Загородная резиденция мрака

 

Условие мудрости — нравственная чистота. Последствие ее — душевный мир.

«Книга Света»

 

Плыли они не меньше часа. Белый нос катера буравил воду. Мамай был молчалив. Ната легла на живот и зачерпывала ладонью воду. В этот момент в ее лице не было ничего демонического. Его нельзя было даже назвать красивым. Секрет привлекательности состоял разве только в непредсказуемой подвижности. Даже теперь, когда Ната была задумчива и любовалась водой, лицо продолжало жить собственной жизнью.

Мошкин незаметно, но пристально наблюдал за Натой. В его глазах можно было прочитать, что он любит ее «не за то, что…», а «несмотря на…». Огромная разница, если вдуматься. «За то, что…» любить просто и скучно. Любить же «несмотря на…» куда сложнее и увлекательнее. Правда, от такой любви чаще бывают одни неприятности.

Чимоданов нет нет да поглядывал на свой красный чемодан. Мошкину даже показалось, что Петруччо хочет будто нечаянно столкнуть его в воду. Он поставил его на край и, посвистывая, повернулся. Евгеша понял, что чемодан сейчас толкнут пяткой.

— Осторожно! — воскликнул Мошкин невольно.

Петруччо опомнился и, сделав вид, что не понимает, о чем речь, уселся на чемодан. Когда город остался позади и река начала петлять, Мамай решительно направил катер к берегу.

— Прыгайте! Через две минуты рванет, взглянув на часы, равнодушно сказал он.

— Что взорвется? — удивился Мошкин. Мамай ткнул пластилиновым пальцем под ноги.

— Катер.

— Кто его заминировал? Ты?

Услышав вопрос такой степени нелепости, хан презрительно плюнул в воду. Мошкин проследил за его плевком. И тут пластилин.

— Нет.

— А кто?

Лицо комиссионера осталось неподвижным.

— Не мрак творит главное зло в этом мире. Он лишь использует то зло, которое уже творится, к своей выгоде. Так говорит Арей, — сквозь зубы ответил хан.

Мошкин, помнится, удивился тому, что акцент у Мамая то появляется, то исчезает. С другой стороны, Мамай был комиссионером, а раз так, то и судить его по людским законам нельзя. Зло, породившее его, диктовало и правила игры.

Ната первой спрыгнула на берег и стала подниматься по тропинке, которая вела на холм. Когда ей говорили: «Беги! Сейчас рванет!», она обычно не задавала лишних вопросов. Чимоданов со своим одноименным другом чемоданом и Мошкин, на ноге которого повис запаниковавший Зудука, потому что хозяину было не до него, помчались за ней.

Они были уже метрах в ста от берега, когда река взметнула столб воды. Вдогонку прокатилось эхо взрыва. Когда Мошкин обернулся, река почти зализала рану. Течение неторопливо уносило обломки катера. Мошкин забеспокоился, не пострадал ли Мамай, но ему пришло в голову, что с комиссионером ничего стрястись не может. Вероятнее всего, он сгинул еще до взрыва.

Евгеша остановился, огляделся. Вдоль берега тянулись деревянные мостки, мысом выходящие в реку. Несколько лодок сохли на берегу, а одна из них, совсем дряхлая, лежала затопленной у берега. Виден был только ее нос и белая полоска скамьи. Справа от мостков стоял домик речной станции — дощатый, облезший, но с торчавшей из крыши красной кирпичной трубой, придавшей станции вполне уверенный дееспособный вид. Недостающие стекла веранды были заколочены фанерой с написанными на ней правилами поведения на воде.

— Эй, ты идешь? — нетерпеливо крикнула Ната.

— Иду, да? — удивился Евгеша и пошел.

Песчаная сухая почва подъезжала и крошилась под ногами. Из земли причудливо торчали корни, похожие на ревматические суставы великанов. Внизу склона у реки виднелась изломанная линия камыша.

Вскоре они оказались у вросшего в землю строения. У входа полыхала фиолетовая завеса. После вежливой попытки пропустить девушку вперед, на которую умная Ната не клюнула, Чимоданов стал орать в надежде, что к ним кто нибудь выйдет. Его крики были услышаны неожиданно быстро. На этот раз по лестнице поднялся сам Арей.

— Ступайте за мной след в след! — приказал он, сухо кивнув Чимоданову.

Заметив, что Петруччо не придал особого значения его словам, Арей нетерпеливо щелкнул пальцами и, выхватив из воздуха неизвестного тощего комиссионера с полыхающим носом, пинком послал его вниз по лестнице. Комиссионер пролетел несколько ступеней, а затем вдруг вспыхнул и растаял, наткнувшись на незримую преграду.

— Подумать только: и это светлая магия, наложенная хранителем! В резиденции мрака! Вот к чему приводит совмещение противоположностей! — недовольно произнес Арей.

Он еще раз взглянул на Чимоданова, коротко повторил: «Точно за мной!» — и стал спускаться. После его ног на ступеньках оставались слабые мерцающие следы — подсказка, куда ступать. Внизу Эссиорх, только только закончивший накладывать охранные путы на нижнюю часть лестницы, беседовал с валькирией одиночкой. Улита, вскрыв кинжалом банку с паштетом, поедала его, зачерпывая тем же кинжалом.

— Когда я психую — я ем. Но когда я ем — я психую, что ем много. Замкнутый круг. Дурная бесконечность, — произнесла она с набитым ртом.

Ната хотела съехидничать по этому поводу, но благоразумно передумала.

Арей открыл сундук и достал большой стеклянный шар, внутри которого клубился туман. Туман был насыщенно красным, пульсирующим и

оставался светлым лишь в центре. Ната вгляделась. Ей почудилось, что внутри тумана скользят тени. Каждая тень имела лицо. Ага! Да это же несложный артефакт для наружного наблюдения.

— Мы в осаде! — сказал Арей, кивнув на шар. — То, что вы сумели к нам пробиться, чудо. Некоторый контроль мы сохранили только над рекой. К квартире Эссиорха мы бы уже не пробились. Стражи из Нижнего Тартара наготове.

— Это вы подослали ту девушку с очками? — спросил Чимоданов.

Объяснять, кто такая «та девушка», ему не пришлось. Арей взглянул на Эссиорха. Мрак договаривался со светом.

— Мы считаем, ее послало провидение. Закон баланса. Закон замка и ключа. Загадки и разгадки. Ей было приказано довести вас до того места, куда мрак сумел прислать Мамая. К реке, — ответил Эссиорх.

— Но почему тартарианцы не могли напасть на нас на катере? — спросил Евгеша.

— Разве вода не твоя стихия? Опять же, откровенно говоря, не вы главная цель тартарианцев. Им нужны Дафна, я и Арей, — шепнул ему Меф, заметив по поднявшимся бровям Мошкина, что тот собирается задать очередной вопрос из своего гениального цикла.

Мошкин уныло кивнул. Бедный Евгеша! Он вечно страдал от собственной ненужности, от сознания того, что мир, оказывается, прекрасно может существовать и без него. Даже стражам из Нижнего Тартара он был, оказывается, не слишком интересен. Проклятый комплекс третьего лишнего.

— А сейчас нам неплохо было бы выставить караульного. Артефакты и заклинания — это охранный комплект для бедных. Полной гарантии они не дают. Живые глаза всегда лучше, — сказал Арей.

Багров едва заметно усмехнулся. Некромаги всегда почему то усмехаются, когда слышат слово «живые». Это у них профессиональное.

— Давайте я! — предложил он.

— Нет. Не ты. Я пойду первой, — решительно заявила Ирка и, не дожидаясь согласия, стала подниматься.

Мефодий проводил ее задумчивым взглядом. Он смутно ощущал, что его и Ирку связывает незримая пуповина. В спокойном лице валькирии он постоянно улавливал тоску и скрытое, светлое страдание. Так страдают те, кто уже привык к своей боли и не надеется когда либо от нее освободиться. Шумно страдают только симулянты и клоуны. И те и другие в корыстных целях.

Валькирия одиночка поднималась по лестнице. Как создание света, она четко видела выставленную Эссиорхом защиту и могла ее не опасаться. За ней следовали Багров с Антигоном и Гюльнара. Не рискуя связываться со светлой магией, они тщательно повторяли все движения Ирки. Даже джинша на время притормозила свои брюнетистые рассуждения на блондинистые темы. Магия хранителей — есть магия хранителей.

Поднявшись на поверхность, Ирка вдохнула полной грудью. Воздух здесь был другой, не сырой и не сдавленный, как в резиденции мрака. Солнце уже шло на закат, однако до горизонта ему было еще далеко. Летний вечер угасает долго.

— Я пойду к реке. Посмотрю, как там и что, — сказала Ирка.

На самом деле ей хотелось остаться одной.

— Я с тобой, — вызвался Багров.

— Нет. Не обижайся, но я пойду сама с собой, — проговорила Ирка.

— Тебя могут убить! — возразил Матвей.

— Тогда ты меня оживишь. Разве нет? — спросила Ирка с вызовом.

Багров спокойно пожал плечами.

— В теории да, могу. Но, видишь ли, живые люди и оживленные трупы — это не совсем одно и то же. Даже совсем не одно и то же, — вежливо пояснил он.

— Ты хочешь сказать, что оживленную валькирию ты будешь любить меньше? — спросила Ирка, дразня его.

— В оживленном виде ты не сможешь быть валькирией. Что до любви, то некромаги — люди странные. Легенды о принцессах, которые по двести лет раскачивались в стеклянных гробах, а затем оживали от поцелуя, возникли не на пустом месте, — с каким то недобрым намеком отвечал Багров.

Ирке стало не по себе. Оставив Матвея, она спустилась с холма к берегу. Здесь она села на камень и стала смотреть на воду.

«Я убила Двуликого… сумела сохранить шлем и копье… Антигон вместо меня освободил эйдосы из дарха Арея, но все равно я никак не могу ощутить себя счастливой. Наверное, я вообще в принципе не могу быть счастливой. Тот отдел мозга, который отвечает за счастье, у меня заклепан ответственностью», — думала она, болтая в реке древком копья и слушая успокаивающий плеск воды.

Внезапно кто то коснулся плеча Ирки. Она обернулась. За ее спиной, усмехаясь, стояла Филомена.

— И это ты называешь профессионализмом, одиночка? Я могла бы убить тебя семь раз! Куда там семь! Семьдесят семь! — заявила она.

— Я почему то думала, что валькирии не нападают со спины. Поправь меня, если я ошибаюсь, — невинно сказала Ирка. Филомена пожелтела от злости.

— Не умничай, одиночка! Тебя и так не особенно любят, — выпалила она.

— И ты считаешь своим долгом все время напоминать мне об этом? — уточнила Ирка.

— Повторяю тебе, одиночка: не нарывайся! Поверь, в реальном бою со мной у тебя нет шансов, — предупредила Филомена.

Ее глаза были прищурены. Взгляд резал как бритва. Ирка ощутила, что это не блеф.

— Ну так убей меня! Наверное, это будет самый простой выход, — предложила она без малейшего страха.

Почему то эти простые слова смутили Фило мену.

— Убить, говоришь? Хм… Прям таки и убить? Ладно, я подумаю… А где твой спившийся гномик? — спросила она, отворачиваясь.

— Какой спившийся гномик? — не поняла Ирка.

— Ну как же! Антигон! Разве он не гном, нет? А почему у него уши волосатые?

Ирка не стала отвечать на откровенно глупый вопрос.

— Зачем ты пришла? — спросила она. Филомена расхохоталась.

— Ты действительно не понимаешь: зачем? Думаешь, я просто спустилась к речке посмотреть на дохлых рыбок и разводы мазута? Посмотри ка туда, солнце мое!

Филомена кивнула на заросли камыша, покрывавшего пространство между рекой и холмом.

— Там никого нет, — сказала Ирка неуверенно.

— Правильно. Пока никого, — небрежно согласилась Филомена. — Но опытная валькирия обязана видеть врага до того, как он появится. Когда враг появился — ты уже мертва. Заметил первым — остался жив. Заметил вторым — мертвец.

Филомена говорила, не отрывая прищуренных глаз от зарослей. Внезапно она отступила на полшага и, мгновенно материализовав в руке копье, метнула его. Если полет своего копья Ирка воспринимала как быструю золотую молнию, то полета копья Филомены она не увидела вообще. Мгновение назад оно было у нее в руке, и вдруг исчезло. Из зарослей послышался крик, полный ярости и боли. Филомена с досадой тряхнула почти тремя десятками своих косичек.

— Жив, собака! Промазала! — сказала она.

— Почему промазала? — не поняла Ирка.

— Проверено. Если день начнется криво — до вечера так никого и не убьешь.

— Я слышала, как ты попала.

— В том то и дело, что ты слышала. Если бы я попала, куда хотела — все было бы тихо, — сдержанно пояснила валькирия испепеляющего копья.

Камыш зашуршал. Сразу в разных местах Ирка увидела вспышки.

— Их не меньше сотни… — прикинула Фило мена. — Правда, девять из десяти наверняка боевые комиссионеры. Пушечное мясо, которое будет отвлекать нас, пока те будут работать.

— А ты кого ранила?

— Я ранила стража, одиночка. Да только что толку? Ненавижу эту бессмертную тухлятину из преисподней. Чем больше ее убиваешь — тем больше ей это нравится.

— Почему они не телепортируют?

— А зачем тогда комиссионеры? Они избрали совсем другую тактику боя. Опять же вспышки те лепортации невозможно скрыть… — заметила Филомена и еще раз метнула копье.

Боевой комиссионер, неосторожно высунувшийся из камышей, оплыл потоком влажной глины.

— Ну а ты, одиночка? Покажешь, как бросаешь свою палочку? — спросила Филомена с усмешкой.

Ощущая на себе насмешливый взгляд валькирии, Ирка немного поспешила. Замах был неплохой, но кисть в завершающий момент дрогнула Когда копье вновь вернулось в руку к Ирке, от древка со стороны, противоположной наконечнику, была отрублена добрая треть. Должно быть, страж из Тартара успел рубящим ударом отвести неудачно летевшее копье.

— Что, одиночка? Дальнорукость и кривозоркость? Окулист трудится, стоматолог отдыхает? — с насмешкой сказала Филомена.

Ирка озабоченно разглядывала копье. Конечно, магия не в древке. Древко можно легко заменить. Но едва ли она сумеет сделать это сразу, в одну минуту, не прибегая к помощи Антигона. А раз так, то метать сегодня копье она не сможет — только сражаться в ближнем бою.

Нападавшие приближались. Ни о каком боевом порядке речи не шло. Комиссионеры, облаченные в такие же серые плащи, как стражи, были от них неотличимы. Пару раз Ирке казалось, что она видит среди серой массы лица разложенцев с провалившимися носами, но тотчас они исчезали в толпе.

К Ирке и Филомене подбежали Багров и Антигон. Гюльнара витала где то поблизости, однако чудес героизма пока не демонстрировала. Тридцать метров… Двадцать… Ирка начинала уже нервничать, когда Филомена вдруг обернулась.

— О, вот и остальные! — сказала она.

По множеству коротких золотистых вспышек, слившихся практически в одну, Ирка поняла, что за ее спиной только что материализовались одиннадцать валькирий вместе с пажами.

Она оглянулась. Ближе всех к ней — Ильга. Рядом Ламина, копье которой окутано призрачным лунным светом… А вот и Хода. Ее можно сразу узнать по копью с медным наконечником. Таамаг, разумеется, не может устоять на месте. Выхватывает у пажа два дрота, бросает их, а затем с копьем, больше похожим на ствол молодой сосны, с ревом бросается в бой.

Таамаг, пожалуй, единственная из всех бросала свое основное копье неохотно, предпочитая использовать для метания отдельные огненные дроты. Недаром ее называли валькирией каменного копья.

Валькирии сражались слаженно и спокойно, точно на тренировке. Оруженосцы удерживали перед хозяйками щиты, приседая в момент, когда валькирия метала копье. Движения были синхронны и выверены до последнего штриха. Сами оруженосцы в бой не лезли и противника не преследовали, особо не рискуя.

Где уж там Антигону, который вечно бросался на врага с булавой, после чего Ирке, вместо того, чтобы сражаться, ни на что не отвлекаясь, приходилось беспокоиться о том, чтобы его не прибили.

Несмотря на град копий, нападавшим все же удалось прорвать строй валькирий. Завязалась рукопашная схватка. Ирка, на которую разом напали с полдюжины глиняшек и страж из Тартара, вынуждена была отступить, чтобы не быть окруженной.

Ей на помощь пришла Бэтла. На время стряхнув свою обычную сонливость, толстая валькирия размазала копьем трех самых рьяных комиссионеров, после чего вновь впала в подобие летаргического сна. Страж из Тартара, оставшийся невредимым, опять стал атаковать Ирку, как вдруг массивный булыжник врезался ему в лоб. Страж покачнулся, на миг забыв о защите. Этого оказалось довольно, чтобы Ирка, атаковав, поразила его копьем.

Оруженосец Бэтлы опустил руку с пращой.

— Не подумай чего, одиночка! Я попал нечаянно! Я вообще первый раз держу эту штуку в руках, — объяснил он Ирке.

Холеный оруженосец Радулги, прикрывавший щитом свою госпожу, захохотал:

— Я думал, он скажет, у его дедушки была на даче старая праща, из которой он метал камни в ворон.

Сражаясь укороченным копьем, Ирка бросилась в гущу боя. Дважды ее задели, но раны были неопасны. Должно быть, атаковали ее комиссионеры. Нагрудник вполне справлялся с их ударами.

Вокруг были только враги. Ирка пропарывала копьем их серые плащи, размазывала глину и прорывалась дальше, сквозь строй, не давая врагу собраться для удара. Ее спасение в движении. Несколько раз где то близко мелькало лицо Лами ны. Развевались темные длинные волосы Радулги, а вот и точеный профиль Гелаты, которая сражается легко, точно танцует. Малара, валькирия, сменившая Бармию, билась наравне с остальными. Разве что ее оруженосец то и дело беспокойно оглядывался, опасаясь за свою хозяйку. Несколько раз Ирка слышала боевой клич Таамаг. Глиняные фигуры разлетались под ударами ее копья.

Бой длился не больше пяти минут. Строй противника стремительно редел. Последние уцелевшие комиссионеры спешили скрыться. Одни бежали в камыш, другие телепортировали.

— Победа! — крикнула Ирка.

К ее удивлению, никто больше не кричал. Даже Багров с Антигоном. Фулона снисходительно посмотрела на нее.

— И это ты называешь победой?

— А как это называть? Поражением?

— Заметь, бились мы в основном с комиссионерами — жалкими кусками глины, которых можно налепить сколько угодно. Стражи исчезли к началу четвертой минуты боя. Раны, которые они получили, несущественны, поскольку их дархи в безопасности. Нет, дорогая моя, это не победа! Это мелкая стычка с нулевым результатом.

Ирка недоверчиво оглянулась на Бэтлу. Та, помедлив, кивнула.

— Фулона права. Это была только разведка боем. Если ты выскочила на ринг во время матча и обстреляла боксеров картофелинами, еще не значит, что ты самая крутая, Крутая ты будешь через пару минут, если выживешь… Хочешь шоколадку?

— Нет, спасибо, — отказалась Ирка.

Пожав плечами, Бэтла взяла у пажа шоколад и привычно, одним движением развернула его.

— Не хочешь, не надо… Уговаривать не буду! — сказала она, явно довольная, что Ирка отказалась, а ритуал вежливости соблюден.

— Странно, что Мефодий не появился! Наследник мрака, похоже, струсил, что ему будет бобо, — сказал Багров, вытирая о траву свой забрызганный глиной клинок.

— Я не думаю, что он струсил, — мягко сказала Гелата.

— Почему?

— Если стражи мрака не пришли, то лишь потому, что я — лично я! — перекрыла все выходы из резиденции. Есть особая магия, которая держится совсем недолго и не налагается повторно… Однако при всем том она очень надежна, — заметила Гелата.

— Зачем ты это сделала? — спросила Ирка.

— Причина очевидна. Я валькирия воскрешающего копья. Кому как не мне беспокоиться о том, чтобы не было лишних жертв? Таамаг, Филомена и Радулга, пожалуй, прикончили бы твоего Буслаева без колебаний. Да и Арея с его ведьмой секретаршей тоже, представься им случай, — спокойно сказала Гелата.

Валькирия золотого копья оглядела поле боя. Пятна мокрой глины на вытоптанной траве и выжженный камыш — все, что осталось после сражения.

— Нам пора! И ты поспеши, одиночка! Тебе удалось сохранить копье и щит, но это не означает, что ты стала бессмертной. Скоро стражи из Тартара вернутся, — сказала она.

— Но пока вы здесь — они не сунутся! Пусть наши копья не убьют их, но прогонят, — уверенно заявила Ирка.

Валькирии переглянулись. Возникло короткое, неловкое молчание.

— Мы не можем защищать мрак, одиночка, — сказала наконец Фулона. — Не имеем права. Откровенно говоря, если одна часть мрака перережет другую часть мрака — это в наших интересах. Нам придется уйти.

Ирка тряхнула головой. Она ничего не понимала. С ее точки зрения, в поступках валькирий не было логики. Если ты свет, так будь светом до конца. Великодушие не должно иметь границ. В противном случае, это не великодушие, а нечто совсем другое.

— Но зачем вы пришли сейчас?

— Валькирия одиночка, разве это непонятно? Мы пришли, потому что тебе, лично тебе, грозила опасность. Мы обязаны были предупредить тебя о ней. И мы предупредили. Приказ охранять Дафну отменяется. Ты свободна. Если ты не послушаешь нас сейчас, то виноваты будем не мы, а твоя собственная глупость, — резонно отвечала Фулона.

Она коротко поклонилась Ирке и исчезла первой из двенадцати валькирий. Последней телепортировала Бэтла, отлеплявшая от губы приставшую фольгу от шоколадки. Ее толстый паж подошел к Ирке и положил ей руку на плечо.

— Ты удивлена, одиночка, да? Обижена? — спросил он.

— Да, — сказала Ирка.

— Вот это напрасно. Когда имеешь дело с валькириями, проще всего ничему не удивляться. Когда ничему не удивляешься и ничего не ждешь — невозможно ни в ком разочароваться. Так сказал мой дедушка Леша после того, как однажды его обманул человек, которому он очень верил.

— При чем тут твой дедушка? Паж Бэтлы не обиделся.

— Валькирии есть валькирии. Древние силы на службе у света. Порой мне кажется, что сами они не свет, а лишь заставляют себя быть светом. А раз надо заставлять — нужны правила. Вот и возникли правила валькирий. Столь же жесткие, сколь и иллюзорные. До свидания, одиночка! Надеюсь, не прощай!

Толстый паж Бэтлы ободряюще улыбнулся Ирке и исчез.

«Иллюзорные? Что он имел в виду? Или это сорвалось у него с языка случайно?» — подумала Ирка.

К ней подошел Багров и что то спросил. Кажется, поинтересовался, все ли у нее в порядке.

Ирка посмотрела на него смазанным взглядом. Она часто, еще на инвалидной коляске, играла в подобную игру. Смотрела на стену, на однородную ткань, на потолок, лежа на кровати, и когда взгляд начинал расплываться, видела, как из трещин, фактуры краски, выбоин и других незначительных деталей складываются диковинные лица.

 

* * *

Темвременем в подземной резиденции мрака, которая по лопухоидным реестрам проходила как законсервированное и забытое бомбоубежище, происходило вот что. О событиях снаружи там узнали почти через минуту после того, как схватка уже началась. Первой битву заметила Улита, взглянувшая случайно в стеклянный шар.

С воинственным воплем она бросилась к лестнице, однако была перехвачена Эссиорхом.

— А ну отпусти меня! Укушу!

— Не лезь! Тебя постоянно ранят. Давай ради разнообразия обманем эту дурацкую закономерность! — успокоил ее Эссиорх.

Улита несколько раз дернулась, однако вырваться из рук Эссиорха было практически нереально.

— А если мне это нравится? — спросила она.

— Тогда это не к стражам из Нижнего Тартара, а к психиатру. Когда человек лезет в драку только затем, чтобы схлопотать, это опасный симптом, — спокойно отвечал Эссиорх.

Услышав крик Улиты, Арей мельком глянул на шар и бросился к лестнице, однако был отброшен на метр. Едва ли не впервые за все время их знакомства Меф увидел, как мечник упал. Обычно он стоял на ногах очень крепко.

— Проклятье! Светлый, убери свою магию! — прорычал он.

Эссиорх задумчиво посмотрел на лестницу.

— Это не моя магия, — произнес он тоном странствующего философа.

— Как не твоя? Что ты несешь?

— Я не несу. Я уже все принес. Моя начинается выше. Сдается мне, нас здесь просто напросто закупорили, — сказал хранитель.

В данный момент он был больше озабочен тем, чтобы его не укусила вырывающаяся Улита.

— Кто закупорил?

— Валькирии. Минут десять отсюда никто не выйдет! Даже я, — спокойно заметил Эссиорх.

Сообразив, что Улиту можно больше не держать, он отпустил ее. Ведьма рванулась к лестнице, однако в двух шагах от ступеней остановилась и осторожно ощупала рукой преграду.

Поняв, что они в ловушке, а вместо них там, наверху, сражаются валькирии, Арей вышел из себя. Для мечника было невыносимо осознавать, что кто то бьется вместо него. Принимать же услугу от света для него, барона мрака, унизительно вдвойне.

Несколько минут он метался как тигр в клетке, то и дело подбегая к шару. Битва заканчивалась. Глиняшек становилось все меньше. Стражи из Тартара телепортировали первыми.

— А валькирия одиночка хороша! Она вообще ничего не боится! — заметил Меф, наблюдая в шаре, как Ирка бросается в самую гущу боя.

Таамаг и та вела себя осмотрительнее. Да, она сражалась как медведица и медведица яростная,

однако про защиту не забывала, и огромный ее паж со щитом постоянно находился рядом, чего нельзя было сказать об Антигоне, который пыхтел со своей булавой где то совсем в стороне.

Остальные валькирии, включая Филомену, предпочитали издали атаковать врага копьями.

— Одно дело ничего не бояться, и совсем другое — желать погибнуть. Обычно, если человек чего то хочет, он это получает, — проворчал Арей.

Он ощущал себя глубоко униженным. Еще бы, барон мрака, а вынужден отсиживаться в безопасном убежище, пока там, наверху, кто то решает его судьбу. Его дарх пуст, а собственные магические силы ограничиваются возможностями меча и тренированного тела. И это все. Любой слабенький кинжал, заговоренный не глубже второго уровня, и он, Арей, лишившись тела, отправится в Нижний Тартар, где ему будет мало пользы от бессмертия.

Битва завершилась. В хрустальном шаре Улита увидела, как валькирия одиночка о чем то переговорила с другими валькириями, после чего те исчезли. Арей истолковал все по своему, но в принципе верно.

— Узнаю валькирий. Подали копеечку и хватит. Можешь продолжать трясти ладошкой дальше, — сказал он.

Продолжая смотреть в шар, он яростно метнулся к лестнице, чтобы проверить, исчезла ли преграда, и едва не сбил с ног шарахнувшегося Петруччо. Тот с птичьим писком отскочил. Арей споткнулся о красный чемодан, стоявший прежде у его ног.

Возможно, в другое время это позабавило бы мечника, но не сейчас. Одинокая искра перестает быть одинокой, если ей посчастливится встретиться с бочонком сухого пороха.

— Это что еще за дрянь? А, я спрашиваю! Чего ты его вечно таскаешь? — гневно крикнул мечник.

Крик стража — это не крик простого смертного. Услышать его непросто. Услышать и сохранить самообладание — сложнее вдвое. Петруччо застучал зубами, мигом забыв все выученные с детства слова. Осталось лишь одно вечное слово — «мама», да и то в данном контексте как то подвисало, утрачивало семантический смысл и сохраняло лишь эмоциональный.

Шагнув к чемодану, Арей с силой пнул его. Чемодан описал в воздухе дугу и врезался в стену. Крышка отлетела. Из перевернутого чемодана посыпалось старое серое тряпье — не то вышедший из моды плащ, не то мешковина. Арей нагнулся и дернул ткань за край. Ткань развернулась. Под ней серебрились шесть дархов с прилипшей к ним влажной землей, под которой они, похоже, не так давно были скрыты.

Арей недоверчиво и жадно уставился на них, рванулся. Мефу, который смотрел на него, почудилось, будто лицо мечника размазалось, стало гибким и пластилиновым, как у комиссионера, а на его месте проступили сотни других лиц. Меф недоверчиво заморгал, через несколько мгновений лицо Арея стало прежним.

— Откуда это? — прохрипел Арей, адресуя вопрос не столько к дрожащему Чимоданову, сколько к провидению. — Клянусь Тартаром, откуда?

Мечник бросился к дархам и, не касаясь их, провел над ними раскрытой ладонью. Дархам это не понравилось. Они попытались свернуться, как ежи. Пытались уползти. Корчились, как брошенные на угли черви. Ощетинивались ломкими иглами. Даже издали Мефодий ощущал исходящий от них жар. Дархи оберегали свое содержимое.

Меф испытал недоумение. Он всегда считал дархов чем то неодушевленным, вроде спиральных елочных игрушек. То же, что он видел теперь, опровергало его прежние представления.

Голос Арея дрожал. Он упал на колени и навис над дархами. Его скрюченные, как лапа коршуна, пальцы скользили над дархами, не касаясь их.

— Два — на четверть. Еще два — на треть. Два, проклятье, почти не заполнены. Но если сложить все вместе, должно хватить! — бормотал он.

Растерянность Арея продолжалась недолго. Не прошло и минуты, как он взял себя в руки. Движения стали скупыми, собранными. Схватив со стола магическую газетенку, сложенную так неудачно, что фотографии двух лютых врагов — лысегорских политиков — забыли о парадных улыбках и смогли вцепиться друг в друга зубами, Арей нетерпеливо расстелил ее рядом с чемоданом. В его руке возник короткий нож с широким лезвием. Дархи скручивались, как улитки, трусливо попытались расползтись. Один, видя, что спасения нет, даже попытался атаковать Арея спешно выращенным ядовитым шипом, однако шип встретил лишь лезвие ножа.

Не позволяя дархам расползаться, Арей быстро и ловко расправлялся с ними. Зазубриной на ноже поочередно поддевал, подбрасывал и быстрым четким движением рассекал на лету. Расколотая сосулька переставала сворачиваться, теряла способность к магии преображения и падала на газету, как разбитая елочная игрушка. Поочередно переворачивая лезвием ножа ее половины, Арей бережно высыпал эйдосы и сгребал их клинком к центру газеты. Опустошенные дархи он толок ручкой ножа в порошок.

Меф ощутил на запястье сильные горячие пальцы.

— Слышишь? — нервно спросила Даф.

— Что слышу?

— Неужели не слышишь, Меф? Как ты можешь этого не слышать? Они тут рядом, они кричат. Они рвутся сюда, но магия не пускает их.

Голос Даф перешел в нервный шепот. Она не отпускала Мефа, тянула его к себе, пряталась за него, как ребенок прячется от сильного встречного ветра за растущей в поле березой.

— Они понимают, что они уже мертвы. Им хочется дотянуться до нашего горла… Разорвать нас, схватить!

Мефу казалось, что Даф бредит, но лишь до тех пор, пока он сам не закрыл глаза и не услышал краткий яростный вопль, раздавшийся в миг, когда рукоять ножа Арея коснулась последнего расколотого дарха. Ничего более жуткого и ненавидящего прежде ему не приходилось слышать. Это была голая ненависть, лишенная всех прочих, декорирующих ее чувств и побуждений.

Послышался гул, точно от летящего снаряда. Нечто безмерно могучее ударилось в еще не исчезнувшую защиту, поставленную валькириями. Арей быстро выпрямился с мечом в одной руке и ножом в другой. Однако оружие не потребовалось.

На серебристой завесе, прогнув ее и почти дотянувшись до Дафны, отпечаталось слепое, с распахнутым ртом лицо. Это продолжалось мгновение, затем магия победила. Лицо потеряло очертание и исчезло.

Где то там, за гранью реальности, гнилые, прежде неуязвимые тела оживленцев распадались в прах. Страж без дарха — ничто. Страж же, чей дарх разбит, ничто в квадрате.

Арей взглянул на расколотый дарх, который еще только таял, и отсалютовал мечом.

— Зачем? — спросил Меф.

— Последний тартарианец убил себя сам, прежде чем это сделал я. Достойную смерть нельзя не уважать, — отвечал Арей.

Когда все эйдосы оказались в одной куче, Арей бережно пересыпал их в собственный дарх, заткнул его пробкой и откинулся назад. Его бледное лицо постепенно наполнялось силой. Лоб был мокрым от пота. Арей дышал судорожно и хрипло, точно человек, вырвавшийся из душного подвала на воздух.

Лишь минуту спустя он вспомнил о чемодане и его хозяине.

— Ты знал, что там внутри? Почему молчал? — с гневом спросил он у Петруччо.

Чимоданов поспешно замотал головой.

— Клянусь, не знал. Каждый раз там бывало что то другое!

Арея это не удивило.

— А, ну да, чемодан телепорт… Откуда он у тебя? Чимоданов заерзал. Ему ужасно не хотелось

отвечать, однако взгляд Арея был более чем красноречив.

— Похоже, придется сказать правду. Подчеркиваю: правду и только правду. Знаете, бывают такие дни, когда к нам приходят не суккубы с комиссионерами, а вообще всякие просители по поводу аренды, — начал он.

— Да что ты говоришь? — с усмешкой произнес Арей.

Теперь, когда его дарх вновь был полон эйдо сов, настроение мечника стремительно улучшалось.

— В один такой день вечером я хотел запереть дверь и увидел в углу, у колонн, фигуру. Ведьмак, морщинистый, как высушенный гриб. Даже не морщинистый, а как полусдутый шарик, из которого вышел газ, Подчеркиваю: пока он не заговорил, я даже не понял, какого он пола! Он спросил, не я ли Петр Чимоданов. Только, по моему, он и так знал, что это я, — сбивчиво заявил Петруччо.

— Что ему было нужно? Какие дела могут быть у ведьмака в резиденции мрака? — с подозрением спросил Арей.

— В резиденции — никаких.

— Как никаких?

— Он пришел ко мне. Лично ко мне. Просил сделать ему слугу и оживить его, — не без гордости сообщил Петруччо.

Арей ухмыльнулся.

— Нового Зудуку, что ли?

— Не смейтесь. Он сказал, если я справлюсь, то не пожалею.

— И ты пошел с ним?

— Мне стало интересно. Я спросил, из чего он хочет слугу. Дерево? Глина? Тряпки? Он сказал, что мастерить мне ничего не придется. Он все сделал сам. Мне нужно только оживить, ибо он сам не обладает этим даром. Согласен ли я? Я сказал, что согласен, — Петруччо запнулся.

Рассказ мало помалу приближался к неприятной части.

— Мы шли не слишком долго. Там недалеко, в одном дворе, стоял старый автомобиль. Такой грузовой фургончик вроде микроавтобуса, знаете?

Арей промолчал. Старыми машинами он не интересовался, впрочем, равно как и новыми. Интересоваться машинами — это было на уровне Мамая.

— Это была ржавая ничейная машина. Видно, ведьмак сам нашел ее недавно. Он снял замок, распахнул кузов, влез сам, впустил меня и закрыл за нами дверцы. Потом щелкнул пальцами, и все осветилось таким зеленым могильным светом. «А вот и мой слуга!» — сказал он. У меня под ногами лежало что то довольно большое, ростом примерно… э э… ну с Мефа, допустим.

— Поищи другие сравнения, — посоветовал Буслаев.

— Как скажешь. В общем, там лежало тело, прикрытое белой простыней. Я хотел сдернуть простыню, но ведьмак прошуршал, что этого делать не стоит. «Разве ты не можешь оживить его через тряпку? Я хочу, чтобы только я видел моего слугу!» — заявил он.

Арей склонил голову и внимательно посмотрел на Петруччо.

— И ты согласился? — с неожиданно мягким, почти психиатрическим интересом спросил он.

— Э э… Ну да. Тряпка — не тряпка, какая мне разница? В общем, я присел на корточки, хорошо сосредоточился и…

Чимоданов неопределенно зашевелил пальцами. Меф понял его затруднение. Описать магию словами так же нереально, как нарисовать картину на воде. Особенно если речь идет не об обычной магии, а об уникальном даре.

— У тебя получилось? — спросил Арей.

— Не сразу. Я даже думал, что не получилось, потому что прошел почти час, а фигура так ни разу и не пошевелилась. Я уже отчаялся. Столько сил вбухал и все впустую. Но ведьмак, который все время держал своего слугу за пальцы на ноге, внезапно обрадовался и заявил, что все, достаточно. Остальное он доделает и сам. Я, мол, гений и все такое!

Последнюю фразу Чимоданов произнес с восхитительной небрежностью. В том, что он гений, он никогда не сомневался.

— Простыню он с лица не снимал, нет? — снова уточнил Арей.

Чимоданов покачал головой, утратив некую часть самоуверенности.

— Я стал требовать обещанной платы. Тогда ведьмак вручил мне этот чемодан и заявил, что он меня не разочарует. Только чтобы я не открывал его прямо сейчас.

— И ты, конечно, сделал это в резиденции? — спросил Арей.

— Угу.

— И что нашел внутри?

— Вначале ничего. Он был пуст, — сказал Чимоданов. — На второй день пачку исписанной бумаги. Не знаю даже, на каком языке. Что то арабское. На третий день — кинжал. На четвертый — кошелек, но не с золотом, а с мелкой медной монетой. На пятый — вареную курицу с рыбьей чешуей. Ну и гадость же на вид! На шестой день — руку отрубленную выше локтя с перстнями на пальцах. В общем, на этом я и остановился.

— Значит, чемодана ты больше не открывал?

— Подчеркиваю: НЕТ.

— Как? А в квартире у Эссиорха? — заложила его Ната.

— Так это же не я. Это сделала та девушка.

— Какая «та»? — не понял Арей.

— Девушка, которая уравновесила свет и тьму, — пояснил Эссиорх.

— А, ну да… И что же было в чемодане, когда она его открыла? Дархи?

— Нет. Глиняные черепки.

— Что?

— Обычные глиняные черепки и обгоревший мужской ботинок, — сказал Чимоданов.

— Мужской ботинок? Зачем? — удивился Меф. Чимоданов пожал плечами.

— Представления не имею.

— И больше ничего?

— Нет.

— Странная штука… Вероятно, дархи должны были появиться в телепорте только через цикл. Сам бы Петруччо его уже не открыл. Для Арея было еще рано. Но и он не открыл бы один чемодан дважды. Значит, судьбе необходимо было еще одно звено, — предположила Улита.

Меф продолжал внимательно изучать Чимоданова. Последнее время он все чаще ловил себя на том, что становится подозрительным.

— А почему ты не выбросил чемодан, когда понял, что там нет ничего стоящего? Зачем таскал с собой? — спросил он.

Взгляд у Петруччо стал затравленным.

— Я не мог. Его нельзя выбросить. Нельзя даже надолго оставить.

— Почему?

— Не знаю. Просто чувствовал, что нельзя, и все. Это меня жутко тяготило. Хотел даже в воду выбросить, когда мы на катере плыли, но не решился. А то бы еще нырять пришлось, — уныло признался Чимоданов.

— Хорошенький подарок тебе сделали! Типа дареного коня на колбасу не сдают, — сказал Меф с усмешкой.

— Петя, а нам ты почему ничего не сказал? — удивилась Дафна.

У Чимоданова побелел кончик носа. Может, обиделся, что его назвали Петей вместо Петруччо?

— Боялся.

— Чего боялся?

— Этой истории с оживлением. У меня было чувство, что я сделал что то не то.

— Доперло, наконец? — насмешливо спросила Улита.

Арей неопределенно посмотрел на Петруччо

и, видно, сделав на его счет все необходимые выводы, занялся изучением чемодана.

— Друг мой, знаешь, что такое «пробой»? — спросил он.

Чимоданов дернул головой.

— Не а. Инструмент, что ли, какой то?

— Пробой — это когда в спарринге тебя кто то настреляет по ноге или в корпус. Вроде как ты выдержал удар, но мышцы то уже пробиты. Потом в раздевалке тебя пальчиком кто нибудь в шутку ткнет в это место, а ты — хлоп! — повалился.

— К чему это вы? — не понял Чимоданов.

— Это я про человека. Каждый человек в состоянии тащить на себе определенное число неприятностей. Одну большую, две средних, три загрузона и так далее. Но потом наступает предел. Человек загружен уже по уши. Попроси его коробок спичечный передать — он тебя убьет. Веришь?

— Верю. Но я то тут при чем?

— А при том! В общем, Чимоданов, у тебя был интеллектуальный пробой. Тебе сплавили чемодан телепорт из мира мертвых, а ты его взял.

— Из мира мертвых?

— Разве это не было понятно сразу? — удивился Арей.

Как страж мрака он не то чтобы презирал такие артефакты, но брезговал ими, как крупный хищник брезгует смердящей падалью.

— Лично для меня в этом уравнении осталось два неизвестных. Ведьмак, который явился к Чимоданову. Кто он? С какой стати он подсунул этот чемодан? Смысл? И еще вопрос — кого оживил Петруччо? — заметил Арей задумчиво.

Улита подошла к лестнице. На этот раз ее ладонь не встретила преград. Защита валькирий исчезла.

— Эссиорх, зайчик! Пойдем со мной! Девочка хочет на воздух! В подземелье у нее начинается клаустрофобия! — сказала ведьма.

Мефодий оглянулся на Дафну. Та наглаживала Депресняка с такой целеустремленностью, словно пыталась решить школьную задачу: сколько времени нужно гладить одну кошку, чтобы выделившейся энергии хватило вскипятить литр воды. Правда, в задаче кошка не была лысой.

— А что будет с Даф? Теперь, когда стражи убрались в Тартар, к ней вернется сила? — спросил Меф.

Даф, давно собиравшаяся спросить о том же самом, взглянула на Мефа с благодарностью. Она всегда испытывала непонятную робость и даже страх, когда ей самой приходилось обращаться к Арею. Слишком много насмешки было всегда в его голосе, слишком много холода в глазах. Для светлого стража, выросшего в Эдеме, где все пытаются улыбаться и ободрять друг друга, привыкнуть к этому оказалось непросто.

Арей пристально уставился на Мефодия.

— Что, синьор помидор, жалко тебе ее? В мире три миллиарда женщин — не таких хорошеньких, не таких молодых, не таких длинноногих и не только, вообрази, лишенных магии, но и никогда ее не имевших. Почему бы тебе их не пожалеть, а? Если уж жалеть, то всех? — спросил Арей с насмешкой.

— Я всех и жалею, — ответил Меф.

— Оно и видно. Этим миром правит слюнявая жалость, смешанная с такой же слюнявой злобой. И это скучно, милый мой. Скучно и пошло. Я считаю: людей надо принудительно подвергать тесту на гуманизм. И если гуманизма мало, пристреливать на месте. Если гуманизма много, то тоже пристреливать, ибо забродивший гуманизм хуже взрывчатки. Непонятно, почему светленькие до сих пор не поддержали эту здравую идею? А, Эссиорх?

— Вы хотели рассказать, что теперь будет с Даф. Вернется ли к ней сила? — напомнил Меф.

— Я хотел? — удивился мечник. — Ты передергиваешь. Это ты хотел. Ну ладно!.. — Арей взглянул на Дафну, затем оглянулся на Улиту и коротко приказал:

— Улита, посмотри!

Улита, собравшаяся удрать с Эссиорхом, неохотно приблизилась к Даф и бесцеремонно пригнула к себе ее голову.

— Слютшай, деушка! Твой аур похож на пористы апельсин! Такофф аур быват у обытшны человек, а не у страшш!.. У стража должен быть такой аур, чтобы пуф пуф из пистолет, а пуля отскакивать от аур! Фот что значит хореший аур для страшш! — сообщила ведьма и, щелкнув Даф по лбу, отпустила ее.

— А зачем акцент? — спросила Даф, потирая лоб.

— С акцентом проще сообщать плохие новости. Старый фокус докторов. Вместо того, чтобы пугаться, пациент или перестает понимать смысл слов или путается в терминологии, — пояснила ведьма.

— Так значит, все плохо?

— О, я я! Фантистиш плехо! Яд впиталься в крев и плот и делат свой убийствены трют. Если раньше мы зреть страшш, теперь перед нами обытшны деушка! Если сейчас кто то сделать тебе пуф пуф — ты будешь отдыхай мертвы и холедны как утюкк!

— А флейта Даф сможет стать прежней? — спросил Меф с надеждой.

— Вопрос дилетанта. Флейта и так прежняя, — сквозь зубы отвечал Арей. — Проблема в самой Даф. Она и прежде, без разрушительного действия яда, с каждым днем все больше становилась человеком. Воздействие лопухоидного мира, удаленность от Эдема, земные чувства и другие причины делали ее такой. Это страж мрака может валяться в бытовой грязи и не испачкаться. Со стражами света, увы, дело обстоит иначе. Теперь Даф просто заурядная девчонка, которая была когда то светлым стражем. Но мало ли кто и когда кем был? Вспоминать о прошлом значит увязнуть в нем. Думать надо о будущем.

— И какое у Даф будущее? Она сможет вновь стать стражем? — с волнением спросил Меф.

Он опасался, что Арей скажет «нет». Даф, тоже ждущая этого слова, застыла, как перед ударом.

— У Даф теперь три пути. Первый — остаться человеком. Второй — путем сложного ритуала, о котором я знаю лишь то, что он существует, превратить флейту и бронзовые крылья в дарх и постепенно наполнять его эйдосами. Занятие довольно увлекательное, если разобраться.

— Превратить мои крылья в ДАРХ? Вы предлагаете мне стать темным стражем? — с ужасом спросила Дафна.

— Я предлагаю? Не припоминаю, чтобы я делал кому то официальное предложение. Это перечисление вариантов, не более… — Арей равнодушно отвернулся.

— А третий путь? — спросила Даф после долгой паузы. У нее было ощущение, что она в ловушке. Пытается выползти из ямы, хватается за корни, а корни обрываются.

Арей кивнул на Эссиорха.

— Третий путь — это уже к нему. Поручительство света быстро избавит тебя от яда. Но это будет странновато, если свет за тебя поручится. Ты же, кажется, изгнанница? Или мои сведения устарели?

Страж мрака ухмыльнулся. Однако в этой усмешке было и что то намекающее. Дафна быстро и с надеждой взглянула на Эссиорха. Эх, жаль, что нельзя обсудить это сейчас. Но все же надежда появилась. Забрезжила искрой, которая вполне могла перерасти в устойчивое пламя.

Улита нетерпеливо толкнула Мефа в плечо.

— Ну все! Мне надоело! Что ты тут стоишь, наследник конторы? Бери Даф и поехали ужинать. Еще пять минут болтовни, и я займусь людоедством!

— Да, поехали, — кивнул Меф и протянул Дафне руку.

— Кстати, Меф, — с хитрым видом продолжала Улита, — валькирию ты с нами пригласить не хочешь? На твоем месте я присмотрелась бы к девушке повнимательнее. Как то она тебя слишком уж демонстративно не замечает. Что то тут не так. Моя интуиция бьет в набат и стреляет из пушек!

Меф с недоумением посмотрел на ведьму. Интересно, что она имеет в виду?

— Улита, перестань! Охота тебе лезть в чужие дела? Ты что, ни о чем другом вообще думать не можешь? — проворчал Эссиорх.

— Могу, сокровище мое, могу… Я вся такая задумчивая раззадумчивая. Ты случайно не знаешь ресторанчика, который должен сегодня сгореть? Я с радостью ему помогу!

Когда Меф поднялся на поверхность, солнце уже закатывалось за горизонт. Казалось, что внизу, под холмом, течет не река, а натянута красноватая мерцающая полоса, неподвижная и лишь изредка идущая рябью ярких точек и пятен. Валькирия стояла на косогоре — ее четкая, прямая фигура касалась солнца, словно сама являлась частью небесного диска.

 

 

Скачано с сайта www.grotter-buslaev.org

Не использовать без разрешения создателя сайта. Чтоб получить разрешение отправьте письмо с просьбой на [email protected]