Глеб встал, подошел к окну и отдернул штору. Комната вмиг наполнилась тоскливым молочным светом.
- Я тебе вечером позвоню, - безразлично сказал он.
- Не смей... - еле слышно прошептала Ева. - Не смей... Ты не посмеешь...
- Дура ты все-таки, - пробормотал Глеб и продолжил, не останавливаясь. Но говорил он не с ней, не с Евой, а словно бы с пустотой: - Чего тебе еще надо? Не понимаю. Придумала себе какую-то идиотскую роль жертвы и изображаешь ее мне целыми сутками. Ты думаешь, я тебя не люблю? Хорошо. А ты думаешь, ты меня любишь? Вот это твое - «медленно и печально» - это ты меня так любишь? Да какая это любовь, Ева? Окстись!
«Медленно и печально». Эти слова прозвучали для Евы как звук последнего выстрела. Повисла звенящая, предсмертная тишина. Он сказал это о ее любви. Четыре года Ева, боясь хоть как-то его расстроить, хоть чем-то его ранить или обидеть, чудовищным усилием воли держала все в себе. То, что она боялась «не так» вздохнуть, только бы он не рассердился, сейчас он назвал теми словами, которыми он обычно описывает самый плохой из возможных сексуальных актов. «Медленно и печально»...
- Ты чудовище, Глеб! Ты чудовище! - Ева шептала, но ей казалось, что от ее крика сейчас вылетят окна и посыплется штукатурка. - Как ты мог?! Как ты мог?!
Она буквально вывалилась в прихожую, схватила сумочку, сдернула с вешалки куртку и бросилась в дверь.
- Я позвоню, - бесстрастно пообещал Глеб.
Он так ничего и не понял. Ничего. Эти слова словно пригвоздили Еву к позорному столбу. Он ее не слышит. Даже не попытался услышать. Он продолжает думать, что обладает над ней бесконечной, вселенской властью. И самое ужасное - это так. А даже если уже и не так, то она - Ева - никогда не сможет доказать ему обратное. Что бы она ни делала, с кем бы она ни стала встречаться, все ее мужчины, какими бы они замечательными ни были, будут в сравнении с ним, с Глебом, заведомо проигравшими. А следовательно - она дура, а он - прав.
Задыхаясь от слез, Ева почти кубарем выкатилась на улицу.
Когда тебе больно, ты чувствуешь себя слабым. Когда тебе очень больно, ты чувствуешь злобу. Когда тебя раздирает от боли, тебе уже все - все равно. Совсем, Хочется просто тепла и заботы. Любой заботы. от кого угодно. Хоть от кого-нибудь... Хочется почувствовать, что хоть для кого-тоты ценен. Хоть чуть-чуть... Хоть самую малость. Хочется просто чувствовать. Эмоциональная смерть - это когда ты очень хочешь, но больше не можешь… любить, В принципе на можешь, сохраняя желание. Огромное, пожирающеетебя.... желание.
Ева оказалась на улице... У нее было ужас-нос чувство. Стыдное. Словно она голая. Обесчещенная. Грязная. Не поднимая глаз, она поспешила прочь. Подальше от этого страшного дома. Or этого подъезда, в котором, дожидаясь Глеба, она когда-то сидела часами. От этой квартиры, в которой она чувствовала себя самой счастливой и самой несчастной женщиной на свете. Прочь...
- Тебя подвезти?
Ева услышала этот вопрос» но не придала ему никакого значения. Лишь прибавила шагу, чтобы не быть рядом с людьми. Ей так хотелось спрятаться, скрыться. Забраться в ракушку и умереть там, вдали от всех, незамеченной никем! Если бы у нее была такая возможность, она бы оделась сейчас в паранджу. Только бы ее никто не видел, не знал. Только бы ей самой никого не видеть, не слышать.
- Ева, постой! - настойчиво крикнул знакомый голос.
Не веря своим ушам, не понимая, как такое может быть, Ева обернулась. Нет, ей не почудилось. Прямо рядом с подъездом на скамейке сидел Борис.
- Боря? Борис Иванович?.. -- Ева не понимала, как ей на это реагировать. - А что ты... вы тут делаете?
- Тебя жду, - спокойно ответил Борис.
Он ответил так, словно был ее штатным водителем, который приехал в назначенное хозяйкой время, а та о нем просто позабыла. Но Борис не был водителем Евы, Учитывая их социальный статус, скорее, она могла бы быть у Бориса водителем, но не наоборот. Он талантливый бизнесмен, её бывший начальник. Умный, красивый, добрый. То, что называют - «идеальный мужчина».
- Ждешь? Меня? - Ева инстинктивно попятилась. - Здесь?..
Встретить Бориса здесь, у подъезда, а котором живет Глеб. - как это может быть?..
Ева уволилась с работы, когда поняла, что Борис ее любит. Нет, немного не так... Когда он сделал ей предложение, он узнал про Глеба, узнал о том, какой он, и узнал про Еву. Узнал все. Сам, через свою службу охраны. И когда узнал, хотя между ними никогда и ничего прежде не было, сделал Еве предложение: «Выходи за меня замуж, Я тебя очень люблю. По-настояшему" И Ева сбежала.
Она не могла простить Борису, что он так бесстыдно вторгся в ее жизнь. Приказал следить за ней, за Глебом, за ними. У нее был шок! С чего он решил, что может вот так. никого не спрашивая, начать слежку? А потом еще сделать ей предложение, полагая, что Ем на него согласится! А еще она не могла ему простить... Не могла простить Борису того, что он подверг сомнению ее любовь к Глебу.
И сейчас Борис здесь - у его,.. у их подъезда.
- Ева, поехали, - быстро, с легким, едва заметным недовольством сказал ей Борис, показывая на припаркованный рядом Mercedes. - Чего тут стоять?
- Борис, я не понимаю... - Ева продолжала пятиться, и без того спутанные мысли в ее голове наталкивались друг на друга, словно машины в момент гигантской аварии на развилке автобана.
- Да нечего тут понимать, Ева, - сказал Борис и взял ее за руку. - Просто я приехал за тобой.
В этот момент из «Мерседеса» вышел водитель Бориса и услужливо открыл заднюю дверь салона. Ева смотрела на это «действо», и ей казалось, что земля уходит у нее из-под ног.
- Не могу поверить, ты все еще за мною следишь?.. - Ева почувствовала, как какой-то жуткий ком застрял у нее в горле. Ей стало трудно дышать. - Борис, так нельзя... Ты не должен...
- Ева, я не слежу, - слова Бориса прозвучали спокойно и уверенно. - Я просто понял, что тебе нужна помощь. Помощь друга. Почувствовал, понимаешь? Ты можешь мне поверить?
- Почувствовал?.. - голос Евы дрогнул, и перед ее глазами, как кадры кинофильма, пронеслись сотни картинок-воспоминаний.
Вот Борис представляет западным коллегам ее первую самостоятельную коллекцию одежды.
Вот они вместе отмечают ее первый контракт в ресторане - счастливые, довольные, шутят, смеются... Вот Борис помогает Еве с переездом на новую квартиру, которую она смогла купить в кредит с его помощью, и Ева,' наконец, чувствует себя хозяйкой собственной жизни...
А вот они после «Недели моды» в Милане вместе гуляют по вечернему городу... Борис добился для Евы аудиенции у Джан-Франко Ферре, и великому модельеру очень понравились ее работы... Ева положила Борису на плечо голову и любуется базиликой Святого Амброджо, словно парящей в ризе красно-золотого закатного неба... Ева чувствует себя абсолютно счастливой...
- Правда, почувствовал, - еле слышно повторил Борис. - И, судя по всему, не ошибся. Поехали, пожалуйста...
Ева, словно в каком-то трансе, пошла по направлению к машине.
Когда душа испытывает боль, ее ощущение жизни притупляется. Она словно дезориентируется, теряет свое место в пространстве. Пол меняется у нее местами с потолком. И где потолок, где пол - она теперь уже не знает. Если раньше душа могла отличить «хорошее» от «дурного», то теперь она абсолютно растеряна - «хорошо» и «дурно» превращаются для нее в пустой звук.
От боли, от невыносимой тягостности своего страдания, душа - как оглушенная рыба. Она не знает, что ей надлежит делать, а чего, напротив, ей делать не стоит ни в коем случае. Она растеряна. Ее словно несет огромным, безудержным течением. Часто именно в такие моменты человек с «оглушенной» душой совершает все свои самые ужасные глупости, страшные и непростительные ошибки.
Но все же в этом - таком странном, таком тягостном, таком даже в чем-то болезненном состоянии - есть нечто очень и очень важное для души человека. Когда теряются, размываются грани реальности, когда нивелируются и исчезают условности, душа впервые видит этот мир как бы со стороны. Она отделяется, словно левитирует. Она осознает, что она и мир - это не одно и то же.
