– Надеюсь, вы окажете мне честь и разделите со мной добычу, – с немалой гордостью произнес он. У Фритти свело живот, когда его спутники принялись за еду, но он помнил клятву, данную лорду Щелку.
«Да, похоже, что хранить клятву – не лучший способ жить на свете», – с грустью подумал Хвосттрубой.
Сквозьзабор поднял измазанную беличьей кровью морду:
– Эй, Хвосттрубой, чего ты ждешь, старина?
– Как вам сказать, принц. Я очень польщен вашим предложением, но сейчас не могу есть. – Решимость Фритти оказалась сильнее голода, но он не был уверен что ее хватит надолго. И отошел подальше от своих спутников.
– Ну что же, я всегда говорю: каждый сам себе хозяин, – философски заметил Сквозьзабор, возвращаясь к быстро исчезающей тушке Рикчикчика.
Позже, когда вернулись все охотники, компания собралась в тесный кружок, спиной к ветру, продувавшему даже эту хорошо защищенную рощицу. Они по очереди хвастались и рассказывали всякие истории. Многие из тех, кого Сквозьзабор навербовал в Перводомье, оказались великими мастерами по части забавных историй и песен.
– Боюсь, они лучше рассказывают, чем сражаются, – буркнул тан Мышедав Обдергашу, единственному воителю, который сопровождал его ко Двору.
Немного позже, снизойдя к многочисленным просьбам собравшихся, молодой Ловимыш исполнил танец. Он то подпрыгивал, то припадал к земле, то ползал на животе, то взлетал вверх, словно само небо притягивало его за нос. Изредка Ловимыш с сосредоточенным выражением на морде замирал в неподвижности, двигался лишь его хвост, выписывая невиданные забавные, фигуры.
По завершении танца зрители разразились одобрительными криками. Разгоряченный танцор отбежал в сторону и покатался по присыпанной снежком земле.
Даже Мышедаву, вопреки собственному вкусу, понравился танец Ловимыша. Он встал и потянулся. Один из набранных в Перводомье котов попросил его что-нибудь рассказать. Остальные хором поддержали эту просьбу.
– Так и быть, – сказал тан, закрыв глаза и немного помолчав, – расскажу вам одну историю. Не обижайтесь, если скажу, что нам, воителям, по вкусу такие истории, где меньше пуха, но больше кости. – Мышедав открыл глаза, потянулся всем покрытым шрамами щетинистым телом и уселся на задние лапы.
– То что ваш досточтимый принц-консорт Пушли Воспарилл рассказывал о принце Многовержце и его искалеченных потомках, мне кое-что напомнило. Вы знаете, как впервые поссорились Мурчелы, слуги, и мы, Племя? Это старая история, но уверен, при Дворе ее редко рассказывают.
Никто, кроме Сквозьзабора и одного-двух старых котов, даже не слышал об этой истории. Принц сказал, что не помнит ее содержания.
– Но мы, воители, считаем своим долгом помнить о таких вещах, – ухмыльнулся Мышедав.
Вечно странствуя по дебрям,
Проходил однажды лесом
Сам лорд Тенглор Огнелапый,
Одинокий и бездомный… – начал он нараспев.
Много лет назад он вышел
В путь, покинув Перводомье,
И бродил он, постигая
И разыскивая что-то
В тех пустынях отдаленных
Под чужими небесами,
Где от веку наше Племя
Не блуждало, не бывало.
Помолчав, Мышедав начал рассказ:
– Во дни принца Схватингема, во время долгого и славного царствования королевы Мохнары, лорд Огнелап охотился на дальних окраинах Коренного Леса. Он бегал наперегонки с лисой, боролся с могучим медведем, гонял кроликов. Ему не хватало компании себе подобных, но он поклялся, что не вернется ко Двору своего отца, покуда Виро Вьюга не будет отомщен.
Однажды он увидел соплеменницу, идущую по опушке Коренного Леса, – красавицу, какой и во сне не видел.
Пышный хвост – теплее лета -
Развевается легонько,
И прекраснейшую шкуру
Шевелит дыханье ветра.
Ясность искреннего взора,
Гибкость поступи неслышной -
Точно дивное виденье
Перед лордом Огнелапом.
Цветом красавица была похожа на поле колышащейся пшеницы, нежная и пушистая, как облака над Котальными Равнинами.
– Как зовут тебя, прелестная? – спросил лорд Огнелап.
– Анемон, – ответила пришелица голосом нежным, как ручеек. – А ты кто?
– Неужели ты не знаешь меня? – удивился Первородный. – Я Тенглор Огнелап, сын Златоглава и Плясуньи Небесной, охотник и путешественник!
– Звучит очень мило!Анемон подняла удивительно тонкую лапку. – Хочешь немного прогуляться со мной?
Долго, долго прогуляли,
Прыгая, смеясь, играя,
Первородный Огнелапый
С Анемоною прекрасной.
Долго, долго восхищался,
Восторгался Первородный,
Но потом узнал внезапно
Об истории ужасной.
– Анемон, у тебя много братьев и сестер? – спросил Огнелап.
– Нет, я живу у Мурчелов. В моем доме больше нет никого из Племени.
– Странно, потому что я чую запах незнакомого кота, правда очень слабый. Может, за нами кто-то идет? – И Огнелап, шагая на ярко-красных лапах, оглянулся.
– Не думаю, – нежно ответила Анемон, – кроме меня самого, единственный кот, кого я сегодня видел, – это ты.
Лорд Тенглор обернулся в изумлении.
– Разве ты не фела? – вскричал он. – Как же так? Ты ничуть не похож на кота! – Первородный был ужасно расстроен.
– Ну что же, – смутился Анемон, – наверное, это оттого, что со мной сделали Мурчелы.
Дрогнул Тенглор Огнелапый
И взглянул тяжелым взором,
Вдруг понявши злую правду
Анемонова рассказа.
Анемон свою котовость
Потерял бесповоротно,
Вероломно и жестоко
Обращенный в полу фел у.
– Мурчелы!!! – взвыл лорд Огнелап. – Предательский род Многовержца! Они осквернили Племя! Придет день, и я отомщу им!
Сказав так, он убежал в лес, навсегда покинув искалеченного Анемона.
Так воскликнул Огнелапый,
Проклял он Верзил коварных -
И с тех пор в тени навеки
Племя Мурчелов пребудет!
Пусть сегодня наши слуги
Нам хозяевами стали -
Знайте: истинное Племя
Никогда не покорится!
И поэтому по слову нашего лорда Огнелапа воители никогда не ходят в тени Мурчелов.
Закончив свою историю, Мышедав снова улегся между Обдергашем и Сквозьзабором. Наступило напряженное молчание, и тут заговорил принц:
– Вообще-то мне никогда не нравились эти длинные безволосые существа. Ну и история.
Все вздохнули с облегчением, и многие даже поздравили Мышедава с удачным рассказом. Потом были еще песни, загадки, и постепенно даже до крайности возбужденный Шустрик устал настолько, что уснул.
Фритти, мысли которого были целиком заняты Мягколапкой, Огнелапом и красными когтями, постепенно тоже пересек границу страны снов. Пушистый клубок Племени погрузился в сон и так провел конец Часа Прощального Танца.
Час Коротких Теней застал путешественников спускающимися к ограде Коренного Леса, последнему ряду сосен, елей и осин, отделявшему древний лес от обрыва глубокого ущелья, Хараровой Отметины. Здесь принцу и его спутникам предстояло нести караульную службу, остальным же дорога лежала каждому в свою сторону. Несмотря на яркое солнце, погода была прохладной.
Стоя возле ограды, они видели перед собой чуть припорошенную снегом равнину, которая тянулась до самого края огромного ущелья.
Принц Сквозьзабор кивнул на прощанье воителям, Мышедаву и Обдергашу.
– Счастливого пути и приятной пляски, – сказал он. – Обязательно навести меня сразу же после встречи танов – прежде, чем зря потратишь свои новости на этих придворных лежебок. Помни, что уж я-то высоко ценю твои слова.
– Я глубоко благодарен, принц, – серьезно ответил Мышедав. – Приятно знать, что в древнем доме нашего Племени еще бьются храбрые сердца. – Воитель взглянул на Фритти и двух его спутников: – Этих троих мы с Обдергашем еще немного проводим, пока наши пути не разойдутся. А вам, Сквозьзабор, да поможет лорд Тенглор.
Мышедав и Обдергаш отошли на почтительное расстояние, дав Фритти, Шустрику и Мимолетке попрощаться с принцем.
Здесь, на краю неведомой, но явно опасной территории, Фритти не очень хотелось с ним расставаться. Он знал, что ему будет очень не хватать грубоватого, но добродушного Сквозьзабора. Он попытался было выразить это вслух, но слова не шли с языка, и Хвосттрубой сделал вид, будто снимает колючку с хвоста, а Мимолетка шагнула вперед и поблагодарила Сквозьзабора за помощь.
– Приятной пляски, принц, – добавил Шустрик. – Я видел в Перводомье очень много интересного и запомню это навсегда. Вы были так добры к нам!
– Шуст говорит и от моего имени, – тихо сказал Хвосттрубой. – Мы вам очень благодарны.
– Вот еще глупости! – засмеялся Сквозьзабор. – Это я ваш должник, хотя бы за сведения о южных землях. Пусть у вас все будет хорошо – для меня это лучшая награда.
Спутники принца подошли поближе и стали шумно прощаться. Когда Хвосттрубой и остальные уже отошли на некоторое расстояние, к Фритти вернулся дар речи. Он обернулся и крикнул принцу:
– Принц Сквозьзабор! И вам тоже – удачи и счастья!
– Не беспокойся, дружок! – захохотал охотник. – Я начал охранять эти границы еще до собственного Именования. За нас можешь не бояться!
Принц и его отряд повернулись и исчезли на опушке леса.
Когда солнце опустилось уже совсем низко, пять котов все еще шли по полого спускающейся равнине.
Мышедав – не без помощи Обдергаша – рассказывал о местах, которые им предстоит увидеть.
– Если вы хотите перебраться через Харарову Отметину, – сказал он, – вам, по правде говоря, лучше идти не вместе с нами, а на север. Там есть брод. Но все-таки советую пройти с нами еще немного, чтобы увидеть Разгневанный Водопад. Он стоит того, чтобы потратить полдня, и не так уж сильно вы уклонитесь от вашего пути.
По дороге любопытный Шустрик расспрашивал тана об истории, которую тот рассказал накануне, и об отношении воителей ко Двору Харара.
– В конце концов, очень многие из Племени живут с? Мурчела м и?в их жилищах. Что же в этом плохого? – спрашивал он.
Старый ворчун отнесся к расспросам котенка очень благодушно. Похоже, никто и никогда не обижался на Шустрика, ухмыльнулся про себя Фритти, разве что барсуки и лисы.
– Плохое, мой юный охотник, в том, – объяснил Мышедав, – что мы – Племя, а не Рычатели, которые нуждаются, чтобы им указывали, как жить, которые охотятся сворами и лижут пятки любому, кто дает им пищу. Племя всегда жило собственным умом и сноровкой, ведя свой земной танец без чужой помощи. А теперь половина из нас живет в безделье, и заточении, поступившись своей мужественностью и не страдая от этого, а подымается лишь для того, чтобы съесть пищу, приготовленную для них детьми Многовержца.
Хотя покрытый боевыми шрамами тан изо всех сил старался сохранить спокойствие, было видно, как глубоко волнует его этот вопрос.
– И вот теперь, – продолжал он, – даже Двор, где когда-то жил лорд Тенглор, заражен этим ядом. Хотя бы Воспарилл с его томным мистицизмом и покорностью судьбе! Это же никуда не годится! Всякому понятно, что кот должен бегать, должен охотиться! А королева! Да простит меня Тенглор, она же ест из миски – из миски! – словно принадлежит к тем неуклюжим, бестолковым тварям, которых мы изгнали много поколений назад. Королева Племени даже не охотится! – Мышедава трясло от сдерживаемого гнева. Он покачал головой. – Мне, конечно, не пристало сердиться, – сказал он огорченно, – но в наше, такое опасное, время видеть, как эти мяукающие лизоблюды маются от безделья, пока гибнут наши соплеменники… прости меня. – Тан замолчал, и все остальные надолго последовали его примеру.
Путешественники добрались до Разгневанного Водопада почти к концу Часа Длинных Теней. Здесь, на краю Хараровой Отметины, в холодном воздухе висели густые клубы колеблющегося тумана. Кругом разносился приглушенный грохот.
Молчавший некоторое время Мышедав вдруг повеселел.
– Вот об этом ты сможешь рассказывать своим еще не рожденным котятам, – повернулся он к Мимолетке.
По мере приближения к каньону звук становился все громче и громче и наконец стал просто оглушающим. Хвосттрубой даже вздрогнул. Название Разгневанный Водопад явно подходило этому месту как нельзя лучше.
Туман вокруг был такой густой, что Мышедав решил перевести их через Примурлыку возле того места, где она спускается в Харарову Отметину. Они шли по скользким камням, и Примурлыка – уже совсем не та спокойная речка, что тихо струилась возле Перводомья – мчалась вся в белой пене. Хвосттрубой вдруг с сожалением подумал о том, сколько раз позволял командовать собой с тех пор, как покинул дом.
«Достойный конец этого дурацкого путешествия, – сказал он себе, – быть насмерть забрызганным самой спокойной из всех рек, протекающих по полям Мурклы».
Но они все же переправились через нее, и даже Шустрик одолел поток без злоключений. Глядя назад, они видели, как Примурлыка падает с края пропасти и в белой пене с грохотом рушится в текущую далеко-далеко внизу могучую Мяву. Ударяясь о поверхность реки, быстро текущей по дну Хараровой Отметины, вода брызгами взлетала вверх, и с того места, где они сидели, заходящее солнце, сияющее сквозь завесу тумана, окрашивало небо в сверкающее золото, багрец и пурпур. Разгневанный Водопад ревел, как разъяренный зверь, и кошки с почтительным ужасом взирали на эту мощь.
Когда наконец солнце окутал Час Подкрадывающейся Тьмы, Мышедав снова привел их на берег Примурлыки – подальше от края утесов. Рев водопада превратился в далекий гул, и они сделали привал.
Ошеломленные величием Разгневанного Водопада, Хвосттрубой и его друзья не сразу поняли, что Обдергаш и тан собираются покинуть их.
– Мне жаль, что мы не можем сопровождать вас дальше, – сказал Мышедав, – но мы и так уже на несколько солнц запаздываем на встречу танов. Как я уже говорил, вам лучше идти вдоль стены ущелья и воспользоваться Перепрыжным Бродом. Даже если вы дойдете туда сегодня вечером, непременно дождитесь солнца: это опасная переправа.
Они попрощались – воители спешили.
– Помните, – сказал Мышедав при расставании, – у тех мест, куда вы идете, нынче дурная слава. Будьте осторожны. Я хотел бы еще что-нибудь для вас сделать, но вы пошли неизведанными тропами – и кто знает, что из этого может получиться?
С этими словами тан и его спутник ушли.
Часа два наши друзья шли на запад вдоль края Хараровой Отметины. Каждый был погружен в свои мысли.
Дойдя до одиноко стоявшего у края пропасти огромного дерева, возле которого начинался Перепрыжный Брод, они спокойно улеглись и уснули.
В ту ночь Фритти спал без снов.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Кто, проснувшись в глуши, возомнит с утра
Себя владыкой земли,
Может выяснить в ужасе: здесь вчера,
Незримо и не вдали,
А рядышком Зло прошло, проползло -
Вот его след… в пыли.
Арчибальд Рутледж
Наступил день, и они увидели Перепрыжный Брод – естественный каменный мост, узкой изогнутой аркой переброшенный через Харарову Отметину. Противоположная сторона ущелья была так далеко, что казалось, где-то в середине этот мост просто сходит на нет.
Шустрик опасливо рассматривал возведенное природой сооружение.
– Что, Хвосттрубой, наверное, придется по нему идти?
Фритти кивнул:
– Либо так, либо спуститься в Харарову Отметину и перейти Мяву там, внизу. Признаться, мне это не очень нравится.
– Теперь это для нас единственный путь, – спокойно сказала Мимолетка. – Мышедав сказал, что до конца ущелья много лиг. И к тому же я сомневаюсь, что это самое худшее из того, что нам предстоит. Пошли?
Хвосттрубой внимательно посмотрел на фелу.
«Не думаю, что она так спокойна, как хочет казаться, – подумал он. – Мои усы говорят, что ей тоже страшно. И может, даже больше, чем нам. Но храбрость, верно, проявляется по-разному».
– Мимолетка права, Шусти, – вслух сказал он. – Вперед!
Пройдя мимо гигантского дуба, о чьи корни, казалось, опирался один конец каменного моста, Фритти возглавил шествие. За ним следовал Шустрик, а Мимолетка шла последней и внимательно смотрела вокруг.
Перепрыжный Брод оказался шире, чем выглядел издали, – достаточно широким, чтобы три кошки могли идти рядом, – и сначала шагать было довольно легко. Но из-за дождя и холода камень местами был покрыт льдом. Все трое ступали медленно и очень осторожно. Через некоторое время стены ущелья расступились, и воздух наполнился ревом и грохотом мчащейся внизу Мявы. Идти стало опасно, а шум реки заглушал все звуки. Путники молча двигались над пропастью в затылок друг другу, как гусеницы по тонкой ветке.
Ближе к середине каменной переправы Фритти почувствовал, как поднявшийся со дна ущелья резкий порыв ветра взъерошил ему шерсть. Из-за неожиданно налетевшего вихря он сделал несколько неуверенных шагов.
Хвосттрубой остановился и медленно обернулся к своим спутникам. Шустрик был в одном-двух прыжках от него, а Мимолетка следовала за котенком с выражением мрачной сосредоточенности на морде. Шустрик тоже остановился и взглянул с переправы вниз – на Харарову Отметину.
– Хвосттрубой! Мимолетка! – позвал он, перекрикивая ветер. – Там, под нами, стая птиц! Под нами! Мы выше самих крылянок! – Шустрик нагнулся еще ниже, радуясь новому ощущению. У Фритти от страха бешено заколотилось сердце, вдруг стало не хватать воздуха.
– Шуст! Сейчас же отойди! – зарычал он. Шустрик вздрогнул, отпрянул от края и оступился на скользких камнях. Стоявшая сзади Мимолетка быстро ухватила котенка за шкирку. Она схватила его так сильно и уверенно, что малыш вскрикнул от боли, но пока его лапки снова не обрели под собой твердую почву, фела не разжала зубов, а разжав, бросила на Фритти взгляд, заставивший его повернуться и молча продолжать путь.
На спуске с переправы при сильном порыве ветра сама Мимолетка на мгновение потеряла опору, но сумела удержаться. Опасность миновала.
А внизу выла и ревела Мява, словно хотела броситься на трех крошечных созданий на узенькой полоске, висящей над бурной водой. Когда они наконец добрались до противоположного берега, у всех троих дрожали лапы, они свалились на землю и немного полежали, прежде чем смогли идти дальше.
Местность по другую сторону Перепрыжного Брода выглядела однообразной и пустынной. У края ущелья груды камней перемежались с поросшими редким кустарником буграми. Чем дальше они уходили от переправы, тем глуше становился шум Мявы, и холодное молчание окутывало их, как туман.
Если не считать птиц, которые время от времени молча, не издавая криков, пролетали у них над головой, кругом не было никаких признаков жизни. Ветер, касавшийся морды и усов Фритти, не нес с собой ничего, кроме холода и слабых запахов реки.
Шустрик тоже с любопытством и недоумением понюхал воздух и повернулся к Фритти за подтверждением своих ощущений.
– Я не чувствую запаха никакого другого Племени. Я вообще ничего не чувствую, Хвосттрубой.
– Да, Шусти, – огляделся вокруг Хвосттрубой, – это не самое приветливое место, где мне приходилось бывать.
Мимолетка бросила на Фритти многозначительный взгляд и сказала:
– Я уверена, мы найдем какую-то жизнь в Крысолистье. Может, где-нибудь поглубже.
«Почему она так смотрит, – подумал Фритти. – Наверное, не хочет, чтобы я пугал Шустрика».
Чуть позже Хвосттрубой ощутил легкое раздражение, какое-то подсознательное беспокойство. Он услышал слабое жужжание или гудение – оно было тихим и нереальным, как шум улья, находившегося миль за сто, Но звук был и понемногу, совсем понемногу, становился сильнее.
Когда они остановились отдохнуть, укрывшись от ветра за высоким камнем, Фритти спросил своих спутников, слышат ли они этот звук.
– Пока нет, – отозвалась Мимолетка, – но я так и думала, что ты услышишь его первым. Хорошо, что тебе это удалось.
– Что ты хочешь сказать? – удивился Фритти.
– Ты же слышал Мышедава. Слышал Сквозьзабора. Здесь, в этих пустынных краях, что-то неладно, поэтому мы и пришли сюда. Лучше, если мы почувствуем это раньше, чем оно почувствует нас.
– Что за «это»? – Глазенки Шустрика горели любопытством.
– Не знаю, – призналась Мимолетка, – но что-то плохое. Большое зло, какого я еще никогда не ощущала. Что-то похожее я испытала, когда в тот раз вернулась домой. Если мы собираемся вступить на его территорию – а мы уже здесь, – то по крайней мере не будем обманывать себя на этот счет.
Мимолетка стояла выпрямившись, с ясными глазами, и Хвосттрубой невольно подумал о том, какой же она была до гибели своего племени. Да, она настоящий охотник, это несомненно, но суровый взгляд у нее похоже, скорее от горя, чем по каким-то другим причинам. Сможет ли она когда-нибудь плясать и смеяться? Трудно себе представить. Но он же сам видел, как она играла с Шустриком. Может, пройдет время и она станет счастливее. Он очень надеялся на это.
Они шли до вечера, а когда Око Мурклы поднялось высоко, остановились на отдых. Невнятный гул, который даже нельзя было назвать звуком, казался теперь ближе, стал ощутимее, и даже Шустрик с Мимолеткой его слышали – какой-то поток, бежавший под самой поверхностью земли.
После безуспешной попытки поохотиться, путешественники признали свое поражение, свернулись в один пушистый клубок и заснули.
Хвосттрубой освободил нос из-под задней лапы Шустрика и неуверенно понюхал воздух. Око уже опустилось за горизонт, и предутренняя роса каплями оседала у него на носу. Что-то разбудило его, но что?
Стараясь не потревожить спящих друзей, он вытянул голову из клубка теплых тел, как высовывает ее свернувшаяся змея.
Гул, странная пульсация, которая отдавалась в костях, изменился. Он стал более вибрирующим – не то чтобы ближе, но отчетливее.
Фритти охватило сильное, пронизывающее чувство. Из темноты за ним кто-то наблюдал. Фритти замер с вытянутой шеей; даже объятый страхом, он ощущал неудобство такого положения.
Внезапно – словно он свалился в холодную воду – его волною накрыло чувство одиночества, накрыло и пронизало насквозь, глухое, будто даже не им испытываемое. Что-то или кто-то вжился в свою Отрешенность, как в шкуру, а Фритти ощущал это несчастное существо бок о бок с собой. Он вспомнил кота который ему приснился, и как тот кружился во тьме, источая холодное отчаяние. Не это ли чувство он сейчас испытывал?
Но не успел он вспомнить о духмянном ночном кошмаре, ощущение исчезло. Гул снова превратился в еле ощутимую пульсацию, а в лесу было пусто. Фритти почувствовал, сам не зная как, что наблюдатель исчез. Он разбудил остальных, и они, сонно, вполуха, выслушали его взволнованный рассказ. Вскоре стало ясно, что этой ночью их уже никто не потревожит. Все снова погрузились в беспокойный сон.
Следующим утром – после короткого перехода – при ярком солнце они увидели холм.
Спускались каменистой равниной в широкую неглубокую долину. Она уходила вдаль, к подножию высокой горной цепи, столь далекой, что горы казались лишь силуэтами на фоне неба. Снова пошел снег, и покуда он падал и падал, облепляя им шубки, они созерцали грибообразную выпуклость на серой, растрескавшейся земле долины. Низкий и массивный, холм выпячивался из холодной земли, словно темный панцирь невиданного жука.
Миновав узкий край долины, путники ощутили, как пульсация вдруг усилилась. Фритти, вздыбив шерсть, отскочил, а Шуст и Мимолетка судорожно затрясли головами, как бы пытаясь стряхнуть этот неприятный звук.
– Вот оно! – воскликнул Хвосттрубой; дыхание его участилось от страха.
– Оно самое, – согласилась Мимолетка. – Вот он, источник множества невзгод.
Шустрик отступил на несколько шагов и припал к земле, распахнув глаза и дрожа всем телом.
– Тут гнездо, – шепнул он. – Самое гнездо, а те, кто в нем, замучат нас!
Он принялся тихонько посапывать. Качнувшись Мимолетка придвинулась к нему сбоку и, успокаивая, лизнула его за ухом и вопрошающе поглядела на Фритти.
– Что же все-таки предпринять, Хвосттрубой? – спросила она.
Фритти в замешательстве тряхнул головой:
– И придумать не могу. Уж такого… ничуть не ожидал. Я… мне страшно…
– Посмотрел на громадный безмолвный холм и содрогнулся.
– Да и мне тоже, Хвосттрубой, – сказала Мимолетка таким тоном, что он поспешил поднять на нее глаза. Она встретила его взгляд, и на мордочке ее мелькнула тень улыбки, едва заметно пошевелив усы. И что-то еще проскользнуло между ними. Ощутив неловкость, Фритти отодвинулся к Шустрику.
– Держись, дружок, – сказал он, обнюхивая Шустриков нос. Запах страха исходил от котенка, тельце его била дрожь, пушистый хвостик был поджат. – Держись, Шусти, мы не позволим, чтобы с тобой что-нибудь стряслось. – Фритти даже не слышал, что говорит, пересекая и пересекая взором долину.
– Что мы там ни предпримем, а сейчас надо двигаться, – порешила Мимолетка.
– Ветер снова поднялся, а мы на самом юру. И не для одной только погоды.
Фритти понял – она права. Здесь они не прикрыты, не защищены – букашки на плоском камне, да и только. Он кивнул в знак согласия, и они убедили своего юного сотоварища снова подняться.
– Пошли, Шуст, давай поищем местечко, где можно получше укрыться, а там и подумаем немножко.
Мимолетка тоже придвинулась к малышу, ободряя:
– Сейчас, Шусти, мы ни на шаг не подойдем ближе. Я ни за что не хочу провести Часы темноты так близко от этого бррядового холма.
Котенок поддался уговорам и молча пошел между ними. Они начали обходить долину по внешнему ее краю.
Путники, держась вплотную друг к другу, беззвучным шагом двигались вдоль края долины – описывали, как небольшие планеты, круг возле серого, мертвого солнца. Когда же солнце, поднявшись, осветило долину болезненным светом, на дальней стороне этой громадной чаши завиднелись группы деревьев. Оттуда тянулось вдаль безбрежное лесное море.
– Это, верно, Крысолистье, – сказала Мимолетка. Хвосттрубой вздрогнул – таким громким показался ее голос после долгого молчания. – Дотуда, похоже, довольно далеко, – продолжала она, – зато мы наверняка найдем там укрытие.
– Конечно, – согласился Фритти. – Понимаешь, Шуст? Подумай! Деревья, чтобы точить о них когти, Пискли, чтобы охотиться, – все разом!
Шустрик чуть заметно усмехнулся и пробормотал:
– Спасибо тебе, Хвосттрубой. Я не подкачаю.
Они продолжали путь.
К концу Коротких Теней над ними пролетела вереница больших темных птиц. Одна из их шеренги отделилась от остальных и очертила круг над кошачьей троицей. У нее были блестящие глаза и черные искрящиеся перья. Несколько секунд она лениво повисела у них над головами, потом, издав пронзительный насмешливый крик, поднялась, чтобы нагнать подруг. Каркая, стая скрылась из виду.
С убыванием Потягивающегося Солнца они подошли к Лесу Крысолистья достаточно близко, чтобы различить макушки отдельных деревьев, высившиеся над краем долины. Быстрое приближение ночи, казалось, усиливало ощущение угрозы, исходившее от таинственной насыпи в центре долины.
Хвосттрубой слышал назойливое биение где-то глубоко внутри себя и, лишь снова и снова бессмысленно повторяя молитву воителей, подавлял желание удрать – и бежать, пока не свалится от изнурения. «Ослепительный лорд Тенглор, – бормотал он про себя, – вечный странник Огнелапый…» Шустрик и Мимолетка, казалось, не чувствовали этого столь сильно, как он, но и они выглядели напряженными и утомленными. Лес, простирающийся на многие лиги за долиной, был теперь виден полностью. На вид – очень радушный и гостеприимный.
Когда солнце стало наконец садиться, подсвечивая золотом вершины деревьев, они ускорили шаг, выжимая из тел последние силы. Едва солнце опустилось за дальний лесной горизонт и на небе остался лишь расплывчатый отсвет красной его короны, резко задул холодный ветер, – обжигал им носы, прижимал к телу мех.
Хвосттрубой прибавил шагу; Шустрик и Мимолетка изо всех сил поспешали за ним. Ощущение пульсации усиливалось, и он чувствовал себя совсем больным. Необъятная, необъяснимая жуть, казалось, гналась за ними по пятам. Все трое постепенно перешли на бег.
Они неслись вверх по наружному гребню долины; одолев его наконец, завидели внизу опушку Крысолистья. Не обращая теперь внимания ни на что, кроме сгущающегося позади давящего страха, скатились по невысокому склону и, метнувшись через каменистую низину, наконец-то скрылись под пологом леса.
Лес Крысолистья дремал… или казался дремлющим. В воздухе застоялось сумрачное, спертое спокойствие. Покуда Хвосттрубой со спутниками устало крались меж деревьями, лесное безмолвие гнело их не меньше собственной усталости.
Очутившись в лесу, Фритти и Шустрик вполне были готовы рухнуть там, где стояли, но Мимолетка заявила, что необходимо поискать местечко, которое получше защитит их от холода и возможного преследования. Скрывшись из виду, холм вовсе не исчез у них из памяти, они с усталыми стонами согласились на предложение фелы?и стали углубляться в лес.
Пробираясь по мокрой глине мимо мхов и грибов, все трое и сами сохраняли молчание, словно подражая безмолвию окрестностей. Двигались опустив головы, медленно, часто останавливаясь, чтобы принюхаться к незнакомым запахам Крысолистья. Влага пропитывала здесь все – земля и кора набухли и сочились, в лесу повсюду пахло древесными корнями, ушедшими глубоко в затхлую подземную воду. В холодном воздухе был виден пар от дыхания.
