Что нам обещает социология 3 страница

Эти и многие другие контрасты предпочтений могут не ис­ключать друг друга, хотя в пылу кулуарных баталий и ленивой неуязвимости специализаций их нередко принимают за подлин­ные противоположности. Здесь я даю лишь предварительные фор­мулировки и намерен вернуться к ним в конце книги. К тому времени я надеюсь обнаружить собственные предпочтения и пред­убеждения, ибо полагаю, что критику нужно выражать открыто. Но, несмотря на свое особое мнение, я попытаюсь установить куль­турное и политическое значение общественной науки. Мои при­страстия являются, разумеется, такими же субъективными, как и те, которые я собираюсь критиковать. Пусть тот, кто не разделяет Моих пристрастий, отвергнет их и таким образом выразит и при­знает свои собственные столь же вразумительно, как это намерен сделать я. Тем самым моральный аспект обществоведения — обще­ственная значимость социальных наук — получит свое признание, что даст возможность для его обсуждения. Это будет способство­вать повышению самосознания, которое является необходимым предварительным условием объективности общественной науки как научной дисциплины.

Короче говоря, я считаю, что классический социальный анализ составляет определенный комплекс традиций, которые могут быть осмыслены и использованы, а его существенной особенностью яв­ляется связь с конкретно-историческими социальными структура­ми. Исследуемые с его помощью явления имеют прямое отноше­ние к требующим безотлагательного решения проблемам общества и человека. Кроме того, я считаю, что, несмотря на наличие серь­езных препятствий на пути развития этой традиции как в самих социальных науках, так и в соответствующих образовательных и политических установлениях, определенные качества интеллекта, конституирующие ее, постепенно становятся общим знаменателем культурной жизни в целом и что потребность в них, пусть еще смутно и через обманчивую многоликость, начинает осознаваться.

Многие из тех, кто работает в области общественных наук, особенно в Америке, к моему удивлению, отказываются прини­мать брошенный им вызов. Одни фактически отрекаются от вы­полнения присущих социальному анализу интеллектуальных и по­литических задач; другие без тени сомнения просто не готовы к той роли, для которой они предназначены. Иногда кажется, что они едва ли не сознательно прикрываются старыми уловками и выдумывают новые отговорки. И все же, несмотря на отказ, внимание интеллектуалов и широкой общественности сейчас столь явно обращено к многообразию социальных миров, которое они изучают, что нельзя не согласиться с тем, что перед ними возникла уникальная возможность новых открытий. В реализации этой воз­можности раскрывается интеллектуальное предназначение социаль­ных наук, культурное значение социологического воображения и политическое значение общество - и человековедения.

 

6.

 

Мне, как социологу, довольно неловко осознавать, что все печально известные интеллектуальные направления (возможно, за исключением одного), которые я собираюсь критически рассмот­реть в следующих главах, принято относить к "области социологии", хотя скрытое в них отречение от политических и культурных задач безусловно присуще и каждодневной научной деятельности пред­ставителей других социальных наук. Как бы ни обстояло дело в политологии и антропологии, исторической и экономической на­уках, очевидно, что в Соединенных Штатах именно то, что пони­мается под социологией, стало сегодня центром осмысления соци­альных наук. Именно социологи усиленно разрабатывают методы исследования и именно они обнаруживают живейший интерес к "общей теории". Поистине замечательно разнообразие интеллекту­альных направлений, внесших свой вклад в развитие социологи­ческой традиции. Интерпретировать это разнообразие как единую традицию само по себе дерзость. Многие, наверно, согласятся, что все, чем занимаются сегодня социологи, более или менее уклады­вается в одно из трех направлений, искажение каждого из которых заводит в тупик.

Первое направление ведет к теоретическому осмыслению ис­тории. У О. Конта, например, как и у К. Маркса и М. Вебера, социология представляет собой попытку энциклопедически охва­тить всю целостность общественной жизни человека. В то же вре­мя она является исторической и систематической дисциплиной: исторической, поскольку изучает и использует факты прошлого, а систематической, потому что, занимаясь историей, пытается выде­лить "стадии" исторического процесса и повторяющиеся явления социальной жизни.

Теорию исторического процесса легко превратить в транс­историческое прокрустово ложе для многообразия фактов челове­ческой истории, из которого рождаются пророчества (обычно мрач­ные) относительно будущего. Сочинения Арнольда Тойнби и Ос­вальда Шпенглера — хорошо известные тому примеры.

ч Направление второе ведет к систематической теории "приро­ды человека и общества". Например, начиная с трудов формалис­тов, в частности Г. Зиммеля и Л. фон Визе, в социологии стали Разрабатываться концепции, с помощью которых можно было бы классифицировать все социальные отношения и проникать в существо их предполагаемых ин вариантных свойств. Короче говоря, 'этому направлению на высоком уровне обобщения свойственно статичное и абстрактное представление о компонентах социальной структуры.

В этом случае отказ от истории можно рассматривать как ре­акцию на искажения, допущенные первым направлением, однако систематическая теория о сущности человека и общества также легко может превратиться в доведенный до совершенства бесплодный формализм, где основное внимание уделяется умножению поня­тий и бесконечному манипулированию ими. У сторонников этого направления, которое я буду называть "Высокой теорией", поня­тия по существу заменяют действительность. Работы Толкотта Парсонса — наиболее характерный пример систематической теории в современной американской социологии.

Направление третье — эмпирические исследования социаль­ных фактов и проблем. Несмотря на то, что примерно до 1914 г. столпами американской социальной науки оставались О. Конт и Г. Спенсер, а также на сильное влияние немецкой теоретической традиции, в Соединенных Штатах очень рано ведущее положение заняли эмпирические исследования. Отчасти это явилось резуль­татом более ранней академической институциализации экономики и политической науки. При этом социология, которой отводилось изучение особой сферы общества, среди социальных наук быстро превратилась в своего рода разнорабочего, взяв на себя всевозмож­ные исследования, за которые не брались представители "солид­ных" дисциплин: исследования города и семьи, расовых и этни­ческих отношений и, конечно, "малых групп". Как мы увидим впоследствии, получившаяся в результате смесь преобразовалась в своеобразный стиль мышления, который я буду называть "либеральным практицизмом".

Изучение современного положения дел легко может обернуться нагромождением не связанных между собой и часто малозначимых фактов о локальных сферах человеческой деятельности. Это дока­зывают многие разработанные в Америке учебные курсы по со­циологии, но, пожалуй, наилучшим примером могут служить учеб­ные пособия по проблемам социальной дезорганизации. В то же время, социологи хотят быть специалистами по методике исследо­вания едва ли не всего, что происходит в обществе, и именно они подняли разработку методов на уровень методологии. Многие ра­боты Джорджа Ландберга, Сэмюэля Стауффера, Стьюарта Додда, Пола Лазарсфельда являются примерами этого направления. Склон­ность заниматься мелочами и культивирование метода ради самого метода хорошо совмещаются, хотя и не всегда идут рука об руку.

Особенности современного состояния социологии можно трак­товать как результат искажения одного или нескольких из пере­численных традиционных направлений. Однако и то, что на соци­ологические исследования возлагаются большие надежды, также находит объяснение в русле названных направлений. В настоящее время в Соединенных Штатах происходит нечто вроде эллинисти­ческого соединения разнородных элементов и целевых установок, взятых из социологии различных западных обществ. Если от тако­го изобилия социологических подходов представители других об­щественных наук начнут проявлять нетерпение, а социологи в от­вет постараются всюду поспеть со своими "исследованиями", то они рискуют выпустить из рук бесценное наследие прошлых поколений. Однако такое положение дел заключает в себе и опре­деленные возможности, поскольку в социологической традиции наилучшим образом представлена перспектива дальнейшего разви­тия социальных наук в целом и некоторых уже имеющихся дости­жений. Невозможно в нескольких словах описать все, что может дать изучение традиционных направлений социологии, но любой ученый, взявший на вооружение накопленные знания, будет щед­ро вознагражден. Овладение этими знаниями поможет открыть новые ориентиры для конкретной работы на ниве социальных наук.

К вопросу о том, какие перспективы открывают перед нами социальные науки, я вернусь (в главах 7 — 10) после того, как подробно рассмотрю некоторые из наиболее распространенных за­блуждений социологов (в главах 2 — 6).

 

2. «Высокая теория»

В качестве типичного примера "Высокой теории" рассмот­рим некоторые положения из "Социальной системы" Толкотта Парсонса. По распространенному мнению, это весьма важная книга, написанная наиболее выдающимся представителем этого интел­лектуального стиля.

"Элемент общепризнанной символической системы, пред­ставляющий собой критерий или стандарт отбора альтернатив ори­ентации, которые внутренне полагаются ситуацией, можно назвать ценностью... Но от этого мотивационно-ориентационного аспек­та тотальности действия, ввиду той роли, которую играют симво­лические системы, необходимо отличать "ценностно-ориентационный" аспект. Этот аспект имеет отношение не к тому, как ожидаемое положение дел может повлиять на баланс вознаграждений-деприваций актора, а к содержанию самих стандартов отбо­ра. При таком подходе понятие ценностных ориентации является логическим инструментом для формулирования одного из основ­ных аспектов артикуляции культурных традиций в системе дейст­вия.

Из производной природы нормативной ориентации и той роли, которую ценности, как показано выше, играют в действии, следует, что во всех ценностях присутствует то, что можно назвать социальной референцией... Одним словом, "нормативная ори­ентированность" действия внутренне присуща самой системе дей­ствия. Это вытекает, как было показано, из понятия ожиданий и его места в теории действия, в особенности в "активной" фазе, в которой актор преследует свои цели. Далее, ожидания в сочетании с тем, что выше я называл "двойной контингентностью" процес­са взаимодействия, порождают принципиально важную проблему порядка. В свою очередь, в этой проблеме можно различить два аспекта: порядок в обеспечивающих возможность коммуникации символических системах и порядок во взаимности мотивационной ориентации на нормативный аспект ожиданий - гоббсову пробле­му порядка.

Проблема порядка и, тем самым, проблема природы интег­рации стабильных систем социального взаимодействия, то есть со­циальной структуры, сводится, таким образом, к интегрированию мотивов акторов с нормативными культурными стандартами, ин­тегрирующими систему действия в данном случае на межличност­ном уровне. Эти стандарты являются, в терминологии предыду­щей главы, типовыми образцами ценностных ориентации и в этом своем качестве составляют принципиально важный компонент культурной традиции социальной системы"¹.

¹ Parsons Т. The Social System. Glencoe: Free Press, 1951. P. 12, 36 - 37. ' Pronunciamentos (ucn.) — торжественное обнародование доктрины личных заслуг. - Прим. ред.

 

Если некоторые читатели почувствовали желание немедленно перейти к следующей главе, надеюсь, они не поддадутся этому. Как процесс сочетания и различения понятий, "Высокая теория" все же заслуживает внимания. Правда, она не получила такого значительного влияния, как рассматриваемое в следующей главе "методологическое самоограничение", поскольку возможность ис­пользования " Высокой теории" как особого стиля научной работы довольно ограничена. Это объясняется тем, что ее весьма нелегко понять, и может возникнуть подозрение, что она вообще непости­жима. Непонятность обеспечивает ей надежную защиту, однако по этой же причине ее pronunciamentos *, предпринимающиеся с целью повлиять на исследовательскую манеру обществоведов, не достигают успеха. Не ради забавы, а следуя фактам, мы должны признать, что среди обществоведов продукция "Высокой теории" воспринимается неоднозначно.

По крайней мере для некоторых, кто претендует на ее понимание, и для тех, кому она нравится, "Высокая теория" явля­ет собой одно из величайших достижений во всей истории общест­венной науки.

Для других, которые тоже претендуют на ее понимание, но которым она не по вкусу, эта теория представляется неуклюжей высокопарной бессмыслицей. (Таких очень немного, хотя бы по­тому, что неприязнь и отсутствие терпения отвращают от попыток распутывать "Высокую теорию".)

Для тех, кто не претендует на ее понимание, но кому она очень нравится — а таких довольно много — "Высокая теория" служит волшебным лабиринтом, чарующим именно своей восхитительной непостижимостью.

Те же, кто не претендует на понимание "Высокой теории" и не любит ее, если им хватает духу стоять на своем, почувствуют, что "король-то голый".

Разумеется, многие высказывают свои взгляды, но еще боль­ше тех, кто сохраняет молчаливый нейтралитет в ожидании, не принесет ли "Высокая теория" значимые с профессиональной точ­ки зрения результаты, если вообще следует их ждать. И, хотя это может показаться крамолой, многие обществоведы ничего не зна­ют о ней, либо знают понаслышке.

Закономерно возникает неприятный вопрос о вразумительности "Высокой теории", который, конечно же, выходит за рамки самой теории¹.

¹ См.: Приложение, раздел 5.

 

Однако адепты столь сильно увлечены ею, что, боюсь, нам остается только выяснить, является ли "Высокая теория" простым нагромождением слов или в ней все-таки содержится рациональное зер­но. Думаю, рациональное зерно есть, но оно очень глубоко зарыто. Поэтому мы поставим вопрос следующим образом: если из "Высокой теории" убрать все, препятствующее ее пониманию, что же можно узнать из нее, иными словами, о чем собственно говоря, там идет речь?

 

1.

 

Есть только один способ ответить на этот вопрос: "перевести" один из фрагментов этого стиля мышления, а затем разобраться в "переводе". Выше я уже привел такой отрывок. Хочу только отме­тить, что не стремлюсь оценивать парсонсовское творчество в целом. Если я и буду обращаться к другим его сочинениям, то только за тем, чтобы с наименьшими издержками прояснить некоторые мо­менты, содержащиеся в "Социальной системе". Переводя текст "Со­циальной системы" на английский язык, я не претендую на совер­шенство перевода, но постараюсь не упустить ничего того, что выра­жено в книге ясно и отчетливо. При этом я утверждаю, что только то, что сказано ясно, является и вразумительным. В частности, я попытаюсь отсортировать содержательные утверждения от словес­ной игры. Сделать это важно, поскольку неразличение этих элемен­тов фатально для понимания текста. Чтобы наглядно это продемон­стрировать, я сначала приведу несколько фрагментов перевода, а далее предложу два варианта сокращенного перевода всей книги.

Перевод приведенного в начале главы отрывка выглядит сле­дующим образом: "Люди часто придерживаются определенных стан­дартов и ожидают, что и другие будут им следовать. В той мере, в какой они это делают, данное общество может быть упорядочен­ным". Парсонс пишет:

"В свою очередь существует двойная структура этого "свя­зывания". Во-первых, благодаря интернализации стандарта кон­формность приобретает для "Эго" личностную, экспрессивную и (или) инструментальную значимость. Во-вторых, структурирова­ние реакций "другого" как санкций на действия "Эго" являет со­бой функцию его конформности относительно стандарта. Поэто­му конформность как прямой путь удовлетворения собственных потребностей-диспозиций имеет тенденцию к сочетанию с кон­формностью как условием получения благоприятных и ухода от неблагоприятных реакций со стороны других. В той мере, в какой, по отношению к действиям некоторого множества акторов, под­чинение "ценностно-ориентационным стандартам" отвечает обоим критериям, то есть, когда с точки зрения любого действующего в этой системе актора конформность является одновременно и спо­собом удовлетворения собственных потребностей-диспозиций, и условием "оптимизации" реакций других значимых акторов, такой стандарт может быть назван "институционализированным".

Понимаемый таким образом ценностный стандарт всегда институционализируется в контексте взаимодействия. Вот почему сис­тема ожиданий всегда совмещает в себе два интегрированных по отношению к нему аспекта. С одной стороны, имеются ожида­ния, которые содержат и отчасти устанавливают стандарты пове­дения "Эго", актора, взятого в качестве исходной точки, — это "ролевые ожидания". С другой стороны, с точки зрения этого ак­тора, имеется некоторый набор ожиданий относительно контин-гентно вероятных ответных реакций со стороны "других"; по­следние будут называться "санкциями", которые, в свою очередь могут подразделяться на позитивные и негативные в зависимости от того, воспринимает их актор как влекущие за собой поощрения или, наоборот, как депривацию. Поэтому между ролевыми ожида­ниями и санкциями устанавливаются отчетливые взаимные отно­шения. Что для "Эго" санкции, для "другого" — ролевые ожида­ния, и наоборот.

Роль, следовательно, является одним из секторов тотальной системы ориентации индивидуштьного актора, которая формиру­ется относительно ожиданий в специфическом контексте взаимо­действия, то есть интегрирована в специфический набор ценност­ных ориентации, управляющих взаимодействием с одним или более "другими" во взаимодополняющих ролях. Эти "другие" не обязательно составляют определенную группу индивидов, но могут включать любого "другого", если и когда последний вступает в особенное дополнительное отношение взаимодействия с "Эго", для которого характерна взаимность ожиданий относительно об­щих стандартов ценностных ориентации.

Явно, что степень институционализации тех или иных сово­купностей ролевых ожиданий и соответствующих им санкций мо­жет быть разной. Эта степень является функцией переменных двух видов: с одной стороны, тех, которые воздействуют на актуальное принятие стандартных ценностных ориентации, а с другой - тех, которые детерминируют мотивационную ориентацию или созна­тельную готовность следовать соответствующим ожиданиям. Как мы увидим, через оба эти канала на степень институционализации влияют самые различные факторы. Прямую противоположность полной институционализации составляет аномия, то есть отсутст­вие структурной дополнительности в процессе взаимодействия, или, что то же самое, полное разрушение нормативного порядка в обоих указанных смыслах. Аномия, однако, является предельным поня­тием, которое не применимо для описания какой-либо конкрет­ной социальной системы. Как и в случае с институционализацией, можно говорить лишь о степени аномии. Последняя является об­ратной стороной институционализации.

Институт можно определить как комплекс институционализированных интегративных ролей, имеющий стратегическую структурную значимость для конкретной социальной системы. Ин­ститут следует рассматривать как социально-структурную едини­цу более высокого порядка, чем роль, поскольку он состоит из множества взаимозависимых ролевых образцов и их компонентов"¹.

¹ Parsons T. Op. cit. P.

 

Изложим то же самое другими словами. Люди действуют либо совместно с другими людьми, либо против них. Каждый учиты­вает ожидания других. Когда такие взаимные ожидания достаточ­но определены и устойчивы, мы называем их стандартами. Кроме того, каждый ожидает реакции других на свои действия. Эти ожи­даемые реакции мы называем санкциями. Некоторые из них ка­жутся нам поощряющими, другие - нет. Когда люди руководству­ются стандартами и санкциями, можно сказать, что они вместе играют свои роли. Это - удобная метафора. В самом деле, то, что мы называем институтом, пожалуй, лучше всего определить как более или менее устойчивый набор ролей. Когда внутри некоторо­го института, или в пределах состоящего из таких институтов общества, стандарты и санкции перестают сдерживать людей, мы можем говорить, вслед за Дюркгеймом, об аномии. Таким образом, на одном полюсе институты со строго упорядоченными и приве­денными в полное соответствие стандартами и санкциями, а на другом — аномия, о которой Йитс говорил как об отсутствии "цент­ровки" и которую я называю разрушением нормативного порядка.

Должен признать, что мой перевод не совсем точен. Отчасти положение спасает тот факт, что в тексте содержались очень хоро­шие мысли. В самом деле, многие идеи "Высоких теоретиков" при переформулировании оказываются более или менее стандартными положениями, которые можно найти во многих учебниках по со­циологии. Однако, что касается "институтов", то приведенное выше определение не совсем полное. Поэтому к нашему переводу нужно добавить, что роли, составляющие институты обычно не являются просто одним большим "взаимодополнением" "общепринятых ожиданий". Вспомните службу в армии, работу на заводе или, наконец, семью. Все это суть институты. Тем, кто находится внут­ри них кажется, что соответствовать ожиданиям некоторых людей важнее, чем ожиданиям всех остальных. Это происходит потому, что они, как говорят, "имеют больше власти". Или изъясняясь более социологически, институт представляет собой совокупность ролей, упорядоченных по авторитету. Парсонс пишет:

"С точки зрения мотивации приверженность общим ценнос­тям означает, что при поддержке данных ценностных стандартов акторы разделяют общие "чувства", смысл которых заключается в том, что подчинение релевантным ожиданиям трактуется как "благо" сравнительно независимо от любого специфически ин­струментального "преимущества", извлекаемого из конформно­сти, например, неприятия негативных санкций. Более того, при­верженность общим ценностям, хотя и может соответствовать удовлетворению непосредственных потребностей актора, всегда имеет некоторый "моральный" аспект, и в этом плане конформ­ность в известной мере определяет "сферы ответственности" ак­тора в более широких, а именно социальных системах действия, в которых он участвует. Очевидно, что специфической сферой от­ветственности является коллективность, конституируемая особой общей ценностной ориентацией.

При этом, совершенно ясно, что "чувства", которые испы­тывают люди, поддерживающие подобные общие ценности, посвоей специфической структуре обычно не являются выражением конституциональных предрасположенностей организма. Они при­обретаются путем воспитания и обучения либо достигаются лич­ными усилиями. Более того, роль, которую играют эти "чувства" в ориентировании действия, не совпадает, по преимуществу, с ролью культовых объектов, которые должны быть опознаны и к которым следует "приспособиться", скорее, речь идет о роли ти­повых образцов культуры, которые должны быть интернализова-ны; они конституируют часть структуры личностной системы само­го актора. Эти "чувства", которые можно назвать "ценностными установками", являются, таким образом, внутренними потребнос­тями-диспозициями личности. Только посредством интернализации институционализированных ценностей осуществляется под­линная мотивационная интеграция поведения в социальной струк­туре, и для того, чтобы выдержать ролевые ожидания, мобилизу­ются "глубинные" уровни мотивации. Только когда этот процесс достигает определенного уровня, можно говорить о высокой сте­пени интегрированности некоторой социальной системы и о при­мерном* совпадении интересов коллективного образования и част­ных интересов его членов.

Интеграция совокупности общих ценностных образцов с интернализованной потребностно-диспозиционной структурой кон­ституирующих общество лиц является ключевым феноменом динамики социальных систем. Если не принимать во внимание процесс самых незначительных взаимодействий, стабильность лю­бой социальной системы зависит от степени такой интеграции -это положение можно назвать фундаментальной динамической тео­ремой социологии. Это отправная точка всякого анализа, претен­дующего на рассмотрение динамики социальных процессов".

'Примечание Парсонса: "Полное совпадение следует считать пре­дельным случаем подобно пресловутому вечному двигателю. Хотя абсо­лютную интеграцию социальной системы мотивации с полностью со­гласованным набором типовых образцов культуры эмпирически наблю­дать невозможно, понятие подобным образом интегрированной соци­альной системы имеет важное теоретическое значение"¹.

¹ Ibid. Р. 41 -42. 42

 

Поясним то же самое другими словами. Когда люди придер­живаются одних и тех же ценностей, они склонны вести себя так, как того от них ожидают другие. Более того, они часто считают такую конформность самым благим делом даже тогда, когда она, казалось бы, противоречит их непосредственным интересам. То обстоятельство, что общие ценности воспитываются, а не наследуются, совсем не умаляет их значение для мотивации поведения и образа мыслей человека. Напротив, они становятся частью самой личности и в этом качестве соединяют людей в общество, по­скольку социальные ожидания становятся индивидуальной потреб­ностью. Это настолько важно для стабильности любой социальной системы, что я буду прибегать к нему в качестве главной отправ­ной точки всякий раз, когда буду анализировать какое-нибудь общество как функционирующую систему".

Мне кажется, аналогичным образом пятасотпятидесятипятистраничную "Социальную систему" можно было бы перевести на вразу­мительный английский язык на 150 страницах. При этом книга не представляла бы ничего особенного. Однако в ней бы использова­лась терминология, способствующая наиболее ясному пониманию изложенных ключевых проблем и путей их решения. Конечно, лю­бой замысел, любую книгу можно выразить как в одном предложе­нии, так и растянуть на двадцать томов. Вопрос заключается в том, насколько пространным должно быть изложение, чтобы развер­нуть ту или иную конкретную мысль, и насколько важной пред­ставляется эта мысль: в какой мере она позволяет осмыслить наш собственный жизненный опыт и насколько широк круг тех про­блем, которые она помогает решать или хотя бы сформулировать.

Изложить парсонсовскую книгу в двух-трех фразах можно, например, следующим образом. "Нас спрашивают: каковы основы социального порядка? Ответ, по всей видимости, таков: общепри­нятые ценности". И это все, о чем говорится в книге? Конечно нет, но это - главное. Разве это не так? Разве нельзя подобным же образом переложить любую книгу? Конечно, можно. Моя книга* может быть препарирована точно так же: "Кто, в конце концов, правит Америкой? - Никто полновластно не правит, но если какая-то группа и правит, то это — властвующая элита". А вот книга, которую вы держите в руках: "Что должны изучать социальные науки? — Они должны изучать человека и общество; иногда они этим и занимаются. Они пытаются помочь нам понять жизнь отдельного индивида и историю, понять связь между ними, про­являющуюся в разнообразии социальных структур".

* Имеется в виду книга Ч. Райта Миллса "Властвующая элита". - Прим. ред.

 

Дадим перевод парсонсовской книги в четырех абзацах.

Вообразим себе нечто, что можно назвать "социальной систе­мой", в которой индивиды действуют с ориентацией друг на дру­га. Многие их действия до некоторой степени упорядочены, ибо индивиды в этой системе имеют общие ценностные стандарты и соответствующие конкретные способы практической деятельности. Некоторые из этих стандартов мы можем назвать нормами. Дейст­вующие в соответствии с нормами индивиды в сходной ситуации скорее всего будут действовать аналогичным образом. В той мере, в какой это соблюдается, существуют "социальные регулярности", которые обычно можно наблюдать в течение весьма продолжи­тельного времени. Устойчивые во времени регулярности я буду называть "структурными". Все входящие в социальную систему структурные регулярности можно рассматривать как всеобъемлю­щее, чрезвычайно сложное равновесие. О том, что это метафора, я собираюсь забыть, потому что хочу, чтобы читатель вполне реаль­но воспринимал употребляемое мной понятие "социальное равно­весие".

Существуют два основных механизма, поддерживающие рав­новесие в обществе. Если один из них или оба не срабатывают, равновесие нарушается. Первый, механизм "социализации", вклю­чает в себя все обстоятельства и условия, при которых новорож­денный превращается в социальную личность. Часть социального утверждения личности заключается в усвоении ею мотивов для выполнения требуемых или ожидаемых от нее другими социаль­ных действий. Второй — механизм "социального контроля", под которым я понимаю все способы поддержания порядка в обществе и посредством чего люди сами держатся в определенных рамках. Под "рамками" я, разумеется, имею в виду любые типичные дей­ствия, ожидаемые и одобряемые в социальной системе.