Советское языкознание 1918-1950-х гг. Задачи, стоявшие перед лингвистами. Е.Д. Поливанов.

Е.Д. Поливанов был наиболее последовательным учеником И.А. Бодуэна де Куртенэ. Так же, как Бодуэн, он смотрел на язык как на социально-психологическое явление, в фонеме видел психологический эквивалент звука, всегда отстаивал равноправие всех языков перед наукой, любое частное явление языка рассматривал с общетеоретических позиций. Ещё будучи студентом Петербургского университета, где обучался общему язы кознанию, Поливанов увлёкся японским языком, что привело его в Восточную практическую академию на японское отделение. До революции молодой учёный успел несколько раз побывать в Японии, изучал там диалекты, фонетический строй и ударение в японском языке, подготовил к изданию сравнительную фонетику и грамматику японского языка. Ведущие японские лингвисты признались, что именно Поливанов открыл им характер японского ударения. До конца своих дней, в условиях резких нападок на индоевропеистику, которая была объявлена, с лёгкой руки Н.Я. Марра, буржуазной наукой, стоящей на службе у фашизма, Поливанов отстаивал принципы компаративистики и доказывал плодотворность использования сравнительно-исторического метода. В статье «Историческое языкознание и языковая политика» (1931) Поливанов писал: «Необходимость упомянуть о компаративном методе объясняется здесь просто и единственно тем, что это самый плодотворный с точки зрения полученных результатов метод и что реальное его значение настолько неоспоримо, что мы именно и позволили себе здесь даже не упоминать о тех элементах конкретной истории языков, которые добыты не сравнительно-историческим путём, а как-либо иначе». Приёмы сравнительно-исторического анализа Е.Д. Поливанов использовал при изучении новых для себя неиндоевропейских языков, определяя их ближайших родственников и принадлежность к языковой семье. С 1921-го по 1926 г. и с 1929-го по 1937 г., до самого ареста Поливанов работал в Средней Азии, где изучал местные языки: узбекский, казахский, дунганский, бухарско-еврейский; он написал грамматику китайского языка, создал дунганский алфавит. Результаты своих научных наблюдений в период работы в Средней Азии он изложил в двухтомном «Введении в языкознание для востоковедных вузов». Е.Д. Поливанов, активно участвуя в языковом строительстве, продолжал заниматься общей теорией языка. Особенно его интересовала проблема языковых изменений. Индоевропеистика XIX в., изучая языковые законы, не смогла по-настоящему ответить на вопрос о том, почему всё же происходят звуковые и семантические изменения в языке. Структуралисты сосредоточились на синхронном изучении языковой структуры, и динамика языковой жизни их не занимала. Поливанов, как и Соссюр, видел противоречие в развитии языка. С одной стороны, чтобы старшее и младшее поколения понимали друг друга, язык должен сохранять стабильность. С другой стороны, в языке постоянно происходят сдвиги — немногочисленные изменения, которые накапливаются за несколько веков или даже тысячелетий. Причину этих изменений Поливанов видит в коллективно-психологическом факторе — в «лени человеческой», или (что то же) в «стремлении к экономии трудовой энергии». Бодуэн де Куртенэ отвечал на этот вопрос прак тически так же: он говорил, что в языке действует тенденция к экономии языковых усилий. Однако Поливанов рассматривал данную проблему более детально: он учитывал не только позицию говорящего, но и позицию слушающего. Поскольку слушающий заинтересован в том, чтобы лучше понять, он ограничивает «лень» говорящего. И всё же изменения происходят: упрощаются система склонения, система спряжения, сокращается протяжённость морфем, утрачиваются одни звуки, появляются другие. Социально-экономические факторы, полагал Поливанов, могут влиять на язык и вызывать в нём изменения только опосредованно, через лексику и фразеологию. Никаких языковых революций, о которых с такой патетикой писал и говорил Марр, Поливанов не признавал. Точно так же он не мог принять концепцию Марра о смешении языков как единственном факторе их развития. Вслед за Бодуэном Поливанов считал, что возможна не только конвергенция (смешение) языков, но и их дивергенция (расхождение родственных языков). Изменения в языках, по мнению Поливанова, происходят независимо от воли их носителей и, более того, незаметно для них. Поэтому никакими декретами повлиять на жизнь языка не удастся: «Для того чтобы в языке произошло то или иное фонетическое <...> или <...> морфологическое <...> изменение,, совершенно недостаточно декретировать это изменение, т.е. опубликовать соответствующий декрет или циркуляр. Можно, наоборот, даже утверждать, что если бы подобные декреты или циркуляры даже и опубликовывались бы <...> ни один из них не имел бы буквально никакого результата <...> и именно потому, что родной язык выучивается (в основных своих элементах) в том возрасте, для которого не существует декретов и формуляров» («За марксистское языкознание», 1931). Признавая бессознательность языковых изменений, их «по- мимовольность», Е.Д. Поливанов не исключает разумного вмешательства в жизнь языка со стороны лингвистов. В работе «За марксистское языкознание» он пишет о том, что лингвистика должна состоять из изучения прошлого (историологии), настоящего и будущего (прогностики). И если, изучая прошлое, лингвист должен быть предельно объективным, опираться только на факты и не допускать произвольных бездоказательных гипотез (в этом плане Поливанов особенно высоко оценивал ре зультаты, добытые сравнительно-историческим языкознанием), то, занимаясь настоящим, лингвист должен вести себя как «реальный строитель», как «эксперт в строительстве» современных языковых и графических культур, а, изучая будущее, лингвист должен быть «языковым политиком», который владеет «прогнозом языкового будущего» в интересах языкового строительства (одной из разновидностей «социальной инженерии» будущего). Будучи реальным участником языкового строительства, языковым политиком, лингвист, таким образом, обязан вмешиваться в языковое развитие там, где это необходимо. Так, в послереволюционные годы необходимо было вмешаться в графику и орфографию, потому что от их рационализации «зависит громадная экономия времени и труда начальной школы, успехи ликвидации неграмотности, а, следовательно, вообще всё дело культуры данной национальности» («За марксистское языкознание»). Сознательное вмешательство, считал Поливанов, допустимо в словарном деле, в формировании норм литературного языка. Научное наследие Е.Д. Поливанова, необычайно разнообразное и богатое, дошло до нас в усечённом виде: очень многое было безвозвратно утрачено после гибели Поливанова в застенках Лубянки. Однако даже то, что сохранилось, свидетельствует о необыкновенной работоспособности этого мощного таланта, его постоянном стремлении соединить теорию языкознания с практикой языкового строительства.