Социально экономическое положение страны в конце XIX в.

Десятилетняя война за независимость (1868-1878) оказала огромное влияние на все сферы социально-экономической и политической жизни Кубы. В области экономики ее последствия наибольшей силой отразились на экспортных отраслях сельскохозяйственного производства острова. По разным причинам (пострадали от военных действий, обанкротились и т.д.) резко сократилось количество инхенио[A2] и табачных плантаций. Особенно большой урон понесли восточные районы (Ориенте, Камагуэй, Лас-Вильяс). Земли разорившихся хозяев и часть инхенио, принадлежавшие ранее креолам, были скуплены испанской торговой буржуазии. Кроме того, многие из кубинских плантаторов, владения которых находились в зонах боевых действий, вынуждены были прибегать к крупным займам у испанских ростовщиков для восстановления своего хозяйства. Таким образом, после войны 1868-1878 гг. кубинская буржуазия оказалась еще более зависимой от метрополии.

Ликвидация института рабства в 1886 г., как это ни парадоксально, весьма остро поставила перед сахарной промышленностью проблему рабочей силы. Многие из вчерашних невольников, получив свободу, поспешно покидали поместья и плантации, где они долгое время находились на положении тягловых домашних животных. Большое количество бывших рабов в поисках работы направлялись в города. Возместить эту утечку рабочих рук из сахарной промышленности в значительной степени помогла система колоната, применявшаяся на Кубе в ограниченных масштабах еще в 60-е годы XIX в., но наибольшее распространение получившая после 1886 г. Суть ее сводилась к следующему: крестьянин-колон культивировал сахарный тростник на арендуемой земле, а затем сдавал владельцу инхенио весь урожай и после его переработки получал по договоренности часть произведенного сахара. Подобное разделение труда избавляло владельца инхенио от всех агротехнических работ и давала возможность сосредоточить основное внимание на модернизации технологического процесса на сахарном заводе. В то же время система колоната закабаляла крестьян, вынужденных постоянно обращаться за материальной помощью к хозяевам инхенио и брать займы под залог будущих урожаев. Большинство колонов влачили жалкое существование, внося в то же время огромный вклад в экономику острова: в 80-е они производили от 35 до 40 % сахарного тростника. По переписи 1899 г., на Кубе насчитывалось 15 тысяч колонов[A3].

В 70-е годы Куба потеряла мировое первенство по производству сахара, уступив его Германии, которая уже в 1884 г. произвела 1 млн. т., а в 1894 г. – 1 891 461 т. На Кубе 1 млн. т. сахара впервые был получен в 1892 г., а в 1894 г. – 1 086 262 т., что составляло соответственно 16 и 14 % мирового производства[A4].

В 80-90-е годы процесс сокращения количества инхенио на Кубе продолжался. Причин тому было несколько, но наиболее существенных – три: увеличение производства свекловичного сахара в Европе привело к катастрофическому падению цен на «сладкое золото», что вызвало новую волну банкротств кубинских сахаропромышленников; освобождение рабов без компенсации; процесс модернизации, связанный с ввозом дорогостоящего зарубежного оборудования. Эти факторы, обусловившие как резкое сокращение доходов, так и чрезмерные финансовые затраты, повлекли за собой разорение мелких и средних инхенио. В 1888 г. на острове насчитывалось 619 инхенио, в 90-х годах – немногим более 400, а в 1904 г. осталось всего 173[A5].

После Десятилетней войны резко возросла зависимость кубинской сахарной промышленности от американского рынка. Если в 1868 г. в США экспортировались 54,18 % производимого сахара, то в 1878 г. производимого сахара, то в 1878 г. – уже 81,18 %, а в 1894 г. – 91,49 %. Подобное состояние кубино-американских торговых отношений позволило консулу США в Гаване Р.О. Уильямсу заявить в 1886 г.: «Остров полностью зависит от рынка Соединенных Штатов». С 1883 г. американские капиталисты начали покупать на Кубе инхенио[A6].

Другой важной отраслью кубинской экономики была табачная промышленность, в которой, как и в сахарной, процесс модернизации и концентрации производства сопровождался значительными сокращениями предприятий. В 1883 г. на острове действовало 127 табачных фабрик. Кроме того, имелось 62 винокуренных и 27 кожевенных заводов, а также 17 консервных фабрик[A7].

По переписи 1899 г. на Кубе в конце 1899 г. проживали 1 572 797 человек, в том числе 910 249 белых (из них 129 240 испанцев). В основном самодеятельное население было занято в следующих отраслях экономики острова: сельское хозяйство – около 295 тыс. человек, торговля и транспорт – 79 247, различные промышленные предприятия – 93 034, внушительная часть самодеятельного населения находилась

на положении домашней прислуги – 141 936 человек, интеллигенция составляла 8736 человек[A8].

Десятилетняя война не привела к ослаблению колониального гнета на Кубе. Почти ¾ бюджета Кубы в последние полтора десятилетия испанского господства предназначались на нужды испанского двора: 37 % - на оплату государственного долга Испании и столько же – на содержание испанской армии, флота, полиции и административного аппарата на Кубе, а также на финансирование деятельности министерства заморских территорий, расположенного в Мадриде[A9]. В то же время ассигнования на социальные нужды кубинцев были ничтожными, особенно на развитие образования. Например, в конце XIX в. ректор Гаванского университета оплачивал за свой счет газовое освещение и уборку его помещений.

По-прежнему разорительными оставались таможенные ограничения. Для сравнения заметим, что за 100 кг. муки, ввозимые иностранными торговцами в Испанию, взималась пошлина 6,3 песеты, а на Кубу – 27,55 песеты.

Высокий имущественный ценз лишал абсолютное большинство кубинцев возможности участия на выборах: из 1 млн. 400 тыс. кубинцев имели право голоса только 10 тыс. кубинцев, а из 129 тыс. испанцев – 42 тыс. человек[A10]. Естественно, что такое соотношение сил на выборах превратило их в фарс и сводило к минимуму возможность попадания в колониальный управленческий аппарат даже наиболее состоятельных представителей буржуазии острова.

Десятилетняя война привела к серьезным изменениям в классовой структуре кубинского общества: исчез с политической арены класс рабовладельцев, долгое время остававшийся наиболее влиятельной политической силой и всемерно тормозивший борьбу за независимость. Казалось бы, теперь кубинской буржуазии, игравшей значительную роль в событиях 1868-1878 г., ничто не могло помешать вновь возглавить борьбу за освобождение от колониального ига и довести ее до победного конца. Но это бурное десятилетие и его события способствовали не консолидации, а политическому размежеванию буржуазии острова. Ее небольшая часть, главным образом владельцы сахарных заводов и табачных фабрик, заняла откровенно происпанскую позицию. Они требовали только реформ административного порядка, которые позволили бы Кубе стать равноправней провинцией метрополии. Большинство их проживало в Гаване, исторически сложившемся происпанском центре Кубы, что и определило в целом лояльность столичной буржуазии к «матери-родине».

Наиболее многочисленная группа кубинской буржуазии после Санхонского пакта[A11] оказалась в плену автономистских иллюзий. Как и в предыдущие годы, центром автономизма являлась провинция

Лас-Вильяс, которую поддерживала значительная часть сельской буржуазии других восточных провинций и промышленная буржуазия западных провинций. Стремление к автономии Кубы в составе Испании разделяла также кубинская интеллигенция и средние городские слои. В экономическом плане сторонники автономии Кубы были наиболее состоятельными на Кубе. Это подогревало их амбиции и к захвату политической власти, но не посредством подрыва существующей структуры, а путем переговоров с Мадридом, в ходе которых они надеялись получить определенные привилегии.

За независимость острова выступали владельцы бывших инхенио, главным образом в провинции Ориенте (традиционном очаге антииспанских настроений), а также хозяева предприятий, работавших на нужды внутреннего рынка, и кубинцы, владевшие табачными фабриками во Флориде.

Для представителей кубинской буржуазии, обосновавшихся на этом полуострове и нашедших там благоприятную почву для своего бизнеса, было характерно лояльное отношение к США. В то же время они были напуганы мировыми экономическими кризисами 1890 и 1893 гг. породившими в их рядах боязнь быть «проглоченными» американскими табачными трестами и усилившими желание вернуться на родину. Необходимо отметить, что и две вышеупомянутые группы кубинской буржуазии занимали лояльную позицию по отношению к США в силу своей почти полной абсолютной торговой зависимости от северного соседа.

После Десятилетней войны на острове возникли две буржуазные партии – Либеральная и Конституционный союз, причем первая объединяла в своих рядах в основном кубинцев, вторая – испанцев. Обе партии выступали только за удовлетворение своих узкоклассовых экономических интересов и не ставили вопроса о борьбе за независимость.

Наличие трех противоречивых и взаимоисключающих друг друга точек зрения на дальнейшую судьбу Кубы среди кубинской буржуазии привело к тому, что в 80-90-е гг. XIX в. она выступала не как единый класс, а как ряд враждующих между собой фракций, что в конечном счете и не позволило ей возглавить борьбу за независимость острова.

Последние два десятилетия XIX в. стали важным этапом в развитии кубинского рабочего движения. Возросло число различных профессиональных организаций в Гаване, образовался целый ряд новых товариществ взаимопомощи среди сахарников и табачников, появились подлинные рабочие лидеры, такие как Энрике Ройг-и-Сан-Мартин и Карлос Балиньо. С 1887 по 1889 г. Энрике Ройг издавал газету

«Эль Продуктор», в которой впервые на Кубе начали пропагандироваться идеи научного социализма. Наряду с этой газетой большой вклад в пробуждение пролетарского самосознания кубинских рабочих внесла газета «Ла Трибуна обрера», издававшаяся во Флориде К. Балиньо.

Деятельность Э. Ройга и К. Балиньо способствовала тому, что на практическую основу был поставлен вопрос об организационной сплоченности пролетариата острова. Первая попытка провести всекубинский рабочий съезд была предпринята в 1887 г. Некоторые историки именно так его и квалифицируют. В действительности же съезда как такого не было, а состоялась лишь серия совещаний, проведенных Центральной хунтой ремесленников Гаваны, которая, говоря словами ее официальных документов, «сочла абсолютно необходимым обратиться к руководителям всех гремьо[A12] с тем, чтобы, насколько это было возможно, положить конец состоянию бездеятельности[A13]». Этот призыв столичных ремесленников нашел живой отклик среди рабочих различных профессий Матансаса, Карденаса,

Сагуа-ла-Гранде, Сатьяго-де-лас-Вегаса, Бухугаля и других населенных пунктов.

I рабочий конгресс состоялся в январе 1892 г. В Гаване, на нем присутствовали свыше тысячи делегатов[A14]. На этом представительном форуме обсуждались злободневные для рабочего класса Кубы вопросы: введение 8-часового рабочего дня и признания права на забастовку, запрещение расовой дискриминации, улучшение условий труда. На конгрессе доминировали анархисты, всячески превозносившие «революционный социализм» (так они в то время именовали анархизм) как единственно пригодную для Кубы политическую доктрину. Конгрессу не удалось завершить работу. Испанские колониальные власти арестовали его организаторов и наиболее активных делегатов, ультимативно потребовав, чтобы «подобные собрания не проводились ни под каким предлогом и ни в одном из уголков острова[A15]». Важнейшими итогами конгресса стали решение о создании Федерации рабочих Кубы и требование о признании прав кубинцев на борьбу за освобождение от колониального ига.

Какие же силы кубинского общества могли стать союзниками пролетариата в решающем противоборстве с метрополией? Прежде всего, беднейшее крестьянство и мелкая буржуазия. Но была необходима гигантская работа по их сплочению, объединению, созданию национально-освободительной армии. Эту труднейшую историческую миссию предстояло выполнить великому сыну Кубы Хосе Марти.