IV. «Ты первый» говорит Паулина

 

Совершенно внезапно, она чувствует стеснение, боится услышать, как её слова вылетают изо рта Фила, уверенная в том, что они прозвучат гулко, но в то же время ложно, словно сухой гром. Однако, она забыла разницу между его публичным голосом – ораторским и немного жёстким, будто голос киношного адвоката в сцене, где перед судом присяжных происходит его заключительная речь – и тем, которым он разговаривает, когда он с друзьями (и ему нечего выпить). Это более мягкий, более добрый голос, и она довольна слышать то, как её поэма вылетает из его рта. Нет, даже более чем довольна. Она благодарна. Он заставляет её звучать намного лучше, чем она есть на самом деле.

 

Тени отпечатываются на дороге

поцелуями чёрной губной помады.

Разлагающийся снег на фермерских полях

блестит, словно выброшенные свадебные наряды.

Нарастающий туман обращается в золотую пыль.

Облака, разделяясь, кипят и призрачный диск,

казалось, мчится позади них.

И он прорывается!

На пять секунд могло бы быть лето

и я, в свои семнадцать, с цветами

на руках на моём платье.

 

Он ложит листок бумаги на стол. Она смотрит на него, слегка улыбаясь, но с беспокойством. Он кивает головой:

– Прекрасно, дорогая. – говорит он. – Довольно прекрасно. Теперь ты.

 

Она раскрывает блокнот, находит то, что по-видимому является последним стихотворением, и пролистывает четыре или пять небрежно накаляканных наброска. Она знает, как он работает, и она продолжает листать до тех пор, пока не находит текст, написанный не трудно читаемым курсивом, а маленькими аккуратными печатными буквами. Она показывает его ему. Фил кивает и поворачивается, чтобы взглянуть на шоссе. Всё это очень славно, но скоро им придётся уходить. Они не хотят опоздать.

Он видит приближающийся ярко-красный фургон. Он быстро едет.

 

Она начинает.

 

V. Бренда видит, как из рога изобилия сыпятся гнилые фрукты.*

Да, думает она, вот так и надо. День Благодарения для придурков.

 

Фредди станет солдатом и будет воевать на чужбине, так как сделал брат Жасмин, Томми. Мальчики Жасмин, Эдди и Труз, поступят так же. У них будут масл-кары, когда, и если они вернуться домой, и если бензин всё ещё будет доступен через двадцать лет. А девочки? Они пойдут по мальчикам. Они распрощаются со своей девственностью в то время, как по телевизору будут показывать игровые шоу. У них будут дети, они будут жарить мясо на сковородках и наберут вес так же, как набрали они с Жасмин. Они будут покуривать травку и есть много мороженого – дешёвого, из «Уолмарта». Но, наверное, не Розеллен. С Розеллен что-то не в порядке. Ей нужно будет учиться по специальному образованию. У неё всё ещё будет слюна на её остром маленьком подбородке, когда она будет уже в восьмом классе, равно как и сейчас. Семеро детей родят семнадцатерых, сменадцатеро родят семьдесят, а семьдесят родят двести. Она уже видит этот парад ободранных дураков, шагающих в будущее, некоторые из них в джинсах, поверх которых видно зад их нижнего белья, некоторые в футболах хеви-метал, некоторые в заляпанных подливкой униформах официантки, некоторые в обтягивающих брюках из «Кеймарта» с маленькими ярлычками СДЕЛАНО В ПАРАГВАЕ, пришитыми ко шву их вместительной задней части. Она уже видит горы игрушек «Фишер-Прайс», которые будут у них и которые они позже продадут на дворовых распродажах (где большая их часть изначально и была куплена). Они будут покупать товары, которые будут видеть по телевизору и задолжают компаниям кредитных карточек так же, как и задолжала она… и задолжает опять, ведь «Выбери четыре» было счастливой случайностью и она знает это. На самом деле, даже хуже чем счастливая случайность: просто поддразнивание. В сущности, жизнь – это ржавая покрышка, валяющаяся в канаве у обочины дороги, и жизнь продолжается. Она никогда уже не почувствует себя так, словно она сидит в кабине реактивного истребителя. Лучше уже не будет. Её корабль уже не придёт. Ни для кого нету лодок, и её жизнь не снимают на камеру. Это реальность, а не реалити-шоу.

 

Шрек закончился, и все дети спят, даже Эдди. Голова Розеллен опять на плече Эдди. Она храпит, как старая женщина. На руках у неё красные отметины, потому что порой она не может перестать чесаться.

 

Жасмин закручивает крышку на бутылке «Алленса» и бросает её обратно в детское сидение под ногами на полу. Тихим голосом она говорит:

– Когда мне было пять, я верила в единорогов.

 

– Я тоже. – говорит Бренда. Она смотрит на Жасмин. – Интересно, насколько быстро эта штуковина может ехать.

 

Жасмин смотрит на дорогу впереди. Они проносятся мимо голубого знака, на котором написано ЗОНА ОТДЫХА 1 МИЧИГАН. Она не видит дорожного движения на севере; обе полосы полностью их.

 

– Давай, проверим. – говорит Жасмин.

 

Числа на спидометре увеличиваются от 80 до 85. Затем 87. Между педалью газа и полом всё ещё остаётся немного места. Все детишки спят.

 

Вот и зона отдыха уже близко. Бренда видит только одну машину на стоянке. Похоже, модная машина, Линкольн или, может быть, Кадиллак, я могла бы арендовать одну из таких, думает она. У меня было достаточно денег, но слишком много детей. Я бы не смогла их всех вместить туда. Вот так всегда.

 

Она отводит свой взгляд от дороги. Она смотрит на свою старую подругу ещё со средней школы, которая, так получилось, живёт в соседнем городке. Жасмин смотрит на неё в ответ. Фургон, теперь уже едущий сто миль в час, начинает заносить.

 

Жасмин слабо кивает, и поднимает Ди, бережно прижимая малышку к своим большим грудям. У Ди до сих пор во рту её успокаивающий палец.

 

Бренда кивает в ответ. Затем,она надавливает своей ногой сильнее, пытаясь нащупать ковровое покрытие фургона. Оно на месте, и она мягко опускает на него педаль газа.

 

VI. «Стой, Паули, стой!»

Он тянется и хватает её за плечо своей костлявой рукой, пугая её. Она поднимает свой взгляд от его стихотворения и видит, что он уставился на шоссе. Его рот раскрыт и за его очками его глаза, казалось, выпучиваются достаточно далеко, чтобы достать до линз. Она прослеживает за его взглядом как раз вовремя, чтобы увидеть, как красный фургон плавно проскальзывает с дорожной полосы на аварийную полосу и с аварийной полосы по наклонному вьезду в зону отдыха. Он не заворачивает. Он едет слишком уж быстро, чтобы завернуть. Он пересекает дорогу на скорости не меньше девяноста миль в час, и залетает на склон прямо под ними, где и врезается в дерево. Она слышит громкий глухой удар и звук бьющегося стекла. Лобовое стекло разбивается вдребезг; на мгновение, осколки стекла искрятся на солнце и она думает – кощунственно – великолепно.

 

Дерево разрезает фургон на две раздробленные части. Что-то – Фил Хенрейд боится даже думать, что это ребёнок – взметнуло высоко в воздух и падает в траву. Затем, бензобак фургона начинает гореть, и Паулина кричит.

 

Он вскакивает на ноги и бежит вниз по склону, перескакивая через забор из жердей, словно юноша, коим он когда-то был. В эти дни, его барахлящее сердце редко когда выходит у него из головы, но в тот момент, как он бежит вниз к горящим обломкам фургона, он нисколько о нём не думает.

 

Тени облаков прокатываются по полю, и затем по лесу за ним. Дикие цветы качают своими головами.

 

Он останавливается за двадцать ярдов до бензинового погребального костра, жар обжигает его лицо. Он видит то, что и думал увидеть – выживших нет – но он никогда не представлял себе столько не выживших. Он видит кровь на траве. Он видит осколки задней фары – словно клубничная грядка. Он видит оторванную руку, застрявшую в кусте. В огне он видит плавящееся детское сидение. Он видит ботиночки.

 

Паулина появляется возле него. Она трудно дышит. Единственное, что шальнее её прически – её глаза.

 

– Не смотри. – говорит он.

 

– Что это за запах? Фил, что это за запах?

 

– Горящий бензин и резина. – говорит он, хотя это, вероятно, не тот запах, о котором она ведёт речь. – Не смотри. Ступай обратно и… у тебя мобильный телефон с собой?

 

– Да, конечно, он у меня…

 

– Ступай обратно и позвони 911. Не смотри на это. Тебе не нужно это видеть.

 

Ему это тоже не нужно видеть, но он не может отвести взгляд. Сколько? Он видит тела по меньшей мере троих детей и одного взрослого – возможно женщины, но он не может быть уверен. Да и столько обуви… и всей одежды… он видит коробку из-под ди-ви-ди диска…

 

– Что если я не дозвонюсь? – спрашивает она.

 

Он указывает на дым. Затем на три или четыре машины, уже съезжающие на обочину.

– Это ничего уже не решит. – говорит он. – Но попробуй.

 

Она начинает уходить, и затем поворачивается. Она плачет.

– Фил… сколько?

 

– Я не знаю. Много. Ступай, Паули. Кое-кто из них, может быть, ещё жив.

 

– Поступай, как знаешь. – говорит она сквозь рыдания. – Чёртова штуковина ехала слишком быстро.

 

Она начинает устало подниматься назад по склону. На полпути к стоянке зоны отдыха (теперь туда подъезжают и другие машины), ужасная идея приходит ей в голову и она оборачивается, уверенная, что увидит своего старого друга и любовника, самого лежащим в траве, возможно хватаясь за свою грудь, возможно без сознания. Но он на ногах, осторожно обходит вокруг пылающей левой половины фургона. В то время, как она наблюдает это, он снимает свою модную спортивную куртку с заплатками на локтях. Он становиться на колени и что-то ею накрывает. Либо человека, либо часть человека. Затем, он идёт дальше.

 

Взбираясь по склону, она думает о том, что все их попытки сотворить прекрасное с помощью слов – иллюзия. Или же шутка, сыгранная с детьми, которые эгоистичным образом отказались взрослеть. Да, наверное так. Такие дети, думает она, заслуживают быть подколотыми.

Как только она добирается до парковки, всё ещё трудно дыша, она видит, как лист газеты «Таймс» с разделом об икусстве лениво кувыркается по траве от лёгкого дуновения ветра, и думает, Не бери в голову. Герман Вук всё ещё жив и пишет книгу о языке Бога. Герман Вук верит, что тело ослабевает, но слова никогда. Так что всё в порядке, не так ли?

 

Прибегают мужчина и женщина. Женщина поднимает свой мобильный телефон и фотографирует им. Паулина Энслин наблюдает за этим без особого удивления. Она полагает, что позже женщина покажет это друзьям. Затем, они выпьют, поужинают и поговорят о Божьей милости. Божья милость кажется нерушимой каждый раз, когда это с кем-то другим.

 

– Что произошло? – кричит ей в лицо мужчина.

 

Внизу, под ними, худощавый старый поэт «происходит». Он уже гол по пояс. Он снял свою рубашку, чтобы накрыть одно из других тел. Его рёбра штабелем очерчены на белой коже. Он становиться на колени и расстилает рубашку. Он воздымает свои руки к небу, затем опускает их и обхватывает ими свою голову.

 

Паулина тоже поэт, и в силу этого она чувствует, что способна ответить человеку на языке, на котором говорит Бог.

 

– А на что это, нахрен, похоже?

 

 

Посвящается Оуэну Кингу.

 

 

 

 

Перевод выполнен Грищенко А.В.

Электронный адрес: [email protected]

* «Орэндж Драйвер» (Orange driver) – дешёвый бутылочный американский коктейль.Состоит из водки,вина и апельсинового сока.

* «Хертц» (Hertz) – американская компания,занимающаяся арендой и прокатом автомобилей.

* «Чеви Экспресс»,он же «Шевроле Экспресс» (Chevy Express) – популярная модель микроавтобуса Шевроле.

* «Ред руф» (Red roof) – сеть гостиниц по всей Америке.

* «Хоум бокс» (HBO – Home Box Office) – американский кабельный телевизионный канал,преимущественно транслирующий теле-сериалы.

* «Рисомолка» – распространненное у американцев прозвище японских мотоциклов.

* имеются ввиду две крупнейшие амеркианские сети фаст-фудов «Макдональдс» и «Бургер кинг».

* «Мэгги Мэй» (“Maggie May”) – песня Рода Стюарта (английского блюз-рок певца), написанная им в соавторстве с Мартином Квиттентоном, записанная в 1971 году. Сингл «Мэгги Мэй» стал чарт-топпером как в Британии, так и в США, продержавшись по пять недель на #1 в обоих списках.

* Куинс (Queens) – самый большой по территории и второй по населению район Нью-Йорка.

* Ма бебе (фр. Ma bébé) – моя крошка.

* Рог изобилия (лат. Cornu copiae) – символ изобилия и богатства, заимствованный из древнегреческой мифологии. Представляет собой изогнутый рог, наполненный цветами, плодами и т.п. В США рог изобилия, как символ тесно ассоциирован с праздником Дня Благодарения. Символический рог изобилия, наполненный фруктами часто служит украшением на стол во время этого праздника.