Сицевым житием особным егда святыя девы устраняхуся от человек, от Бога явлены быша: не может бо укрытися град верху горы стоя. Ибо исцеления недужным чудесно от них бывающая, яко велегласныя трубы по всей стране той о них воз {105} вестиша. В то время царствова Максимиян зло [93] честивый: страною же тою обладаше Фронтон Князь, иже слышав о святых девах, повеле яти их, и привести пред себе. Агницы Христовы их же пустынныя не вредиша звери, сии от человек зверообразных и зверонравных яты, и пред мучителя приведены быша. Сташа на суд нечестивых три девицы яко три Ангели, им же бы не пред человеком, но пред самим в Троице славимым Богом стояти. Недостойни бяху очи людей грешных на святолепная лица их смотрети, яже Ангельскою красотою и благодатию Святаго Духа сияху. Удивляшеся мучитель таковой красоте их в пустыни храненой, каковыя ниже в домех царских виде когда; ибо аще и телеса их многими труды и постами бяху до конца умерщвлена, обаче лица девическия лепоты своея не погубиша, паче же обретоша ю. Идеже бо духовныя радости и веселия сердце бе исполнено, тамо не можаше увянути цвет красоты личныя, по писанному: сердцу веселящуся, лице цветет. Имать же иногда и воздержание нечто сицево, яко вместо дря {106} хлости лепотою красит лица человеческия, яко же Даниила и с ним триех отрок, сих в посте и воздержании живущих красота превосхождаше всех отроков царских: то же видети бе и в святых девах, яко изумеватися человеческому уму, зряще пустынныя цветы и дщери Божия красо [94] тою своею и добротою превосходящия всякую лепоту дщерей человеческих.
Вопроси же я Князь первее о именах и отечестве, они же сказаша, яко от имене Христова Христиане именуются, при крещении же имена приятая суть, Минодора, Митродора и Нимфодора, в той стране Вифинийстей от единаго отца и матере рождены. Та же простре Князь к ним речь свою, ласканием к своему злочестию их приводя и глаголя: о девы красныя! вас велицыи боги наши возлюбиша, и красотою сицевою почтоша, еще же и великими богатствы почтити вас готовы, точию вы честь им воздадите, и с нами принесите им жертву и поклонение: аз же вас пред Царем имам похвалити. И егда узрит вы Царь, возлюбит вас, и многими почтет дарами, за великих {107} же боляр своих отдаст вы, и будете паче иных жен честны, славны и богаты. Тогда Минодора старейшая сестра, молчаливая отверзе уста своя глаголющи: Бог нас создал, и образом своим украсил, сему кланяемся, инаго же бога кроме Его ниже слышати хощем. Даров же ваших и честей тако требуем, яко же кто требует сметия ногами попираемаго: еще же и благородныя мужи от Царя твоего нам обещаеши: и кто может лучший быти паче Господа нашего Иисуса Христа, Ему же верою уневестихомся, чистотою спряго [95] хомся, душею прилепихомся, любовию соединихомся, и Он наша есть честь и слава и богатство, и от Него не точию ты и Царь твой, но ни весь мир сей отлучити нас возможет. Митродора же рече: Кая польза человеку, аще мир весь приобрящет, душу же свою оттщетит? что бо нам есть мир сей противу любимаго жениха и Господа нашего? блато противу злата, тьма противу солнца, желчь противу меда: убо мира ли ради суетнаго имамы отпасти любве Господни, и погубити души наша? да не будет! (Какое пред гроз{108}ным судиею смелое изъявление любви к Богу, отвержение от предлагаемых благ, и презрение к мирским почестям, когда должно для них оставить веру!) Мучитель же рече: много глаголете, яко не видите муки, и не приемлете ран: яже егда увесте, инако рещи имате. Отвеща же ревностию Нимфодора: муками ли и лютыми ранами устрашити нас хощеши? собери зде от всея вселенныя мучительская орудия, мечи, рожны, ногти железныя, призови всех мучителей от всего мира, совокупи вся виды мук, и обрати я на слабое тело наше, узриши, яко первее вся тая орудия сокрушатся, и всем мучителем руце устанут, и вси твои мук виды изнемогут, неже мы Христа нашего отвержемся, за Него же горкия муки сладким раем, а временная [96] смерть, вечным животом нам будет. (Можно ли сильнее описать непоступную в вере твердость, воспламеняющуюся ревностию при напоминании о муках, и кто сия, которая пред лицом грозного мучителя, исчисляя роды орудий, толикое мужество в себе явля{109}ет? Младая дева! не находим ли мы здесь подобия кисти, каковою Тасс изобразил представшую пред Аладина Софронию свою?) Князь же рече к ним: советую вам яко отец, послушайте мя чада и пожрите богом нашим, единородныя сестры есте, не восхотите убо едина другую видети безчестия и студа исполнену и лютыя муки терпящую, ни хотите цвет красоты вашей увядающ зрети. Не добре ли глаголю? Не суть ли вам на пользу словеса моя? Воистинну отеческий совет даю, не хотя видети вас обнажаемых, биемых, терзаемых и на уды раздробляемых. Повинитеся убо повелению моему, да не точию у мене, но и у Царя благодать обрящете, и вся благая приемше в благополучии преживете дни своя послушавше мя ныне: аще же ни, то абие горкия беды и тяжкия болезни обымут вы, и погибнет красота лица вашего. (Здесь приметить надлежит, какое искусство употребляет Сочинитель, дабы твердость в вере изобразить торжествующею над всем. Сколько прелестей и ужасов собрано для [97]поколебания юных {110}сердец! С одной стороны угрожаются они лютыми мучениями и смертию, с другой предлагается им изобильная жизнь и сладость брака; мучитель вместо гнева и угроз, хладом своим скрепляющих твердую душу, нападает на них кротостию, сожалением, просьбою, советами, ласками, теплотою своею смягчающими крепость духа; однако же посреди сих увещеваний своих не забывает, к возбуждению в них страха и трепета, напомянуть мимоходом о терзании, о раздроблении их на уды, в случае непослушания. Ответы святых дев убедительны, сильны, смелы, но без дерзости, без гордости; нет в них ничего, кроме благородной смелости сердца, преисполненного любви к Богу, уповающего на бессмертие души, и уверенного в правоте своих чувств.) На сия словеса отвеща Минодора: нам, о судие! ни ласкание твое есть приятно, ни прещение страшно: вемы бо, яко наслаждатися с вами богатств, славы и всех сластей временных, есть вечную себе горесть готовити во аде: тер {111} петь временныя за Христа муки, есть вечную себе на небесех радость ходатайствовати; и тое благополучие, еже нам обещаеши, есть непостоянно, и муки, ими же нам претиши, суть временны. Нашего же Владыки, и муки, яже уготова ненавидящим Его, суть вечны, [98] и множество благости, юже сокры любящим Его, есть некончаемо: того ради не хощем ваших благ, ниже боимся мук, яко временны суть: боимся же мук адских, и взираем на небесная благая, яко вечна суть, а наипаче, яко любим Христа жениха нашего, тем и умрети за Него желаем: умрети же единодушно вкупе, да покажемся сестры быти духом паче, неже телом. И яко же едина нас утроба роди в мир, тако едина за Христа мученическая смерть да изведет от сего мира, и един да приимет ны чертог Спасов, и тако не разлучимся с собою во веки. По сем возведши очи горе воздохну, и рече: о Иисусе Христе Боже наш, не отвержемся Тебе пред человеки, ни Ты отвержися нас пред Отцем Твоим, иже есть на небесех. И паки к мучителю глагола: мучи убо, о судие, {112} тое, еже тебе красно быти видится, тело наше, уязви е ранами, ни едино бо лучшее телу нашему украшение может быти, ни злато, ни маргариты, ниже многоценныя одежды яко же раны за Христа нашего, их же подъяти давно желаем. (Какая преисполненная усердия ко Христу молитва, и какая пот о м твердая к судии речь!) Князь же к ней рече: ты старейша еси и леты и разумом, имела бы еси и других учити, да повинутся повелению Цареву и нашему: ты же и сама не слушаеши и оных [99] развращаеши. Послушай убо мя, молю тя, сотвори повеленное, поклонися богом, да и тыя на тебе смотряще тоже сотворят. Отвеща же Святая: всуе трудишися Княже, пекийся нас от Христа отлучити, и к поклонению идолом, их же вы богами зовете, преклонити. Ни аз сотворю сего, ниже сестры моя, с ними же есмь, яко же и они со мною, едина душа, едина мысль, едино сердце Христа любящее. Советую убо тебе, не трудися более словами, но самою искушай вещию: бий, сецы, жги, на уды раздробляй, тогда узриши, повинемся {113} ли безбожному твоему повелению. Христовы есмы, и за Него умрети готовы. Сия слышав Фронтон Князь исполнися ярости, и весь гнев свой на Минодору излия: и абие повеле меньшия две сестры, отведши Минодору старейшую их сестру, обнажити, и четырем спекулатором бити. Биена же бысть Святая, и проповедник вопияше: почти боги и похвали Царя, и законов его не уничижай. Биша же ю чрез два часа. И егда глагола к ней мучитель: пожри бог о м. Она отвеща ему: не ино что творю, точию жертву приношу, не видиши ли, яко вся себе принесох жертву Богу моему? (Какой приличный и спокойный ответ посреди мучения!) Мучитель же веляше слугам жесточае бити ю. Биша убо по всему телу без помилования, сокрушающе составы ея, [100] ломающе кости и плоть раздробляюще. Она же усердною безсмертнаго жениха своего любовию и желанием объята, доблественно терпяше, аки не слышащи болезни. Та же из глубины сердечныя возопи: Господи Иисусе Христе, веселие мое, и любве сердца моего, к Тебе прибегаю надеждо моя, и молю, приими в мире душу мою: {114} и сия рекши испусти дух, и пойде к возлюбленному жениху своему, ранами яко многоценными утварьми украшена.
По четырех же днех Митродору и Нимфодору мучитель пред собою на суде поставив, положи при ногах их мертвое тело старейшия сестры их, и лежаше тое честное Святыя Минодоры тело наго непокровенно нимало, ниже бе на нем не уязвленнаго места, вся уды сокрушены, от ног до главы не бе целости, и бе умилен позор всем зрящим. (Какое новое и ужасное средство к поколебанию твердости двух оставшихся сестр!) Сие же сотвори мучитель, аки бы глаголя: видите ли сестру вашу, то же и вам будет. И надеяшеся, яко тыя две сестры, видевше тако люте умученное тело сестры своея, убоятся и повинутся воли его. Вси же предстоящии смотряще на мертвое и люте уязвленное тое тело, естественною побеждахуся жалостию, и яве умиляющеся плакаху, точию един мучитель более ожесточа [101] шеся аки камень. Святых же дев Митродору и Нимфодору само естество и любовь, яже к сестре, аще и преклоняше {115} к слезам, обаче возбраняше им большая любовь Христова, и известная надежда, яко сестра их уже в чертозе жениха своего веселится, и оных к себе ждет, да таковыми же ранами украсившеся потщатся приити и явитися лицу всевожделеннаго Господа: и тое удержаваше от слез Святыя девы, яже взирающе на предлежащее им Святое тело, глаголаху: благословенна ты сестра и мати наша сподобльшаяся венцем мученичества венчана быти, и внити в чертог жениха твоего: помолися убо преблагому Господу, Его же ныне зриши, да не медля повелит и нам твоим же путем приити к Нему, и поклонитися Величествию Его, наслаждатися же любве Его, и веселитися с Ним во веки. О мучители! Почто медлите долго не убивающе ны? Почто лишаете нас части возлюбленныя сестры нашея? Почто не скоро сию нам подаете смерти чашу, ея же аки пресладкаго пития жаждем? Се готовы уды наша на раздробление, готовы ребра на жжение, готова плоть на растерзание, готовы главы на усечение, готово сердце на мужественное терпение: начните убо дело ваше, {116} не надейтеся бо от нас более ничто же, не преклоним колена богом лжеименитым. Видите нас усердно [102] желающих смерти, и что хощете более? Умрети с сестрою нашею за Христа Господа жениха нашего прелюбезнаго желаем. (Какой мужественный слог и какое торжество веры! Лежащее пред глазами тело убиенной сестры, ожидание той же самой участи над собою, увещевание, убеждение, обещание всякого рода земных благополучий: коликие суть орудия к потрясению твердости душевной! Но какая сила чувств, и какое величество духа, чем более стесняемого, тем более неунывающего и растущего!) Егда же судия аще и виде небоязненныя их умы, и желание смерти за Христа непременное, обаче покушаяся еще ласканием к своему преклонити единомыслию, нечто лукаво глагола. Отвещаша: доколе не престанеши, окаянне, нашему твердому предложению противная глаголати: аще емлеши веру, яко единаго корене ветьви, единыя утробы сестры есмы, то веждь известно, яко и мысль едину имамы, юже от убиенныя тобою се {117} стры нашея разумей: аще бо та ни един имущи пред очесы страдания мужественнаго образ толикую в терпении яви силу, что убо мы сотворим смотряще на сестру нашу образ нам себе давшую? Не видиши ли, како она аще и лежащи, и уста затворена имущи, обаче отверстыми своими ранами, яко же усты наказует ны, и увещевает к подвигу стра [103] дальческому? Не разлучимся убо от нея, ни расторгнем сроднаго нашего союза, но умрем, яко же и она умре за Христа. (Какой оборот мыслей и какое противное намерению следствие! Из того жестокого зрелища, из того самого бесчеловечного примера, которым мучитель мнил устрашить их, почерпают они новую к подкреплению сил своих пищу! И с каким притом убедительным красноречием объясняются: вместо затворенных уст сестры их вещают к ним отверстые ее раны!) Отрицаемся обещанных вами богатств, отрицаемся славы, и всего, еже от земли есть и в землю паки возвратится. Отрицаемся тленных женихов, имуще нетленнаго, Его же {118} любим, и Ему же в вено нашу за Него смерть приносим, да безсмертнаго, вечнаго, чистаго и святаго чертога Его сподобимся. Тогда мучитель отчаяв надежды своея разъярися зело, и повеле Нимфодору отвести, Митродору же повесивше свещами опалити тело ея: и опаляема бе по всему телу чрез два часа. Такову же терпящи муку, возвождаше очеса своя к единому, за Него же страдаше, возлюбленному жениху своему, помощи от Него просящи. Опаленную же аки угль, снемше с древа, повеле мучитель палицами железными крепко бити, сокрушающе вся уды ея, и в тех муках Святая Митродора взы [104] вающи ко Господу, предаде в руце Его Святую свою душу. Умершей же ей, приведена бысть третия агница Христова Святая Нимфодора, да двоих уже сестр своих мертвая телеса видит, и тех лютаго убиения устрашившися отвержется Христа. Нача же к ней Князь лукаво вещати: о красная девице! Ея же аз паче иных удивляюся лепоте, и о юности милосердствую: бози ми суть свидетелие, яко не мнее тя люблю дщере моея, точию приступи и поклонися {119} богом, и абие велику имети будеши у Царя благость, даст бо тебе имения и чести: а еже есть больше, многое у него будеши имети дерзновение. Аще же ни, увы мне, зле погибнеши, яко же и твоя сестры, их же телеса видиши. Святая же вся словеса его вменяющи аки ветр, не внимаше им, но и противу вещая укори идолы и идолопоклонников, Давидски глаголя: идоли язык сребро и злато, дела рук человеческих: подобни им да будут творящии я, и вси надеющиися на ня. Видя же беззаконный, яко не успеет словесы ничто же, повеле обнаживши ю повесити, и ногтьми железными строгати тело ея. Она же в тех муках ничесо же нетерпеливо показа, ни возопи, ниже возстена, но точию горе очи возведши, двизаше устнами своими, еже бе знамением ея к Богу прилежныя молитвы. И егда вопияше проповедник, пожри богом, и [105] свободишися от муки. Отвеща Святая: аз пожрох себе Богу моему за Него ми и страдати сладко, и умрети приобретение. Наконец мучитель повеле палицами железными убити до смерти, и убиена бысть Святая за свидетельство Иисус Христово. {120} Тако троица девиц Святую Троицу прослави смертию страдальческою. Мучителю же не довольно бе мучити живыя, но и на мертвыя неукротимую свою излия лютость: повеле бо огнь велик возгнетити, и телеса святых мучениц в него на сожжение во врещи. Сему же бывшу, внезапу другий огнь с великим громом с небесе спаде, и в мгновение ока сожже Фронтона Князя и вся его слуги мучившия святых мучениц. На вознещенный же огнь дождь велик излияся и погаси его. (Толь лютому действию какой приличнейший конец быть может, как не сей, что гром поразил мучителей, и дождь погасил воспаленный ими огнь!) А вернии вземши телеса святых от огня неврежденная, погребоша я честно близ теплых вод в едином гробе. Их же едина утроба роди, тех и гроб един прия, да яже неразлучны быша в животе своем, неразлучны будут и по смерти. Сестры быша на земли, сестры суть на небеси в едином чертозе жениха своего, сестры и во гробе. Над ними же создана бысть Церковь во имя их, и истекаху от них исцелений {121} [106] реки, во славу Бога в Троице единаго, и в память триех девиц святых, их же молитвами да сподобимся зрети Святую Троицу, Отца и Сына и Святаго Духа, единаго Бога, Ему же слава во веки, аминь.
Все сии приведенные для примера здесь выписки из Священных писаний суть отнюдь не такие, которые бы с особливым тщанием выбраны были, но случайно взяты из немногого числа попадавшихся мне в руки книг. Между тем, если мы без всякого предубеждения и предрассудка, вникнув хорошенько в язык свой, сравним их с самыми красноречивейшими иностранными сочинениями, то должны будем признаться, что оные ни общим расположением описания или повествования, ни соображением понятий, ни остротою мыслей, ни изобретением, ни украшением, ни чистотою и величавостию слога, не уступают им. Откуда ж мысль сия, что мы не имеем хороших образцов для наставления себя в искусстве слова? От малого разумения языка своего. Почему считаем {122}мы себя толь бедными? Потому что не знаем всего своего богатства. Справедливо ли сие, что язык наш ныне токмо начинает образоваться? Весьма справедливо! Сличим еще раз вышепоказанный необразованный слог Славенский с нынешним образован [107] ным слогом, и мы тотчас сие увидим. Разогнем какую-нибудь из книг, а особливо из переводов наших, ныне издаваемых, которые, благодаря Французским Авторам, обучающим нас Русскому языку, почти все одинаким складом пишутся; разогнем, говорю, какую-нибудь из книг сих, мы найдем в ней:
“... Осталась у него одна только дочь. Он принял всевозможные старания о развитии ее характера 1), и неусыпно пекся о том, чтоб ее сохранить в расположениях свойственнейших счастию 2). Она показала, в первых еще своих летах, редкую остроту ума, живые чувствования и легкое благоволение 3); но однако ж 4) можно было приметить в ней весьма великую наклонность к огорчению от малейшей при{123}чины. Когда она достигла до юношеских лет, тогда сия чувствительность дала рассудительный оборот ее мыслям, тихость ее нравам 5), которые придавали блеск ее красоте, и делала 6) ея 7) гораздо любезнейшею в глазах тех, которые 8) были одарены подобными свойствами; но Сент-Обер был столько благоразумен, что не мог 9) предпочесть красоту добродетели; будучи проницателен, он мог судить, сколь сия красота бывает опасна для той 10), которая об[108]ладает ею, и потому не мог радоваться этому 11). Таким образом стал он стараться укреплять ее характер 12) и приучать ея 13) господствовать над своими наклонностями, и обуздовать свои стремления; он научил ея 14) удерживать первое движение и переносить хладнокровно бесчисленные сопротивления 15) встречающиеся в жизни; но чтоб научить ее принуждать себя 16), влить в сердце ее 17) спокойное достоинство 18), которое одно сильно преодолеть страсти и возвысить нас превыше 19) {124}всех печальных происшествий и злосчастий, то он сам имел нужду в мужестве, и не без труда показывал вид, что его не трогают слезы, маловажные огорчения, которые причиняла иногда Эмилии предусмотрительная его прозорливость 20). Эмилия похожа была на свою мать. Она имела прекрасную ее талию 21), нежные черты ее лица; имела подобно ей глаза голубые, нежные и милые 22); но как ни были прелестны ее черты, только особенно выражения ее осанки, переменяющейся подобно предметам, коими она трогалась, придавало ее фигуре непреодолимую прелесть 23)”.
1) Что такое: развивать характер? {Похож ли этот бред} [Похоже ли это] на Русский язык?
2) Что такое: сохранить ее в располо [109] жениях свойственнейших счастию? Могут ли стихи древних Оракулов быть темнее сего?
3) Что такое: живые чувствования и легкое благоволение? Пустой звук слов не может быть вразумителен.{125}
4) Что значит здесь однако ж? Союз сей показывает всегда некоторое изъятие из предыдущего положения, как например: он хотя тихого нрава и терпелив, однако ж не даст себя в обиду. Здесь слова терпение и обида имеют некоторую между собою противоположность, поелику предполагается, что обида может разрушить терпение. Но живость или пылкость чувств в том и состоит, что человек склонен к радостям и огорчениям от малых причин: к чему ж здесь союз однако ж?
5) Что такое: сия чувствительность дала рассудительный оборот ее мыслям? Что такое: сия чувствительность дала тихость ее нравам? Откуда научаемся мы такому чудному составлению речей, таким странным выражениям?
6) Здесь глаголы спутаны: после множественного придавали, поставлен тотчас единственный, и делала, относящийся к чувствительности, о коей прежде говорено было. Прекрасный выйдет слог, когда [110]мы глаголы так {126}располагать будем: чувствительность дала, нравы придавали, и делала!
7) Здесь местоимение ея поставлено не в том падеже; должно говорить и делала ее, а не ея. Мы после из многократного впадания в сию погрешность увидим, что это не опечатка.
8) Недавно было которые: близкого и частого повторения сего местоимения надлежит избегать, да притом же здесь надлежало сказать которыя, поелику говорится о женщинах, а не о мужчинах.
9) Глагол не мог поставлен здесь весьма некстати; ибо кто чего не делает по невозможности, а не по доброй воле, тому и благоразумия приписывать не должно.
10) Здесь местоимение той означает женщину, но может относиться к красоте; ибо сказано: сия красота опасна бывает для той (красоты). Подобного двумыслия в хорошем слоге надлежит избегать.
11) И потому не мог радоваться этому, есть весьма грубый и слуху противный слог.{127}
12) Укреплять характер, есть нелепица.
13) Здесь вторично местоимение ея поставлено не в том падеже: приучать ее, а не ея. [111]
14) Та ж самая погрешность в третий раз.
15) Бесчисленные сопротивления. Оба сии слова здесь не у места, и потому {паче} [больше] служат {они} к затмению, нежели к ясному выражению мысли. Слово сопротивление не значит противность, или противный и неприязненный случай, но значит борьбу нашу с сими случаями, и следственно глагол переносить не приличествует оному; ибо переносить противности можно, а переносить сопротивления есть то же самое, что сопротивляться сопротивлениям. Слово же бесчисленные отнимает вероятность у слов переносить хладнокровно. Дабы сделать мысль сию правдоподобною и ясною, надлежало бы сказать: и переносить хладнокровно встречающиеся в жизни противности, не обременяя понятия нашего неимоверным словом бесчисленные. Даже {128}и в сих словах: переносить хладнокровно, заключается уже нечто неестественное, и для того гораздо ближе к нашим чувствам: переносить терпеливо. Сколько Писателю рассуждать должно, когда он желает, чтоб писание его не было вздорное!
16) Принуждать себя, есть весьма слабое и неясное выражение; настоящее слово: владеть собою.
17) Здесь в четвертый раз место[112]имение ее поставлено не в том падеже: влить в сердце ея, а не ее.
18) Влить в сердце спокойное достоинство, есть один пустой звук слов, без всякой мысли.
19) Возвыситься превыше. Вознестись превыше, можно сказать; но возвыситься превыше, отдалиться далее, приблизиться ближе, подобные сему выражения не составляют красоты слога.
20) Предусмотрительная прозорливость есть такое же выражение, как: высокая высота, зримая видимость и проч.
21) Талия. Талии бывают также и у Русских женщин, а потому кажется и {129}названию сему надлежало бы также быть и в Русском языке.
22) Можно сказать: прекрасные, черные, голубые глаза. Можно также сказать: милые глазки, милый ротик; но весьма нехорошо: милые нежные глаза! милый нежный рот!
23) Выражение осанки, переменяющейся подобно предметам, коими она трогалась придавала фигуре ее непреодолимую прелесть!!! После таковой ясности смысла и красоты слога не остается нам ничего, как токмо удивляться, в какое краткое время и какие великие успехи, учась у Французов, сделали мы в Российском языке!
[113]В краткой выписке сей, содержащей в себе не более двух страниц, находим мы такое великое число несвойственностей, погрешностей, нескладиц и нелепостей: сколько ж найдем мы их во всей книге? Может быть в возражение скажут мне, что я выбрал самое худое место и самый слабый перевод, по которому не должно заключать вообще о всех переводах. {130}Я и не говорю обо всех, однако ж смело отвечаю, что из десяти девять таковых, в которых подобный сему бред выдается за красоту слога. Разогните нынешние наши книги, вы увидите, что главная часть писателей наших щеголяют сим тарабарским языком, и называют его новым, вычищенным, утонченным! Книги сии печатываются, умножаются, никто не оговаривает их, слог их похваляется; молодые люди, мало упражнявшиеся в языке своем, читая их приучают ум свой к ложным понятиям, к худому складу, к невразумительным выражениям; зло сие возрастает, распространяется, делается общим. Оное по свойству нашему наклонному к подражанию, по привычке, делающей всякую странную вещь не странною, так прилипчиво, так неприметно вкрадывается в нас, что те самые люди, которые видят его и вопиют против него, не чувствуют, [114]что они сами им заражены. Желаете ли пред глазами своими иметь тому пример? Прочитайте следующее {131}о нынешнем воспитании нашем рассуждение:
“Если бы перестали у нас воспитывать детей не справясь с их склонностями и дарованиями, если бы перестали родители избирать им состояние без цели и предназначений, то можно надеяться, что следующее поколение произрастило бы лучших людей на сцене гражданского мира! Рассмотрите физически и морально всякое юное существо вступающее в учение; определите ему с первой буквы его состояние, его место в обществе, займите его всеми познаниями, всеми опытами, касающимися единственно до его предмета; усовершенствуйте его в одной части, сделайте из него доброго гражданина, или ученого, или судию, или воина, или пресвитера, или купца, или земледельца; удалите от него попугаев иностранных, всю эту диалектику чужеземную; оставьте непростительное, грубое заблуждение, чтобы ломать язык их в молодости для приятного выговора {132}чужого и большею частию для моды, не давши глубокого понятия о своем; научите их подражать иностранцам, которые весьма худо изъясняются и нашим языком, и [115]другими, пренебрегая сию маловажную часть воспитания: однако ж не менее того нас учат, просвещают1); уверьте, что можно не краснея весьма худо говорить иностранным языком и быть весьма полезным членом общества; твердите им, что не ум богат языком, а язык умом. Переуверьте их в обольщающей химере, что будто в чтении одних иностранных книг можно только почерпать высокие, новые идеи; они рождаются от наблюдений, соображения, размышлений – и в свое время. Раскройте пред глазами воспитанников ваших свою веру, свою историю, свои законы, свое домашнее устройство, пользы Государства, торговлю, промыслы, художества, науки; твердите им непрестанно, что они должны быть прежде всего члены своего Отечества, слуги своего Государя, {133}и потом уже граждане мира! Напоминайте им о любви к нему, о своих обязанностях, о добродетелях замеченных ими в своих отчизнах, и вы увидите, как приметно, как скоро переменится сей хаос воспитания нашего в истинный свет просвещения, в лучшую, соответственнейшую систему для нашего народа; вы увидите, как отличительно родятся характеры, дарования, творческие умы; как воскреснут твердые [116]великие души, пробудятся порывистые желания патриотизма и из разнеженных голов Сенских питомцев, родятся не личины Русских, но истинные Русские, добрые граждане, сыны своего отечества!”
1) Тот же Сочинитель в примечании своем {на вышеозначенное место} между прочим говорит: “Мы начинаем забывать Русский язык более и более: куда вы хотите явиться с Русским языком? В хорошем обществе, в круге людей так называемых (лучшего сорта) de bon ton, там говорят по-Французски. В школе? Там {134}изъясняют уроки по-Французски. В домах? Там коверкают свой язык и мешают его с Французским. Где же говорят по-Русски? на площади, на бирже, по деревням – и кто?... Это неутешимо! Пора бы нам иметь больше народной гордости и не унижать достоинства своего языка пред целым светом! Все знают, как тонок, обилен, сладок, живописателен Русский язык: для чего бы не стараться довести его до возможного совершенства? Для чего такой могущественной Империи не заставить иностранцев столько же подвигнуться к нам, сколько мы к ним?[19] Для чего [117]не {135}заниматься им нашим языком в посольствах, сношениях политических – для чего не употреблять его при дворе? Там, где стечение утонченных мыслей; там, где вежливость, искусство обращения доведены до такой высокой степени? Там-то надобно образовать первоначальный вкус к своему наречию, там начать воспитывать Русский язык[20]: тогда разольется он нечувствительно в обществе, заставят гораздо с большею охотою всякого письменного человека заниматься его красотою; тогда будут по крайней мере писать с надеждою, что книги Русские и читать и понимать станут”.
