Захаров в похвальном слове своем Екатерине Второй.

Но что? Польша под Хоругвию Костюшки дерзает оскорблять Повелительницу свою? Дерзает татьски убивать сынов ее? Дерзает угрожать рушением Посполитым? – Суворов, рекла Екатерина, накажи! – Как бурный вихрь взвился он от стрегомых им границ Турецких; как сокол ниспал на добычу. Кого увидел – расточил; ^{402}кого натек – победил; в кого бросил гром – истребил. Пала Прага – изгладилось от лица земли Королевство Польское – было – и нет! – Европа содрогнулась – Княжество Литовское влилось в Россию и составило две ее Губернии: – се Екатерина! – Но воззрим с благоговением на ее образ; изочтем, если возможно, прекрасных свойств ее сокровища. – Сановитый рост являл Царицу; великие небесного цвета очи – проницание и милость; отверстое чело – престол ума; полные руки – щедроты сим^[325]вол; осанка, поступь, глас – премудрости богиню. Во всех движениях ее видима была величественная непринужденность; в украшениях простота; во вкусе изящность. Во всех рассуждениях обитало особенное свойство сладостного убеждения; в глаголах Аттическая соль, Латинская краткость, Славенское великолепие. Какая в велениях кротость! Какая нежность в приветствиях! Какая в ожидании терпеливость! – Повелевая, казалась просящею; даруя – одолженною; наставляя – ^{403}приемляющею советы. Гнев Ее был тайна кабинета; милость – обрадованных глас трубный. Никогда величие не являлось с благодушием подобным; ни единый из Монархов толикого уважения, ни едина из Цариц толикой любви не привлекала. Когда окруженная блистательным двором своим являлася собранию чинов, всяк мнил тогда видети святая святых. Когда принимала послов в облечении Императорского велелепия, казалась окруженною и благостию небес, и священным ужасом силы, могущества и власти, в единой Ей совокупленных, и от единыя происходящих. Когда удостаивала кого своей беседы, величие слагала, робеющего ободряла, скромную нужду предваряла, самые недостатки вещающего Ей не приметившею казалась. – Титло че^[326]ловека всегда предшествовало в понятиях Ее титлу Самодержца. Нарицание Россиян чадами – именованию подданного; любовь их – повиновению предпочитала. Стражу свою в сердцах народных – славу в блаженстве их по^{404}ставляла. В наградах щедра – как мать природа; в наказаниях милостива – яко отец небесный. – Колико несчастных, коих злодеяния умели прогневить ангельское Ее сердце, оставлены были грызению совести, или естественному постижению смерти, без утверждения Ею осудившего их приговора! Колико благополучных, кои немощи ради человеческой извинены были. Колико таковых, которые исправлением погрешностей своих паки сердце Ее к себе приклонили! От самого вступления своего на престол сохранила она равномерный блеск славы до последнего дня своей жизни: никогда не изнемогла в превратностях фортуны; никогда в неудачах своенравия не оказала; даже в болезненных припадках ни жалоб, ни уныния не изъявила. Отягчена будучи игом правления толь обширной державы, никогда бременем своим не скучала; никогда многозаботливым течением оного не затруднялась. Будучи осторожна, никогда тщетным сомнением сердца своего не ^{405}терзала; благонадежна – никогда не осла^[327]била престола своего безопасности. Любя людей, всегда им не доверяла; – не доверяя – никогда любви своей к ним не уменьшила. – Таковыми ограждена правилами всегда была одинакова, премудра, велика; всегда себе единой подобна. Подражая Высочайшему Существу, в соцарствование с собою посадила правду; подпорами престола своего милость и суд поставила; беспристрастие мерилом всех своих деяний учинила. Любя во всем изящное, не обременяла себя маловажными делами; любя правосудие, не терпела самовластия преимуществ; любя человеков, гнушалась тайных доносов, и сих толико же подлых, колико и злостных извергов, кои из-за угла наносят согражданам своим в тыл удары. Она считала их пружиною правления малоумного и вкупе жестокого, которое развращает одну для погибели другой сограждан половины; которое сыну на отца, жене на мужа, брату против брата, другу на друга дает кинжал; которое на^{406}граждает для того клевету, чтоб не воздать заслугам; которое утешается исчислением наказанных мнимо-виновных, отвращаясь внушения несравненного удовольствия награждать добродетель; которое мнит быть правосудным, наказуя без суда; мнит быть проницательным, видя глазами чудовищного ^[328]клеветника; которое наконец усмотря себя обманутым, терзается раскаянием, и на оскорбленного напрасно подданного незазорными очами взирать не смеет (и проч.).

— — —