Вклад основоположников семиотики Ч.Пирса и Ч.Морриса в учение о знаке. Особенности понимания термина «знак» у Ч.Пирса и Ч.Морриса

Основоположниками семиотики считаются Ч.С. Пирс, Ф. де Соссюр и Ч. Моррис. Чарльз Сандерс Пирс (1837-1914) был логиком; его работы по семиотике стали известны уже в 1930-е годы. Пирсу принадлежит разделение семиотических знаков на индексы (знаки, непосредственно указывающие на объект), иконы, или иконические знаки (т.е. знаки с планом выражения, сходным с феноменом изображаемой действительности) и символы (знаки с планом выражения, не соотносящимся с обозначаемым объектом). Пирс различал экстенсионал, т. е. широту охвата понятия (множества объектов, к которым применимо данное понятие), и интенсионал, т. е. глубину содержания понятия. В анализе предложения им были введены понятия Субъекта, Предиката и Связки; при помощи понятия Связки, играющего важную роль в его теории, Пирс обозначал противопоставление предложения и высказывания.

Судьба Фердинанда де Соссюра (1857-1913) сходна с судьбой Пирса - они жили в одно время, их труды получили признание после смерти. Одно из основных положений семиотической теории Соссюра - трактовка знака как двусторонней психической сущности: понятие + акустический образ. Знак становится таковым, когда он приобретает значимость (valeur) в системе - т.е. когда он занимает определенное место в системе противопоставлений. Важное положение в этой теории - идея произвольности, или немотивированности, языкового знака (имеется в виду, что между понятием и акустическим обликом обозначающего его слова нет никакой естественной связи, что доказывается самим фактом существования различных языков, по-разному называющих одни и те же вещи). Соссюр ввел в семиотику (которую он называл "семиологией") различение синхронии и диахронии, различение langue (языка как системы) и parole (речевой деятельности). Существенным являлся для Соссюра и его многочисленных последователей тезис об автономном существовании языка: "единственным и истинным объектом лингвистики является язык, рассматриваемый в самом себе и для себя" [см. 15; 44-45].

Чарльз Уильям Моррис (1901-78)

Вообще Моррис различает семиотику как совокупность знаков (и науку о них) и процесс, в котором нечто функционирует как знак, - процесс семиозиса. Он вводит понятие метазнаков, т.е. знаков, сообщающих о знаках, и разъясняет тот факт, что знаки, указывающие на один и тот же объект, не обязательно имеют те же десигнаты (понятийные совокупности). Не все десигнаты связаны с реальными объектами (денотатами). Моррису принадлежит общепринятое теперь подразделение измерений семиозиса на отношение знаков к их объектам (семантика), на отношение знаков к их пользователям, или интерпретаторам (прагматика) и на отношение знаков друг к другу (синтаксис). В разделе "Природа знака" книги "Основы теории знака" он писал: "Процесс, в котором нечто функционирует как знак, можно назвать семиозом. Этот процесс по традиции, восходящей к грекам, обычно рассматривался как включающий три (или четыре) фактора: то, что выступает как знак; то, на что указывает (refers to...) знак; воздействие, в силу которого соответствующая вещь оказывается для интерпретатора знаком. Эти три компонента семиозиса могут быть названы соответственно знаковым средством (или знаконосителем - sign vehicle), десигнатом (designatum) и интерпретантой (interpretant), а в качестве четвертого компонента может быть введен интерпретатор (interpreter). Эти понятия и термины делают эксплицитными факторы, остающиеся необозначенными в распространенном утверждении, согласно которому знак указывает на что-то для кого-то" [см. 7; 84]. Ч. Моррис настойчиво подчеркивал эти стороны семиозиса, и со временем установилась традиция анализировать семиотический знак по трем направлениям: семантическому (исследующему соотношение знака и изображаемого), прагматическому (исследующему связи знак - его интерпретатор) и синтаксическому (исследующему связи знаков между собой, обычно в знаковой системе).

Понятие "знак" Моррис склонен определять в терминах поведения ("Знаки, язык и поведение"). Например, выученная собака, услышав звонок, бежит к миске с едой. Узнав от кого-либо о том, что движение на одной улице перекрыто, водитель меняет направление. В первом случае звонок - это знак пиши, во втором слова - знак прерванного дорожного движения. Моррис дает следующее определение знака: "Если некоторое А направляет поведение к определенной цели способом, похожим на то, как это делает некоторое В, как если бы В было наблюдаемым, тогда А есть знак". Определив, что такое знак, Моррис проводит различение между лингвистическими знаками. На основе разных способов обозначения он выделяет пять типов знаков:

1. знаки-идентификаторы (т. е. те, которые отвечают на вопрос "где?");

2. знаки-десигнаторы (знаки, отвечающие на вопрос "что такое?");

3. оценочные (связанные с предпочтением, отвечающие на вопрос "почему?";

4. прескиптивные (отвечающие на вопрос "как?");

5. формирующие, или знаки систематизации (направляющие поведение интерпретатора в отношении других знаков) [см. 17; 73-77].

Идентификаторы локализуют в пространстве и во времени уже обозначенные объекты, поэтому пять указанных типов можно свести к последним четырем. Вместе с тем, знаки различаются не только по способу обозначения, но и по способу использования. Таких способов как минимум четыре: информационный, ценностный, стимулирующий и систематизирующий. В общем виде можно утверждать, что определенное использование относится к определенному способу. Например, мы используем десигнаторы для информации, прескрипторы нужны как стимулы и т. п. Все же неверно было бы думать, что способы - то же самое, что использование. В самом деле, несложно проинформировать через оценку: "Петр - хороший". В этом суждении мы даем информацию о характере человека, его поведении в определенных обстоятельствах. Чтобы пояснить разницу между типами знаков и их использованием, Моррис приводит пример: двигатель, работающий на бензине, отличается от паровой машины не только конструкцией, но и способом функционирования. У каждого двигателя есть обычные функции, которые можно назвать основными. Однако в особых обстоятельствах один из них может выполнить функцию другого. Комбинируя способы обозначения и использования знаков, Моррис дает классификацию различных типов дискурса. Так, научный дискурс нацелен на получение истинной информации, мифический дискурс дает оценки определенных действий, политический предписывает соответствующие типу общества действия, моральный оценивает действия с точки зрения предпочтения, а религиозный фиксирует модель поведения, доминирующего в общей личностной ориентации, на основании чего оценивается поведение конкретных людей. Оценки становятся дефинитивными принципами, а способ обозначения - прескриптивным. Поскольку преследуется цель достижения персональности определенного типа, то речь идет не только об оценке, но и о стимуле.

Моррис пишет, что личность, которая в состоянии увидеть знаковые феномены с точки зрения семиотики, более восприимчива к тонким различиям использования и способов обозначения, к знаковым ресурсам культуры. С самого рождения и до момента смерти, каждый день человек находится под непрерывным давлением знаков, без которых его жизнь не мыслима. По степени воздействия Моррис ставит на первое место знаки-десигнаторы (называющие или описывающие, несущие чисто информационную нагрузку), затем аппрайзеры (оценочные), прескрипторы (предписывающие) и, наконец, форматоры (вспомогательные). Все они тем или иным образом влияют на поведение человека и составляют неразрывные четыре элемента прагматики как науки, предметом которой является воздействие слова на поведение человека, которая в свою очередь часть более широкой науки семиотики. Речевой знак заключает в себе поведение, поскольку всегда предполагает наличие интерпретатора (истолкователя). Знаки существуют лишь постольку, поскольку в них заложена программа внутреннего (не всегда внешне выраженного) поведения интерпретатора. Вне такой программы, по мнению Морриса, нет и той категории, которая носит наименование знака. Сходным образом Л.С. Выготский утверждал, что знак в силу самой своей природы рассчитан на поведенческую реакцию, явную или скрытую, внутреннюю. Моррис подразделяет речевые знаки на "общепонятийные" ("межперсональные") и "индивидуальные" ("персональные"). Индивидуальные являются постъязыковыми и отличаются от языковых тем, что они не звуковые и не служат общению, так как не смогут стимулировать поведение другого организма. Но хотя эти знаки как будто и не служат прямо социальным целям, они социальны по своей природе. Дело прежде всего в том, что индивидуальные и постъязыковые знаки синонимичны языковым знакам и возникают на их основе. Уотсон, на которого ссылался Моррис, называл этот процесс "субвокальным говорением". Многие теоретики бихевиоризма просто отождествляли это беззвучное говорение с мышлением. Советская психология стремилась расчленить внутреннюю речь на несколько уровней - от беззвучной и неслышимой речи, теряющей прямую связь с языковой формой, когда от речи остаются лишь отдельные ее опорные признаки, до таких вполне интериоризированных форм, когда остаются лишь ее плоды в виде представлений или планов-схем действия или предмета. Но, во всяком случае, на своих начальных уровнях "внутренняя речь" - это действительно такой же знаковый процесс, как речь звуковая.

Вспомним, что М. Бахтин определял сознание именно как внутреннюю речь, звучащую в душе отдельного человека. Но Моррис обнаруживает между "внутренней" и "звуковой" речью существенные различия. Внешне последняя проявляется в наличии и отсутствии звучания, в первичности языковых знаков и вторичности постъязыковой внутренней речи. Однако она проявляется также в различии функции обоих процессов: социальной функции языкового общения и индивидуальной функции персональных постъязыковых знаков. Внутреннее же различие между языковыми и персональными постъязыковыми знаками состоит в том, что последние хоть синонимичны, но не аналогичны первым. Различным организмам, различным лицам свойственны различные постъязыковые символы, субституты языковых знаков. Степень же их различия зависит от целого ряда особенностей человеческой личности, от той среды, в которой человек рос, от его культуры, т.е. от всего того, что принято называть индивидуальностью. По этой причине, как указывает Моррис, знаки внутренней речи не являются общепонятными, они принадлежат интерпретатору. Ближе к языку психологии прозвучит такой пересказ процесса превращения или не превращения слышимого или видимого языкового знака в акт или цепь актов поведения. Сначала имеет место психический и мозговой механизм принятия речи. Это не только ее восприятие на фонологическом уровне, но и ее понимание, т.е. приравнивание другому знаковому эквиваленту, следовательно, выделение ее "значения", это делается уже по минимально необходимым опорным признакам, обычно на уровне "внутренней речи"; затем наступает превращение речевой инструкции в действие, но это требует увязывания с кинестетическими, в том числе проприоцептивными, а также тактильными, зрительными и прочими сенсорными механизмами, локализованными в опред. области коры головного мозга, и превращения ее в безречевую интериоризированную схему действия. Либо на том или ином участке этого пути наступает отказ от действия. Так происходит рождение мыслительного феномена, мыслительной операции "осмысливания" или выявления смысла, что либо приведет в конечном итоге к осуществлению заданного в прескрипции, пусть в той или иной мере преобразованного, поведения, либо же к словесному ответу (будь то в форме возражения, вопроса, обсуждения и т.п.), что требует снова преобразования в "понятную" форму значений и синтаксически нормированных предложений, высказываний. Все четыре функции прагматики, по Моррису, не связаны непосредственно с истинностью или неистинностью знаков: надежность или сила воздействия знака не обязательно соответствует и в пределе может вовсе не соответствовать объективной верности, истинности этих знаков. Обе характеристики лежат, по крайней мере, лежат в разных плоскостях (если мы отвлечемся от допущения, что они генетически противоположны). Как составная часть семиотики, носящей довольно формализованный характер, прагматика, между тем, обречена заниматься внешним описанием воздействия знаков речи на поступки людей, не затрагивая психических и физиологических аспектов этого взаимодействия, следовательно, ограничиваться систематикой. Но если попытаться пересказать круг наблюдений прагматики на психологическом языке, то дело сведется к тому, что с помощью речи люди оказывают не только опосредованное мышлением и осмыслением, но и непосредственное побудительное или тормозящее влияние на действия других. Иначе говоря, такие формы, как "должно", "нельзя", "можно" - это форсированные преграды, тогда как мы выносим за скобки прагматики факт прямого, непосредственного влияния слов одного человека на поведение другого. Информативные воздействия на поведение человека раскрывают себя на уровне дискурса убеждения, когда они внушают не собственно действия, которые надлежит совершить человеку, а знания (т.е. относительно устойчивые знаковые конструкции), из которых проистекают действия. Прибавление к убеждению "оценивающих знаний", т.е. похвал и порицаний, как знаков-формантов, подсказывающих и направляющих осуществление действия, это смесь информативной коммуникации с инфлюативной, т.е. непосредственной влияющей на человека.

Как говорит Моррис, знаки действуют в социальном поле любой системы, оставаясь при этом в пределах своих возможностей. На образных системах этот тезис можно проиллюстрировать весьма наглядно: как только образ (иконический знак) становится конвенционально обусловленным, он и внутри системы получает конвенционально обусловленные привязки. На каждом витке развития образных систем, в каждой культурной традиции эти конвенциональные связи получают специфическое оформление. Сегодня в абстрактной живописи художник расчленяет натуру, но картина воспринимается как некое единство, отражающее реальность своими собственными средствами.

Первым, кто обнаружил, что знаки в системе не просто присутствуют, а "работают" в ней и изменяются с течением времени, был, конечно, не Моррис, а Соссюр. Более того, именно Соссюр указал, по каким параметрам они изменяются, а именно, что они изменяются по прагматическому и синтагматическому направлениям, или, как он сам говорил, осям. Следует отметить, что Соссюр проводил свой анализ изменений знаков в системе на лингвистическом материале, т.е. на словах в языковых текстах. В конкретной коммуникативной ситуации знак актуализирует свои потенциальные возможности, но только одним способом, подходящим для конкретной ситуации. Это и называется у Соссюра прагматическим измерением слова, а то, каким образом знак каждый раз оказывается связанным с другими языковыми единицами в цепочке знаков, называемых синтагмами, обозначает его синтагматический характер. Поднимаясь от одной системы к другой, независимо от их типа, мы видим, как проявляются различные потенциалы содержательных возможностей знака. Кроме того, эти потенциалы меняются в зависимости от того, какое место знак занимает в семиотической системе, вернее, от его веса в ней. Вес знака в системе (по-французски valeur, по-английски weight) - понятие, введенное Соссюром. Он приводил в качестве примера игру в шахматы, где роль любой фигуры определяется ее местом в абсолютной шахматной иерархии и текущим состоянием шахматной партии. Любая перестановка фигур в партии на доске меняет сравнительный вес и значимость имеющихся на доске фигур. Пешка имеет самый малый вес в начале игры, но, дойдя до восьмой горизонтали, может превратиться в любую фигуру, кроме короля, и получает совсем другие возможности и иной вес. Это самый простой и наглядный пример, но и любое другое перемещение фигур на доске изменяет их соотносительные веса; каждая из них получает новые перспективы и преимущества [см. 17; 73-77].

То же происходит при работе любой знаковой системы. Попадая в систему, знаки приобретают дополнительные качества, которые определяются их местом в системе и зависят от того, какой вес в ней они имеют. Поэтому вне системы (в этом вопросе взгляды Соссюра и Морриса практически полностью совпадают) мы можем говорить лишь о знаке как таковом по его связям с означаемым или по его воздействию на человека, но не по его связям с другими знаками или об уровнях его интерпретации в связи с динамикой состояния семиотической системы.

Таким образом, любой знак, включенный в систему, несет как свое внешнее (по отношению к системе) значение, так и определенный внутрисистемный смысл. Последний как раз и подразумевает указание на то место, которое тот или иной знак занимает в системе (или же получает конкретное значение благодаря месту, занимаемому в системе), и на его связь с другими знаками системы. Наилучшим образом такой двойственный характер знака выражен в лингвистике, где за каждым словом закреплено его энциклопедическое значение (внешнее значение, отражающее связь знака с референтом) и смысловое (внутрисистемное) содержание.

Следует отметить, что внутрисистемные знаки (не имеющие аналога вне системы) появляются лишь на уровне образных систем. В системе естественного языка, состоящего исключительно из знаков, референтами которого являются реальные предметы, вещи, их нет; в образных системах они попадаются довольно часто. В системе дорожных знаков треугольник или круг с красной обводкой означает призыв к водителю быть крайне осторожным. Все это уже элементы, присущие данной системе, но не внешнесистемной реальности, элементы функционального плана, если придерживаться терминологии Морриса.

Таким образом, в зависимости от абстрактного потенциала знака, мы воспринимаем его в качестве знака системы, но делаем это по-разному, соотносясь с его референтом и с той системой, в которую он входит. Пытаясь охватить как можно большие куски действительности, знак вынужден обращаться к абстрактным образам "всех людей" или "любого признака красности". Ни одна система не могла бы существовать, если бы выделила отдельный знак каждому существующему в реальности предмету, так как работать с ней в таком случае было бы невозможно. Смысл увеличения абстрактного характера знаков в том, что они в этом случае оказываются способными охватить на каждом этапе все большие фрагменты действительности. Если рассматривать эволюцию знаковых систем с точки зрения расширения значения или появления знаков, имеющих очень большие референтные поля, мы можем видеть, что знак оказывается способным отразить любую сторону действительности, иначе говоря, никакую в частности. Невозможно определить его зависимость от референта, но зато его можно изобразить как элемент системы. Что такое а, b, c в алгебраических преобразованиях, как не элементы системы, сегодня означающие тонны зерна, завтра - количество голосующих и т.д. Или просто элементы системы, участвующие в ее преобразованиях, категории, связь с реальностью которых имеет предельно общий характер.

Идеальной моделью отношения знака с высокой степенью абстрактности и производных от него знаков семиотической системы является парадигма. Понятие парадигмы и ее конкретное воплощение подробно разработано в лингвистике Соссюра. Парадигма состоит из ведущего (категориального) знака и его производных, поданных в определенной системе. Ведущий знак выбирается по минимальному наличию в нем коммуникативных элементов и по легкой выводимости из него производных знаков, которые следуют за ним и распределяются по категориям, принятым в метаязыке системы и в том порядке, который определен его синтаксическими особенностями. Следует отметить, что парадигма может быть представлена в различных вариантах в зависимости от цели представления и ее социального поля, однако любой элемент произвольных знаков обладает связью с другими знаками системы в синтагме или в более обширной синтаксической единице.

В некоторые системы в процессе их исторического функционирования продолжают проникать новые знаки, и по этому принципу в классической семиотике введено разделение знаковых систем на открытые и закрытые. Некоторые из них заранее ориентируются на закрытость, другие - на открытость. Так, системы записи предполагают строго ограниченный набор знаков, поданных к тому же в определенной последовательности (такие системы и являются закрытыми); языки же открыты для новых слов, отражающих все новые имена, понятия или концепты. В этом смысле определенный интерес представляет то, как происходит вхождение новых знаков в систему и какими факторами определяется характер нового знака. "Прозрачность" знака в системе коммуникации означает понятность знака с первого взгляда, даже если человек, находящийся внутри этой системы, никогда не встречался с ним. Ясно, что если новый знак будет мотивирован настолько, что встреча с ним не вызовет затруднений при интерпретации, это свидетельствует о высокой степени прозрачности и открытости знаковой системы, в которую проникает новый элемент. Эти обстоятельства существенны для больших систем, таких как язык. В некоторых других системах (напр., система научной коммуникации) новые знаки возникают чуть ли не ежедневно, и требования к открытости самой системы и прозрачности знаков, используемых в ней, являются еще более жесткими, точнее, составляют синтаксические особенности самой системы. По этой причине многие писатели и ученые, прежде всего философы и лингвисты, стали задумываться о том, чтобы придать новым языковым знакам с самого начала их появления в системе абсолютную прозрачность. Некоторые авторы считали возможным сделать прозрачными все слова в языке, и исходили при этом из предпосылки, что в нашем мышлении существуют общечеловеческие категории, лежащие в основе интеллекта вообще. К тому же, они напрямую связывали мышление с языком и математикой. Известными лидерами этого движения были Декарт и Лейбниц, оба они считали, что в основе мысли лежат некие основные представления (в основном, логические и математические) и что можно прямо отразить эти представления в языке. В этом случае слова станут понятными всем людям, независимо от их происхождения и национального языка. Предлагаемый ими язык был назван "философским", а его единицы - не словами, а "универсальными знаками" (Лейбниц). Эти попытки, не увенчавшиеся, как мы знаем, успехом, в наше время, конечно, следует считать неудачными, как, возможно, и теории, на которые они опирались, однако на примере современных искусственных языков, использующихся не только в научных конструкциях, но и в прикладных семиотических системах (программные среды) мы видим, что определенный смысл в них все же присутствовал.

Пирс и Соссюр были весьма озабочены теоретической проблемой определения знака. Пирс разработал сложную логическую классификацию типов знаков. Его последователи стремились идентифицировать и категоризировать коды или конвенции, согласно которым они организованы. В отношении методологии, взгляды на природу знака Соссюра стали как бы отправной точкой для развития различных структуралистских методологий анализа текстов и социального поведения, которые широко применялись в анализе множества культурных явлений.

Среди определений знака в классической семиотике чаще всего можно встретить мысль, что знак является признаком какого-либо явления или предмета. Так, автор сочинения "Семиотика для начинающих" Д. Чандлер пишет: "Самым частым и общим определением семиотики является то, что это "наука (теория) о знаках". Она включает в себя изучение не только "знаков" повседневной речи, но и всего, что стоит вместо [stand for] чего-либо [замещает что-либо]. В семиотическом смысле знаки включают слова, образы, звуки, жесты и предметы…" В статье Ч. Пирса, посвященной различным определениям знака (буквальное название с англ. - "76 определений знака") мы можем встретить следующее положение: "Знак или репрезентема - это что-то, что стоит для кого-то вместо чего-то другого в том или ином плане или отношении" [A sign, or representamen, is something which stands to somebody for something in some respect or capacity]. В "Теории семиотики" У. Эко пишет: "Знак есть все, что может рассматриваться как существенно подменяющее (significantly substituting) что-то еще". Таким образом, мы видим, что в определениях знака всегда фигурируют термины "подмена", "замещение" (something stand for, substitution). И это не случайное совпадение. Сходную интерпретацию мы встречаем у Ю. М. Лотмана, определившего знак как языковую (в широком смысле слова) форму, планом содержания которой является какой-либо предмет или явление окружающего мира [см.: 2, 8; 5, 37; 10, 215-218; 11, 151-210; 12, 199-217; 17, 73-77; 20, 4-28]. В классической семиологии Соссюра мы встречаем понимание знака как "материализованного значения", т.е. значения, имеющего материальную (акустическую, визуальную или иную) форму, которая ссылается на объект или идею и воспринимается с учетом этой ссылки, выступает в как бы качестве ярлыка своего содержания. Соссюр предлагает следующую схему взаимодействия знака и его содержания:

 

 

Левый малый треугольник этой схемы отражает взаимоотношения "референт" - "знак" - "отдельный индивидуум", который может существовать и вне социальной сферы. Правый треугольник включает в себя объективированные знания, активно используемые и распространяемые в социальной среде. В непосредственном общении с ними мы овладеваем знаками и знаковыми системами без непосредственной встречи с соответствующими референтами, как это делается, например, при обучении. В этом же контуре правого треугольника реализуется восприятие таких вещей, которые и вовсе не встречаются в реальном мире: мифология, вера, легенды и пр. Их очень много, и они всегда вызывали большой интерес у семиотиков, языковедов и логиков, пытавшихся все объяснить простым пересечением реального мира, нашего сознания и знаками. Такого пересечения может и не быть, когда речь идет о восприятии данных коллективного человеческого опыта, а не о непосредственном восприятии индивидуума. В этом случае референты остаются лишь в нашем воображении, но от этого они не становятся менее реальными, чем самые "реальные" события, и вполне ощутимо принимают участие в нашей жизни. Наконец, в большой контур схемы, включающей оба треугольника, входит практическая деятельность, связанная с созданием или использованием знаковых систем. Мы можем познать действительность из книг, выстроить себе представления по поводу изучаемой действительности и по поводу связанных с ней знаковых систем, а потом перенести полученные знания в практическую плоскость. Такая проекция всегда связана с осмыслением ранее полученных представлений и их расширением, но при этом все компоненты схемы приобретают новое наполнение и постоянно изменяются по разным параметрам, как изменяется и сам знак по содержанию и форме. На этой основе можно дать определение знака и знаковой ситуации. Чувственно воспринимаемый предмет (слово, графический образ и т. д.), указывающий на другой предмет или явление, называется знаком этого предмета, а сами ситуации, в которых один предмет функционирует в качестве знака другого предмета, называются знаковыми ситуациями. Таким образом, знак прежде всего есть предмет (в широком смысле слова), доступный восприятию того, для кого он выступает в качестве знака. Ясно, что выполняющий функцию знака предмет представляет ценность для организма не сам по себе, а лишь в отношении к другому предмету, и именно это отношение к другому делает один предмет знаком другого предмета. Ч. Моррис, на которого по географическим причинам в значительной степени повлияла бихевиористская психология, связывает понятие знака с понятием предрасположения к действию. По его мнению, знак отличается от простого раздражителя, не выполняющего знаковой функции, тем, что вызывает предрасположение к действию в организме (животном или человеке), который его воспринимает. Моррис понимает, что знак вызывает действие не на самого себя, а на другой предмет, и хотя он сам не употребляет понятия отсылки, его характеристика знака по смыслу может быть выражена в следующей форме, более удобной для анализа: знак есть предмет, отсылающий к другому предмету при помощи предрасположения к действию. Само предрасположение к действию выступает в качестве смыслового значения знака. Характеристика, даваемая знаку Моррисом, должна была бы относиться ко всем знаковым ситуациям. На самом же деле она не охватывает всех возможных знаковых ситуаций.

Разъясняя свое понимание знака, Ч. Моррис приводит пример с человеком, который едет на машине в город. Его останавливает прохожий и предупреждает, что на дороге обвал. У водителя машины возникает предрасположение к совершению ряда действий, необходимых для преодоления препятствия (он доезжает до поворота, сворачивает на другую дорогу и т. д.). Звуки, произнесенные прохожим, являются для водителя знаком препятствия на дороге, к которому они отсылают его, порождая предрасположение к соответствующему действию.

По поводу этих разъяснений заметим следующее. Состояние водителя, услышавшего об обвале на дороге, можно в принципе охарактеризовать как предрасположение к действию, но чтобы понятие предрасположения к действию принесло реальную пользу, нужно четко определить его содержание. Моррис же, по существу, определяет предрасположение к действию чисто отрицательно. Мы узнаем, что предрасположение к действию не является ни физиологической реакцией, ни умственным образом, ни эмоцией. Но если из того состояния водителя, которое Моррис называет предрасположением к действию, изъять физиологические процессы, наглядные образы (обвала и т. п.) и возникающие при этом эмоции, понятие предрасположения к действию теряет научный смысл, так как в этом случае оно лишь констатирует наличие определенного состояния в организме человека, на которого воздействует знак, но не раскрывает сути этого состояния. Кроме того, с помощью предрасположения к действию можно объяснить лишь часть знаковых ситуаций человека. Когда машина едет по дороге, а впереди случился обвал, от водителя требуются определенные действия. Слова, сказанные прохожим об обвале, вызывают предрасположение к этим действиям. В данном случае понятие предрасположения к действию вполне пригодно (разумеется, при правильном его истолковании). Но о каком действии и предрасположении к нему может идти речь в ситуациях, не предполагающих непосредственного совершения действий. Ясно, что ни смысловое значение перечисленных предложений в целом, ни смысловое значение их отдельных частей не сводится только к действию, поэтому одно из основных отличий концепции знака у Морриса от классической семиотики Пирса или Соссюра представляется достаточно узким. По этому вопросу сам Моррис вынужден был констатировать следующее: "...в настоящее время мы, безусловно, не способны анализировать в точных бихевиористских терминах сложные проявления эстетических, религиозных, политических или математических знаков и даже наш повседневный язык" [см. 6, 118-132; 7, 37-89].

С точки зрения бихевиористской традиции, с которой Моррис в общем солидарен, знак представляет собой подготовительный раздражитель, который сам по себе не вызывает действия - последнее наступает лишь при определенных дополнительных условиях. Таким образом, он вызывает непосредственно не действие, а предрасположение к действию, и оно при восприятии знака следует не сразу, а отсрочивается - между восприятием знака и действием стоит во времени предрасположение к действию. Следовательно, общая схема знакового поведения, согласно Ч. Моррису, такова: подготовительный раздражитель - предрасположение к действию - действие. Если же действие наступает сразу, т. е. вызывается самим раздражителем и никаких дополнительных условий не требуется, то раздражитель, по мнению Ч. Морриса, знаком не является. В этом случае мы имеем дело с другой схемой: раздражитель - это действие. Именно по этой причине Моррис исключает из числа знаков некоторые условные раздражители, реакция на которые следует немедленно, без какой бы то ни было задержки или отсрочки. Если, например, собака, услышав звонок, немедленно бросается к ящику с пищей, то звонок для нее не знак. Он становится знаком после того, как у собаки выработали привычку оставаться при восприятии звонка некоторое время неподвижной и лишь затем бежать к ящику. Именно здесь налицо не немедленное действие, а предрасположение к действию, переходящее в действие при выполнении определенного условия.

 

Таким образом, мы видим, что в концепции Ч. Морриса достаточно большую роль играет вопрос о влиянии знака на поведение человека, который рассматривается с бихевиористских позиций. В этом состоит одновременно и сила, и слабость семиотики Морриса по сравнению с классической теорией знака, представленной в нашем анализе ее основателями - Ф. де Соссюром и Ч. С. Пирсом, придерживавшимися чисто формалистических принципов и методологии исследования знаковых систем. Соответственно, в самом основании теории Морриса лежит принципиально иное понимание знака, чем у Соссюра и Пирса, рассматривающих знак исключительно как ярлык, отсылку или замещение какого-либо предмета или явления действительности, то есть с точки зрения его функциональной нагрузки. Моррис, впрочем, несколько не противоречит такому определению, однако вносит в него бихевиористскую составляющую, утверждая, что знак представляет собой подготовительный раздражитель, смысл которого - побуждение к действию. Собственно, для Морриса, раздел семиотики, который занимается отношениями знаков к социальной действительности, и представляет собой нечто родственное бихевиористской психологии, хотя, конечно, прямо о том, что прагматика родственна бихевиоризму, Моррис нигде не говорит. Однако следует понимать, что стремление рассматривать социальную жизнь внутри связки "стимул - реакция", было весьма свойственно американской философии 20 века, свидетельством чему является само развитие которой и даже названия наиболее значительных философских движений этого времени. Кроме того, следует отметить, что американский неопозитивизм в лице Морриса представлял собой серьезную научную школу, внесшую большой вклад в развитие современной семиотики и связанных с ней направлений в гуманитарных науках, среди которых можно выделить культурологию Тартуской школы и различные структуралистские течения второй половины 20-го века.

Согласно Пирсу, знаковая ситуация включает знак, замеща­ ющий объект, создавая в разуме воспринимающего знак опре­ деленное впечатление, которое Пирс называет интерпретантой (Peirce 1897, par. 228). Связь между первым элементом знако­ вой ситуации — знаком и вторым — объектом дает возможность знаку определять третий элемент — интерпретанту (представле­ ние) (par. 274).

Типология знаков, которой Пирс уделял большое внима­ ние, обращаясь к ней в работах разных лет, была разработана им чрезвычайно детально и предусматривала 66 типов знаков, сгруппированных в 10 групп на основе свойств знаков и отноше­ ний между элементами знаковой ситуации.

Вранних работах Пирс выделяет меньшее число знаков, ко­ торые он разделяет на три группы (на основе соотношений знака

ссамим собой, с объектом и с интерпретантой) по три типа в каждой: во-первых,на основе существования знака как простого качества, как реального факта или как общего закона;во-вторых,

взависимости от отношения знака к обозначаемому объекту, основанного или на общей с объектом характеристике, или на характеристике, связанной с этим объектом, или на характе­ ристике, связанной с восприятием знака: в-третьих,на основе представления его восприятием как возможного знака, или как фактического знака или, как мыслимого знака (Ibid, par. 243).

Впервой группе различаются квалисигнум (квалисайн, ка­ чественный знак) — «качество, которое является знаком», синсигнум (синсайн, единичный знак) — «реально существующий предмет или событие, которое является знаком», и легисигнум (легисайн, условный знак) — «закон, который является зна­ ком». Под законом понимается договоренность, «любой услов­ ный знак является легисигнумом», тогда как каждое отдельное употребление знака есть синсигнум — слово может встретиться на странице15—25раз и во всех этих употреблениях является тем же самым словом, легисигнумом, но каждое отдельное упо­ требление является синсигнумом (Ibid, par.244—246).Таким образом, разница между синсигнумом и легисигнумом в языке реализуется в виде различия между единицей речи и единицей языка.

Следует заметить, что первый и второй знаки не вполне са­ мостоятельны, а, скорее, представляют собой определенные аспекты знака — его качественный характер и реализацию (что приводит Ю.К. Мельвиля к выводу о том, что они знаками не яв­ ляются (Мельвиль 1968). Кроме того, это деление знаков в сущ­ ности предполагает не одно, а два основания: отношения между знаком и его качественной стороной и между знаком и его реа­ лизацией. По-видимому,возможна интерпретация отношения между синсигнумом и легисигнумом как между единичным и общим знаками (ср. Мельвиль 1968: 181).

Во второй группе, основанной на отношениях между зна­ ком и объектом, выделяются следующие типы знаков (эти типы были введены еще в XII в. Абеляром — см. 1.2.1):

образы (icons) — знаки, относящиеся к объекту на основе схожести характеристик;

признаки (indices) — знаки, относящиеся к объекту на осно­ ве воздействия этого объекта, смежности с объектом; они обяза­ тельно имеюткакую-тообщую с объектом характеристику и

коды (symbols) — знаки, относящиеся к объекту на основе соглашения, обеспечивающего понимание знака, как относяще­ гося к объекту (Peirce 1897, par.247—249).

Первый знак Пирс также называл подобием (likeness), а вто­ рой — также указателем (indication). Для уточнения понима­ ния характера этих знаков Пирс возвращается к ним несколько ниже, давая дополнительные пояснения и примеры.

Образ представляет объект в основном в силу подобия. Об­ разы могут быть поделены на отражения, основанные на пря­ мом подобии, диаграммы, в которых отношения определенных характеристик объекта представлены подобными отношения­ ми характеристик знака, и метафоры, в которых определенные характеристики объекта представлены аналогиейкаких-либодругих характеристик знака. Типичными примерами образов являются фотографии и картины, а также диаграммы, которые основаны на аналогии. К образам относятся и алгебраические формулы, отражающие определенные отношения между вели­ чинами (par.276—279).

Вкачестве примеров признаков могут рассматриваться такие явления, как характерная походка моряка, указывающая на его профессию; предметы одежды разных народов, указывающие на их национальность; часы, указывающие время; стук в дверь, ука­ зывающий на посетителя; гром, являющийся признаком грозы; приборы, например барометр и ватерпас; Полярная звезда, ука­ зывающая на север; деиктические местоимения «этот» и «тот»; другие местоимения: «любой», «каждый», «никто» (par. 285); собственные имена; симптомы (Peirce 1904: 335).

Вкачестве примеров кодов Пирс приводит различные виды знаков, значение которых устанавливается предварительным соглашением: сигнальный костер, являющийся условным сиг­ налом, флаг или вымпел, театральный билет, любой билет или чек, дающий право на получение чего-либо,любое обычное сло­ во. Код не указывает на конкретный предмет, а обозначает тип предмета. Число кодов постоянно увеличивается в результате развития других видов знаков, чаще всего образов. Развиваются

изначения кодов — многие широко известные слова имеют для нас совершенно иное значение чем когда-тодля наших пред­ ков. В своих рассуждениях мы используем все три вида знаков (Peirce 1894).

Типы знаков, принадлежащие этой группе, наиболее ши­ роко известны и практически только они используются совре­ менными специалистами. Именно здесь и наиболее отчетливо проявляется разница в терминологии отдельных отечественных исследователей. Эта разница отчасти может быть объяснена вполне естественными изменениями, произошедшими за по­ следние пятьдесят лет в ходе развития теории семиотики. Од­ нако в большой мере это расхождение может быть следствием недостаточного знакомства с подлинными взглядами Пирса, поскольку до 1990-хгодов на русском языке был издан только небольшой отрывок из работы «Элементы логики» (в сборни­ ке «Семиотика»), выбранный несколько неудачно и не дающий представления о предложенной Пирсом типологии знаков. По­ этому большая часть взглядов Пирса на знаковую теорию была известна в изложении других ученых (Ч. Морриса, Р. Якобсо­ на, Г. Карри, Ю.К. Мельвиля, A.A. Ветрова, A.M. Коршунова и В.В. Мантатова, Ю.С. Степанова). К этому следует добавить отмеченную американскими издателями собрания сочинений Пирса чрезвычайную сложность и труднодоступность изложе­ ния в его работах, что усугубляется неудачным переводом боль­ шинства основных терминов семиотики.

В отечественной литературе для первого типа знаков — образов (icons) используются термины «икона», «иконический знак» (Коршунов и Мантатов 1974, Моррис 1938, Симкин 1976, Уфимцева 1990), «изображение» (Кондаков 1976), «копия» (Философский словарь 1986), «знак-копия»(СЭС 1985). Первые два термина не дают представления о характе­ ре соответствующего понятия, являясь скорее материальным заимствованием; два последних явно неудачны, поскольку Пирс описывает этот знак как образ, дающий определенную картину объекта, представление об объекте, но не являю­ щийся копией объекта, как и вызываемое им представление в силу его субъективности не является его точным соответстви­ ем (Пирс, п. 92). Кроме того, вряд ли можно считать копией предмета его фотографию, картину или схему и трудно пред­ ставить себе, как копии могут быть поделены на отражения, диаграммы и метафоры. Удачнее термин «изображение», но и он не очень удобен для называния метафоры или формулы. Поэтому, основываясь на дальнейшем делении Пирсом этого типа знаков и приводимых им примерах, удобнее всего ис­ пользовать прямой перевод слова icon — образ. Термин «об­ раз» точнее всего соответствует дальнейшему делению данно го типа знаков и вполне понятен, что значительно упрощает понимание идей Пирса.

Для второго типа знаков используются термины «признак» (Кодухов 1974, Маслов 1975, 1987, Головин 1979, Философ­ ский словарь 1986), «знак-признак»(СЭС 1985), «примета, по­ казатель, симптом» (Уфимцева 1970), «индекс» (Коршунов и Мантатов 1974, Кондаков 1976, Моррис 1938),«знак-индекс»(Моррис 1938, Симкин 1976, Уфимцева 1990) и «индексальный знак» (Моррис 1938). Формальное заимствование английского термина, используемое в трех последних случаях, не позволяет дать точное представление о данном понятии, поскольку у сло­ ва «индекс» в русском языке есть другие привычные значения. Возможно точнее был бы перевод термина index как «указа­ тель», поскольку в пар. 285 Пирс обращает внимание на выпол­ няемую этим знаком функцию указания, о чем свидетельствуют

иприводимые им примеры. Однако термин «признак» широко употребляется специалистами, соответствует данному понятию

ивполне может быть использован для его называния.

Для третьего типа знаков используются термины «символ» (Коршунов и Мантатов 1974, Кондаков 1976), «знак-символ»(Моррис 1938, Симкин 1976, Уфимцева 1990), «сигнал». Заме­ ченная Кондаковым необязательность сходства (подобия) сим­ вола с объектом и непривычное для современного понимания значение слова «символ» (у Пирса в символе нет ничего симво­ лического в современном значении),по-видимому,привели к со­ временному выделению рядом авторов (Кодухов 1974, Маслов 1975, 1987, Головин 1979) двух типов условных знаков: сигнала (немотивированного условного знака) и символа (мотивирован­ ного условного знака).

Возможно эти два новых вида знаков были введены в оби­ ход еще в начале XX в. австрийским психологом К. Бюлером, который выделял в своей классификации знаков по функции (выражения, побуждения и сообщения) — в зависимости от то­ го, какой из трех основных элементов коммуникации (отправи­ тель, адресат или сам предмет сообщения) находится на первом плане — три категории знаков: симптомы, т.е. знаки, имеющие экспрессивную функцию и выражающие «внутреннюю сущ ность посылающего»; сигналы, т.е. знаки, имеющие функцию по­ буждения «в силу своего обращения к слушающему, внешнее и внутреннее поведение которого ими направляется»; и, наконец, символы, т.е. знаки, имеющие функцию сообщения «в силу своей ориентации на предметы и материальное содержание» (Бюлер 1965: 26).

Современное понимание термина «символ» как знака, от­ ражающего свойства объекта, ближе к тому, что Пирс понимал под образом. Так, согласно Ф. де Соссюру, в символических системах существует естественное необходимое отношение подобия между символизирующим (материальной поддерж­ кой) и символизируемым (значением сигнала): например, стилизованный рисунок вигвама на дорожном знаке, указы­ вающий наличие кемпинга, до сих пор рассматривается как символ.

Таким образом, налицо смещение понятий: то, что Пирс на­ зывал символом (symbol), стало в ряде работ называться сигна­ лом, а термин «символ» стал иногда использоваться для того, что Пирс называл образом (icon).

Для того, чтобы современные коннотации не затрудняли по­ нимание характера третьего типа знаков второй триады, нами был предложен термин код, который, по нашему мнению, точнее передает характер этого типа знаков в понимании Пирса — знак, приписываемый объекту по соглашению, безотносительно к на­ личию или отсутствию общих с объектом характеристик (Гри­ нев 1997).

В третьей группе, основанной на восприятии знаков, Пирсом выделяются рема, которая, по ее восприятию, является возмож­ ным знаком; дицисигнум, который, по его восприятию, является действительно существующим знаком и поэтому не может быть образом, поскольку образ не обязательно совпадает с действи­ тельным объектом; и аргумент, который, по его восприятию, является знаком закона (договорным, условным знаком). «Ина­ че говоря, можно считать рему знаком, воспринимаемым как представление объекта только с точки зрения его качественных сторон; дицисигнум — знаком, воспринимаемым как представ­ ление объекта с точки зрения его действительного существова ния, а аргумент — знаком, воспринимаемым как представление объекта с точки зрения выполняемой им функции знака» (Peirce 1897, par. 250-252).

Согласно Пирсу, полная характеристика знаков может быть дана только на основе трех вышеописанных трихотомий, по­ зволяющих разделить существующие знаки на десять основных классов:

(1)квалисигнум (качественный знак) — любое качество (на­ пример, ощущение красноты), и поскольку качество обозначает объект на основе некоторого общего компонента или подобия, оно неизбежно является образом, и поскольку качество являет­ ся простой логической вероятностью, оно является вероятност­ ным знаком (ремой);

(2)образный синсигнум (образный фактический знак) — любой объект опыта, обладающий некоторым качеством, опре­ деляющим представление об объекте (например, конкретная диаграмма). Он может быть воспринимаем только как вероят­ ностный знак (рема);

(3)рематический признаковый синсигнум (вероятностный фактический признак) — любое непосредственно воспринимае­ мое явление, привлекающее внимание к вызывающему его объ­ екту (например, неожиданный крик боли или радости);

(4)дицисигнумный синсигнум (информирующий фактиче­ ский знак) — любое непосредственно воспринимаемое явление, дающее информацию о соответствующем объекте (например, фотография или флюгер). Это образ;

(5)образный легисигнум (образный условный знак) — лю­ бое условное общее явление, обладающее в каждой своей реа­

лизации определенным качеством вызывать представление о подобном объекте (например, диаграмма в отвлечении от ее конкретных реализаций). Будучи образом, он должен быть ве­ роятностным знаком (ремой);

(6) рематический признаковый легисигнум (вероятностный условленный признак) — условный знак, являющийся в каждой своей реализации результатом влияния объекта, с тем чтобы привлечь внимание к этому объекту (например, указательное местоимение, вероятностный характер которого вызван тем, что

каждый раз оно может использоваться для обозначения иного объекта);

(7)дицисигнумный признаковый легисигнум (информиру­ ющий условный признак) — условный знак, являющийся в каж­ дой своей реализации результатом влияния объекта, с тем чтобы дать информацию об этом объекте (например, дорожный знак);

(8)рематический код, или кодовая рема (вероятностный код), — знак, связанный с объектом ассоциацией, на основе ко­ торой он вызывает общее понятие и интерпретируется как знак объекта (например, нарицательное существительное). Он дол­ жен быть условным знаком (легисигнумом);

(9)дицисигнумный код (информирующий код) — знак, свя­ занный с объектом ассоциацией, на основе которой он вызывает общее понятие. Он должен быть условным знаком (легисигну­ мом);

(10)аргумент — знак, восприятие которого (интерпретанта) представляет его объект как истинную договоренность. Это условный знак (легисигнум) и код (par. 254—263).

Аналогичные мысли высказываются и в других работах — «Об алгебре логики: к философии знаковой системы» (Peirce 1885), «К леди Уэлби: о знаках и категориях» (Peirce 1904), «К леди Уэлби: о классификации знаков» (Peirce 1908). В по­ следней работе он говорит уже о 10 основаниях классификации знаков, добавляя к вышеперечисленным трем основаниям еще такие как различение между непосредственным и динамиче­ ским объектами, их представлением, непосредственной и дина­ мической интерпретантой, а также их представлением. В своей теории семиотики Пирс испытал влияние теории знаков Дунса Скотта с ее развитием в работах Джона Пойнсота.

Таким образом, Пирс ввел представление о знаковой ситуа­ ции (правда, так ее не называя) и предпринял попытку наиболее полной классификации типов знаков на основе отношений эле­ ментов знаковой ситуации и таких свойств знаков, как степень вероятности использования и характер связи с объектом.

В дальнейшем при описании представления Пирса о знако­ вой ситуации стал использоваться семиотический треугольник, в основу которого лег треугольник Фреге. Немецкий логик, мате матик и философ Готлоб Фреге (1848—1925)является основате­ лем современной логической семантики. В 1892 г. в своей работе Смысл и денотат (известной также под названием «О смысле и значении») он установил отношения между именем, значе­ нием и смыслом. В понимании Фреге значение имени есть тот предмет, который обозначается (назван) этим именем, а смысл имени можно описать как те сведения, ту информацию, которая заключена в имени (Бирюков 1960). Теория легла в основу того, что впоследствии было названо «логическим треугольником» (или «треугольником Фреге»).

Объект, представляемый знаком, логики стали называть денотатом; представление о денотате, точнее, о всем классе де­ нотатов, сложившееся у субъекта знаковой деятельности, име­ новалось концептом (десигнантом). В языкознании сложилась несколько иная терминология: здесь под значением или смыс­ лом, которые в большинстве случаев употребляют как синони­ мы, понимают или умственное представление об объекте, или отношения между знаком и обозначаемым им предметом, объ­ ектом и между знаком и представлением о предмете. Между тре­ угольником Фреге и графическим (в виде треугольника) пред­ ставлением знаковой ситуации Пирсом заметна определенная терминологическая разница.

 

Будучи в первую очередь логиком и математиком, Пирс рас­ сматривал проблемы знаков в рамках логики, иногда смешивая семиотику с логикой, хотя учитывал и психологические аспекты восприятия знака.

В языкознании использование семиотического подхода при рассмотрении понятия значения в рамках знаковой ситуации на­ шло выражение в трансформации треугольника Фреге в так на­ зываемый семантический треугольник, или треугольник Огдена— Ричардса. В 1923 г. английские ученые CK. Огден и И.А. Ричарде опубликовали книгу с характерным названием: «Значение значе­ ния. Исследование влияния языка на мышление и научный сим­ волизм». В этой книге предложен семантический треугольник, который представляет собой удачную модель взаимосвязи трех уже известных нам логико-лингвистическихкатегорий:

•данный в ощущениях объект реальной действительности или явление психического мира, именуемые в логике «денотат», а в лингвистике «референт»;

•возникающий в сознании людей мысленный образ дан­ ного объекта, который в логике называется «понятие», в психологии «представление», а в лингвистике «значе­ ние» или «смысл»;

•принятое в человеческом обществе наименование объек­ та — «имя» (слово, лексема, знак) (ср. A.B. Соколов).

По мнению Огдена и Ричардса, всякий раз, когда высказы­ вается или понимается какое-нибудьутверждение, налицо три фактора: символ (слово), референс (мысль) и референт (пред­ мет, о котором мы мыслим или который мы имеем в виду). На­ значение треугольника как раз и заключается в том, чтобы в наглядной форме воспроизвести отношения, существующие между этими факторами.

В современной лингвистике отношение слово-представ­ление называется сигнификативным значением, или сигнификацией (обозначением, от англ. обозначать), аслово-предмет— денотативным значением, или денотацией (указанием, от англ. указывать начто-л.).В ряде случаев кроме прямого значения — указания на объект (денотации), в слове представлены конно­ тации — эмоциональные, оценочные или экпрессивные элемен­ ты (ср. нейтральное дом и домишко, лачуга, домик, палаты).