей, нет? — Спросил он.

Мошкину никто не ответил. Его риторические вопросы чаще всего оставались без внимания. Какой то звук привлек его внимание. Евгеша опустил голову.

— Чемодан, ты кое что забыл! Бомбу! — не повышая голоса, сказал он.

Это было дело привычное. У ножки стула, на котором сидел Мошкин, что то тикало. Небольшой пакет, к которому был прикручен будильник. Чимоданов с воплями набросился на Зудуку. Тот забился за батарею и, защищаясь, кололся булавкой. После третьей попытки выцарапать его Чимоданов сдался.

— Только высунься! — пригрозил он и, вернувшись к бомбе, умело разминировал ее.

— Заряд не очень сильный. Но ножку бы оторвало, — сказал он Мошкину.

Мягкий Евгеша не стал уточнять, какая ножка имеется в виду: ножка стула или его собственная. Или, может, обе сразу?

— У твоего Зудуки синдром эмоциональной недостаточности, — заявила Ната.

— Моральные уроды посылаются нам на пути затем, чтобы на их фоне мы больше ценили нормальных людей. Когда еще так обрадуешься вкусу обычного супа, как не после супа пересоленного? — нравоучительно произнесла Ната.

Она, как актриса, обожала испытывать себя в различных амплуа. В том числе в нравоучительном.

— Подчеркиваю! Мой Зудука не моральный урод, а моральный уродик. Разница колоссальная, особенно для понимающего человека, — мрачно сказал Чимоданов и погрозил батарее кулаком.

— Тебе виднее. Как никак Зудука твое творение, а все, что мы делаем, вольно или невольно получается по нашему образу и подобию, — проговорила Ната.

Неожиданно Вихрова вскрикнула, не отрывая взгляда от окна. Это был холодный информативный вопль, ибо Ната всегда заботилась о том, чтобы выглядеть уместно и случайно не использовать больше эмоциональных сил, чем следует.

В стекле маячила плоская круглая рожа, совершенно разбойничья по виду. Припухшие скулы, низкий лоб с выступом черных жирных волос и — главное! — в подлом предвкушении скалящийся рот. Красные глазки быстро перебегали с Чимоданова на Нату, а с Наты на Мошкина.

Заметив, что обнаружена, рожа без спешки отлипла, ухмыльнулась, зыркнула и исчезла.

— Кто это был? Комиссионер? — спросила Ната.

Чимоданов подошел к стеклу, открыл раму и после некоторого колебания потрогал оставшуюся на стекле грязь пальцем.

— Комиссионер то он, может, и комиссионер, да только какой то неправильный, — заявил он.

— Почему неправильный?

— Потому что это не пластилин. Абсолютно натурально не пластилин… — Чимоданов показал ей палец, покрытый коричневой, быстро засыхающей жижей.

— Вытри! — быстро сказал Мошкин.

— Зачем?

— Она разъела стекло. Это комиссионер, вылепленный в Нижнем Тартаре. Обычные пластилиновые там сразу раскисают. Эти не такие гибкие, как наши, не такие увертливые и хитрые. Эйдос им выцыганить сложно — мозгов не хватает, — сообщил Евгеша.

— А зачем тогда они нужны?

— Их используют как ботов или дублей — в сражениях на второстепенных участках. Для создания массовости, для разведки и просто как пушечное мясо. Воины они не ахти, зато и вреда им особого не причинишь. Глина есть глина. Особенно огнеупорная. Картечь в ней застревает. Даже заклинания и те вязнут. Ну, кроме самых сильных, конечно…

— Откуда ты знаешь? — спросила Ната.

Вопрос был сформулирован неверно. Мошкин сразу занервничал. Засомневался.

— Откуда я знаю, да? Мне ведь этого никто не говорил, нет?

Ната погладила его по голове. Ее слабая и тонкая рука наделена была особой силой. Евгеша от удовольствия едва не замурлыкал.

— Успокойся! Все хорошо. Тебя никто не ругает. Тебе Арей сказал?

— Нет. Я читал. Я же много читаю, да?

— Много, родной, много. Все читаешь и читаешь. А что им от нас надо, этим комиссионерам из Нижнего Тартара?

— Не знаю. Но если интересно, то можно спросить, — предложил Мошкин.

— У кого?

— Да у них вот!

Ната оглянулась. Окно было облеплено ухмыляющимися разбойничьими рожами. Их было не меньше десятка. Судя по звукам, доносящимся из кухни, там вторжение уже началось.

— Что им надо? — нервно спросила Ната.

— Уж точно не твой автограф. Не хочешь попытаться их охмурить? — поинтересовался Чимоданов.

Стекло треснуло. В комнату полезли комиссионеры. У некоторых в зубах поблескивали ножи. Мошкин выхватил меч. Чимоданов после непродолжительного размышления материализовал боевой топор. С мечами у него не особо ладилось. Несмотря на все старания Арея обучить его бою на мечах, взъерошенному, маленькому, вспыльчивому Петруччо куда больше подходил топор. Интересно, как бы он отреагировал, скажи ему кто то, что топор — любимое оружие гномов?

Услышав из коридора шум, Мошкин обернулся. В дверях маячили еще рожи четыре. Тела у комиссионеров были такие же липкие, как и их физиономии. Одежда висела на них клочьями. На ком то были только штаны, на ком то лишь пиджак. Все истлевшее и явно снятое с мертвяков. Некоторые комиссионеры ограничились часами. Правда, ничего шокирующего хрупкую детскую нравственность в наготе комиссионеров не обнаруживалось. Все они были абсолютно бесполы.

Мошкин и Чимоданов встали спина к спине. Чимоданов контролировал окно, Мошкин — тех, что прорвались через дверь.

— Когда будешь размахиваться топором, не попади мне по затылку! — попросил Евгеша.

Как всегда с ним бывало, в минуту реальной опасности он вел себя мужественнее, чем в минуты опасности воображаемой.

— Я ведь не попаду, да? — передразнил Чимоданов.

На плечи к нему резво карабкался Зудука с карманами, полными петард. Ему помог стол, под который хозяин недавно бросил свой красный чемодан. Наступив на чемодан, Зудука перескочил с него на стол, а оттуда сиганул на плечи к Петруччо.

Ната попыталась атаковать комиссионеров мимической магией. Пустые старания. Издеваясь над Натой, один из комиссионеров выдал своим глиняным лицом всю ее мимику. Все это было проделано с такой обезьяньей пародийностью, что Ната узнала себя. Ее передернуло. Почему то со стороны себя видеть куда неприятнее, чем кого то другого. Видя, что от ее мимики пользы никакой нет, Ната поспешно забралась под стол и, обхватив руками красный чемодан, загородилась им.

Комиссионеры толпились, теснили друг друга. На первый взгляд, их было не меньше двенадцати. Двое с секирами, имевшими на конце копейный выступ, трое с ножами, один с кавалерийским палашом, остальные вооружены кто чем. Мелькали даже ржавые вилы (смерть не столько от укола — сколько от заражения крови) и бейсбольные биты, которые так любят возить в багажниках тронувшиеся на почве самообороны дядечки. Причем те же дядечки обычно возят с собой на случай отмазки и бейсбольный мячик Типа покатался на машинке — поиграл в бейсбол.

Комиссионеры суетились, мельтешили, кривлялись, прыгали, однако никаких реально враждебных действий пока не предпринимали. Пользуясь моментом, Зудука извлек из за уха зажигалку и, подпалив тройную петарду, швырнул ее в столпившихся комиссионеров.

— И… ди… от! — с опозданием крикнул Чимоданов.

Три слога, отделенные отточиями, в действительности были разделены тремя оглушительными взрывами. Это послужило сигналом. Один из комиссионеров ринулся вперед. Особой ловкостью он не отличался. Мошкин присел, ушел от выпада и мощным круговым ударом отсек ему обе ноги. Однако это ничего не решило. Вся толпа комиссионеров бросилась на них. Чимоданов и Мошкин, до того пытавшиеся держаться вместе, были мгновенно разделены. Петруччо размахивал топором, отпрыгивал, атаковал, проламывал комиссионерам глиняные головы и про себя удивлялся, что он еще жив.

Мошкин, у которого крышу сорвало не так капитально, как у его приятеля, был, признаться, удивлен. Имея численное преимущество, комиссионеры легко могли перебить их, однако нападали вяло, замедленно. Они не столько стремились поразить Евгешу и Чимоданова, сколько прорваться к столу, под которым пряталась Ната. Здоровенный комиссионер, скалясь, уже колотил по нему битой. Ната, загораживаясь чемоданом, пыталась пнуть его в коленную чашечку.

Несмотря на то что бойцы комиссионеры были слабые, ученикам стражей приходилось нелегко. Мошкину удалось снести две глиняные головы, отрубить четыре кисти и довести общее число отсеченных ног до пяти. Раны в корпус он не считал. Комиссионерам они не были страшны. Напротив, существовал риск, что меч увязнет, и он не сумеет его выдернуть. Сам Мошкин заработал две легкие раны и едва не повис на вилах, которые метнул в него один из комиссионеров. Спасло его лишь то, что он вовремя споткнулся.

Вскочив, Евгеша заметил, как два комиссионера выволокли из под разбитого стола Нату и потащили ее к окну. Тащили они ее странно — за ручку чемодана, в который Ната, мало что соображая, вцепилась мертвой хваткой. Поспешив к Вихровой на помощь, Евгеша снес одному из комиссионеров голову. Второй комиссионер, которому Чимоданов отрубил топором кисть, выпрыгнул в окно. Это было сигналом к отступлению.

Комната опустела. Лишь отрубленные конечности на полу и мутные глинистые пятна повсюду доказывали, что только что здесь кипел бой. Нападавшие отступили, исчезнув все тем же способом — через выбитое стекло. Выглянув в окно, Мошкин различил внизу влажное пятно. Кажется, кто то из комиссионеров не успел вовремя дематериализоваться.

— Надо же… фуф! Я жив! — удивленно произнес Чимоданов.

Он пыхтел как паровоз, в трубе которого застрял не в меру любопытный кочегар.

— Какой то тупой… фуф… был бой! Конечно, это комиссионеры, но все же… фуф… странно, что мы живы… — продолжал он, немного отдышавшись.

Евгеша вытер покрытый глиной меч о шторы.

— Мне вообще показалось, что им нужны были не мы. Разве нет? — спросил он.

Ната открыла глаза и деловито оглядела поле боя.

— Да, точно. Им нужен был чемодан нашего маньячного гнома! Они все лезли ко мне, а еще точнее к чемодану!

Петруччо посмотрел на отрубленную кисть, вцепившуюся в ручку его красного чемодана.

— Не, — нервно сказал он, — ерундистика! Натурально ерундистика! Выдумали тоже!

 

* * *

Эдя Хаврон недовольно выглянул в окно. За окном в три ряда стояли машины. Теперь, когда преимущество скорости пропало, с высоты автобуса они казались жалкими и тесными коробочками.

— Этот проклятый автобус никуда не идет! Идиотизм какой то! Я не удивлюсь, если водитель вылезет и оправится пить кефир. Ему то что! Рабочий день все равно идет, — проворчал Хаврон.

— Просто мы попали в пробку. Можно подумать, ты первый день в Москве, — сказала Аня умиротворенно.

Ее голова доверчиво лежала у Эди на плече.

— Ты же сама говорила, что мы спешим. А теперь сидишь и не нервничаешь!

— Я никогда не нервничаю! Ну или стараюсь не нервничать.

— Почему?

— Повод нервничать есть всегда. А то и десяток сразу. Глупо надеяться, что когда то наступит день, когда ни одного повода не будет. А раз так — зачем дергаться? — заявила Аня.

— А у меня наоборот. Если я в какой то день хотя бы чуток не попсихую, значит, я уже умер, — сказал Хаврон.

Автобус, наконец, тронулся и пополз. Аня взглянула на номер дома. Нет, до того, что они увидели в хаосе линий, еще далеко. Аня задумчиво стала следить за пешеходами. Когда автобус стоял, пешеходы обгоняли его, когда трогался — автобус обгонял пешеходов. Какого то высоченного, в броском красном свитере мужчину, шагавшего прямыми ногами, точно ножками циркуля, они обгоняли три или четыре раза. И соответственно те же три или четыре раза он обгонял их.

— И почему люди, встретившись, должны расставаться? Какая несправедливость! — сказала Аня.

— Ты это о каких людях, о близких? — непонимающе спросил Эдя.

Как реалист до мозга костей, он мыслил абстрактно лишь тогда, когда у него не было другого выхода.

— Нет, не о близких. Близкие то как раз расстаются редко, а потом почти всегда встречаются. Я о других людях. Каждый день я вижу сотни людей: мужчин, женщин, стариков, детей. В транспорте, на улице, в магазине. Мы смотрим друг на друга, как чужие, иногда спрашиваем о пустяке, например: «Где тут ближайшее метро?», но чаще даже и не спрашиваем, а сразу расстаемся. Расстаемся равнодушно и не жалеем об этом. А ведь мы никогда больше не встретимся.

— Зачем же так пессимистично, может, и встретитесь, — утешающе сказал Хаврон.

Он не видел большого смысла встречаться с теми людьми, у кого он спросил, который час, даже если предположить, что они ответили ему вежливо, а не «что, на телефоне посмотреть лень?».

— С одним из ста, может, встретимся, и то не вспомним уже о предыдущей встрече. Город слишком большой. Ты улыбаешься? Думаешь, это сентиментальные бредни?

— Не а, — сказал Эдя. — Не думаю. У меня вообще философия кота: поел поспал, поел поспал. И так ежедневно. Если навязчивая мысль и посещает меня в последние годы, то только вот какая. Жизнь — это игра, в которой каждый следующий уровень сложнее предыдущего. Едва ты приноровился, правила усложнились.

Взгляд Ани стал вдруг напряженным.

— Вот он, этот дом! — крикнула она и, вскочив, забарабанила в двери замершего в очередной раз автобуса.

Водитель неохотно открыл двери. Хаврон и Аня выскочили на дорогу, не доезжая остановки, и быстро пошли по газону. Перед ними был тот самый дом, который возник недавно в танце случайных линий.

— Вроде он, — согласился Эдя. — А теперь что, ищем тех типчиков, лица которых мы видели?

— Да.

— Веселенькая задачка. Тут несколько подъездов. Что дальше? Ходим по всем и трезвоним в двери?

Анина рука оставила ладонь Хаврона и нырнула в сумочку.

— Ты уверена? — спросил Эдя с беспокойством.

— Уверена, — сказала Аня и без колебаний надела очки.

Стекла остро блеснули. Хаврон увидел, как Аня поочередно оглядела все подъезды и направилась к одному. Двигалась она быстро, уверенно. По лестнице они поднимались пешком. Изнеженный лифтом Хаврон ворчал, что не нанимался портить новенькие ноги.

Наконец Аня остановилась у одной квартиры и кивком указала на нее Эде. Дверь выглядела заурядно. Никакого магического сияния, насколько мог видеть Эдя, от нее не исходило. И вообще ничего не исходило. Коврик лежал чуть наискось. На той же площадке стоял детский велосипед, видно, принадлежавший соседям.

— Интересно, что мы сейчас скажем? «Извините, граждане, но мы вас видели в волшебных очках и все про вас знаем. А ну признавайтесь, как вас зовут и что вы натворили?» — сказал Эдя.

Аня не улыбнулась. Хмыкнув, Эдя подошел к дверям и позвонил. Звонок пискляво откликнулся где то в глубине квартиры. Долгое время ничего не происходило. Хаврон приложился ухом к двери.

— Да нет там никого. Все тихо! — заявил Эдя и позвонил еще раз.

— Есть. Я знаю, что есть, — уверенно сказала Аня.

Эдя собирался дать третий, завершающий звонок, как вдруг дверь рывком открылась. Хаврон, навалившийся на нее плечом, едва не упал. На пороге стояли двое подростков. Один — высокий, немного растерянный, был с мечом, другой, маленький и взъерошенный, как воробей, только что искупавшийся в луже, — с боевым топором. За их спинами, в глубине коридора маячила девица с очень подвижным, постоянно меняющимся лицом. Эдя торопливо отвернулся, интуитивно ощутив, что смотреть на него опасно.

— Что вам нужно? — покачивая топором, с вызовом, очень нагло, спросил взъерошенный.

— Вам же что то нужно, да? — робко уточнил высокий.

 

Глава 12

ВОЕННЫЙ СОВЕТ

 

Главная способность человека — способность увлекаться, заблуждаться и совершать ошибки. Когда она исчезает, значит, человек умер. Если же ее никогда не было — значит, он никогда и не жил.

«Книга Мрака»

 

Антигон сделал попытку симулировать смерть от негодования, когда Ирка, нацепив на копье опустевший дарх, сообщила, что собирается вернуть его Арею. Однако, видя, что Ирка все равно не изменит своего решения, кикимор падать в обморок раздумал.

Вместо этого он заявил:

— Хозяйка! Слушайте меня и терзайтесь! Один раз в жизни я хочу сказать вам всю ложь! Вы здоровая на всю голову — раз. Не вредите себе на полную катушку — два. И вдобавок не упрямая как осел.

— Ну и чудесно! Рада, что ты так думаешь! Привет! — сказала Ирка.

Кивнув Антигону, она шагнула в очерченный круг и телепортировала прежде, чем кикимор успел вцепиться ей в ногу. Антигон прыгнул, но с опозданием. Золотистое сияние телепортации померкло. Антигон шлепнулся на пол и бессильно стал колотить по нему кулаками.

 

Как и в прошлый раз, Ирка телепортировала наудачу, вызвав в памяти образ Арея. Где именно она материализуется, валькирия представления не имела. Лишь смутно надеялась, что не под землей и не в воздухе, на уровне двадцатого этажа, в трех метрах от внешней стены дома.

Место, в котором она оказалась, не было ей знакомо. Покатый холм, покрытый редкой травой. Внизу петляла река. Шагах в двадцати Ирка обнаружила одноэтажное строение с плоской крышей.

Металлическая дверь была приоткрыта. Вниз уходили ступени. Довольно много. Сразу за дверью полыхала слабая фиолетовая завеса, которую Ирка опознала как магическую преграду. Соваться внутрь без подготовки не стоило. Никто не знает, какой силы магия.

Подняв с земли камешек, Ирка выщелкнула его указательным пальцем. Пролетая сквозь заве су, камешек вспыхнул и испарился. Да, на гостеприимство рассчитывать не приходится. Ирка усмехнулась и стала ждать. Она была уверена, что там, внутри, уже знают, что кто то пришел. Магия должна была оповестить. Она не ошиблась. Секунд через десять фиолетовая завеса погасла и наружу выплыла Гюльнара.

— Здороваться не буду — мы сегодня уже виделись! — заявила она, разглядывая Ирку.

Заметив висевший на конце копья дарх, она подняла брови, однако ничего не сказала.

— Можно пройти?

— Да проходи уж, раз пришла. Твой приятель некромаг у нас. И даже, вообрази, живой, насколько это слово вообще применимо к некромагу, — сказала джинша и, покачиваясь в воздухе, поплыла вдоль ступеней.

Убедившись, что завесы больше нет, Ирка последовала за ней. Ступени были высокими, а лестница узкой. Насчитав ступеней пятьдесят, Ирка сбилась.

— Это что, бомбоубежище?

— Не знаю, шантретка, что это у вас, валькирий. У нас это загородная резиденция мрака или что то в этом духе. В детали я особо не вдавалась, — заметила Гюльнара.

С недавних пор о мраке она стабильно говорила «у нас», и мрак не был против, ибо Гюльнара определенно была одним из его порождений.

— Арей, конечно, уже здесь, — сказала Ирка утвердительно.

— Разумеется. Мефодий и Эссиорх привезли его час назад. Ты уверена, светлая, что хочешь видеть Арея? Настроение у него, мягко скажем, не очень, — Гюльнара красноречиво покосилась на покачивающийся дарх.

Лестница наконец закончилась. Гюльнара вплыла в огромный зал, явно появившийся не без участия пятого измерения. Обстановка здесь была скудная. Несколько деревянных ростовых фигур для тренировки копейного боя и боя на мечах. Деревянные же лавки, стеклянные шкафы с забытыми пергаментами, несколько запертых ларей. Ощущалось, что служащие русского отдела мрака не часто балуют загородную резиденцию своим вельможным присутствием.

На пыльном кожаном диване сидел Арей. Ран на его груди уже не было заметно, однако одежда еще сохраняла следы рубки. Тут же, в загородной резиденции, Ирка заметила Эссиорха, Даф и Мефодия. Не было только Мамая, сгинувшего невесть куда со своим старым «УАЗом». Не было и Кареглазова, запойного ценителя плачущих вдовушек. Незадолго до этого Эссиорх проводил скульптора в безопасное место, поручив охране света. Едва ли скульптор сам по себе заинтересует мрак, но мало ли. Что стоит стражу из Тартара походя скользнуть ему по горлу клинком? Недаром мрак разделяет мнение: «Мертвые не болтают. Им не до того».

Улита озабоченно рылась в сундуке, замок с которого был сбит ударом меча или топора. А вот и Багров! Он первым заметил Ирку и теперь смотрел на нее с обидой. А Матвей то почему обижен? А, понятно!

Когда Ирка появилась, все разом уставились на нее. Все, кроме Арея. Барон мрака упорно смотрел в стену. Его лицо казалось восковым, мертвенно застывшим. Если на лестнице Ирка еще внутренне бодрилась, то теперь, увидев Арея, ощутила, что ей не по себе. Однако сама мысль, что она, валькирия, может испытывать страх, была так унизительна, что Ирка решилась.

Она подошла к дивану и остановилась.

— Что тебе нужно?! — спросил Арей ледяным тоном.

— Я принесла ваш дарх! — сказала Ирка. Арей повернулся. Рывком вскочил с дивана.

Даже теперь, когда дарх был пуст, валькирия могла держать его лишь на острие копья. Цепочка покачивалась, зацепившись за зазубрину. Сорвав с копья дарх, Арей надел его себе на шею, сразу понял, что тот пуст, и зарычал.

Ирка после долго не могла забыть его лица. Презрев зыбкую и надуманную физику, созданную для временного людского успокоения в многомерном меняющемся мире, мечник стал раздуваться, заполнять собой пространство. Глаза Арея остановились, выпучились, стали мертвенно неподвижными, красными, как у засоленной сельди.

Ирке стало жутко. И не только ей. У Дафны, хотя ярость Арея не была направлена на нее лично, закружилась голова. Ей чудилось, что она стоит на краю бездны чужой ненависти и под ее ногами разламывается берег. Вот она — истинная сущность темного стража, не прикрытая обезьяньей пудрой романтики. Сущность стража, лишенного эйдосов и задыхающегося без них. Ирка отступила. Она почти видела, как страшный меч Арея отсекает ей голову.

— Где они? — прорычал начальник русского отдела.

— У света.

— Ты отдала мои эйдосы. свету? Его ненависть толкнула Ирку в грудь.

— Да. У меня их нет. Ваши эйдосы уже не вернуть, — сказала Ирка.

Арей дернулся, поняв, что это так. Стражи наделены прозорливостью, мгновенно позволяющей отличить правду от лжи.

— Ты их украла? Ты отдала? — снова прорычал он.

— Я, — тихо произнесла Ирка.

Она сообразила, что Арей не помнит, как Антигон сорвал с него дарх. Что ж, тем лучше. Приплетать Антигона и Бэтлу с ее оруженосцем не имело смысла. Что бы это изменило? Доносчики всегда тонут первыми, даже если отлично плавают. Так устроена жизнь. Пусть уж гнев Арея обратится на нее одну. Начальник русского отдела мрачно, с ненавистью разглядывал ее. Мефу казалось, что даже на Тухломона он никогда не смотрел с таким омерзением. Впрочем, что взять с Тухломона? Его и презирать то нельзя, если разобраться.

— Ты поступила бесчестно, валькирия. Я никогда не был твоим личным врагом. Это подлость, валькирия. Ты понимаешь?

— Да.

— Ах, понимаешь? Не ты бросала мне вызов! Не ты нанесла мне раны! Не ты победила меня в бою!

Голос мечника перешел в крик. Ирка молчала, только вздрагивала. Слова Арея были для нее материальны, как оплеухи.

— Эйдосы теперь свободны. Сотни эйдосов. Это главное. Кроме того, я свободна от клятвы Двуликому. Но это, наверное, уже неважно, — сказала она тихо.

— Ах, клятва? Теперь это так называется?.. Я помню, как ты наклонилась надо мной, когда я не мог поднять даже меча… Только, валькирия, ты сделала ошибку! Тебе надо было добить меня тогда или не приходить сейчас!

— Но я пришла.

— Ты понимаешь, сколько лет я собирал их? Сколько лет наполнял свой дарх лучшими эйдосами? Отборными. Один в один! У каждого свое сияние, своя мощь! Я знал их все наперечет!.. С закрытыми глазами я бы отличил один эйдос от другого. Это были эйдосы отважнейших людей, прекрасных бойцов! Они давали мне силы!

Арей шагнул к Ирке. Он был без меча, но Ирка понимала, что клинок появится в момент замаха. За мгновение до того, как разрубить ее, в руках Арея полыхнет ослепительная полоса. Ирка могла еще исчезнуть, могла сделать навстречу выпад копьем, но ее охватило странное безразличие. Ей даже захотелось погибнуть.

У каждого бывают в жизни моменты, когда судьба опускает нас ниже всякого Подземья. Именно тогда, в минуты унижения, есть шанс проверить, на что ты способен. Сделан ли ты из железа или из крашеного картона. Сломаешься, сгоришь или уцелеешь?

Арей не хуже Ирки видел, что она не боится. Должно быть, именно потому, несмотря на гнев, он до сих пор не зарубил ее.

— Моральные нормы расшатываются как молочные зубы. Вначале чуть чуть, потом немного больше, а затем — чпок! — и зуба нету, — негромко, сама себе, сказала Ирка.

Арей нахмурился.

— Что за светлый бред? Опять эдемские сентенции? — прорычал он.

— Не поверите, но нет. Бабаня сказала. Мефодий шагнул к ней с удивленным лицом.

— Ба… кто? Что ты сказала? — спросил он.

— Ничего, — ответила Ирка.

Она сообразила, что едва не проболталась. Идиотка! Еще немного, и она прикончила бы Мефа.

— Ну так что, барон мрака? Будем кого то убивать или нет? — с задором спросила она у Арея.

Валькирия одиночка перестала вдруг бояться смерти. Напротив, испытывала острое любопытство. Интересно, в какой именно момент появится Мамзелькина? До того, как ее зарубят или после?

— Издеваешься, валькирия?

В занесенной руке Арея полыхнул таки клинок, когда между Иркой и бароном мрака, опередив Багрова, шагнул Меф.

— Нет! Не трогайте ее! — Уйди!

Меч наследника встретился с мечом Арея. Сдвинув брови, Арей поднажал и клинок Мефа медленно, сантиметр за сантиметром, стал уступать ему пространство.

— Прочь, Меф! Не мешай!

— Вы не можете убить ее!

— Прочь, кому сказал! Помнишь, ты не сумел убить ее, слабак? Теперь это сделаю я.

— Она не сопротивляется!

— А я сопротивлялся, когда валялся на асфальте? Сопротивлялся, когда она забрала мой дарх? — крикнул Арей и свободной от клинка рукой резко ударил Мефа в печень.

Буслаев согнулся от боли, но сразу же заставил себя распрямиться, прикрывая валькирию. К тому времени за его плечом уже вырос Багров. Теперь Арею, прежде чем зарубить Ирку, предстоит зарубить двоих.

— А вы не задумывались, почему уроды из Нижнего Тартара вас не прикончили? Не забрали дарх сами? Может, пожалели? — не выдержав, спросила Ирка.

К своему удивлению, она обнаружила, что тоже перешла на крик. Меч в руке Арея дрогнул.

— Ну и почему?

— Они почуяли валькирий и не смогли определить, сколько их. С двенадцать